Текст книги "Реалити-шоу"

Видимо, разговор получился слишком громким, потому что дверь открылась и на пороге возникла сама Светка, бледная, но ничуть не испуганная.

– Не надо ни в чем разбираться, – сказала она, – я решила.

– Послушай, Светлана…

– Пап, не волнуйся. Это моя жизнь, и я хочу, чтоб в ней остался этот ребенок.

– Давай все-таки рассуждать логически…

– Да не хочу я рассуждать логически! – сорвалась Светка и на глазах ее появились слезы.

– Доченька, успокойся! – вскочив, Лариса обняла ее. Светка доверчиво приклонила к ней голову и всхлипнула.

– Убрать все слезы к чертовой матери! Иначе всю жизнь реветь придется!.. – в Николае Сергеевиче иногда просыпался такой вот, не терпящий возражений, полковник, и все привычно замолчали, – Светлана, ты хочешь родить дебила?

– Почему дебила? – Светка перестала плакать, – я не ширяюсь, не пью, даже не курю…

– А он?.. – и тут Николай Сергеевич осекся, – стоп! Или Клюев был прав, и ты знаешь, кто это с тобой сделал?

– Не знаю. Пап, я была в консультации и там сказали, что все нормально.

– Какого тебе ребенка?!.. – отец нервно встал, – ты сама еще ребенок! Тебе сказали в консультации!.. А гены там тоже проверили? Может, он алкоголик в третьем поколении? Или псих? Нормальные люди не насилуют девушек! Как можно рожать неизвестно от кого?.. Или все-таки ты знаешь от кого? – оторвав дочь от матери, он встряхнул ее за плечи, как свежевыстиранную рубашку.

– Коля, прекрати! – вступилась жена.

– А ты молчи! У тебя было время образумить ее – теперь моя очередь! Отвечай! Ты знаешь его?! Мне ведь Клюев тогда говорил, а я, дурак, не поверил!..

– Я не знаю его, – упрямо повторила Светка, – но, пап, пойми меня. Ты, конечно, не поверишь, но я внутренне чувствую, что должна оставить этого ребенка. Может быть, в этом смысл моей жизни.

– Смысл жизни? – Николай Сергеевич расхохотался, – знаешь, что я тебе скажу, дорогая моя? Пока ты была маленькая, я тоже сначала считал, что ты – мой смысл жизни, а потом понял, что ты вырастешь и уйдешь в свою жизнь – иначе не бывает. И с чем я останусь, если не будет любимой работы, друзей; жены, в конце концов, которая от меня уже никуда не уйдет! Дети – это не смысл жизни, а наш долг для продолжения рода…

– Коля, какие вещи ты говоришь!.. – ужаснулась Лариса.

– Я правду говорю!

– Пап, – Светка освободилась от его рук, – у нас разные взгляды на жизнь…

– Да какой у тебя взгляд?!..

– Может, и никакого, – согласилась Светка, – но мне будто кто-то свыше шепчет.

– А вот бредни, насчет «свыше», оставь для кого-нибудь другого! Знаю, у нас сейчас все в церковь кинулись, все бога стали слушать!.. Что ж его никто не слушал девяносто лет? И ведь жили, и социализм строили, и войну выиграли. Какую войну!.. – профессиональная привычка заставила его попробовать изменить тон, – не надо, дочь, – вздохнув, произнес «добрый следователь», – бог, может, где-то там и есть, но наша жизнь слишком коротка и второй не будет. Поэтому расскажи, как ты собираешься прожить эту единственную жизнь? Значит, университет, как я понял, ты бросаешь, потому что будет не до того. Следовательно, нормальной специальности у тебя нет и не будет. Мужа у тебя тоже нет и в обозримом будущем не предвидится. Если ты надеешься, что тот отморозок, увидев дитя, сжалится и женится на тебе, ты глубоко ошибаешься. Но если вдруг и женится, ты представляешь, на что себя обрекаешь? Если он взял тебя таким образом, то просто прибьет когда-нибудь… так, под плохое настроение…

– Я не знаю его, – успела вставить Светка, но для отца, похоже, ее слова уже не имели значения.

