Текст книги "Пятая жизнь"

ГЛАВА ПЯТАЯ

По-настоящему Юля так и не заснула до самого утра. Поток сознания превратился в грязную жижу, откуда она тщетно пыталась выбраться, хватаясь, то за один обман, то за другой, но они не давали точки опоры, а лишь увлекали в бездну безысходности. Там смешалась, и вечерняя Пашина проповедь, окончательно утвердившая ее полную ничтожность, и Катя, фривольно возлежащая на диване, и черный «брат», зачитывающий приговор, и толпа, чей радостный вой отдавался тупой головной болью, неподвластной анальгину, и еще что-то, наверное, проникавшее из глубин подсознания…

Неожиданно щелкнул будильник. Его никто никогда не заводил – просто изначально стрелка стояла на семи, и он всегда щелкал в это время. Как можно было уловить негромкий звук среди нагромождения сумбурных мыслей и неопределенных желаний, Юля сама не поняла, но открыла глаза; обведя взглядом комнату она вдруг почувствовала, что это чужая комната, и сделалась она таковой всего за одну ночь. …Вроде, это не я выбирала сюда обои; не я вешала шторы и мыла окна; не я составляла икебану в большой вазе… – чуть повернула голову, – и мужчина тоже чужой; конечно, я его знаю, но нет ни малейшего желания даже прикасаться к нему. Блин, а еще вчера я мучилась, останется ли он со мной, мечтала наказать соперницу… да на фига? Пусть трахаются дальше… Я поняла! Какой же Борис – мудрый человек! За ночь все переместилось из настоящего в прошлое, а прошлое нужно только при написании биографии!..

Осторожно, чтоб не разбудить Пашу, Юля потянулась; подняла голову, оценивая свое настоящее. Внешне оно выглядело достаточно симпатично: кусок голубого неба в окне, солнце разбрасывающее по стене блики, прохлада, еще не превратившаяся в изнуряющую жару… Юля почувствовала, что все это ей гораздо ближе, чем квартира, которую она всегда считала своей крепостью.

Выскользнула из-под одеяла так, что Паша ничего не почувствовал, и на цыпочках прошла в ванную; окинула взглядом полочку с косметикой. …Блин, ведь целый пакет! А сколько всего еще надо собрать, если придется валить отсюда!.. Мысль эта рождала не ностальгическую тоску, а страх, потому что впереди простиралась безграничная пустота, которую нечем было заполнить. …Это будущее, – оборвала себя Юля, – а жить надо сейчас! Надо умыться, позавтракать, сделать Паше бутерброды, повесить на стул свежую рубашку и уходить, потому что меня здесь больше нет…

Руки сами привычно выполняли привычные обязанности, а в голове складывался план – маленький, сиюминутный, как и само настоящее. …Поеду в библиотеку и буду дальше читать «Молот ведьм». Не знаю, что именно, но что-то я обязательно там найду… например, правда ли, «позорные одежды еретика» – это желтая туника, какая была на Кате в моем сне?.. Или, как говорил «брат», по подозрению первой степени только секли розгами, а по остальным сжигали на костре?..

Обрывками образов и смутных ощущений отголоски сна вновь обрушились в Юлино сознание, заполняя образовавшийся там вакуум, и под их напором она пришла к удивительному выводу, что, возможно, когда-то была, и в том мрачном подвале, и на той площади. …Ничего мне не надо выяснять – я и так ведь знаю, как там все было!.. А зачем тогда ехать в библиотеку?.. Да просто! Иначе день рассыплется на никому не нужные бессмысленные дела, а там… там мне хорошо!..

Паша проснулся, когда жена, одетая и при макияже, причесывалась перед зеркалом.

– Куда это ты в такую рань?.. – в его сонную память, видимо, вернулись события вчерашнего дня, потому что он встал, шаркая тапками подошел к Юле и обнял ее, – рыбка моя…

Юля видела в зеркале его совсем не ласковые глаза.

– Но ты ж сама виновата. Придумала черти чего… и, вообще, кто тебе разрешал лазать ко мне в стол?

– Паш, – Юле не хотелось вновь обсуждать то, в чем они никогда не смогут договориться, – лазить я больше никуда не буду – слово даю; да и все ты вчера логично говорил…

– Вот и умница, – он поднял ее лицо, намереваясь поцеловать, но сначала спросил, – так куда ты собралась?

