Текст книги "Эмигрант с Земли"

– Ну да, – «высше» ты сказал? – да, точно. Значит, все здесь замечательно по-твоему? А мне так не кажется. Думаешь, отчего я выпиваю? Да противна мне вся эта райщина последнего времени, вот почему! В России почему всегда пили? Да от безысходности. Ты же сам говоришь: чем хуже, тем больше пьют. Когда люди работают, хорошо получают, все у них благополучно – пьют? Пьют, но мало. Выпивают. В радость, для удовольствия, чтоб расслабиться, повеселиться.

А когда безысходность, беспросветность, если не разжижать мозги алкоголем – от дум и волнений можно в короткое время получить инфаркт, инсульт и психическое расстройство. Согласен?

– В целом, согласен… Может не так все выраженно… Дело в индивидуальности… Смотря кто чего добивается. Если у человека есть цель, он не будет спиваться.

– Не будет. До той поры, пока не устанет бороться с системой, противостоящей ему, с обществом, его игнорирующим и даже презирающим, до тех пор, пока не устанет и не сломается, а уж если не добьется, тогда может очень страшно опуститься… Сколько спившихся непризнанных гениев и талантов в России…

– Антон Павлович, ну ты так мрачно описал… Но ведь сколько талантов в России, культура на высоком уровне.

– Не возражаю. Это доказывает, что истинные таланты должны в любом обществе проявляться. Но чем хуже условия жизни, тем меньше талантов. Давай посмотрим, кто завоевал славу российской культуре. Графы, дворяне, князья. Из простого народа сумели выбиться единицы. Позже, после революции появились, конечно, самобытные таланты из народа, но почему они появились? Потому что прославляли советский строй, партию, революцию. Потому что партия их выдвигала, помогала им. Давай так: много ты знаешь сейчас молодежи, добровольно перечитывающих, скажем, Шолохова, того же Маяковского, Горького. В мире, у вас, за рубежом их читают? Это было нужно партии. Уж поверь мне, я 20 лет состоял в этой организации (по долгу работы). И посмотри, какие сейчас – и сколько! – издают книги… У вас, естественно, в современной нам России.

Я читал и передачи смотрел – книги сейчас там стали издавать те, которые народ должен, в значении захочет, читать, то есть они ему интересны или нужны. Заметил, сколько учебников и энциклопедий появляется? Конъюнктура рынка, народ стал учиться. Я даже могу с тобой поспорить, что скоро Россия начнет очень быстро возрождаться, подниматься. Потому что она открылась для мира и стало быть аккумулирует все лучшее, интересное, нетрадиционное. Затем народ, рынок, все это будет переваривать, отсеивать, и в итоге получится современная страна со своей культурой, обогащенной мировым опытом. Можешь увидеть это на примере нашего Марса. Мы собираем знания со всей доступной Галактики, и в результате у нас имеется вот такое общество.

Дед Антон налил спирта в стаканы. Они молча чокнулись, выпили, закусили.

– А скажи-ка мне, Володя, а что ты тут успел увидеть, узнать? Что тебе особенно понравилось, что не нравится? Мне просто интересно как это со стороны землянина… воспринимается наше существование.

– Ну как… я же говорю, словно в рай попадаешь, в мечту, самую смелую, или даже в сказку…

– Русскую народную. Лежит Иван на печи и вдруг на красавице женится, полцарства в придачу и ковер-самолет.

– Ну а что, народ мечтает о лучшей жизни. Мечта – двигатель прогресса…

– А может труд и стремленье – двигатели прогресса?

– Ну ладно, пусть так. – Володя вдруг увидел себя в роли этого Ивана на печи и ему стало как-то неловко. А дед крепкий орешек, пальца в рот не клади. Жизнь прожил, похоже, нелегкую, мудрости накопил, сарказма набрался. Вовчику вдруг почему-то сразу расхотелось восхищаться, он замолчал. Дед Антон, судя по всему, взаправду не был в восторге от существующей действительности. Уже несколько колкостей он изрек на эту тему за время разговора.

– А у тебя вообще какие цели в жизни были там? О чем ты дома мечтал?