– …хорошо еще, если ребенок родится здоровым, – продолжал он, – и не придется таскать его всю жизнь по больницам!.. А ответь-ка мне – на что вы собираетесь жить? На пособие?.. Нет, я понимаю, все здесь надеются на меня, но мать имеет на это право. Она со мной двадцать три года! Я сделал ее судьбу и, естественно, я за нее в ответе, но почему я должен потакать твоим сумасшедшим выходкам? Я старался дать тебе все: образование… кстати, ты ж не знаешь ничего. Когда ты поступала, я по своим каналам вышел на ректора, иначе был бы у тебя трояк по сочинению, и никуда б ты не поступила. Ты в курсе?

– Нет, – пролепетала Светка.

– Так знай! Я не хотел тебе этого говорить, но ситуация заставляет… У тебя ж есть все: аппаратура – пожалуйста, телефон самый модный – пожалуйста, тряпки – любые, в Турцию поехать – да пять секунд!.. Замуж надо будет – отдадим тебя не хуже других! Я умею смотреть вперед, а ты, вот, нет, – он перевел дыхание, – я б мог понять, когда ты любишь человека, а он погибает в «горячей точке», и ты оставляешь ребенка. Да я б первый сказал, что у меня дочь – героиня! Я б пылинки сдувал с вас обоих, но растить какого-то ублюдка?..

Светка резко повернулась и вышла, хлопнув дверью.

– Коля, что ты делаешь?! – Лариса неумело подняла кулачки, но муж перехватил ее руки.

– Я говорю так, как есть! И не хватало еще, чтоб ты кидалась на меня драться!.. Так вот, запомни, слез я на своем веку насмотрелся самых разных, и они на меня не действуют! Или она говорит, кто это сделал, и я разберусь с ним сам, а потом решу, что будет дальше; или она идет на аборт, и мы закрываем вопрос… или пусть катится к чертовой матери, если такая умная и самостоятельная! Пусть попробует, как в наше время жить самой, а я посмотрю!.. Жаль, потом поздно будет, когда оно родится. Потом его ж на помойку не выкинешь!..

Ларису так и подмывало спросить: «А сейчас можно выкинуть?», но она решила, что подобная сентенция вызовет, либо смех, либо ярость, и в очередной раз промолчала.

– Я все сказал, – Николай Сергеевич посмотрел на часы, – поеду. У меня дела.

– А ужин? – Лариса попыталась хоть как-то вернуть жизнь в привычное русло.

– Какой, к черту, ужин? Подавлюсь я вашими котлетами!..

Лариса знала, что никаких дел у мужа нет, но удерживать не стала. Подождав пока он уйдет, остановилась возле комнаты дочери и осторожно тронула запертую дверь.

– Свет… – но в комнате было тихо, и она встревожено повторила, – Света, дочка!..

– Мам, не волнуйся, – отозвался голос дочери, – я не собираюсь вскрывать вены. Оставь меня. Я хочу подумать.

– Хорошо, – она вдруг почувствовала из кухни запах горелого – скорее всего, вода из картошки выкипела полностью.

Лежа на диване, Светка обвела взглядом комнату – свою любимую комнату, свое убежище, свою радость, где все-все принадлежало ей. Она уже знала, что обитать здесь осталось совсем недолго. …А может, правда, сделать аборт – время еще позволяет?.. Светка в тысячный раз вспомнила жуткую серую пустыню, вспомнила охвативший ее ужас, ведь раньше-то она не понимала, как близко находится эта пустыня – раньше она считала, что ей всего двадцать, а оказывается, ей уже двадцать, и надо успеть что-то сделать сейчас, а не когда-нибудь потом!.. …Что-нибудь стоящее, чтоб не было мучительно больно… Блин, и тут все эти банальные книжные фразы! Я даже не могу своими словами передать свои собственные мысли!.. Я хочу этого ребенка, и верю, что тогда все будет по-другому!.. Конечно, матери она солгала – думать ей было совершенно не о чем. Она просто хотела попрощаться с уютом, беззаботностью и еще чем-то, словно мощный насос, подгоняющим к глазам слезы.

* * *

Женя сидел за столом, глядя поверх монитора, и взгляд его упирался в кусочек мрачного неба, ограниченный рамками окна. В этом небе не было ничего, но он все равно пытался там что-то отыскать или хотя бы разгадать тайну – почему оно такое пустое.

