Текст книги "Реалити-шоу"

– Понимаю. Я понимаю, что у тебя классные стихи!

– А тебе есть с чем сравнивать? Ты еще что-нибудь читала?

– Не-а, – беззаботно засмеялась Настя, – нет, Пушкина читала! В школе. Но ты круче.

Выйдя из сквера, они прошли мимо невзрачного пятиэтажного дома и остановились перед следующим, таким же пятиэтажным и таким же невзрачным.

– Кажется, тут, – Женя посмотрел на табличку с номером, – если я только попаду в его сборник!.. – он открыл дверь подъезда.

– Попадешь, – Настя сжала Женину руку, – пусть только вякнет – я ему глаза выцарапаю!..

Поднявшись на этаж, который назвала девушка из писательской организации, Женя нажал кнопку звонка. Он не знал, как выглядит «великий» Протасов – автор восьми книг, отбирающий материал для сборника молодых поэтов, но когда дверь квартиры открылась, Женя понял, что ожидал увидеть совсем другого человека. На пороге стоял мужчина лет сорока в мятых джинсах и с таким же мятым лицом.

– О, наш очередной гений! – воскликнул он, – прошу!.. А эта мисс тоже поэтесса?

– Нет, это моя девушка, – смутился Женя, – можно?

– Конечно! – хозяин протянул руку, – Игорь Протасов – автор восьми книг. Проходите.

Он по-простецки повел гостей в кухню, где на ужасно вонючем масле жарилась картошка; на столе лежало полпалки колбасы и стояла банка консервов.

– И где? – Протасов удивленно повернулся к Жене.

– Что, где? – не понял тот, – стихи я принес…

– Какие, блин, стихи без этого дела? – поэт красноречиво щелкнул себя по горлу.

– Так я мигом! – обрадовался Женя – такой поворот сразу ломал официальность встречи. …Наш мужик!.. С этим договоримся!.. – он пулей выскочил за дверь, забыв про Настю.

– И давно он балуется стишками? – спросил Протасов, помешивая картошку.

– Он не балуется! – возмутилась девушка, – мы чуть не поссорились, когда я их так назвала.

– Круто, – поэт с пониманием кивнул, – но, знаешь, это не показатель. Вот, когда у него будет восемь книг, как у меня…

– А можно на них хоть взглянуть? – перебила Настя, – никогда не видела, чтоб, вот, человек, а вот, его книга…

– Да они там… в комнате. Я вам даже подарю потом, – Протасов положил ложку и подошел к девушке, – настоящих поэтов не так уж много, – он нежно взял Настину руку, но в это время раздался звонок в дверь. Протасов с сожалением покачал головой, – в наше время говорили – шустрый, как вода в смывном бачке, а в ваше?

– В наше говорят – бырый, в смысле, быстрый, – Настя отняла руку и присела за стол.

– Ну да, вам же некогда строить длинные фразы – у вас SMS… – вздохнув, он направился к двери.

* * *

– Паш, знаешь, кого я сейчас видела!.. – выпалила Лиза прямо с порога.

– Нет, конечно, – Паша появился с гаечным ключом в руке, – кран потек. Сейчас поменяю его, подожди. Так, кого ты видела?

– Женьку! Помнишь, с проекта!

– И что? – Паша не выказал, ни радости, ни удивления, потому что Женя не являлся для него личностью, достойной внимания. Он вновь исчез в ванной и было слышно, как ключ методично стучит о кафельную стенку.

– Ничего. Просто… – Лиза разочарованно вздохнула, и пройдя в комнату, остановилась перед Светкиным магнитофоном. Нельзя сказать, что встреча с Женей пробудила в ней ностальгию по проекту – скорее, это было чувство дискомфорта и каких-то непонятных угрызений совести. Правда, уже через минуту эти угрызения обрели вполне реальную форму, и Лиза подошла в ванной, разговаривая с Пашиной спиной.

– Паш, только ты не ругайся, ладно? Я помню – мы решили не возвращаться к этому и просто жить, но сейчас, вот, Женьку встретила… Смотри, ведь постепенно все находятся…

– А куда они денутся?.. – в данный момент Пашу гораздо больше волновало, что вслепую он никак не мог навернуть гайку в узком «кармане» между трубой и стеной.

– …а Светка, нет.