…Хоть бы зубы почистил, скот!.. Юля молча освободилась и отступила к двери. В Пашиных глазах читалось такое удивление этим маленьким бунтом, что она рассмеялась.

– Заметь, я больше не скандалю, не обзываю ни тебя, ни твою барышню – я просто иду по своим делам.

– У тебя появились свои дела? – удивление сменилась воинственностью – наверное, пассивность противника всегда вызывает желание добить его, но Юля не стала дожидаться продолжения; положив расческу, она открыла дверь.

– К ужину, думаю, вернусь, но, в принципе, все в холодильнике. Ты сегодня никуда не уезжаешь?

– Нет. Но когда приду, не знаю – работа, ты ж понимаешь.

– Понимаю, – сочувственно кивнув, Юля вышла.

Щелкнул замок, и Паша вздохнул с облегчением, хотя обычно Юля не мешала ему – занятый своими мыслями, он лишь иногда замечал, что жена перемещается по квартире, возится на кухне; да, она присутствовала в его жизни, но очень незаметно, не пытаясь вторгнуться в нее, а лишь обставляя необходимым уютом. Это ощущение незыблемости быта настолько прочно отложилось в сознании, что любое отступление от правил (вроде, сегодняшнего) создавало в голове революционную ситуацию, а любая революцию приносит, в первую очередь, дискомфорт в мироощущении. Однако сегодня революции не случилось – слишком мягким получился протест «низов», поэтому едва Юля исчезла, вернулось и душевное спокойствие.

…Ничего, пусть побесится, – решил он, елозя во рту зубной щеткой, – куда она денется? Дела у нее!.. Да нет у нее никаких дел – поедет, небось, к кому-нибудь из девок жаловаться… и пусть только попробует прийти позже меня – так вставлю, мало не покажется!..

На столе Пашу ждали бутерброды и горячий чайник. …А еще выпендривается, – подумал он, присаживаясь к столу, – она ж не совсем дура, чтоб рушить такую идиллию. Бабки я ей даю, трахаю иногда, над головой не капает – подумаешь, нашла какие-то снимки… а интересно, что б сделала Катька на ее месте? Свалила или нет?.. Хотя она молодая – думает, дура, еще до фига чего встретит в этой жизни, а не хрена в этой жизни нет! Кормят тебя, поят, трахают и будь счастлива! Нет, больше ночевать у нее не буду – скучно; три раза в неделю на какой-нибудь хате вполне достаточно, а то одну разбаловал – права начинает качать, так еще и вторую разбалую…

– Спасибо, рыбка моя. Все было очень вкусно, – поблагодарил Паша пустую кухню и пошел одеваться.

Примерно в это время Юля поднималась по ступенькам библиотеки. Сегодня все происходило не так, как в прошлый раз – она предъявила читательский билет и высокомерно взглянув на очередь желающих записаться, легко взбежала по лестнице; вошла в еще пустой читальный зал и сразу направилась к стойке.

– Я вчера брала «Молот ведьм». Можно мне ее снова?

– Конечно, можно. Заполняйте заявку.

– Я думала, вы оставите… – Юля покраснела.

– Девушка, – библиотекарша посмотрела удивленно, – мы не в магазине, где оставляют товар «до завтра». Заполняйте заявку.

– Ладно, – Юля отошла от стойки. …Блин, зря я выкинула бумажку с этим… кодом или шифром; как он там называется?..

Она медленно спустилась в каталожный зал и остановилась перед желтыми ящичками. …И что? Я даже не помню фамилий авторов… какие-то два монаха…

– …Вам помочь или вы уже освоились? – однорукий возник рядом; причем, улыбался он без всякой издевки.

– Вы мне написали вчера… – Юля запнулась, чувствуя, что выглядит глупо, но отказываться от помощи было еще глупее, – ну… «Молот ведьм»… а я куда-то сунула бумажку…

– Это не страшно, – он выдвинул нужный ящичек и уверенно перебирая карточки, спросил, – если не секрет, с чего такая симпатичная девушка заинтересовалась инквизицией? Это работа или хобби? Обычно всех интересуют учебники по рекламе, по бухучету; в лучшем случае, детективы берут.