– Тучи на землю брошены листовками – жди дождя… – произнес Женя вслух.

Он давно привык разговаривать сам с собой, проверяя, как звучит на человеческом языке то, что возникает в его голове трепещущими сиюминутными картинками.

…Блин, хороший образ… Брошены… брошены… С рифмой проблема… А если – на землю брошены тучи?.. Тучи… тучи… Почему у меня ни хрена не получается?!.. В сердцах, он стукнул кулаком по столу и вдруг нашел причину, причем, простую и легко устранимую – это же в соседней комнате бубнит телевизор, ломая замечательные, но хрупкие словесные конструкции!

Женя встал, громко отодвинув стул, и распахнул дверь.

– Ма, что он у тебя так орет?

– Разве? – мать виновато подняла голову, – извини. Ты занимаешься, да?

– Занимаюсь! – Женя снова закрыл дверь, и хотя звук сделался почти неслышным, ему все равно казалось, что это мешает ужасно.

…Нет, так работать невозможно! Пора покупать ноутбук… Вот, с первого же гонорара и куплю… По старинке, взяв бумагу и ручку, он вышел на балкон, где не было навязчивых отвлекающих звуков; закурил, глядя вниз, на желтый ковер из листьев. …Желтый ковер из листьев… Это уж совсем избито… – вновь поднял глаза к небу, – тучи на землю брошены…

Вдруг открылась дверь.

– Я думала, ты, правда, занимаешься, – укоризненно сказала мать, – у тебя ж семинар.

– Я занимаюсь! Ну, что тебе надо?!.. Отвечу я на твоем долбаном семинаре!

– Тебя к телефону, – протянув трубку, мать вышла.

– Чем занимаешься? – раздался веселый Настин голос.

С ней Женя разговаривал мягче, чем с другими – он не знал, любит ли ее и даже нравится ли она ему, но Настино присутствие каждый раз будоражило фантазию, привнося толику вдохновения, и это с лихвой покрывало неудобства, вызванные необходимостью убивать на нее драгоценное время. Ведь каждый прошедший миг – это безвозвратно утраченный образ!..

– Мать какой-то маразм смотрит по телеку, а я на балконе – творю, – сказал он.

– А про что?

– Насть… – Женя замолчал, потому что и сам не знал, о чем пишет. …Это ведь однозначно не про тучи!.. – подумал он, – это совсем про другое – огромное и вечное!.. Я чувствую это, только слова в этом дурацком языке какие-то убогие. И кто сказал, что он великий и могучий?..

– Может, завтра пересечемся? – предложила Настя, которой вполне хватало сотни слов, которыми она с блеском выражала все мысли и чувства, – с последней пары я могу хильнуть.

– Мне надо вещь закончить.

– Да брось! Тебе ж не в издательство ее нести. И потом, ты уже сколько ее заканчиваешь? А скоро зима начнется…

– Вот и настала зима, – перебил Женя, – такая, как мы и думали – / снега не принесла, / а только холодом дунула./ Снова дрожат фонари, / гудят провода уныло, / и каждый из них говорит: / Остыло, все остыло…

– У тебя крыша едет, понял? – разозлилась Настя, – ты уже разговариваешь своими стихами!.. Ты в окошко посмотри!

– Смотрю, – Женя повернул голову.

– И что ты там видишь?

– Уплывают птичьи стаи,/ раньше медленно – теперь быстро./ Даже осень не золотая,/ а просто деревья без листьев./ Лишь память пылает заревом/ средь останков, пепла и пыли…/ Мы старимся – сразу старимся,/ как только нас разлюбили…

– Козел!.. Пушкин хренов!.. – Настя бросила трубку.

– Как там было-то?.. – Женя довольно рассмеялся, – мы сидели и тупо молчали/ На разных концах дивана; / Сердца в разнобой стучали,/ Стучали зло и упрямо… Дураки, блин! Что б вы все понимали в жизни!..

* * *

Раньше Лиза никогда не спешила домой. А зачем, если, кроме сериала в 19.00, ее никто не ждал?.. Случались, правда, дни, когда Антон «приезжал в командировку», но об этом она старалась даже не вспоминать, тем более, было это очень давно.