– Снова здорово, – проворчал Паша, – давай, сейчас еще будем разбираться, куда делась, например, Марина… Тебе что, делать нечего?

– С Мариной, сказали, все нормально, только живет она под другим именем. Помнишь, я тебе рассказывала? А, вот, Светка почему-то не приходит уже почти год…

– Значит, так ей нужен магнитофон. Небось, новый купила.

– Нет, с ней что-то случилось. Паш, вот, поверь мне…

Паша наконец нашел нужное положение, и гайка гладко пошла по резьбе, однако Лиза расценила его реакцию (вернее, отсутствие всякой реакции), по-своему.

– Ты меня любишь? – спросила она и замолчала – так, по привычке, совершенно не предполагая услышать что-то новое и оригинальное.

Пока Паша окончательно затягивал гайку и потом, включив воду, смотрел на сухую трубу, ему хватило времени вспомнить, что не так давно он сам мучился этим вопросом, но однажды ему пришла удивительная мысль – они с Таней ведь никогда не пробовали жить без войны, поэтому неизвестно, что б у них получилось. Кто знает, вдруг она б превратилась во вторую Наташку? А Лиза – вот она. С ней все понятно, и никакой другой женщины ему уже и не хочется видеть рядом.

– Конечно, люблю, – закрыв кран, он повернулся к Лизе, – только это-то здесь причем?

– Притом. Помнишь, сколько мы просто спали рядом?

– Такое не забывается, – Паша улыбнулся, вспоминая жуткое время, когда настолько приучился не реагировать на близость женщины, что чуть не начал считать себя импотентом.

– После Антона я просто боялась скоропалительных связей, а не потому, что я деревянная – уж теперь-то ты это знаешь, да?

– Да, – Паша обнял ее грязными руками.

– А тебе не интересно, почему я изменилась в одну ночь?

– Если честно, нет, – признался Паша, – важен результат…

– А я тебе скажу, – перебила Лиза, не желавшая слушать грубые аргументы мужской логики, – мы как-то с Олей беседовали, пока тебя не было, и этот ребенок мне сказал – вы попробуйте полюбить друг друга…

– То есть, это Олька тебя надоумила?..

– Как тебе объяснить?.. – Лиза уютно устроила голову на Пашином плече, прекрасно отдавая себе отчет, что ни в каких объяснениях он не нуждается, – бывает, ищешь вещь – она прямо, вот, перед глазами, но ты ее почему-то не видишь – этому есть какое-то научное толкование. А потом вдруг – бах!.. Вот же оно!.. Так и здесь – она сказала, и я подумала – вот же оно! – Лиза жестом остановила Пашины возражения, – я что хочу сказать? Познакомиться мы могли в любом месте, но без Оли, возможно, ничего б и не получилось. Мы просто б не узнали друг друга так, как должны были узнать, согласись.

– Возможно…

– А Оля б никогда не появилась без Никиты, а Никиты б не было без проекта – ты сам говорил, что у вас даже точек соприкосновения не могло возникнуть… все это как-то связано…

– Короче, – Паше даже показалось, что это Никита вернулся из небытия со своими заумными рассуждениями – понять их невозможно, а спорить бесполезно, – чего ты хочешь?

– Я считаю, что магнитофон остался здесь не случайно. Если хочешь доказать, что я не права, найди Светку. У вас в банке наверняка куча всяких баз данных. Клянусь, если у нее все хорошо, я больше никогда в жизни не вспомню про проект!

– Ладно, – нехотя согласился Паша, – я поговорю с шефом. Но ловлю на слове!

– Лови, – Лиза коснулась губами Пашиной щеки, – ты есть хочешь или Олю подождем?

– Она после школы к какой-то подружке собиралась, – взяв мыло, Паша повернул новый кран, – смотри, все работает.

– Так в доме же есть мужчина – хозяин, – Лиза засмеялась.

* * *

В бутылке водка закончилась, оставшись лишь в одной рюмке, так как Настя предпочитала коктейли из железных банок. Женя об этом, естественно, забыл, но она не обиделась, понимая, что в данный момент он думал о проблемах, от решения которых зависит их будущее. К тому же, было забавно наблюдать трезвым взглядом, как мэтр поэзии постепенно начинал «плыть», и с каждой минутой стихи интересовали его все меньше, а рука подбиралась к ее коленке все ближе.