Голос у него был тихий и какой-то располагающий – наверное, действовала сама обстановка, близкая к храму, и Юля решила, что не будет ничего страшного, если она поделится своими ощущениями. В конце концов, разве есть что-то зазорное в том, что увидев красивый исторический сон, человек захотел поближе познакомиться с эпохой?

– Скорее, хобби, – она улыбнулась, – понимаете, пару дней назад мне приснился сон, будто я участвую в Святом суде, – это определение она почерпнула из «Молота ведьм», – все выглядело так натурально…

– А вы не допускаете, что могли жить в то время, и никакой это не сон? – однорукий повернулся и карточки сложились в аккуратную пачку, – знаете, – он задвинул ящичек на место, – могу познакомить с приятелем – он путешествует по чужим прошлым жизням, как мы с вами, по городу. Хотите?

Юля молча хлопала глазами, пытаясь понять, издеваются над ней или в мире существует нечто такое, о чем все прогрессивное человечество даже не догадывается.

– Это ж он мне сказал, что в прошлой жизни я был вором, – продолжал однорукий, отводя Юля в сторону, чтоб никому не мешать, – и знаете, что интересно? После этого мне стало легче жить, ведь одно дело чувствовать себя просто обделенным по жизни; всем, вот, досталось две руки, а тебе, одна – это ж обидно. Начинаешь тогда злиться на несправедливость мира, ожесточаешься, а когда выясняется, что ты был нормальным, но, по стечению обстоятельств, потерял то, что имел, неоправданная зависть и злоба проходят. Обратите внимание, инвалиды войны никогда не жалуются, что они калеки; наоборот, они гордо стучат себя в грудь – мы, мол, за Родину кровь проливали, а, вот, инвалиды детства, изначально чувствующие свою убогость, всегда давят на жалость. А у них, может, тоже была война, только в прошлой жизни.

Юля громко сглотнула, моргнула несколько раз, вникая в простую и, казалось бы, логичную теорию, но сознание отказывалось воспринимать ее всерьез.

– Вы действительно верите в это? – спросила она тихо.

– Понимаете, – улыбка однорукого стала шире, обнажив неровные зубы, – вера – очень занятная штука. Однозначно можно верить только в Бога, и то, если впитал эту веру с молоком матери и никогда не задумывался о его реальном существовании. Все остальное – информация, которую подсознание услужливо извлекает в нужный момент, а мы используем ее в своих интересах. Вот сейчас, например, у меня нет необходимости верить в то, что у меня могла быть другая, воровская жизнь; мне даже странно думать об этом. Но когда на меня смотрят, либо с жалостью, либо с насмешкой, я сразу начинаю защищаться и вспоминаю, что когда-то прожил такую бурную жизнь, которой многие позавидовали б, а рука – это лишь издержки той жизни. Я сразу чувствую себя не только на уровне, но и выше многих, не знающих и не помнящих ничего, кичащихся лишь физическим здоровьем. В этом суть веры – она всегда поиск спасения и ничего более; остальное, относящееся к нашей теперешней жизни, познается только на основании личного восприятия.

Последние слова показались Юле знакомыми, но она так растерялась, что не могла вспомнить, где их слышала.

– А ваш приятель, он кто?

– Он – колдун, – увидев изумление на Юлином лице, однорукий добавил, – не бойтесь. Он – белый колдун.

– Что значит, «белый»?

– Сам я не силен в магии, но он объяснял так – любое колдовство, есть процесс насильственного вторжения в естественно протекающий жизненный процесс. Но вторгаться можно по разному. Черный колдун – это исполнитель желаний; своего рода энергетический киллер, который слепо выполняет заказ, совершенно не заботясь о последствиях. А белый колдун помогает людям открыть их собственные способности, о которых порой они даже не подозревают. То есть, жизнь продолжает течь естественным путем, но у человека появляется ее новое видение и осознание; проявляются неожиданные возможности, которые он реализует уже по своему усмотрению. Наверное, это ближе к психологии, чем к магии… кстати, приятель этот закончил психологический факультет университета; но все магические атрибуты у него присутствуют – и магические шары, и кресты… и чего там только нет!..

