Текст книги "Реалити-шоу"

ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ОТБОРОЧНЫЙ ТУР или ЗАПОВЕДНИК ВРЕМЕНИ

…Как раз то, что нужно, – Алина несколько раз качнулась на кровати, – не жестко, как в плацкарте, но и не провалишься до пола, как на дурацком надувном матраце, который Игорь вечно забывал подкачивать…

Она повернулась к окну, за которым птицы беседовали с деревьями на непонятном ей языке – нет, это было не интересно… Протянув руку, открыла шкаф и увидела аккуратно сложенное постельное белье, полотенца, кружевной пеньюар. Во втором отделении висели пустые вешалки – сюда, видимо, должна перекочевать часть одежды из гардеробной комнаты; одежды, которая может и не нравиться, но которую непременно придется носить.

Алину охватило странное чувство, будто изучает содержимое шкафа вовсе не она, а совсем другой человек, почему-то наделенный ее зрением. В этом не было ничего мистического – просто, переезжая на новое место всегда привозишь и свои вещи. Только сейчас Алина поняла, какой в этом заключен огромный смысл – вещи протягивают ниточку между прошлым и будущим. Наверное, потому воины и путешественники брали с собой всякие ладанки, амулеты, «горсти земли». Это ж не просто так, не романтическая символика! Они действительно создавали ощущение близости дома, а у нее лишь болталась на шее не несущая никакого личностного отпечатка, золотая цепочка. Сейчас Алина уже не могла даже вспомнить, где купила ее.

…Как все продумано – со старым вещами нельзя начать новую жизнь… Еще она подумала, жаль ли ей того, что было? Конечно, жаль. Там осталось много хорошего, но уж больно разбросано оно во времени, поэтому возникало в памяти фрагментами, которые тут же размывались грязными потеками последующих событий. Да и что об этом вспоминать, если, ни плохого, ни хорошего вернуть уже нельзя?..

…Значит, все будет по-другому. А как?.. Остается только довериться умным людям, придумавшим это шоу… Слово-то какое!.. С другой стороны, вся наша жизнь – шоу… Сравнение Алине понравилось. Почему оно раньше не пришло ей в голову? Может, тогда б она спокойнее пережила то, что произошло, и осталась в Москве, заставила б Игоря снять ей отдельную квартиру, а потом потихоньку обустроила скромное житье-бытье.

…Наверное, так и следовало поступить, а не хлопать дверью, как… как… – она не могла даже подобрать слова для своего глупого поступка. Мыслительная деятельность требовала никотинового допинга. Алина полезла в сумочку, – нет, все-таки кое-что у меня осталось от прежней жизни – паспорт, кошелек, использованный билет на поезд, косметичка, носовой платок… Наконец нашла пачку и обнаружила, что в ней осталась последняя сигарета.

…Наверное, запасы курева тоже на кухне, – открыв дверь, Алина выглянула в пустой коридор, – может, все уже внизу? А как узнать, прошли полчаса или нет?.. Этот военный даже здесь пытается командовать!.. Посмотрела на часы, стандартно показывавшие без четверти семь, и направилась к лестнице.

– Уже пора? – на звук шагов открылась соседняя дверь, и из нее высунулась голова Лизы.

– Конечно. Разве ты забыла – без четверти семь, – Алина улыбнулась.

– О, блин!.. – Лиза постучала пальчиком по лбу и выйдя, прикрыла за собой дверь, – смотри, здесь ничего не запирается. Как-то это неправильно – как же спать с открытой дверью?

– Это твой единственный вопрос? Остальное нормально, да? Остановившиеся часы, например?..

– Ну да, – Лиза поежилась, – и зачем только я пришла сюда? Сидела б дома… знаешь, я живу одна. У меня такая уютная квартирка… Меня Лиза зовут, а тебя?

– Алина. А у меня, вот, нет уютной квартирки.

– Алин, интересно, ночь здесь тоже никогда не наступит?

– Черт!.. А правда… – Алине такая мысль даже не приходила в голову.

Неожиданно открылась дверь напротив и появился Никита.

– Девчонки, хотите совет? Не забивайте себе голову. Чем глубже вы будете влезать во все это, тем меньше будете понимать, и тем сложнее станет жить. Поверьте моему опыту.