Женя достал из папки очередной листок.

– Мне обещали все покой и каплю воли,/ уютный уголок и кошку на ковре./ Предложенный урок я хорошо усвоил/ и скрылся в поездах, чтоб не нашли нигде./ Нечищеный ковер, цветы в горшках завяли,/ должно быть, сдохла кошка – от голода ль, с тоски,/ и я не знаю слов, какими вспоминали/ меня там по утрам, от нежности остыв./ Менялись города и имена менялись,/ а записная книжка разбухла в толстый том,/ и ничему друзья уже не удивлялись —/ вздыхали тяжело и уводили жен…

– В каких поездах ты скрылся! – гневно перебил мэтр, – что ты знаешь про поезда?.. Это я один раз ездил до Хабаровска! Больше недели! Это я б имел право так написать!.. А ты не имеешь… ты не имеешь права так писать!.. Ладно, – он махнул рукой, – чего там дальше?..

Мусоля во рту сигарету, Протасов уставился в окно, а Женя вернулся к тексту.

– …В единственном числе, и режиссер, и труппа,/ и автор водевилей, скроенных наугад,/ гастроли я давал в квартирах, а не в клубах,/ и сценою постельной заканчивался акт./ Я множил мастерство, закручивал сценарий,/ по жизни совершая стремительный круиз,/ и в самые смешные положенья ставил/ самых трагедийных и преданных актрис. Но вот в июльский день, под грохотанье зала/ вдруг рухнул декораций надежнейший оплот./ Уволен сценарист, труппа разбежалась/ и гений режиссуры в отставку подает./ Парадный вход забит и провалилась крыша,/ словесный реквизит пылится по углам,/ лишь ветер теребит рваные афиши/ теперь ненужных писем и лживых телеграмм./ Театр умирал. Триумфы и паденья/ вдруг потеряли ценность и радостную новь —/ то гений режиссуры преклонил колени/ пред светлою феерией с названием «Любовь»…

Протасов перевел взгляд на автора и в глазах промелькнула крохотная искорка, но изо рта, вместе с тяжелым водочным духом, вывалились никак не соотносившиеся с ней слова.

– Ну и что? – выдохнул он, – что ты хотел этим сказать? Ты когда-нибудь работал в театре? А я работал! Я год работал монтировщиком сцены! Где ты видел театры с провалившейся крышей!.. Хотя в наше время…

– Я никогда не работал в театре, – твердо ответил Женя, – и, вообще, это не про театр.

– Так тогда и пиши про то, что знаешь! А то нагородил… на рифмы свои посмотри!..

– Вы обещали показать свои книги, – напомнила Настя, подумав, что может, и правда, не совсем верно понимает поэзию.

– Свои?.. Да, сейчас.

Протасов нетвердо вышел, но вернулся так быстро, что гости не успели перекинуться и парой фраз. Он бросил на стол пачку тоненьких брошюр в мягких обложках, отпечатанных на грубой желтой бумаге.

– Вот! Плоды десятилетних трудов!

Пока Женя приходил в себя от вида «творческого наследия», прагматичная Настя взяла одну из книжек и открыла на последней странице.

– Тираж 100 экземпляров, – прочла она, – круто.

– Да, круто! – взвился Протасов, вроде, даже протрезвев, – а у нас нет больше читателей!

– Спонсор – Страховая Компания «Русский капитал»… – невозмутимо продолжала Настя.

– Да! «Русский капитал»! Мы с Владиком, с тем «русским капиталом» в школе вместе учились! Вон, их у меня сколько! – привстав, Протасов распахнул дверь, и все увидели стопки книжек, сложенные на полу, – аж, по сто штук каждой!..

– И сборник будет таким же? – спросил пораженный Женя.

– Ты что? – Протасов расхохотался, – сборник будет в твердой обложке – все чики-чики!.. Я договорился с областной администрацией – им же надо отчитаться о работе с молодежью!.. А ты что думал? – он повернулся к окончательно растерявшему Жене, – это в прошлом веке тезка твой, Евтушенко, собирал залы, а сейчас никто и не знает, кто это такой!

– А зачем вы пишете? – удивилась Настя, и тут мэтр неожиданно сник, утратив боевой дух.