Юля вдруг поняла, что ей уже не хочется читать «Молот ведьм» с его убогой логикой и тяжелым средневековым языком, выискивая там спорные крупицы знаний. …Зачем? – подумала она, – какие ведьмы? Да если загонять иголки под ногти и жечь каленым железом, то любой признается не только в связи с Сатаной, но и в том, что он сам и есть Сатана! Наверное, этим уродам просто нравилось мучить женщин, а потом убивать их. Что меня вчера так завело? Бред ведь полный! А если можно узнать сразу про все жизни…

– Так что? – продолжал однорукий, – звонить колдуну?

– Да, – Юля уверенно кивнула.

– Тогда скажите, как вас зовут?

– Юля.

– Меня – Алексей. Подождите минутку, – он направился к столику с телефоном, а Юля перевела взгляд в зал, показавшийся ей огромным муравейником, где задумчивые «муравьи», с умным видом копавшиеся в ящичках, на самом деле решали ничтожные задачи, типа, как сдать экзамен или заработать денег, чтоб потом прожрать их. …Если б они знали, то что знаю я! – подумала Юля с восторгом, – вдруг однорукий говорит правду, и мои прошлые жизни будут открываться одна за другой, яркие и неповторимые!.. А эти горе-ученые смогут лишь читать о тех временах в книжках…

– Порядок, – Алексей тронул размечтавшуюся Юлю за руку, – вечером он вас ждет.

– Только вечером?.. – ей хотелось немедленно окунуться в новый удивительный мир, способный затмить любую реальность!

– К сожалению, да. Какой бы «белой» ни была магия, все ритуалы, тем не менее, проводятся только после захода солнца. Так что после девяти подъезжайте; сейчас расскажу, куда. Смотрите, – Алексей придвинул бланк заявки и начал рисовать схему, начав с остановки маршрутки и закончив номером квартиры в девятиэтажке.

– Спасибо, – Юля спрятала бумажку, – а как его зовут?

– Это вы с ним сами решите. Извините, – Алексей повернулся к ожидавшей его девушке, видимо, такой же неумехе, но все-таки сказал на прощанье, – заходите потом, расскажете.

– Обязательно, – Юля направилась к лестнице.

Из библиотеки она выскочила быстро, но на крыльце остановилась. …Надо ж еще как-то убить целый день, а ничего не хочется делать. Я теперь только и буду думать, откроет мне колдун что-нибудь или нет… конечно, пойду я сейчас искать Пашке туфли, как же!.. И дома с ума сойду до вечера!..

Юле захотелось отвлечься от своих фантазий, пока те, либо не подтвердятся, либо не исчезнут навсегда, оставив ее один на один с безрадостным настоящим. А как это сделать?.. Кроме бухгалтера Наташи, еще не канувшей в небытие, как остальные былые подруги, никаких идей не возникало.

…Наташка, небось, трудится… – тем не менее, она нашла в мобильнике номер, которым еще не пользовалась ни разу.

– Юлька, привет! – раздался в трубке веселый голос, – я аж глазам не поверила! Какие-то проблемы?

– Почему сразу проблемы?.. – опешила Юля.

– Ну, как же, – Наташа засмеялась, – если человеку звонят раз в год, значит, возникли проблемы, которые он может решить.

– Да как тебе сказать… – Юля подумала, что у нее действительно есть проблема, которую Наташа может решить, но это ведь хорошая проблема, – скучно мне, – сказала она, – ты дома или на работе?

– Да дома! Приезжай прямо сейчас! У нас тут очень кстати небольшой праздничек наметился! Ты где находишься?

– На площади.

– Так тут пешком пятнадцать минут! Запоминай.

Дослушав «инструкцию», Юля закрыла трубку. Наташин голос еще звенел в ушах, и настроение от этого подскочило так, что вытеснило не только прошлые, но и нынешнюю жизнь. …Если праздник, это ж надо подарок… а кому – ей самой, мужу, ребенку?.. Блин, перезванивать неудобно… ну и ладно, отдам деньгами – пусть сами решают…

Кураж заставил Юлю перебежать дорогу прямо перед рванувшимся на зеленый свет потоком машин; на площади она чуть не попала в объятия скейтбордистов, лихо гонявших вокруг памятника Ленину; чуть не сбила двух мужиков в костюмах и галстуках, чинно шествовавших в областную администрацию. …Господи, куда я несусь?.. Я ж еще не к колдуну еду!..