Как же все изменилось за последнюю пару месяцев! Причем, на Лизу почему-то сильнее всего действовало не наличие в квартире мужских вещей, скромно облюбовавших себе один из стульев, и не кресло, которое теперь не собиралось даже днем, а содержимое холодильника. Раньше Лиза открывала его не глядя и знала, что в морозилке лежат замороженные овощи и кусочек козьего жира на случай зимней простуды (он лежал там уже четвертый год); на дверце – сыр, масло, колбаса, а остальное огромное пространство лишь чуть дребезжало пустыми полками, ведь основная пища – чай, кофе, печенье и сигареты лежали в шкафчике у окна. Теперь ей приходилось ежедневно посещать магазин и что-то покупать, чтоб еда никогда не кончалась – это было так непривычно!

Лиза зашла в супермаркет (раньше она даже не задумывалась, насколько важно, чтоб он располагался, либо около дома, либо около работы). Не взирая на обширный ассортимент, она сразу направилась к холодильникам с полуфабрикатами. Ей в очередной раз стало стыдно, но она в очередной раз успокоила себя тем, что по выходным всегда готовит что-нибудь вкусненькое, и иногда даже печет пирог.

Нагрузив пакет, Лиза села в маршрутку и уставившись в окно, задумалась – нравится ли ей новая жизнь и похожа ли она на то, что когда-то воображалось? Ответ был однозначным – нет. Что с того, что теперь у нее живет мужчина? Это ж чужой мужчина, больше походивший на коллегу по работе, и с ним еще зачем-то чужой взрослый ребенок. …Если б я сама растила ее, все было б проще, а тут даже в свою квартиру заходишь как в гости. Кто знает, чем она там занимается? И ведь все время молчит!.. Да, я сама приютила их, но не навсегда же… я так думаю. Хотя к Паше я, вроде, и привязалась. Я уже, вроде, и жду его по вечерам, переживаю – уйдет ли он из своей армии и найдет ли другую работу. Точно, все женщины похожи на кошек, – она улыбнулась своему отражению в стекле, – нет, с Пашей мы б поладили, а, вот, эта Оля… Смогу ли я относиться к ней… – язык не поворачивался назвать ее, ни сестрой, ни дочерью, – …как к родной? С другой стороны, прошло еще слишком мало времени, чтоб ставить такие вопросы. Девочка сама еще чувствует себя не в своей тарелке, и моя задача помочь ей. Моя, а не ее!..

Проехать мимо своей остановки Лиза не могла. Один вид строящегося напротив храма включал какой-то моторчик, заставлявший начинать движение к выходу.

Пройдя через двор привычным маршрутом, Лиза открыла дверь и крикнула:

– Оль! Ты дома?

Не получив ответа, она заглянула в комнату и увидела девочку, сидящую на диване с закрытыми глазами и ритмично качавшую головой. С минуту Лиза наблюдала, как из магнитофона в ее сознание через наушники перетекает какая-то, видимо, резкая музыка, и удовлетворенная увиденным, пошла переодеваться на кухню (это являлось одним из крохотных неудобств ее новой жизни).

Магнитофон был еще Светкин, но поскольку никто за ним не приходил, он «прижился» на новом месте. Сначала Паша часто вспоминал, что надо бы отдать чужую вещь, а потом, то ли успокоился, то ли вовсе забыл о нем, тем более, Оле аппарат очень нравился.

Постепенно забывалась не только Светка. Алина так и не появилась, и пришлось делать новый комплект ключей. Ее поступка Лиза не понимала и старалась не думать, почему так ошиблась в ней; от Марины с Женей тоже никаких известий не было, а Никиту похоронили, и о нем старались не вспоминать, чтоб не испытывать совершенно не обоснованного чувства вины. В результате, Лиза как-то даже поймала себя на том, что если б ее внезапно спросили, где она познакомилась со своим квартирантом, то сходу б и не нашлась, что ответить…

Похоже, Оля притворялась, что ничего не слышала, потому что Лиза успела только сменить юбку на домашние джинсы, как дверь кухни осторожно приоткрылась.

– Можно?..

– Конечно, – Лиза без стеснения сняла блузку и натянула футболку, – будем ужинать?

– Лиз, – Оля присела в уголку, – мы долго будем тут жить?

– Тебе здесь не нравится? – Лиза достала сигареты.

– Нравится, только мы ж, наверное, мешаем тебе.