– А я больше ничего не умею, – он вздохнул, – дурак был – институт бросил, и куда теперь я пойду? Грузчиком?.. Я уж лучше буду литобъединение вести – деньги те же…

– Жень, пойдем отсюда, – Настя разом потеряла интерес к поэзии. Это произошло непроизвольно – просто она терпеть не могла неудачников – достаточно того, что ей самой повально не везло, и с родителями, и с Димкой, и теперь, вот, снова…

– И это правильно! – привстав, Протасов навис над Женей, – а ты чего хотел? Нобелевскую премию?.. Ага, как же! Самому жрать нечего!..

– Пошли, – Настя тянула Женю, но тот не двигался с места.

Он никогда не думал, что смог настолько развить свое воображение, чтоб пьяную рожу с выпученными красными глазами вдруг смахнул снежный вихрь. Нет, Женщина-Вьюга больше не появилась, но зато сквозь завывание ветра он услышал голос – слов было не разобрать, но он нес в себе какую-то вселенскую уверенность, и Женя поднялся, даже не взглянув, как Протасов рухнул на стул, обхватив голову руками. Это было уже абсолютно не важно, как и его дерьмовый сборник, спонсируемый администрацией – он слушал голос…

Когда они вышли из подъезда, Женя остановился.

– Насть, ты тоже думаешь, что это никому не нужно?

– Не знаю, нужно ли это кому-то, – Настя пожала плечами, – но, похоже, жить на это нельзя. Знаешь, на твоем месте я б все-таки вернулась в университет. Даже этот козел говорит, что зря бросил учебу…

– Понятно, – Женя мрачно усмехнулся.

– Жень! – Настя схватила его за руку, – ты не обижайся, но если вдруг… я говорю, вдруг!.. мы будем вместе… – она выдержала паузу, глядя с надеждой, – ты ж должен будешь содержать семью…

– Никому я ничего не должен!

Он резко развернулся и зашагал в противоположную от остановки сторону. Настя смотрела вслед, прикидывая, стоит ли догонять его, но решение давалось слишком тяжело, и Женя успел скрыться за углом.

* * *

С каждым днем Светке открывались все новые значения самых обычных слов. Времени для их анализа было предостаточно, потому что она давно приучила голову работать отдельно от рук. (Какие же ей достались замечательные, быстро обучаемые руки! Они могут все делать сами, не донимая голову дурацкими вопросами. Раньше-то Светка полагала, что они умеют только наносить косметику, а они такие умнички!..)

…Так вот, о словах, – вспомнила Светка, – например, радость. Оказывается, это вовсе не момент, когда тебя называют «клевой чувихой» – это когда крошечный беззубый ротик отпускает твою грудь и улыбается. Только и всего… А страх?.. Это не билеты с вопросами, среди которых надо угадать нужный. Это кошелек с последней соткой! И ты стоишь, с ненавистью глядя на довольные улыбки чужих сытых детей, словно издевающихся над Дашкой с ярких баночек и коробочек… А ужас?.. Я-то считала, что пережила его, когда в подъезде меня окружили три пьяные рожи и принялись выкручивать руки. Тогда просто вышел Толик с собакой, и все… Это не ужас, когда все решается так просто – это фигня, по сравнению с тоненьким серым столбиком ртути, взлетающим к цифре «40», а вокруг ночь, мобильник заблокирован, потому что на нем нет денег, и тишина…Вот!.. Тишина – это главное мое открытие! Оказывается, это не пауза между мелодиями и не преддверие каких-то важных слов (да разве это были важные слова?..) Тишина – это целый мир, состоящий из счастливых мгновений, когда Дашка спит, закрыв свои ясные глазки – сытая, здоровая и сухая!.. Вот только почему-то потом эти замечательные мгновения, цепляясь друг за друга, образуют другую тишину – жуткую и всеобъемлющую, звенящую в ушах…

Мне кажется, я скоро разучусь разговаривать – я уже замечала, что в магазине перестала называть товар, а молча протягиваю деньги и тычу в витрину пальцем… Светка в сотый раз посмотрела на спящую Дашу и тяжело опустилась на диван. Подняла взгляд к часам, оставшимся на стене от прежних хозяев.

– А какой сегодня день вы не знаете? – спросила она тихо, – нет, что пятнадцать-тридцать я вижу… ну да, а это ведь главное, потому что через полчаса Дашке надо есть…

– Тик-так… – подтвердили часы.