– Да… как бы… писателем-фантастом… все как-то старался. Но там же не до этого. Приходилось работать руками. Иногда что-то удавалось записать… Ну, рисовал еще…

– А-а, так ты романтик, фантазер. И выходит, твоя фантастика сбылась? Чудно. Тебе, стало быть, было легче воспринимать наш мир.

Ясно. А здесь?.. Как видишь дальнейшее?

– Пока не знаю… Хотя, что я?.. Изучать, учиться, познавать мир. Он ведь для меня расширился невообразимо. И я до сих пор еще, по-моему, не полностью осознаю происходящее. Так, поверхностно, наверное.

– Да уж, чтобы познать мир, ни одной жизни не хватит. Мне вот сто с лишним лет, а я тоже и малой толики мироустройства не постиг.

– Сто лет?! Марсианских?! – Вовчик просто ушам не поверил.

– А что такого? А, да… ты ж еще не привык. Наша медицина не чета земной, далеко ушла. Вот эти ноги видишь? Веришь, что они у меня обе были переломаны напрочь? Я ж в войну стал инвалидом. От снаряда дерево на меня рухнуло. В сорок третьем, под Смоленском. Шестнадцать лет на костылях проходил… Это, конечно, положительный момент нашей цивилизации.

Но ты, раз писатель, внимательно изучай, со всех сторон рассматривай нашу действительность. Все прекрасно, говоришь? Все относительно! Есть у нас нямстор, освободил от поиска пищи, женщин от кухни избавил, от непродуктивного, пустого труда, – это плюс. Но ведь женщина всегда была хозяйкой, матерью, а здешние процентов 90 и картошку не сумеют почистить, и глазунью поджарить… Детей не воспитывают многие! Чем отличается женщина от мужчины на Марсе? Только физиологическим строением, тем, что еще пока рожают.

Что умеет марсианский мужик? Мало кто и гвоздь-то сумеет забить. Защитить женщину не сумеет. Все сидят с этим компом в игры играют. И фильмы смотрят… Ты представляешь себе – Пушкина, Толстого, Достоевского, Чехова изучают по фильмам, мультфильмам и играм?! Читать лень. Несовременно. Звуковые книги – и те не в ходу. Слово не в почете. Идиотизм полнейший. Пусть – допускаю – есть в этом и положительная сторона: все-таки знают, помнят разных авторов разных стран и времен… Познают таким образом. Но нельзя же все поголовно превращать в игру и удовольствие!

Все просто и легко, никаких напряжений. Покушать – пожалуйста, одеться – пожалуйста, развлечься – всегда пожалуйста! Дом построить – только закажи – получишь через несколько дней, заходи и живи в полнейшем комфорте. Со здоровьем проблемы – извольте в камеру регенерации, выйдете как огурчик молоденький. Все толстые, слабые, беспомощные. Как в питомнике растут. Как в теплице помидоры… Ты уже здесь так раскормился? Не страшно за себя?

– Да нет, я и на Земле был не худой. Ну и здесь, конечно, добавил…

– То-то и оно. Я тебе просто как землянину все это втолковываю. Их уже не исправишь. Это образ жизни нации. Но ты-то не расслабляйся, не превращайся в овощ. Чем-нибудь занимайся полезным, двигайся. – Но чем? Я же литератор… и сборщик-электрик. Немного строитель и столяр… Но уровень… Технологии-то не те уж… Стараюсь в подвижные игры играть…

– Игры! Опять игры! Да ведь жизнь не игра! Жить надо! Не могу…

Дед резко разлил остатки жидкости по стаканам и, не чокаясь, выпил залпом. Занюхал хлебом. Вова повторил. Отвлечённо оба выслушали монологи своих «лекарей».

Минут несколько помолчали. Дед явно нервничал, казался расстроенным. Его мохнатые брови совсем закрыли глаза.