– А как же не лезть, ведь это моя жизнь? – удивилась Лиза, – я все время о ней думаю.

– И как, помогает? – Никита усмехнулся, – жить стало легче, жить стало веселее?

– Не стало, – Лиза вздохнула.

– А чего тогда голову ломать? Смотрите, какая здесь тишина, покой!..

– У меня почему-то нет такого ощущения, – Лиза зябко дернула плечами, – я еще как во сне. Обычно, когда куда-то едешь, собираешься заранее, настраиваешься, а тут – раз и все.

– И это правильно! Так и можно изменить жизнь, а если собираться и настраиваться, то это будет продолжение старой жизни. Ты согласна? – Никита повернулся к Алине, и та молча кивнула, – пойдемте лучше, посмотрим, чем народ занимается.

Все спустились вниз, но в зале обнаружили только Пашу, задумчиво стоявшего у окна.

– А где все? Почему не явились на поверку? – ехидно спросил Никита, – уже без четверти семь.

Паша резко обернулся. На лице его еще сохранились отголоски каких-то своих потаенных мыслей, но продержались они всего мгновение.

– Женя еще на озере, а где эти две свистушки, не знаю.

– Пойду на кухню, поищу сигареты, а то у меня кончились, – предупредила Алина.

– Я с тобой, – обрадовался Никита, – глянем, чем нас спонсоры собираются кормить.

Лизе совершенно не хотелось на кухню. Само это слово у нее ассоциировалось с домашними делами, на которые она и так убила, если не полжизни, то половину сегодняшнего дня, точно. …Господи!.. Это ведь было сегодня, а кажется, так давно!.. Оставшись в зале, она оперлась о спинку стула и замерла, не зная, что делать дальше. …И почему здесь нет телевизора? Чем же заниматься, если не надо стирать, убирать, ходить на работу?.. На работу… Как странно, я только сейчас вспомнила о ней. Будто, действительно, та жизнь осталась в прошлом…

– О чем задумалась? – Паша, наверное, хотел выглядеть заботливым, но командный голос придал вопросу статус требования. Лиза даже вздрогнула.

– Мне в понедельник на работу, а мы здесь… – она не нашла нужного определения для того, что все они здесь делают.

– А где ты работаешь?

– Бухгалтером, в институте. Сейчас хоть и каникулы…

– Ребята! – в дверь заглянул Никита, прерывая разговор, – тут можно год жить припеваючи! Гляньте только, что там есть!

– Может, подождем остальных? – предложил Паша.

– И сколько их ждать? – Никита выдержал паузу, заведомо зная, что никто не сможет ему ответить, – здесь, Паш, действует другое время. Впрочем, хочешь – жди, – он обнял Лизу за плечи, – пошли, Лизавета. В твоем холодильнике такого, точно, нету.

Паша догнал их, когда они остановились, услышав голоса из гардеробной комнаты.

– А кто это у нас там? – Никита открыл дверь.

– Ой!.. – Светка, стоявшая в одних трусиках, успела прикрыться платьем, которое наугад сдернула с вешалки, – стучать ж надо!

– Да не смотрю я на тебя, – Никита демонстративно отвернулся к раскрытому… нет, шкафом это нельзя было назвать – скорее «тоннель, увешанный одеждой».

– Мы хотели с Женькой, на озеро, – объяснила Марина, сидевшая на стуле и наблюдавшая, как Светка меняет наряды, – зашли, вот, купальниками разжиться, и увлеклись немножко.

– Лиз, иди сюда, – позвала Светка, – смотри, какой улетный блузон! Как раз на тебя!.. А вы, – она обратилась к мужчинам, – могли б и выйти. А то стоят, пялятся…

– А то, что камеры на тебя пялятся, ничего? – ехидно подмигнул Никита.

– Камеры, ничего! Может, глянусь кому, да замуж выскочу.

– Какая ты меркантильная, – Никита вздохнул, – пошли отсюда, – положив руку Паше на плечо, он вывел его из комнаты, – пусть барышни душу отведут.

– Слушай, – Паша закрыл дверь, – ты, вот, сказал… А разве бывает какое-то «другое» время?

– Бывает, – Никита остановился, – только в военных училищах его не проходят.