– Спасибо, – Светка встала, – вы тут посмотрите, а я разгребусь на кухне.

Выйдя из комнаты, она увидела кучу грязной посуды.

– Скоро буду, как Том Хенкс в «Изгое», – аккуратно, чтоб не греметь, она переложила все в раковину, – кастрюля, блин, ты почему не помылась? Видишь же, что я у меня нет, ни времени, ни сил – тут же ничего сложного, – включив воду, Светка взяла мочалку, – вот так, вот так, и все. Неужто трудно?.. А вы тут развалились!.. – убрав кастрюлю, она принялась за пестрые бутылочки с сосками.

Слово «усталость» тоже обрело новый смысл – разве это пустая голова после экзамена или ночь в клубе, когда потом падаешь на постель и засыпаешь? Нет, это не усталость, если после нее можно уснуть! После настоящей усталости уснуть невозможно, потому что сознание в панике отсчитывает секунды, оставшиеся до конца сказочного блаженства…

Светка вздрогнула от резкого звука, сразу не сообразив, что это звонят в дверь. Страшно подумать, но за столько времени она даже не научилась узнавать голос своего звонка. С другой стороны, а как его узнаешь, если к ней никто не приходил, кроме отца со своими постоянными тремя «штуками»?..

…Блин, сейчас скажу, что пора бы учитывать инфляцию – подорожало-то как все!.. Звонок повторился, обрывая эту правильную мысль, и боясь, как бы звук не разбудил Дашку раньше времени, Светка метнулась к двери.

В первый момент она решила, что перед ней призрак или галлюцинация. …Но призраки не меняют одежду – они веками ходят в одном и том же… совсем, как я…

– Лиза?.. – произнесла она, открывая дверь.

– Светка! – гостья заключила ее в объятия, – я так рада! Ты стала мамой, да? И живете отдельно! Просто молодцы!..

– Как ты нашла меня?..

– Паша нашел адрес и отец твой сказал….

– Паша?..

– Ну да. Я скоро замуж за него выхожу. Придешь на свадьбу? С мужем, естественно…

– Нет у меня никакого мужа.

– Как это? – Лизин радостный порыв сменился удивлением, – ну, хоть гражданский-то есть?

– Никакого нет. Давай не будем об этом – так получилось.

– Получилось, так получилось, – Лиза махнула рукой, – это ж ничего, правда? Главное, чтоб ребенок был здоровый, а там, глядишь, родители помогут.

– Родители помогут, – Светка усмехнулась, – тремя «штуками» в месяц…

– Постой, а как же ты?.. – Лиза отстранилась, чтоб получше разглядеть этот уникальный человеческий экземпляр, – ребенку ж столько надо, да и тебе тоже!.. Ты что тут совсем одна?

– Одна. Пойдем, Дашка скоро должна проснуться.

Они прошли в комнату, и Лиза склонилась к кроватке.

– Хорошенькая… – прошептала она, – слушай, но друзья-то у тебя есть? Ты ж свихнешься…

– Я уже свихнулась, – Светка почувствовала, как к глазам подступают слезы – ведь у нее были друзья!.. Но она сама отказалась от них, боясь дурацких вопросов – от кого, да как?..

– Слушай, – Лиза выпрямилась и глядя на мокрые Светкины глаза, обняла ее, – не плачь – тебе нельзя волноваться, а то молоко, там, и все такое. Я сегодня на минутку – мне в твоих краях бумаги надо передать, но в выходные я приеду. Даже с Пашей! Мы обязательно что-нибудь придумаем.

– Правда, придумаете?.. – Светка послушно вытерла слезы.

– Конечно, правда!

Наверное, Лиза воскликнула это слишком громко, и девочка тихонько захныкала.

– Все, я побежала, – Лиза посмотрела на часы, – ты только держись, поняла?

Дверь за ней захлопнулась, но это было уже не важно.

– Господи!.. – совершенно неосознанно Светка подняла глаза к потолку, но так и не успела высказать все свои эмоции, потому что Даша заплакала громче и пришлось взять ее на руки, – сейчас, миленькая, посмотрим, сухие ли мы, и будем кушать…

День пролетел точно по расписанию (еда – сон – прогулка – магазин – еда – сон…), зато ночь получилась совсем необычной – это была первая ночь, которую обе проспали мертвым сном, пропустив даже ночное кормление. Да и проснулась Светка с необычной мыслью: …теперь мне нужен календарь, чтоб знать, когда у людей бывают выходные… (для этого Светка даже ненадолго включила телевизор).