– Извини, Владимир, – наконец проговорил он. – Сорвался что-то… Это моя проблема. Все время сравниваю с Землей, с нашим давним прошлым, анализирую. Да по-стариковски ворчу и бурчу… А как не бурчать, когда видишь, что все не так происходит, что дети становятся бесхребетными трутнями, какими-то комповыми героями, а не живыми людьми. Самому иногда кажется, что находишься в нарисованной стране, населенной призраками. Порой даже думаешь, что Вольный Город гораздо лучше и реальней всей остальной страны. Может даже было бы полезно каждого туда время от времени отправлять, чтоб не забывались…

– Антон Палыч, я пару раз слышал о Вольном Городе, но мне никто ничего не рассказывал о нем. И даже в компе, в глобальнейшей Сфере о нем нет ничего… Это что такое? Вы-то… Ты мне можешь объяснить?

– Нет. Это наша страшная тайна. Знаю только, что он на острове Сицилия… Это почти как ад. Кто туда уходит, оттуда не возвращается… Нет, из Вольного Города возвращаются… Другими людьми, с клятвой молчать об увиденном там. Это, собственно, одно из требований нашего Закона: никаким образом не распространяться о Вольном Городе и не расспрашивать о нем. Знай одно: это страшное место, куда лучше не попадать.

– А как туда попадают?

– А туда попадают за преступления, за провинности.

– Так это тюрьма?

– Нет. У нас тюрем нет. Это Вольный Город. Худшее место в Галактике. Которое… Потому каждый назубок знает с детства, чего нельзя делать, если не хочешь оказаться там.

– Это Законы Этики?..

– Ну да. Все просто. И потому у нас такое благоденствие в стране… Никто тебе не нагрубит, никто не обидит и лишнего слова не скажет… Слушай, а там все так же матерятся? Мне так дико это было все время… но привык… Хотя сам ни-ни… А домой вернулся, как чего-то не хватает… У тебя так?

– Да я сам как-то не очень ругался, да и в моем ближайшем окружении тоже не очень, так что мне не… Хотя на работе… на всех… Наоборот, даже приятно, люди здесь культурные.

– А еще это значит, что им нечего выражать. Мат – это проявление различных эмоций, а здесь эмоция только одна – когда в игре что-то не получается. И слово есть одно для этого – одно! – уффенна! Не знал, что-ли?

– Нет, слышал. Но думал, это просто личная примочка такая.

– Нет… Сокращается: уф, уффе, уффен, в зависимости от оттенков чувства и времени на ругательство.

– И что это такое? Что оно обозначает? Заимствованное?

– Ничего. Просто как-то сложилось. Как эмоциональный звук. А теперь всепланетное ругательство. Вот тебе примитивная жизнь до чего доводит. А на Земле…

– Там одно матерное слово может столько значений иметь! А их комбинация заменяет обычный диалог. А сколько чувств и эмоций передается.

– В корень! – похвалил дед. – Не говоря уже о более нейтральных выражениях. И пусть неправильно это, язык должен быть нормальным, литературным… Но если люди понимают друг друга, значит возможно.

– Ну а курение, наркотики? Ведь отлично, что их здесь нет?

– Несомненно. Но вместо них здесь масса других наркотиков…

– Да??

– И название им: безделье, обжорство, комп, окомани, прочие развлечения. А это страшней, пожалуй. Теми наркотиками здоровье губят, жизнь сокращают. А эти наркотики жизнь проглатывают полностью. Такой распорядок марсианина: проснулся (в снах провел время), наелся до отвала, уткнулся в комп (ушел в виртуальный мир), снова наелся, развалился с окомани (ушел в придуманный, чужой мир), снова объелся, провел время с чьим-нибудь телом (зачастую в игровой ситуации, с декорациями; причем далеко не каждый день и даже неделю! – потому как приходится напрягаться…), помылся в тепленькой водичке – и снова в объятия сна. И так изо дня в день, из года в год. Иногда развлекая себя выездами, выходами в парки, аттракционы, курорты.

Иногда, правда, попробует что-нибудь придумать (новую экзотическую робогейшу, к примеру), сочинить (игру), изменить что-либо на компе (ход событий каких в игре или форму ботинка). Все. Вся биография, вся судьба.

– Антон Павлыч, а чем здесь можно достойным заняться? Ну… как здесь с работой? Какое применение?