Улица, где жила Наташа, ей всегда нравилась. Много лет назад ее сделали пешеходным бульваром и теперь, среди изрядно подросших деревьев, стояли скамейки, на которых уютно соседствовали блаженные старушки, беззаботная молодежь с неизменными банками пива, мамаши, зорко следившие за бегающими и визжащими чадами; художники торговали здесь картинами, а длинные столы коллекционеров всех мастей были завалены «бесценным» старьем. Все они знали друг друга и весело переговаривались, создавая атмосферу всеобщей доброжелательности.

Юля дошла до дома, носившего в народе название «гармошка», но только теперь поняла его смысл – раньше ей не приходило в голову задуматься об этом, а он действительно был длинным и угловатым, напоминавшим растянутые меха; вошла в подъезд; поднявшись на второй этаж, позвонила. За дверью раздался собачий лай и громкий Наташин голос:

– Володь, открой! У меня руки грязные!

Через минуту дверь распахнулась, но, помня о собаке, Юля продолжала стоять на пороге. Во вспыхнувшем свете она увидела обшарпанный коридор и парня с длинными волосами, собранными в хвост; рядом вилял хвостом пятнистый длинноухий пес (хотя Юля и не разбиралась в породах, но в кино с такими зверями обычно ходили на охоту). Чуть дальше, высунувшись из комнаты, мальчик лет восьми с любопытством разглядывал незнакомую тетю. Никаких признаков праздника Юля не услышала; разве что негромкая музыка, но и та была совсем не зажигательной, а запах жареного мяса, доносившиеся с кухни, мог относиться, как к празднику, так и к обычному дню – все зависело от уровня достатка.

– Я – Володя, – представился парень, – проходите.

– Юля, – она переступила границу, но собака, по-прежнему виляла хвостом, да к тому же принялась тыкаться ей в ноги мокрым носом.

– Не бойтесь, – Володя махнул рукой, – он не кусается. Хук, на место!.. Я в юности боксом занимался, – пояснил он нетрадиционную кличку.

Хук поджал хвост и понуро поплелся вглубь квартиры; голова ребенка тоже исчезла, видимо, не узрев у тети никаких подарков. Юля опустила взгляд в поисках тапочек, но Володя скорчил смешную гримасу.

– Не разувайтесь, у нас сегодня тут такой бардак. Идемте.

Двигаясь по длинному коридору, Юля мельком заглянула в одну из комнат – на облезлых стенах пестрым панно висели картины; они же лежали на полу, пачками стояли вдоль стен, разобранные по форматам. На столе валялись искореженные тюбики с красками; рядом мольберт; в углу без всяких полок были сложены книги (поразительно, как штабель высотой в полкомнаты до сих пор не рухнул). На подоконнике стоял старый магнитофон, из которого слышалась та самая ненапряжная музыка. …Бардак – это слишком мягкое слово, – подумала Юля, – хотя, с другой стороны, может, так и должно быть, если у тебя муж художник?..

Остальные комнаты оказались закрыты, зато на кухне дверь отсутствовала вовсе. От нее остались лишь половинки петель, торчавшие из дверной коробки, потому и запахи распространялись по квартире совершенно беспрепятственно.

Несмотря на распахнутое окно, в кухне было душно. Наташа суетилась у стола, кроша крабовые палочки.

– Привет, – она улыбнулась; положила нож, вытерла руки и достав сигарету, выдвинула ногой табуретку, – садись.

Володя вышел, оставив девушек одних. Хотя не совсем – Юля увидела Хука, вытянувшегося на подстилке. От жары пес высунул язык, а его белый с черными пятнами бок равномерно вздымался и опускался; при этом одним глазом он внимательно наблюдал за происходящим.

– Вовкина игрушка, – засмеялась Наташа, поймав Юлин взгляд, – он у него периодически работает моделью.

– У тебя муж художник, да?