А в двенадцать, когда Дашка возилась на диване, учась ползать, случилось новое чудо. …В телеке же сказали, что сегодня только вторник, – подумала Светка, услышав звонок.

– Кто там? – она осторожно подошла к двери.

– Свет, это мы! – за дверью послышалось шуршание и приглушенный смех.

– Кто мы?

– Ну, мать, ты совсем одичала, – смех стал громче, и Светка сообразила, что голос очень похож на Вовку – старосту их группы. Еще она подумала, что последний год превратил лица, раньше казавшиеся чуть ли не родными, в бесформенные туманные пятна, а привычка реагировать на детский плач, стерла в памяти все прочие голоса.

– Свет!.. Ну ты, блин, чего?..

Светка распахнула дверь и тут же попала в объятия Аньки Григорьевой. Рядом стояли Вовка и со Славкой Гуренко, державшим в руке пузатый пакет. Светка почувствовала, что сейчас расплачется. Ей хотелось расцеловать каждого, но голова сама собой поворачивалась в направлении комнаты, где девочка осталась под присмотром глупых настенных часов.

– Ребята!.. – Светке не хватало слов, – ой, проходите!.. Я сейчас, только Дашку переложу…

– Ты хоть покажи свое произведение, – попросила Аня.

Пока девчонки восторженно причитали в комнате, ребята успели накрыть по-студенчески праздничный стол, и когда компания наконец воссоединилась, отгородившись от затихшей Даши, закрытой дверью, Светка почувствовала, что жизнь возвращается.

– Как классно!.. – она все-таки расцеловала каждого, но взглянув на стол, вздохнула, – жаль, что половину этого мне нельзя, а то с молоком будут проблемы.

– Блин, да какие ж мы грамотные!.. – засмеялся Слава.

– Тише ты, – Аня погрозила ему пальцем.

– Свет, ты скажи, чего нельзя – мы сами съедим, – Вовка поставил на стол бутылку вина.

– Это, точно, нельзя.

– А тебе никто этого и не предлагает.

– Свет, – Аня прервала бессмысленный разговор, – я не въехала, почему ты здесь? Дома-то, небось, лучше.

– А меня так воспитывают, – Светка беспомощно развела руками, – отец сказал, хочешь рожать без мужа, вот и живи сама. Три «штуки» в месяц кидает, чтоб с голоду не сдохли…

– Ой, кстати! – Слава стукнул себя по лбу, – мы ж тут скинулись. Не густо, конечно, по нынешним временам… – он положил на стол конверт.

– Да мне все сгодится! Ребята, какие ж вы молодцы!..

– Ну, давайте жахнем за молодую маму. Свет, рюмки есть?

– Еще рюмки тебе! – Светка показала фигу, – только чашки. Отец сказал, что иначе, я устрою тут притон.

– Садист он у тебя, – сделала вывод Аня, – мог бы хоть как-то сообщить, что ты рожать собралась. Мы ж, ни сном, ни духом. Я сколько звонила, так он – нету, мол, и все. На мобилу пытались – отключено…

– …мы и решили, – подытожил Вовка, – забила ты, и на нас, и на вуз. А сегодня приходит, прям, на первую пару какая-то Лиза, и давай нас по стенке мазать – какие мы все сволочи…

– Господи, Лизка!..

– Свет, но ты сама виновата, – Вовка разлил вино.

– Конечно, – подхватила Аня, – что б мы тебя, бросили?

– За первую маму в нашей группе! – провозгласил Слава, поднимая чашку.

– В вашей группе, – поправила Светка.

– Ни фига, – Володя покрутил пальцем перед ее носом, – к декану я уже сходил. Он не возражает оформить тебе «академ», а киндер подрастет немного, няньку можно нанять…

– На какие шиши?.. – Светка рассмеялась.

– Тогда составим график и будем каждый день приходить, – предложила Аня, – у меня племянница чуть больше твоей, так что я умею с ними общаться. Кормить, вот, только нечем…

Все громко засмеялись, и Светка поднесла палец к губам.