– Да в том-то и дело, что работы почти нет… практически нечего делать. Все, что человеку нужно, сделает комп, только закажи. Но я, к примеру, не иду легкими путями. Я свой дом почти весь построил собственными руками. Я только нужный стройматериал и инструменты заказывал через комп. Это можно? Нужно. Вот, корзинка, вот этими руками. Есть чем гордиться. Я в жизни построил дом, сам. И мозги работают и руки, чувствуешь себя мужиком. Сейчас поделками разными занимаюсь. Сад у меня… цветник… вот такое, к примеру. А то ведь все отдали в манипуляторы роботов. Практически всё, что ты у нас видишь, сделано роботами и ктовзунтракесом этим чудодейственным великолепным…

– Но ведь кто-то же сделал, придумал роботов, ктовзунтракес.

– Это давно, колобки. Наши только им задания разные давали… Есть и сейчас, конечно, люди, которые все это придумывают, контролируют… Есть такие, безусловно. Но их очень, очень мало… Да! Ты знаешь, сколько всего людей работает у нас на планете? не смотрел? Жаль. Так вот: всего менее двух процентов! представляешь? Два человека из ста что-то (немного, совсем немного по времени) реально делают. Я эту статистику назубок знаю, потому что она меня выводит из равновесия.

Вот тебе весь расклад (сразу учитывай, что населения сейчас больше 85-ти миллионов):

творчеством различным, искусством серьезно занимается 25 тысяч человек (я пока не говорю за качество этого искусства);

в сфере услуг (бары, парки, аттракционы) – 40 тысяч;

в детских комплексах (воспитатели, педагоги) – 120 тысяч плюс около 260-ти тысяч внештатных, приходящих и участвующих из родителей;

наукой заняты 12 тысяч;

разведдеятельностью (наши с Аэлитой коллеги) – больше 83-х тысяч;

на производстве занято 3 тысячи;

наши любимые медики составляют 15 тысяч;

различной политической и общественной деятельностью постоянно заняты одна тысяча человек и полмиллиона наблюдают, советуют, содействуют, думают (все это очень редко и немного);

в сфере коммуникаций занято 18 тысяч человек;

во всех других областях деятельности еще задействовано порядка 30 тысяч.

Итого, из 85 миллионов жителей (из 60 миллионов трудоспособного населения) реально что-то делает всего лишь 1 миллион 107 тысяч – менее 2-х процентов.

Зато, знаешь, сколько роботов обслуживает нас? Не знаешь?

Более 250-ти миллионов! Не считая всяких нейтральных персонажей в парках, барах и так далее.

– Ничего себе! Это же целое робовладельческое государство… Робовладельческий строй! Во!

– Отлично сказанул! Правильно! Вместо рабов-людей нещадно эксплуатируют роботов. Лишь бы самим бездельничать!

– Антон Палыч, вам бы в руки власть – ты бы, наверное, всех заставил с утра до вечера строить, мести, копать?.. – посмел заметить Вовчик.

– Ну что ты так про меня? Я, конечно, сгущаю краски, акцентирую на этом внимание… но работать надо, и руками тоже – вот мое твердое мнение.

– И я с… тобой полностью согласен. Но ведь человек по природе своей ленив. И предпочитает лежать, а не сидеть, сидеть, а не стоять, и стоять, а не бежать.

– Ложь! Нормальный, обычный, средний человек испытывает потребность трудиться. Внутреннюю потребность. Предоставь ему возможность свободно трудиться, делать любимое дело – и он будет это делать с удовольствием. А потом опять же с удовольствием отдыхать, после радостного труда. Убери лишние соблазны, дай минуту поскучать…

Лабрюйер так сказал: «Тот, кто любит труд, не нуждается в развлечениях.» А у нас ему их навязывают, окружают ими…

Вова промолчал. Может и так. Во всяком случае он с удовольствием садится сочинять. А ведь это тоже труд, и не малый… А вот копать или полоть огород его лично фиг выгонишь добровольно. Такой труд ему не по нраву. Хотя мама с удовольствием ковыряется на огороде.

– Ну и что же ты предлагаешь? – сказал он после длительного молчания. – Как изменить ситуацию? Выключить комп?