…Вот он, момент истины!.. – подумала Лиза, – можно реально ответить – «да!»… или «чуть-чуть»… можно выразительно промолчать, в конце концов!.. Но она знала, что никогда не сделает, ни первого, ни второго, ни третьего – причем, объяснить почему, не могла.

– Вовсе нет, – Лиза чиркнула зажигалкой, – это тебе кажется. Если б вы мешали, я б сказала.

– Ты можешь не говорить, но я ж вижу. Когда все хорошо, люди ведут себя по-другому.

– Как по-другому?.. – опешила Лиза.

– Вы с Пашей никогда даже не целуетесь. Значит, вам это не хочется этого, да?

– Господи!.. – Лиза расхохоталась, – Оленька, девочка, что ты в этом понимаешь?

– Все понимаю, – Оля смотрела так серьезно, что Лиза испугалась – это был взгляд совсем не ребенка, – и спите вы неправильно. Я ночью вставала в туалет и видела – люди, которым хорошо вместе, спят не так.

– А как они спят? – осторожно поинтересовалась Лиза.

– Они занимаются любовью! (Лиза открыла, было, рот, правда, еще не зная, что собирается сказать, но Оля пресекла даже саму попытку). Не надо думать, что я маленькая!.. Нет, я, конечно, маленькая, – поправилась она, – но как мужчина и женщина занимаются любовью, знаю.

– И что же ты знаешь?

…Глупый вопрос, – отметила про себя Лиза, – современные двенадцатилетние прекрасно в этом разбираются, только не все так свободно обсуждают подобные темы со взрослыми. С другой стороны, может, это и хорошо; может, так мы быстрее сблизимся?..

– Дашь сигарету, расскажу, – Оля улыбнулась.

– Разве ты куришь?.. – это удивило Лизу гораздо больше познаний в сексе.

– Редко. Сейчас, вот, мне хочется. Только Паше не говори – он весь такой правильный.

– Он же все равно учует.

– А у меня есть жвачка, не волнуйся.

Лиза понимала, что поступает ужасно непедагогично, но другой возможности узнать историю своей… (…да как же ее называть-то?!..) своей соседки, могло и не представиться.

– На, – Лиза протянула сигарету, которую держала в руке.

Девочка затянулась и не закашлявшись, выпустила дым.

– Тебе Паша рассказывал о Метатроне? – спросила она.

– Это бог, которого придумал твой отчим? – Лиза присела на подоконник, – рассказывал.

– Не знаю, кто кого придумал, только Метатрону, кроме исполнения его списков, нужны были и деньги. Не знаю для чего, если он бог, но деньги эти зарабатывала я, – в Олином голосе появилась гордость, – много денег! Очень много денег – вам столько и не снилось.

– Господи!.. – Лиза прикрыла ладонью рот.

– Метатрон сказал папе Коле, что если я пройду это испытание, то потом стану Верховной Жрицей – буду жить в роскоши и ничего не делать…

– Он заставлял тебя заниматься проституцией?

– Нет, – Оля улыбнулась, довольная тем, что понимает в жизни больше этой женщины, старающейся казаться взрослой и умной, – папа Коля показывал мне проституток. Они стоят на улице и ждут, пока их снимут, а я все делала по-другому, – положив сигарету, она вышла в комнату и вернувшись, протянула Лизе фотографию, – это я.

Со снимка смотрела… конечно, это была Оля – ошибиться невозможно, но макияж!.. Он не казался вульгарным, а, наоборот, очень грамотным, правда, делавшим детское личико ужасно взрослым. А чего стоила прическа, густо залитая лаком!.. А руки!.. На тонких пальчиках откуда-то появились длинные яркие ногти. И еще это уж точно не детское черное платье с ленточкой, перехватывавшей шею!

– Где это ты? – Лиза механически перевернула снимок, но надписей на обороте не было.

– Это я перед работой. Клево, да?

– Да, – неуверенно согласилась Лиза, – и где ты работала?

– Я играла.

– В театре?

– Нет, в богатых хатах и всяких загородных домах. Знаешь, – Оля затушила докуренную до фильтра сигарету, – сначала было жутко, но так классно!..

– Подожди, а чем ты занималась?