– Ты считаешь, все, кто в погонах – идиоты, и умеют только ходить строем? – Паша прищурился, готовясь к отражению атаки.

– Зачем так сразу? – Никита миролюбиво пожал плечами, – просто… как тебе нравится, например, такое определение: «Время есть жизнь души, пребывающей в переходном движении от одного жизненного проявления к другому»?

– Красиво, но не понятно, – Паша, разом смирил агрессию.

– Ну, вот. И это всего лишь Плоти́н, живший (страшно подумать!..) в двести пятидесятом году нашей эры! А чтоб понять «другое время» придется еще массу всего поднять и, в конце концов, добраться до моей любимой теории относительности.

– А ты спец в теории относительности? – Паша усмехнулся.

– В принципе, да. Я ж – физик-теоретик, но теоретики сейчас никому не нужны, поэтому работаю охранником. Так-то!.. – он похлопал Пашу по плечу.

– То есть, – пробросив теорию, Паша сразу перешел к практике, – ты считаешь, что происходящее здесь, нормально?

– Почему нет?.. Давай договоримся – если мы останемся на проекте, я попытаюсь тебе что-нибудь объяснить – все равно делать больше нечего. Иначе через неделю мы устанем тупо болтаться по этому поместью, и придется чем-то заниматься, если не хотим разругаться.

– А с чего это мы должны ругаться?

– С того, что человеческое сознание… его нельзя отключить, понимаешь? И если нет внешних раздражителей, оно начинает копаться, либо в себе, либо в ближайшем окружении… Знаешь, какая самая большая проблема при подготовке экспедиции на Марс? Не знаешь. Не топливо и даже не жизнеобеспечение, а то, как космонавты будут больше года жить в полной изоляции – психологическая совместимость. А нас никто не тестировал; к тому же у нас нет объединяющей идеи; мы не участвуем ни в каких событиях, перед нами не стоит никаких целей. Мы морально и материально свободны от всего, чем привыкли заниматься, а сознание-то работает… – прошептал Никита, делая руками зловещие пассы.

– Не согласен. У нас осталась память.

– Память – хитрая штука; она трансформирует события. То, что сегодня кажется значимым, по прошествии лет просто перестает восприниматься как событие.

– Есть вещи, которые нельзя трансформировать! – в этом Паша был уверен, но говорить о Тане не хотелось, и он сменил тему на более актуальную, – а в чем может заключаться «новая жизнь», как ты думаешь?

– Я пока не готов озвучить свою версию. Пойдем, я сказал Алине, что сейчас вернусь.

– Я нашла бар! – встретила их Алина радостным возгласом.

– Думаешь, если я вчера перебрал, так только и делаю, что бухаю? – Никита открыл холодильник и выразительно сглотнул.

– Может, будем ужинать? – Алина посмотрела на часы.

– Без четверти семь, – не глядя, объявил Паша.

– Дурная привычка, – Алина вздохнула, – пора отвыкать. Так что, насчет ужина?

– Надо составить график дежурств по кухне…

– Паш, бросай свои армейские штучки! – отмахнулся Никита, – запомни, здесь без-вре-мень-е. Здесь невозможно ходить строем – здесь каждый сам по себе.

– Как это не правильно… – Паша открыл другой холодильник.

– Там фрукты и овощи, – пояснила Алина.

– Я смотрю, ты уже освоилась, – Никита засмеялся.

– А как же? Четыре года мужниной женой была; что называется – вела хозяйство.

– А потом? – поинтересовался Паша.

– Если б было «потом», – Алина повернулась к нему, – я б сидела в Москве.

– Так ты москвичка?

– Нет, но так получилось. Вообще, это прошло и я больше не хочу о нем вспоминать.

– Умная девочка, – Никита погладил ее короткие жесткие волосы. …Если их взъерошить, получится ежик, – подумал он, и оттого, что ежик был совсем не колючим, сделалось приятно.

– Я не слышу, есть кто-нибудь хочет? – напомнила Алина, – а то, могу приготовить, пока народ шмотьем трясет.

– О, как ты их!.. – восхитился Никита, – для женщин ведь это святая тема!

– А куда здесь ходить? Хоть от Кардена вырядись – сам говоришь, безвременье.