– Этого я не знаю. Наша система очень стабильна вот уже более ста лет. Традиции укоренились генетически. Жизнь как бы естественна. Все противоречия сглажены, все вопросы решены, проблемы преодолены. Подавляющее большинство, да нет – девяносто девять процентов! – довольны своей жизнью и общественным строем. И только те, кто видел и жил в ином мире, при другом строе, те замечают изъяны, недостатки и перегибы.

– Но почему? Если народ счастлив, если все хорошо, если мир, согласие и радость, почему надо что-то менять? Человек стремится к счастью и совершенству. А когда это достигнуто?.. Или хотя бы критиковать… Разве 99 процентов глупы? Не видят опасностей? Нет, я не понимаю этих упреков.

– Тогда я впустую говорил с тобой. – Дед насупился. Встал.

Несколько минут походил вокруг тряпки-дастархана. Володя немного был смущен, но не считал себя в чем-то виноватым и ему не хотелось при таком финале уходить. Уходить вообще не хотелось. Он встретил очень умного, мудрого, опытного человека, бывшего землянина (20 лет, да каких! – это, считай, полжизни), с которым можно говорить без стеснения на глобальные и глубокие темы. Говорить с человеком, который поможет разобраться в сложных вопросах. Можно ли желать лучшего собеседника писателю?

– Антон Павлович, вы… на Земле чем занимался, после войны? Наверное, каким-нибудь преподавателем или научным сотрудником? Историком? Искусствоведом?

– С чего ты решил?

– Я просто предположил.

– Нет, до войны я был сотрудником геологического музея в Свердловске. А после ранения сначала попал в городскую библиотеку там же, в Свердловске, потом продавцом в книжный магазин, потом – завом этого магазина, потом заведующим книготорговой базы. Оттуда и ушел на пенсию. И с планеты вскоре…

– То-то я чувствую недюжинную эрудицию и духовные… познания.

– Книг я перечитал уйму, не стану скрывать. Я, когда вернулся… мыслеформу сняли, аж поразились всем институтом, сколько героев и сюжетов было в моей голове. А сколько я сюда книг отправил – счету не поддается! Больше 218 тысяч единиц. Посчитали. И что? Много их здесь прочитали? Фильмов, игр, мультяшек наштамповали на их основе не счесть, этого не отрицаю… историкам, искусствоведам они (книги) пригодились – несомненно… Но… мне этого кажется недостаточно… Может просто эгоизм? или как назвать?.. Ой, беда мне со своим абсолютизмом. Наверное, я, старый дурак, впал в старческие амбиции… Давай когда-нибудь еще приходи ко мне, еще пофилософствуем. Да и о Земле-то мы, считай, совсем и не поговорили с тобой… Пока.

– Спасибо за беседу, за это. До свидания. На днях викну.

Последние дни Вовчик словно бы избегал Аэлиты. Нет, они обедали, ужинали вместе, но при этом он не мог смотреть ей в глаза. Он не злился, не чувствовал себя отвергнутым, обманутым, ни что-то еще; ему просто было очень больно, грустно, печально. Он не мог видеть эти прелестные очи, это родное лицо, эту божественную улыбку и осознавать, что он не будет их лобзать, всегда наслаждаться ими. Он чувствовал почти физически, что Аэлита далека от него. Она так же мила, весела, приветлива, проста, но он уже не чувствует ее флюидов, не подпитывается ее энергетикой, не млеет от присутствия. Он напряжен, скован, он словно чужой.

Пока он еще, наверное, не полностью осознал причину и последствия ее отказа. Находился в состоянии эмоционального ступора. Поэтому он лихорадочно что-то искал. Он искал себе занятие, искал истину, искал ответы на свои вопросы. Два дня он практически безвылазно сидел за компом, пытаясь слепить воедино все факты из жизни планеты, чтобы составить общую картину. После разговора с дедом Антоном (и откровения Аэлиты) он снова понял, что совсем плохо вник в тему: «Как живут на Марсе». Словно до этого он боялся узнавать подробно очень уж непривычные стороны, не хотел нарушать выложенный им в первом представлении симметричный симпатичный мозаичный узор. Но вдруг он увидел несколько других остроугольных камушков, забытых им, и, оказывается, рисунок изначально был совсем не тот, не очень приятен и симпатичен глазу.