– Понял, – прошептал Вовка, – под крылом самолета… – но старые студенческие приколы никого не вдохновили.

– За тебя, Светик!.. – Аня подняла чашку, – я б, наверное, так не смогла.

– Смогла б, – Светка уверенно кивнула, – знаешь, мне будто сказал кто – оставишь этого бэбика, будешь, конкретно, счастлива, я и послушалась.

– Это – Бог, точняк, – заметил Слава.

– Кстати, – Аня поставила чашку, – а ты не собираешься покрестить свое чадо? Сейчас это прикольно – все крестят.

– Не знаю, – Светка пожала плечами, – как-то не думала.

– Если хочешь, я у своих узнаю, что там, да как.

– Чего, ты говорила, тебе нельзя? – Славка выпил первым и теперь жадно оглядывал стол.

– Цитрусы, например.

– Понял – не дурак, – он откусил апельсин, как яблоко – вместе с кожурой, и на этот раз Светка не успела упредить дружный взрыв смеха. В ответ из комнаты тут же раздался плач.

– Козел! – Аня картинно замахнулась на виновника.

Светка выскочила из кухни, и Володя пошел следом.

– Свет, – он остановился в дверях, – ты это, не откладывай – приезжай в деканат с заявлением и свидетельством о рождении. Я б сам отвез, но они хотят лицезреть тебя лично.

Девочка продолжала плакать даже у Светки на руках, и та запела странную колыбельную:

– А свидетельства-то нет… кто б его мне получил… или с Дашкой посидел… пока я смотаюсь в ЗАГС… и, наверное, к тому ж… стоит денежек оно…

– Да не вопрос, – Володя засмеялся, – стоит это копейки, а Анька посидит. Я узнаю, по каким дням там все это дело…

– По четвергам! – крикнула из кухни Аня, – я знаю!

– А ты в четверг свободна? – Володя повернулся к двери.

– Да! – Аня почему-то отвечала из кухни, и громкие голоса еще больше возбудили привыкшую к тишине девочку.

– Все, все… – Володя снова перешел на шепот, – короче, Свет, завтра среда – мы курсяк сдаем, а в четверг, будь готова. У тебя мобила работает?

– У меня деньги там еще в прошлом веке закончились.

– Рублей сто я кину, чтоб связь была, – Володя направился к выходу, но Светка остановила его.

– Спасибо, Вов, – больше она не знала, как его благодарить, и виновато улыбнулась, – потом сочтемся, да?

– Конечно, сочтемся! Вот когда-нибудь женюсь, так будешь моей жене лекции по уходу за ребенком читать, договорились?

– Ты чудо… – если б руки не были заняты, Светка б, точно, расцеловала его.

– Звони, если что, – он высунулся на кухню, – народ, уходим, а то весь режим поломали.

Ушли они быстро; Даша успокоилась и снова вернулась тишина, но она перестала быть наполнена ужасом безысходности – скорее, это выглядело затишьем перед атакой.

– Слушай, – Светка положила девочку обратно в кроватку, – скоро у тебя будет настоящая ксива. Прикинь, появится человечек – Даша Измайлова. Тебе нравится?

Но девочка заревела и принялась сучить ножками.

– Не нравится? – удивилась Светка, – а, по мне, нормально. Хотя, не так, чтоб очень… Могу назвать Лизой – знаешь, последнее время мне стало нравиться это имя… Снова нет? А если Аня или Катя?.. Настя… – она перебирала имена подруг, но девочка не успокаивалась, – может, назвать тебя какой-нибудь Луизой или Сюзанной? – Светка засмеялась причудам своей фантазии, а девочка при этом захлебнулась таким ревом, что Светка не выдержала, – если будешь так орать, назову Алиной, как ту сучку с проекта!..

Девочка неожиданно замолчала, с любопытством уставившись на Светку.

– Не поняла, – та склонилась над кроваткой, – тебе нравится это сочетание звуков? А-ли-на… Алина… Может, лучше Мариной? – крохотные губки скривились, но заплакать она не успела, потому что Светка снова взяла ее на руки, – ладно, блин, Алина Измайлова… Хотя, в принципе… только смотри, если вырастешь такой же вредной и противной, будет а-та-та по этой, вот, попке, – Светка ласково шлепнула девочку, – я тебе обещаю… только ты ведь будешь умницей, правда?