Паша вдруг вспомнил, что уже слышал подобную фразу – в госпитале, в Ханкале. Так же сказала Таня, когда он подарил ей духи. …Нет, память нельзя трансформировать, – подумал он, – как я их ненавидел, так и буду ненавидеть; как я их убивал…

– Перехожу на красивые сигареты, – Алина открыла пачку «Vogue», – последний раз спрашиваю, есть кто-нибудь хочет?

Дверь приоткрылась, и на кухню заглянула Лиза – сначала осторожно, но не обнаружив ничего пугающего, распахнула дверь настежь.

– И как я выгляжу? – вместо джинсов на ней была короткая юбка и блузка, весьма удачно подчеркивавшая формы.

– Блеск! – оценил Никита, – главное, сексуально. А где остальные модели?

– Ушли на озеро.

– Ну и ладно. Тут поступило предложение что-нибудь съесть. Присоединяешься?

* * *

– Мэри, как тут клево!.. – Светка остановилась, раскинув руки, и вдохнула отдающий сыростью, пряный воздух. Теплая земля приятно ласкала ступни, лишняя одежда не стесняла движений, а над головой чуть слышно шептались деревья. Только, вот, птицы почему-то смолкли – наверное, они лучше людей чувствовали приближающуюся грозу.

– Я все думаю об этом проекте… – начала Марина, но Светка махнула рукой.

– Ой, да брось ты! Женька правильно сказал – обломились на халяву классные путевки. Ну, не выиграем мы ничего… а за что бороться? За новую жизнь? Фигня полная! Я так прикинула, если б предки не доставали, у меня и старая очень даже ничего…

– Свет, я не об этом…

– Слушай, давай не загоняться и просто отдыхать, – она двинулась вперед, и через несколько минут между стволами сверкнула серая гладь озера. В солнечную погоду пейзаж выглядел бы более радостно, но сейчас это можно было лишь представлять. Хотя завтра-то солнце наверняка вернется!..

Выйдя к воде, девушки увидели Женю, лениво плывшего им навстречу.

– Вода – сказочная! – крикнул он, поднимая руку.

– А там глубоко?

– Глубоко! До дна не достаю, но спуск хороший!

– Она же холодная!.. – взвизгнула Светка, зайдя по пояс, но потом окунулась с головой, и проплыв под водой, оказалась рядом с Женей.

Марина, не спеша, поплыла в другую сторону. Руки ее работали совершенно автономно, а взгляд обследовал окрестности. За зарослями камыша на противоположном берегу возвышалась стена, отсюда казавшаяся еще выше и неприступней. Справа виднелось подобие пляжа, поросшего ровной гладкой травой. Дом не был виден, но Марина знала, что находится он прямо за лесом. И тишина – потрясающая тишина, нарушаемая только беспорядочными всплесками и Светкиным смехом, отражающимся, казалось, в самом поднебесье. Марина перевернулась на спину, потому что плыть к дальнему берегу не хотелось – она не любила путаться в камышах.

…А какое небо!.. Почти черное, грозовое… Словно подтверждая это, вдалеке негромко, но басовито прокатился раскат грома; через секунду небо стало зеленоватым, но молния тоже была далекой, и не смогла прорвать прочную занавесь туч.

– Ох, вольет! – крикнула Марина, продолжая изучать небо.

– И что? – послышался Женин голос, – мы и так мокрые! Плыви сюда!

Набрав воздуха, Марина нырнула, а когда снова появилась над водой, совсем близко увидела две головы, как поплавки, покачивающиеся друг подле друга, и Светкину вытянутую руку, указывавшую на берег.

– Ой, что это там?

Между деревьями, словно зацепившись за ствол, повисло белое облако. Откуда оно взялось, непонятно; да и форма у него была странная – вроде, поднималось оно из земли, образуя некую фигуру.

– Фигня какая-то. Не обращай внимания, – Женя под водой попытался схватить Светку. Завязалась борьба, сопровождаемая фонтанами брызг, но Марина продолжала смотреть на берег, и вдруг в облаке ей почудился женский силуэт.

– Смотрите!

Борьба тут же прекратилась.

– Точняк, Лизка придуривается, – сделав такой вывод, Женя крикнул, – Лиза, плыви сюда!