– А я разве не говорила тебе? Художник от слова «худо», – Наташа вздохнула притворно трагически и тут же подмигнула, – шучу. У него есть шикарные работы, только у людей денег нет, чтоб картины покупать; вот и приходится тянуть, и мужа, и сына, и собаку… а что делать – люблю я его, – она глубоко затянулась, – может, сейчас наступит прорыв – тогда хоть ремонт сделаем.

…Какая она классная! – Юля будто увидела Наташу новым взглядом, – оказывается, на уме у нее не только цифры!..

Такая Наташа ей нравилась гораздо больше, и она спросила:

– А что у вас сегодня за праздник?

– Друзья за «бугор» уезжают. Они два раза там уже были и полностью расторговались – домой только баксы привезли; все картины по частным коллекциям разошлись. Короче, Вовка договорился, чтоб они десяток и его работ прихватили на пробу. Если пойдут, на следующий год он сам поедет, – Наташа посмотрела на часы, – поможешь? А то ж надо, и стол накрыть, и у Вовки еще его шедевры не упакованы. Он – натура творческая; кроме кисти и рюмки, в руках ничего не держится, так что все делать мне приходится, – Наташа произнесла это с такой гордостью, что, несмотря на разгром в квартире, старую мебель и тарелки с отбитыми краями, Юля даже позавидовала. Она почувствовала давно утраченный юношеский азарт, когда можно делать все, лишь бы тебе самой это нравилось. Кураж, возникший еще в городе неясным предчувствием, получил реальную опору и требовал немедленного выхода.

…Как сказал Алексей? Не всегда есть необходимость верить в прошлые жизни… Блин, и почему все такие умные, одна я – дура, ни до чего не могу дойти своим умом?.. Действительно, какая прошлая жизнь, если настоящее бывает так классно!..

– Салаты дорежешь? – Наташа погасила сигарету, – а я займусь фасолью.

– Может, я займусь фасолью? – Юле очень хотелось проявить себя, ведь из катящейся кувырком жизни она все-таки сумела почерпнуть кое-что полезное, – у меня есть классный рецепт, только всякой травы много надо.

– Давай, – Наташа явно обрадовалась, – «травы» полный холодильник. Мы ж ее едим, как кролики; у нас даже персональная зеленщица на рынке есть. Вовка ей как-то картинку подарил, так она теперь нам все отдает в полцены. Я ему говорю, ты б лучше в мясных рядах такой блат завел.

– …Нат, а веревка у нас есть? – раздался Володин голос.

– У нас все есть!

С уходом Наташи вернулись более здравые мысли, и Юля решила, что несмотря на сиюминутный восторг, вряд ли смогла б жить такой жизнью. Это, как фейерверк, которым нельзя любоваться круглосуточно, иначе начнут болеть глаза, уши; а еще она подумала, что просто попала в нужный момент в нужное место, ведь не каждый день люди преисполнены радужных надежд – остальное-то время здесь наверняка царит рутина, как и во всех семьях, только еще отягченная отсутствием денег.

…Это опять же их будущее, а за сегодняшний день я им так благодарна!.. – радостно подумала Юля, – о, я знаю, чем с Наташкой расплатиться – если все получится, познакомлю ее с колдуном… или лучше не ее, а Володю! Может, в прошлой жизни он был, например, Айвазовским, и все это вернется…

Юлины руки механически крошили, перемешивали, ссыпали, а Наташа, отдав требуемую веревку, рассказывала о Володиных работах, о постоянных клиентах, которые у него все же имелись, о ребятах, уезжавших в Германию, и еще много всего, что Юля оказалась просто не в состоянии запомнить. Лавина эмоций захлестнула ее настолько, что она уже начала чувствовать и себя причастной к специфичному миру, существовавшему по своим законам, не укладывавшимся в жесткие рамки «кухня – постель – поход в магазин».

Обосноваться решили на кухне по той простой причине, что там находился единственный подходящий стол (второй, имевшийся в квартире, был перемазан краской во все цвета радуги). В отсутствие нормальных салатников Наташа выставила все в тех же мисках, где оно готовились; не нашлось и пяти одинаковых рюмок, но после того, как хозяйка с любовью оглядела свое творение, поправив покосившуюся пирамиду из хлеба, Юля решила, что, возможно, в этом тоже есть определенный шарм – эдакое бравирование общественным мнением и устоявшимися традициями.