Девочка вздохнула, и Светку это вполне устроило.

– А теперь, Алина Измайлова, кушать и спать.

…У меня от той стервы негатив прет, – подумала Светка, протирая грудь, – но это пройдет. У меня будет другая Алинка – моя чудная девочка… Не, в принципе, симпатичное имя…

* * *

Новенькая «десятка» проехала мимо сквера, где величественный царь Петр почти два века возвышался над крутым берегом сначала реки, а потом водохранилища. Теперь его отгородил от привычного пейзажа огромный супермаркет, превратив в маленького бронзового швейцара.

«Десятка» покатилась вниз, к мосту, рассекавшему надвое серые, покрытые мелкой рябью воды. На другом берегу, давно позабытый всеми архитектор, своими примитивными мозгами расставил плотные ряды пятиэтажек, вид которых отпугивал жутким убожеством. Впрочем, то, что осталось позади «десятки», вызывало весьма противоречивые чувства, и словно подчеркивая это, улица, на которую взирал Петр, носила два имени – под стандартной табличкой «проспект Революции» прилепилась еще одна – «улица Большая Дворянская». К «Дворянской» относились четырехэтажные помпезные дома, восстановленные после войны по проектам позапрошлого века, а к «Революции», все остальное – мигающие рекламы игровых клубов, весенняя распродажа шуб, позабытый барельеф Маркса, Энгельса и Ленина, под которым успешно торговали биодобавками, оказывали услуги адвокаты и продвинутая молодежь толпилась у Интернет-кафе. Эдакий конгломерат истории и современности… Хотя современность явно побеждала, потому что во дворы, изначально предназначенные для песочниц и качелей, умудрились втиснуться двенадцатиэтажные великаны с мачтами спутниковых антенн.

За рулем «десятки» сидел молодой батюшка (его длинные сальные волосы и жиденькая бородка никак не вязались с румяным, пышущим здоровьем лицом), а рядом вальяжно расположился пассажир, державший в руках диктофон.

– Вот, скажи, – пассажир ткнул пальцем назад, – это Бог искушает людей или черт?

– Есть такое понятие – попущение Божье… – начал батюшка, но пассажир, закончивший факультет журналистики, перебил его.

– Нет такого слова. Вот, попустительство – это есть.

– Как ты с митрополитом будешь беседовать? – батюшка усмехнулся, – ты б хоть для порядка Библию открыл, что ли.

– Короче, не знаешь, кто виноват в этом бардаке. Ладно, – пассажир закурил, – тогда я у самого митрополита спрошу.

– Этого вопроса нет в твоем списке, – предупредил батюшка, лихо выворачивая руль.

«Десятка» свернула влево и будто нырнув во временной омут, оказалась где-то веке, так, в шестнадцатом. Пара пятиэтажек, правда, попыталась вторгнуться на чужую территорию, но дальше их не пустили стоявшие насмерть домики, в облике которых еще проглядывала былая добротность и твердая купеческая рука. Даже особняки «новых русских», являющихся, вроде, продолжателями славных традиций, здесь почему-то не прижились, оставив в память о своих агрессивных планах котлованы с вбитыми в землю сваями.

Одному Богу известно, откуда только в этом осажденном уголке старины такая сила!.. Хотя, наверное, такой ответ и будет самым точным, потому что если проехать еще метров двести и свернуть на улицу Освобождения Труда… стоп!.. Уже не так – даже улице удалось отвоевать свое прежнее название – Введенская, по имени стоящей в самом ее начале церкви. Вот какая крылась во всем этом мощь!..

А заканчивалась Введенская улица нагромождением куполов, крестов и плоских крыш, органично проступавших из зелени деревьев. Всей этой благодати предшествовали ворота с надписью «Алексеевский Акатов монастырь».

Введенская же церковь стояла отдельно, и ничто не мешало войти в нее, но желающих было не слишком много: на паперти одиноко сидел калека, уже отчаявшийся тянуть руку в пустоту, да женщина в белой косынке аккуратно несла банку с освященной водой. А еще, прямо посреди проезжей части стояла босая девушка в длинном, изрядно вылинявшем платье и с распущенными волосами. Она не крестилась, губы ее не шептали молитв – она просто смотрела широко раскрытыми глазами на голубые стены храма, сливающиеся с небом, и сама будто являлась составной частью окружающего покоя.