Марина видела, что это не Лиза и, тем более, не темноволосая, коротко стриженая Алина. А облако встревоженное Жениным возгласом, скрылось за дерево, и потом быстро двинулось в направлении дома. Еще несколько секунд, и оно исчезло из вида.

– Кто это был? – спросила Светка, испуганно озираясь.

– Говорю ж, Лизка!.. Нет, ну, не «прапорщик» же?..

– Это не Лиза, – Марина подплыла ближе и увидела Светкины остановившиеся глаза и предательски дрожащие губы – она выглядела такой беспомощной и потерянной, что в первый момент Марине захотелось рассмеяться.

– Мэри, кто это был?.. – пролепетала Светка.

Разумного объяснения не находилось, поэтому желание смеяться пропало само собой. Страх всегда приходит чуть позже, ведь сначала сознание мобилизуется, то ли отказываясь признавать опасность, то ли ища выход, а, вот, потом он и приходит – Марина подумала, что, если немедленно не выберется на берег, ноги и руки перестанут слушаться, и она просто пойдет ко дну. Скорее всего, остальные почувствовали то же самое, как по команде устремившись к спасительной суше.

Первым доплыл Женя и миновав мелководье, поднялся, переводя дыхание.

– Может, нам померещилось? – обернулся он к девушкам.

– Всем троим, да? – спросила Светка, стуча зубами.

Затихли не только птицы, но и сам лес – ни листочек не шелохнется, ни ряпушки на воде, только гром продолжал недовольно ворчать за тучами.

– Пошли домой, а? – предложила Светка, и тут же решила, что «дом» подразумевает прочные двери с мощными замками, а что их ждет в этом доме?.. Но другого выхода все равно не было.

Все трое углубились в лес, раньше не казавшийся таким сумрачным.

– Мэри, – вспомнила Светка, – а в твоих книжках… Может, это привидение?

– Днем? – обернулся Женя, шедший первым.

– Кто сказал, что сейчас день? – парировала Марина.

– О, блин!.. У нас же всегда без четверти семь!..

– Я боюсь, – захныкала Светка, – я хочу домой…

Вдруг Женя остановился, широко улыбнулся и с размаху шлепнул себя по лбу.

– Ты чего? – удивилась Марина.

– Я въехал! Какие ж мы дураки!.. Это же начинается проект!.. – он принялся хохотать, причем, настолько заразительно, что скоро смеялись уже все; и смеялись бы, наверное, еще долго, если б молния не прорвала наконец черный покров, превратив лес в жуткую сцену из триллера. Гром сотряс землю, легко раскачивая могучие деревья.

– Двигаем отсюда! – крикнул Женя, и обгоняя друг друга, все помчались к дому.

Они влетели под красивый кованый козырек, когда первые крупные капли врезались в высокую траву, сгибая ее к земле, зашуршали в листьях…

– Успели, – Женя крепко прижал к себе сразу двух девушек, – а прикольно у них тут, да? – его голос сделался довольным, как у всякого, благополучно пережившего Большое Приключение.

– Ой, а я-то щеманулась! – Светка рассмеялась, и от полноты ощущений несильно, но неожиданно укусила Женю в загорелое плечо.

– Дурочка, что ты делаешь?!..

Марина выскользнула из-под Жениной руки и вдруг ощутила себя очень одинокой. Уж она-то знала, что если Светка увлекалась кем-то, то остальное для нее просто переставало существовать. Сейчас, к сожалению, все симптомы «болезни» присутствовали достаточно явственно. …Я-то зачем сюда приперлась? Что за удовольствие наблюдать, как люди пыжатся, пытаясь строить отношения, лишь потому что не могут разбежаться? Для Светки-то это нормально – она ж примитивная, как инфузория. Почему я постоянно следую за ней, и, в конце концов, вынуждена решать ее проблемы?.. – ответа не было, а безответные вопросы Марину раздражали, и она «перевернула страницу», – …А с привидением они классно придумали. Наверняка голограмма – как картины, которые в прошлом году привозили в художественный музей…

– …Женька, что ты делаешь?..

– Так, на любом проекте ж строят любовь! Сама говорила!..