Снова они встретились с дедом Антоном уже через 5 дней. У Вовы накопилось много вопросов. С Аэлитой он не мог бы говорить на эти темы ни до ни после их серьезного разговора. А дед Антон – мужчина, старейший житель Марса, знаток Земли. Философ и критик. Потому от него можно узнать о действительности более полно.

На этот раз Володя отказался от спирта. Ему не это интересно, а общение. А моложавый старик налил себе и выпил за Землю, за историческую родину. Но отнюдь не стал оправдываться перед Володей что, мол, один, что, мол, привычка. Все-таки он свободный марсианин. А его вико-доктор не успевал и рта раскрыть.

– Ну как, подумал, посмотрел немного? Прав я в чем-нибудь?

– Ну, я пока не могу судить. Наверное, прав. Я хочу теперь полностью разобраться в устройстве местной жизни. Аэлита мне, видимо, не все может объяснить и рассказать. Тот же секс.

– А что, она стесняется? Странно. А, наверное, она хочет с тобой жить по земному, а не по-нашему, боится тебя развращать.

– Да нет, мы с ней просто друзья. У нас с ней ничего не было. Мы как брат с сестрой.

– Вот так!? Значит, стесняется… Ну а что тебе неизвестно? У нас с этим полная свобода: если сравнивать с Землей, то ужасное безобразие. Полный промискуитет. Все дозволено. Секс-индустрия. В барах же бывал? Не-ет?! Во даешь! И даже не знаешь, что там творится? Примерно?.. Ну Аэлита… Приходишь в бар и выбираешь себе приглянувшуюся девушку, хочешь двух, а хочешь трех, или они тебя выбирают. А уж потом как захотите… У тебя есть дом?

– Завтра будет готов.

– А, тоже заказал?.. Водишь к себе, или в баре, там есть комнаты, или к ней… Где хотите. Можешь по компу найти любую и договориться о встрече. Публичные дома – пожалуйста, там все проще, практически физиология, без прелюдий, без спектаклей и бесед. Про виртуальные миры и развлечения даже не буду говорить – это просто пристанище порока и маразма….А о ССР слышал хоть? Ну, хорошо. Вот до чего дожили. Ты – фантаст – читал о таком, сам не фантазировал? Сексуальные утехи с роботами. Нет, ты понимаешь, ну ладно, я бы понимал, если бы трудно было себе женщину (или мужика) найти, тогда хоть так… но ведь с любой, в любое время без всяких проблем можешь слиться… Нет! Мало! Надо что-то еще! Надо экзотики. А мое мнение такое, что человек все дальше отходит от человека. Потому что привыкли командовать, привыкли, чтоб все было по-моему… А командуют только вещами, призраками в компе или голове, машинами… Принеси то, подай это, сделай так; а робогейше: погладь здесь, шепни то, будь такой, стань так, стань такой, не торопись, не сопи, не уставай… Понимаешь, другой человек, другая индивидуальность уже не устраивает; не надо уступать, не надо подстраиваться, не надо наблюдать и мыслить, не надо самому стараться. Получай удовольствие, наслаждайся без всяких обязательств и… или потому что я стар для этого? Как считаешь? Может чего-то недопонимаю?

Вовчик слегка пожал плечами. Он пока не мог дать однозначного ответа. С одной стороны, он совсем бы не против испытать безнаказанную сексуальную распущенность, но с другой над ним довлели собственные нравственные ограничения и личные комплексы. Сложно вот так сразу взять и переключиться из мальчика-скромника в супер-казанову… Он знал только, что из-за этой системы, практически, он лишился Аэлиты…

– У меня в Союзе была жена Полина, – после очередного

стаканчика продолжил столетний дед. – Мы с ней прожили 15 лет, до самой ее смерти. А сюда вернулся и как-то совсем потерял интерес… Годы уже не те… А ведь в молодости так же как и все… Земля перевоспитала.