– Разводила богатых мужиков на бабки. Тех, кто бабок не давал, Метатрон вносил в свои списки. Это уже папа Коля с ним договаривался, но, в основном, все соглашались…

– И как ты их «разводила»?

– Да всегда одинаково! – Олины глаза заблестели, – ну, например… показывает мне папа Коля дядьку – он по телеку часто мелькает на всяких концертах. Прихожу я к нему, с понтом, в подтанцовку проситься. А в кабинете еще мужики сидят – выпивают и обсуждают что-то. Я стою вся такая… на измене, короче, а он и говорит – знаешь, девочка, как прокладывают дорогу в шоу-бизнес? Я отвечаю как папа Коля учил – талантом и трудолюбием. Как они начали ржать, и предложили исполнить стриптиз. Я ни в какую. Тогда хозяин коньяку мне влил, и меня, типа, развезло, но, говорю – перед всеми раздеваться не буду. Если только перед самым главным…

– Кошмар!.. – Лиза всплеснула руками.

– Лиз, ты слушай дальше! – Оля весело рассмеялась, – везет он меня к себе домой. Чуть в машине не трахнул, но там же шофер… короче, обслюнявил, и довольный такой!.. Приехали, значит. Ну, дальше все понятно. А он же еще выпивал, и часам к трем уснул. Я рубашку его на голое тело набросила и вниз. А там консьержка сидит, так я у нее таблетку от головы попросила. Мол, хозяин уснул, а я у него в квартире ничего не знаю. Утром он меня отправил ко всем чертям, сказав, что не подхожу я ему. Ну, а я в ментовку. Мол, напоил, отвез пьяную домой и изнасиловал – свидетелей-то полно, и шофер, и консьержка. А с меня, с ребенка, какой спрос?.. Я ж глупая, да еще пьяная была – теперь, вот, протрезвела; все поняла… А я ж несовершеннолетняя – это реально статья!.. Короче, чтоб не сесть, дядька столько бабла отвалил!..

– Боже мой!.. – слов у Лизы не находилось, и она лишь качала головой, но, в конце концов, ее сознание стало адаптироваться к реальности, – зачем ты мне это рассказываешь? – спросила она.

Оля напряглась, вновь превращаясь в настороженного зверька, и Лиза поняла, что одно неверное слово, и она потеряет ее навсегда.

– Ты хочешь, чтоб я тебя пожалела? – Лиза раскрыла объятия, и к ее величайшему изумлению, девочка подошла.

– А ты пожалеешь? – она прижалась к Лизе, обхватила ее руками, – кому мне еще рассказывать? В школе?.. Или Паше?.. Сестра умерла…

– А если б не умерла? Как бы ты ей в глаза смотрела?.. Она воевала… – Лиза осеклась, поняв, что опять сбилась на неправильный тон, но на этот раз Оля не обиделась.

– Она б все равно оттуда не вернулась…

– Что за глупость? Сколько людей вернулись, Паша, вот…

– А она б не вернулась. Папа Коля сказал – это потому, что она мешала мне стать Верховной Жрицей. Я любила ее безумно… – в Олиных глазах появились слезы.

– Ну, успокойся, – Лиза ласково погладила девочку по голове, – никакого Метатрона нет. Просто твой отчим мерзавец…

– Метатрон есть, – упрямо повторила девочка, вытирая слезы, – но давай не будем об этом, пока он не нашел нас.

Спорить не имело смысла, и к тому же Лизин «бухгалтерский ум» обнаружил несоответствие.

– Подожди, – сказала она, – а почему отчим хотел убить тебя, если вы так славно работали?

– Потому, что мне стало жалко последнего дядю. Он был такой хороший, ласковый. Подарков мне надарил… короче, я не стала на него заяву писать – я сбежала и написала Паше письмо, но папа Коля нашел меня. Я думала, побьет, и потом мы будем работать дальше, а он отвел меня в свой «храм» и закрыл там…

– Успокойся, – Лиза крепко прижала к себе девочку, – все у тебя теперь будет хорошо – никакого Метатрона нет…

– Есть, – Оля подняла голову, – но я не об этом, – она неожиданно улыбнулась, – Паша тебе не нравится, да?