Возникла пауза, но Марина не стала оборачиваться – она и так знала, что они целуются. Причем, даже представляла, как Светка поднимается на цыпочки, обхватив руками его шею; как вздрагивают ее опущенные ресницы – она уже столько раз видела это! …Дура! Она уже дышит, будто отдается ему!.. А мне плевать! У меня есть Владик, и я просто выйду за него замуж!..

Совсем близкий раскат грома заставил Марину вздрогнуть. Огненный трезубец раскроил небо, и дождь устремился вниз сплошным потоком. Мгновенно появились лужи, а самые прыгучие, самые грязные капли долетали до коленок.

– Вы как хотите, а я пошла, – Марина все-таки обернулась, и увидев то, что и ожидала увидеть, демонстративно вздохнула. …Ну, конечно, шалава долбанная… И что за дурацкая натура!..

– Завидно, да? – наивно поинтересовался Женя, – ты дыши глубже – смотри, сплошной озон, а мы сейчас удалимся, благо комнат тут достаточно…

– Какой шустрый!.. – Светка погрозила пальчиком, – ты за кого меня держишь?

– Пойдемте, глянем, где остальные, – предложила Марина, пока Женя не брякнул, за кого он «держит» ее подругу.

Через открытую дверь кухни они увидели накрытый стол и сидящую за ним компанию.

– Я хочу есть, – тут же объявил Женя, забыв о далеко идущих амурных планах.

– Может, для начала оденемся, а то… – Марина раскинула руки, демонстрируя две ленточки, составлявшие купальник.

– Ой, пошли в гардероб! – Светка по-детски захлопала в ладоши – предложение оказалось намного привлекательнее Жениных поцелуев, – не, как все-таки тут клево!..

Оставляя мокрые следы, все трое проскочили мимо кухни.

* * *

– Я б с тобой никогда не развелся, – Никита положил себе салат и смачно отхлебнул пиво прямо из горлышка.

Реплика была неожиданной, потому что до этого все умудрялись говорить ни о чем – то есть, о погоде, о еде, о проекте, не ставившем никаких задач, о странном продюсере, о времени, в котором они, по выражению Лизы, оказались «законсервированы», и вдруг такой резкий переход на личности.

– Это почему же? – Алина на полпути остановила вилку, уже двигавшуюся ко рту.

– Потому что все очень вкусно!

– А тебе надо, чтоб женщина лишь умела готовить? – Алина обреченно покачала головой.

– Нет, но… – Никита и сам понял некорректность фразы, – но это большой плюс! А если она еще и красивая, как ты…

– Нет уж! Как сказал, так сказал, – Алина ехидно улыбнулась, – короче, в кухарки гожусь?

– Прямо уж в кухарки!.. – Никита протянул руку, но Алина уклонилась от прикосновения.

В это время, весьма кстати сглаживая ситуацию, вошел Женя, а следом за ним и обе девушки в длинных платьях.

– Добрый вечер… или уже ночь? – Женя в приветствии вскинул руку, – там такая гроза!..

– Мы уж слышим. Садитесь, – Паша придвинулся к Алине, освобождая место.

– А как водичка? – поинтересовалась Лиза.

– Ой, классно! – Светка вдруг перешла на загадочный шепот, – а еще мы видели приведение…

– И кто это был? – равнодушно спросил Паша, для которого подобной категории просто не могло существовать в природе.

– В натуре, привидение! – воскликнул Женя, и видя удивленные взгляды, пояснил, – как я понимаю, проект начался. Ох, похоже, веселуха будет!..

– И какое оно из себя? – уточнил Никита серьезно.

– Белое облако, – также серьезно ответила Марина и задумалась, – …а, вроде, и не облако. Оно какое-то более плотное и двигалось быстро, хотя ветра еще не было.

– Я чуть не померла со страха, пока Женька не догадался, что к чему! – Светка восторженно всплеснула руками, окунаясь в уже прошедшие страхи, – точно б утонула!..

– Я думаю, это голограмма, – предложила версию Марина.

– Не иначе, – Никита кивнул, – чего только сейчас не научились делать, даже привидения… Ну, и что вы стоите? Тут нам бог послал кое-что, а Алина с Лизой все это облагородили.