Я что понял, на себе прочувствовал: у нас здесь нравственность совсем не та, критерии совершенно другие. Законы этики, нравственности напрямую зависят от внешних условий, от социального строя. А все это от экономического положения. Заповеди Христа устарели у нас: не убий, не укради, не прелюбодействуй и так далее… Только не убий остается… Зачем говорить «не укради», если никому и в голову это не придет. Даже если у тебя кто-то возьмет, например, картину со стены, понравилась она ему, на память о тебе, – ты будешь переживать? Тебе будет жалко? Да нет, ты себе новую сделаешь. Если у тебя есть все, у него есть все, останется такое понятие? И то же прелюбодеяние. Если это политика общества, его свободный выбор, если никто не страдает от этого, как это можно осуждать? Вот золотое правило нравственности «не делай другому того, чего не хочешь, чтоб делали тебе» – в силе. Малоприятно, когда тебя бьют по лицу, или оскорбляют, или игнорируют. Это у нас строго. Вплоть до Вольного Города. И я с этим согласен. Собственно, именно во избежание этого действует фактический запрет на алкоголь и наркотики. Потому что в таком состоянии легче наделать глупостей, оскорбить кого-то, по-другому навредить. А в итоге Вольный Город. Так что запрет во благо. Тоже согласен.

…Так я ответил на твой вопрос? Все ясно по сексу?.. Ах да! Ты в курсе, что у нас оргии широко распространены? Да-а… Опять не знал? А как без этого – если сексуальная свобода? Довольно часто многие этому предаются. Тут все совмещается: и обжорство, и развлечения, и секс, и всякие прочие радости… Гадости. Содом и Гоморра. И ведь, в принципе, сам понимаю, ничего страшного, никто не страдает, не болеет, никому от этого никаких проблем – но не могу сейчас спокойно знать об этом. Моя душа говорит: что-то тут не ладно, не правильно, не в человеческой природе… Согласен? Да и вообще, какие еще звери в природе устраивают оргии?

– А по-моему, есть такие… – Володя приучал себя стараться быть объективным. – Точно не знаю, не уверен, но кажется змеи, крысы, тюлени, может быть, насекомые разные… А петухи с курицами? Они, правда, друг с другом враждуют, но зато куриц своих по скольку штук за день… В природе все встречается. Так я сейчас у вика спрошу!..

– Не надо. Ладно… Да, есть. Так это в природе. Насекомые… А тут люди сами себе выдумали. И не для продолжения рода, а чисто для удовольствия.

– Ну а что?.. Запретить? Отменить? Не получается. Все церкви, партии, законы не смогли заставить одного мужика быть с одной женщиной и ни-ни. Значит, природа человека не рассчитана на моногамию. И может быть честней освободить человека от обязательств, которые он все равно нарушает?

– Да может и так. Но зачем оргии, зачем робогейши и робомэны? К чему эти перегибы? Вот что мне противно… Хорошо, довольно. Скажи мне, как сейчас, в данное время на вашей планете, у вас, в России, реально, в жизни строятся сексуальные и семейные отношения?

Володя как смог рассказал о фактическом распаде института брака в бывшем Союзе; о семьях, где муж по полгода на заработках, жена «челноком» мотается, дети сами по себе; о поголовной проституции, вплоть что за кусок хлеба отдаются; о СПИДе; о неравных браках, о браках по расчету; об ужасном положении обычных семей; об интересных семьях «новых русских»; о любви, но без обязательств; о матерях-одиночках, решивших, что без мужиков намного лучше; о невозможности нормальным парням найти нормальных девчонок и наоборот; о поисках принцев и принцесс, когда сами далеко не подарки; о неблагополучных семьях, о детях-сиротах, бомжах… Спохватившись, упомянул и о счастливой любви и прекрасных семьях, которые теряются в общей мрачной ситуации… Рассказал о жизни, как она есть… А закончил свой монолог словами, что во всем виновато экономическое состояние.

– Ведь всё это в конечном счете происходит из-за денег. Вернее, их хронического отсутствия и вечного желания их иметь. Все помешались на деньгах. Всем захотелось сразу же жить припеваючи, чтоб и машина, и дом, и всё в доме, и дача-дворец, и чтоб отдыхать на лучшие курорты, и чтоб всем на зависть…

Причем некоторые для этой цели стали разъезжаться кто куда, другие стали воровать – кто бюджетные миллионы, а кто медные таблички с могилок, третьи принялись торговать всем и всюду – от нефти до собственных органов и детей… В общем, все помешались… А кто или был ленивым, или трусливым, или честным – те потихоньку прозябают, перебиваются с хлеба на картошку и всё на что-то надеются: на новую весну, на удачу, на нового президента…

Нет, страшно… Я не знаю, как там можно жить сейчас. Сейчас я уже вообще себе это не представляю. Как может человечество начала двадцать первого века жить хуже, чем первобытные дикари на пустынных островах?!