– Почему ты так решила? – Лиза смутилась, но глядя в ясные Олины глаза, вдруг призналась в том, в чем не признавалась даже самой себе, – нравится. Но это не так, как было у тебя, – добавила она поспешно, – надо же чтоб мы полюбили друг друга, только тогда… ты понимаешь меня?

– Понимаю, – Оля вздохнула, – но ведь вы полюбите? Я очень хочу. Вы оба хорошие…

– Мы попробуем, – Лиза наконец-то нашла точное определение своих желаний, над которым билась, пока ехала сегодня домой… да что там сегодня!.. Она билась над ним все два последних месяца! – а теперь давай ужинать, – предложила она, чтобы закончить такой сложный разговор на хорошей ноте.

– Давай! – радостно воскликнула Оля и как-то очень неуверенно поцеловав Лизу в щеку, опустила голову, – ты, вот, спрашивала, для чего я тебе это рассказываю. А чтоб ты знала про меня все. Теперь ты, как сестра… как Таня. Только ты больше никому-никому не рассказывай, ладно?

– Честное слово, – Лиза скрестила указательные пальцы.

– И вы уж попробуйте полюбить друг друга, а то с кем я останусь, если вы разбежитесь?..

* * *

– Интересно, сколько я здесь? – спросил Никита, которому надоело молча вглядываться в бесконечность, пытаясь хоть за что-нибудь зацепиться взглядом, – Тань, ты говорила, что на земле осень, да?

– Чем быстрее ты перестанешь думать об этом, тем лучше.

– Я понимаю, – Никита вздохнул, – знаешь, парадокс – мне казалось, что в моей жизни не было ничего хорошего… по большому счету, мне и сейчас так кажется, а все равно жалко…

– …Здравствуй, – громко произнесла Таня, и Никита увидел бледную тень, совсем не похожую на саму Таню, хоть и бестелесную, но имевшую вполне узнаваемые черты, – я с пополнением. Хочу, чтоб вы пообщались. Не возражаешь?

Пока тень раздумывала, Никита успел спросить шепотом:

– А почему она такая безликая?

– Здесь же нет смерти, как моментального перехода из одного состояния в другое, – пояснила Таня, – в следующий уровень перетекают постепенно, по мере осознания своих желаний и принадлежности к Богу, поэтому часть его уже там, а часть еще здесь. Скоро он уйдет целиком и станет недоступен ни для кого, кроме Бога.

– А ты сам хочешь поговорить? – тень сделалась ярче, и Никита даже разглядел лицо когда-то принадлежавшее мужчине.

– Конечно, хочу!

– Ну, рассказывай, – тень усмехнулась.

– О чем? – растерялся Никита, догадываясь, что его земное бытие вряд ли интересует «просветленную» личность.

– Обо всем, что считаешь нужным.

Постановка задачи сразу напомнила Никите курс квантовой механики. …Вылитый профессор Лазарев с его «демократическим» взглядом на экзамены!.. – подумал он, – а, может, это и есть Марк Анатольевич? Или тот еще живой?..

– Я слушаю, – напомнила о себе тень, – я не собираюсь экзаменовать тебя, но должен же я оценить степень твоей готовности к пути наверх.

– Значит, так, – Никита откашлялся, – так называемый, «тонкий мир», есть совокупность полей, подчиняющаяся соответствующим законам волновой физики. Часть этих законов, к сожалению, не сформулирована должным образом, но наука развивается…

– Здесь мы пока и остановимся, – перебила тень, – я принимаю твое утверждение, что наука постоянно развивается, но беда в том, что развивают ее люди, а, значит, вся она направлена только на удовлетворение их потребностей. А какие у людей потребности?

– Ну, разные… – не понял вопроса Никита.

– Нет, потребность всего одна – защитить свое ранимое и несовершенное тело. Защитить от голода, холода, болезней, бедности, войн, природных катаклизмов – от всего, что совершенно не угрожает сущности человека, то есть его седьмому телу.

– Я слышал о четырех телах, – Никита даже подался вперед, – физическом, эфирном, астральном и ментальном.

– А как же иначе? – тень рассмеялась, – дальше наука и не сможет пройти – она обязана остановиться на ментальном теле.

– Почему?

– Потому что ментальное тело – это мысль. Ты согласен?

– Ну, в общем-то, да… – Никита кивнул.