– Завтра мы со Светкой готовим, – Марина отодвинула стул.

– А пьем только пиво? – Женя скептически оглядел стол, – в загашниках ничего больше нет?

– Там есть все, но лично я не хочу – организму нужен заслуженный отдых, – Никита снова приложился к бутылке.

– Паш, а ты?

– Неси, – Паша махнул рукой, – в этом дерьме без бутылки не разберешься. Голограммы… детский сад какой-то…

– Так шоу, ведь, – Марина пожала плечами, – знал, куда шел.

– Ни черта я не знал! Я только хотел, чтоб у меня башню не снесло, понятно?

– Отчего? – тихо спросила Лиза.

– От того! Побыли б вы недельку там, где я второй год!..

– В Чечне что ли? – догадался Женя, – да, там парни геройские – мочат этих тварей…

– А ты пробовал замочить кого-нибудь?.. А друзей твоих мочили? Вчера ты с ним водку пил, а сегодня его голова в одних кустах валяется, а туловище, в других!..

– Нет, но… – смутился Женя.

– Я не представляю, как можно убить кого-то, – пришла ему на помощь Лиза, – помню, у подруги котенок был. Маленький, беленький весь. Залез, дурачок, под дом и вылезти не может. Как он орал целую неделю!.. Я чуть с ума не сошла… а потом затих.

– Котенок, говоришь? Ну-ну… – Паша поднялся и вышел, хлопнув дверью.

– Я что-то не то сказала? – испугалась Лиза.

– После войны у многих психика нарушена, – Никита сжал Лизину руку, – все нормально. Это пройдет, не переживай.

– Пойду, пузырь принесу, – Женя направился к кладовой, которую показывал продюсер.

– Давайте лучше поговорим о привидении, – предложила Марина, – как вы думаете, можно создать голограмму не в помещении, а где-нибудь на природе?

– Мэри, – Светка наморщила носик, – они ж профессионалы – они все могут, а наше дело жить, пока нам не объяснят, зачем мы живем.

– Как ты классно подметила! – восхитился Никита, но никто не захотел столь глубоко вникать в смысл Светкиной фразы.

– Мне в понедельник на работу, а здесь всегда без четверти семь, – вздохнула Лиза.

– Да хрен с ней, с работой! – Женя появился с двумя бутылками коньяка, – забудь!

* * *

Паша поднялся к себе в комнату. Спать не хотелось, но если он не остался там, значит должен находиться здесь – в создавшихся условиях третьего не дано.

…Опять эти вечные там и здесь… Почему они преследуют меня? Почему жизнь всегда делится на две части и не может быть единым целым? Там и здесь… тогда и теперь… я тот и я этот… Интересно, это только у меня так получается или у всех людей тоже?.. Закурив, он подошел к окну; дождался очередной вспышки, вслед за которой, сотрясая стены, ударил гром.

…А минометы-то воют пострашнее!.. С этой успокаивающей мыслью он улегся на постель поверх одеяла и закрыл глаза. Паша не знал, какая картинка возникнет перед ним сегодня, но в общей массе они не отличались разнообразием. Менялся только внешний антураж – ландшафт местности, время года, лица и дома, но суть оставалась, и суть эта прочно сидела внутри него самого.

Сегодня почему-то память выбрала засыпанное снегом ущелье. Ему успели сообщить, что высота склона три тысячи метров, крутизна – шестьдесят пять градусов, глубина снежного покрова – сорок сантиметров, а наверху засели два десятка вооруженных боевиков.

Как странно – в памяти остались эти давно потерявшие свое значение цифры, но стерлась вся боль: и в обмороженных ногах; и в руках, изрезанных в кровь тонким и острым, как стекло, настом; и в обессиленном теле; и в сознании, изможденном единственной мыслью – если опоздать, марш-бросок окажется бессмысленным, и банда спокойно уйдет в Грузию. Он тогда весь превратился в сгусток боли, потому и не чувствовал ее – сравнивать было не с чем. Так же он не почувствовал и новой боли, неосознанно зафиксировав только три сиюминутных факта – яркую вспышку; жар, мгновенно разлившийся по телу; и странную благодать, которая была даже превыше выполнения боевой задачи. Как же не хотелось возвращаться из этой благодати!.. Но его вернули. Вернули к боли, поджидавшей его в белой палате.