– Неужели действительно так плохо, как ты говоришь? По новостям, по вашим фильмам рассказывают, что нелегко, но я не думал, что настолько. И столь масштабно.

– Да. Жутко. Чем дальше от столиц… или даже так: чем дальше от правительства, тем всё страшней, безнадежней. Знаешь, Антон Павлович, я вот смотрю на Марс и думаю: как все легко и просто без товарно-денежных отношений! И не только в житейском, бытовом плане. Межличностные отношения совершенно другие. Ни тебе зависти, высокомерия, ни обмана, ни эксплуатации; не смотришь на человека как на кошелек – а сколько в нем купюр помещается? То есть человек ценен сам по себе, по своим личным качествам, характеру, уму…

– Внешности – природной. Есть такое у нас… А вообще у меня такое мнение, что у нас не смотрят на другого – смотрят на себя. Эго. У нас мир эгоистов, тихих, спокойных, довольных эгоистов. – Дед вынес тяжкий приговор своему обществу. – Им все дали, все у них есть, но они требуют постоянного к себе внимания. Требуют, чтобы их развлекали, ублажали, обхаживали, давали им всё новое и новое. Настоящие сибариты. Это, впрочем, не так явно выражено, никто не кричит об этом, не стучит, не топает ногами, но это видно по поиску новых развлечений и особенно по отношению к окружающим. Никто тебя (заинтересованно, искренне, сочувственно) не спросит о твоем самочувствии, о твоих переживаниях, никто не поинтересуется твоим настроением и планами, твоими успехами в чем-то. Всем до всего нет дела. У каждого есть свой мир: комп, окомани, дом, и приятели, которые никогда не становятся настоящими друзьями. Друг познается в беде. А бед-то и нет…

Я тебе скажу одну ужасную вещь: наша планета, наша цивилизация утратила Настоящую Дружбу и Истинную Любовь. Остались лишь очень плохие суррогаты, отголоски – общение и секс. Именно в этом суть моих претензий к современному Марсу. Из-за этого я ругаю существующий порядок. Потерю этих двух понятий… то есть самих чувств, проявлений я не могу простить и принять; их я оплакиваю.

– Ну я не знаю, насколько это страшно.. Обидно, может быть, жалко… А вот когда от холода, голода страдают или от страха за будущее – это страшно. – Странный у них с дедом диалог получался: гость пытался хвалить чужую планету, а хозяин – ругать свою.

– Да ведь всё относительно, – оппонировал марсианин. – Если здесь не представляют (представить себе уже не могут), что такое голод, то есть хронический, или – как это? – реальный, как атрибут жизни, а не как кратковременное чувство; если не представляют, что одежду надо стирать, штопать, беречь; если не имеют понятия, что нужно себя в чем-то постоянно ущемлять, чтобы потом купить себе необходимую вещь; если они не знают что такое нужда (не сиюминутное желание что-то получить, а длительная потребность без возможности ее удовлетворить), что такое беды и несчастья, то на первый план выходит другое. Природа человека такова, что он всегда ищет что-то и ждет. А если всё необходимое есть, он начинает придумывать себе нужду. И это у нас проявляется в поиске новых ощущений, в жажде новых развлечений. И виртуальные развлечения все больше усложняются. Но этого недостаточно. Хочется, чтобы кто-то восхищался тобой, хвалил, кто-то считал тебя лучшим. Но самому некогда, неохота и неинтересно кем-то восторгаться… потому что «лучший» -то ты. А стало быть – и тебя никто не любит, не восхищается. Все такие – все ждут признания. Ну и отсюда – вечный дефицит человеческой теплоты. А отсюда – порочным кругом – люди ищут недостающего тепла в фильмах, в играх, в музыке – в придуманном мире, в нереальном. Как тебе такое благоденствие?