– И как только люди поняли, что их мысли способны воздействовать на мир, они тут же причислили себя к категории творцов, а поскольку выше Творца не может быть ничего – это тупик. Куда и, главное, зачем идти дальше, если они сами «образ и подобие божье»?.. Им кажется, что они способны все понять и изучить в рамках своей материальной науки, которая считает людей электромеханическими системами, а жизнь – процессом неконтролируемого делания клеток. Наука ведет исследования методами анализа и учета, применимыми лишь к мертвому и бессознательному, то есть к материи – люди изначально воспринимают себя потенциальными трупами, а в действительности, именно, уничтожение материальной субстанции и является расцветом жизни.

– Ну, почему же?.. Люди признают наличие души…

– Признают? Они считают, что взвесили душу, тем самым, прировняв ее к той же материи!.. Любовь ведь для них тоже сплошная химия – как там… тестостерон вызывает тягу к противоположному полу, допамин заставляет партнеров заниматься сексом, эндорфин поддерживает отношения, пока не произойдет привыкание, так, да?

– Вам знакомы эти исследования? – поразился Никита.

– Я знаком со всем, что было, есть и еще только будет на земле, но мне это не интересно.

– Ладно, – Никита пожал плечами, понимая, что спорить в данном случае бесполезно, – тогда скажите, что же это за тело?

– Седьмое тело – это «сокровенное», имеющееся в каждом человеке, в качестве константы, а отнюдь, не как производная от развития личности и общества. Это частица Бога.

– Не понимаю, – признался Никита, – если это частица, то как она выглядит?.. Или не выглядит… но это же должно быть что-то реальное, так?

– Чтобы понять «сокровенное», надо сначала разрушить все связи собственного «я» – разрушить изнутри, а не путем замены одних знаний другими. Так вот, пятое тело работает на разрушение. Только обнаружив его в себе, можно ощутить шестое – тело сверхзнания, способное восстанавливать прошлое и владеть возможностями будущего. А после шестого появится седьмое…

– Стоп! – по привычке Никита сжал ладонями виски, но это движение не вызвало никаких ощущений, и он растерянно посмотрел на свои «руки».

– Чувствую, пока тебе достаточно. Обращайся – потом еще потолкуем, – и тень исчезла.

– Он что, – Никита повернулся к Тане, – уже всосался туда?

– Нет, – Таня рассмеялась, – ему просто надоело.

– Знаешь, – голос Никиты сделался задумчивым, – может, я продолжаю мыслить земными категориями, но мне почему-то не нравится пятое тело. Какой смысл в последующем обретении всезнания, если его нельзя использовать? Мне кажется, там, куда вы все стремитесь, ужасно скучно.

– Ты хочешь вернуться обратно? – удивилась Таня.

– Нет, туда я уже не хочу. Как представлю – детство, отрочество, юность, «мои университеты»… сразу возникает вопрос – зачем? Зачем тысячу раз заново познавать мир, и в конце жизни тысячу раз выяснять, что это невозможно? Глупо и обидно – получается бессмысленный круг.

– Но тебе ж дается шанс познать абсолютно все!

– Это я понял, но возникает вопрос – зачем? Чтоб вечность самому с собой сидеть на горе и наслаждаться, что ты пуп земли? Не хочу!.. И бродить вечно в пустыне не хочу!

– Ну, ты уж выбери, – Таня пожала плечами.

– Да не знаю я!.. Ты ж говоришь, что впереди у меня вечность? А я тут сколько? Если там осень… или что там? Тань, глянь, пожалуйста – мне так интересно!

– Там… – Таня отвернулась, глядя в пустоту, – там наступила весна – сады цветут…

– Хватит! – Никита закрыл глаза, представив цветущий сад.

* * *

Когда детей уносили, окна в палате открывались, чтоб весенний воздух вытеснил опостылевший запах больницы. Нельзя сказать, чтоб роддом был плохим и воняло в нем хлоркой, но больничный запах – это нечто другое, не поддающееся описанию. Он будто возникает сам собой с появлением людей в белых халатах.

И вот его нет. Вместо него, заполнявшего одинаковые казенные палаты, горьковатый тополиный дух, доставляемый ветерком в каждую клеточку каждого организма.

– Что это тебя никто не встречает? – удивилась сестра, открывая тяжелую дверь.