Видимо, все в мире уравновешено, только людям не дано понять этого закона. Получалось, что он обменял благодать на Таню, ведь если б он не попал в госпиталь, то не встретил ее. Так, что может значить крошечная дырка в плече, по сравнению с чудом ее заботливых рук?..

Зная конец истории, Паша заставил себя открыть глаза. Очередная молния осветила палату …Черт, это же не палата!.. Что я здесь делаю? Почему я не там?!..

Ответ пришел неожиданный, но, на удивление, ясный (как же он раньше-то не понял?) – потому что там осталась смерть, а любви там больше нет. Есть деревянный крест – крест на всем… и надо только убивать; убивать всех, чтоб отомстить за глупую мину, прилетевшую неизвестно откуда.

Обобщение «всех» вызвало в памяти смену декораций. Что в новом фрагменте было такого особенного, неизвестно – он даже не смог вспомнить, как называлось село, походившее на десятки других: разбитая дорога, исчезающая в грязном мареве тумана, остатки переправы через существовавшую только весной речку и огромная, подернутая ледком лужа; еще – два БТРа, кажущиеся наглыми выскочками перед выступавшей из тумана бандой домов. Хотя, скорее, это образ, и все в тот раз было совсем не страшно, потому что боевики давно ушли в горы. Можно было курить, сидя на холодной броне, и вообще не входить в село, если об этом не попросят милиционеры. Но они попросили.

В тот раз никого не убили; никто даже ни разу не выстрелил, зато он вблизи увидел их глаза. Глаза, не одурманенные наркотой, гордо и весело взирающие на результаты добросовестно исполненной, кровавой работы, а подслеповатые, но презрительные глаза стариков, которым уже нечего терять; женские – смотрящие одновременно со страхом, мольбой и ненавистью; детские – наоборот, глядевшие бесстрашно, как у подросших, но неопытных волчат. Самые разные глаза, в которых он впервые прочел, что в этой войне победить нельзя.

А что можно? Можно самое простое – убивать и умирать. Сколько их, смертей, по обе стороны несуществующей линии фронта?.. Самых разных, и в то же время, таких одинаково бессмысленных, ведь, умирая, человек теряет свою идеологическую принадлежность. Все становятся равны – и неопознанная девочка в розовом платьице, не успевшая выскочить из-под гусениц БТРа; и солдат, от которого осталась лишь отрезанная голова с жутко выпученными глазами и высунутым черным языком; и беременная чеченка со вспоротым животом, и еще, и еще…

Давно несуществующие люди возникали и исчезали в своем загадочном единстве. Значит, все-таки на войне есть одна для всех правда – смерть; не важно, на чьей стороне ты воевал, ведь в любом случае, остаются лишь остекленевшие глаза, в которых больше нет ничего.

Куда ж оно девается, то, что было?.. Из небытия возникла лавина бородатых людей, истерично ревущих на разные голоса ненавистное, снящееся в кошмарных снах «Аллах Акбар!..». Они сыплются по склону, стреляя от пояса, и против них, притаившийся за камнями Сашка Бекетов – вечно обижавшийся, когда его дразнили чукчей, потому что был он казахом. А еще его считали дурачком – он всегда брал боеприпасов больше, чем жратвы; месяц брал, полгода брал, побираясь из чужих пайков… И вот они бегут прямо на него – «Аллах Акбар!»… Оказывается, не зря он таскал полцентнера патронов…

Потом вэвэшникам пришлось до ночи собирать трупы, а он лежал, глядя на все стеклянными глазами, и его бок был разорван миной – патроны все-таки кончились… Куда Сашка делся потом? Он же не мог просто исчезнуть? Это не справедливо!!..

А, вот, другие глаза, еще живые, смотрящие на мутный поток, ворочающий внизу огромные камни – был Витька Зиновьев и нет. Никто и не заметил, как он смешался с теми камнями. Не заметил потому, что оступившись, Витька не закричал, ведь у этих горцев звериный слух – они б услышали… Может, он стал одним из камней?.. Нет, он где-то совсем рядом, потому что его анекдоты до сих пор рассказывают пополнению – все анекдоты забываются, а эти живут…