– Класс, – заключила Наташа, – пошли, поможем Вовке.

Пока Юля мыла руки и курила, стряхивая пепел в пол-литровую банку, до нее доносились громкие голоса, спорившие между собой, а вошла она в мастерскую, когда Наташа выразительно стучала себе по лбу согнутым пальчиком.

– Вовка, ты, блин, охренел Зачем клоуны? Сашка ж говорил, что лучше всего идут пейзажи!

– А у него ничего, кроме пейзажей нет! Что он еще скажет?

– Но у других-то есть!

– И все равно я ее отправлю, – Володя отставил картину.

– Юль, – Наташа повернулась к подруге, – глянь свежим глазом – стоит такое везти за границу?

Взглянув на причину конфликта, Юля решила, что, скорее всего, Наташа права и вряд ли кто-то позарится на рыжеволосые существа в голубых штанах, сидящие на красно-белом полотнище из квадратов и ромбов, но вслух сказала:

– Кто ж их знает, тех немцев? А вдруг именно этого им не хватает до полного счастья? – она медленно пошла вдоль стен. Не разбираясь в живописи, Юля боялась высказывать свое мнение, но картины ей не нравились. Издали они выглядели гораздо лучше, а при ближайшем рассмотрении казались кустарными поделками – сквозь краску кое-где даже проступали карандашные линии. …И где тут «шикарные работы»?.. Хотя современная живопись… вон, по телеку такое показывают…

– Как тебе? – спросил Володя, но от трудного ответа Юлю спас звонок в дверь.

Хозяева, оставив споры и нацепив на лица улыбки, пошли открывать; послышался заливистый лай Хука. Юля решила, что ей не стоит выходить, встречать незнакомых людей, и продолжила осмотр.

Цирковая тема, похоже, являлась для Володи любимой – кроме клоунов на полотнах присутствовали акробаты, гимнасты (хотя, может, это были и существа женского пола – Юля не могла определить точно). Отдельную серию составляли персонажи Комедии масок, только какие-то угловатые, будто собранные из «Lego». Кто есть кто, Юля выяснила только из бумажек, засунутых за края рам, и оказалось, что Пьеро отличается от Арлекина лишь печальным лицом и отсутствием задорных колокольчиков на колпаке, а Коломбина от них обоих, пышным клетчатым платьем и высокой несуразной прической. Еще на картинах было множество «модификаций» Хука, которые весело кувыркались на расписанных геометрически правильными узорами ковриках.

К завершению третьей стены Юля почувствовала, что несмотря на абсолютно другое представление о живописи, картины поднимают ей настроение. …Может, это и есть главное в искусстве, а не то, в каком стиле выполнено произведение?.. Но додумать эту мысль Юля не успела – вся компания ввалилась в комнату и сразу стало шумно и тесно.

Одного из уезжающих, улыбчивого бородача, звали Сашей, а второго, больше похожего на спортсмена, нежели на художника, Ваней. Знакомство получилось формальным, потому что ребята сразу взялись за картины, и к глубокому Наташиному разочарованию, единогласно одобрили все десять предложенных Володей картин; Саша только добавил:

– А ты не хочешь отдать еще и «старые улочки»?

– И смысл?.. – Володя пожал плечами, – это ж германская тематика; думаю, у них такого добра своего хватает.

– Нет, слушай!.. – Наташины глаза загорелись, – ведь реально классные работы! – она повернулась к Юле, – из прошлой поездки ребята привезли открытки – виды таких, знаешь, маленьких городков, а Вовка стилизовал их под средневековье. Вов, достань. Где они?

– Да тут; куда им деться? – Володя извлек из угла несколько высоких, узких холстов, на которых неясно проглядывали мощеные улочки, залитые дождем; остроконечные башни; часть пустой, безлюдной площади…

Скользнув взглядом по серым, чуть размытым изображениям, Юля ясно представила себя, идущей по мокрой булыжной мостовой; подняв голову, в высоком, узком окне, увидела Володю и остальных, словно оказавшихся по другую сторону, то ли холста, то ли реальности. Обалдело открыла рот.

– Что, нравится? – воскликнула Наташа.

– Нет… то есть, нравится, но мне показалось, будто я там…

– Ты была в Германии? – удивленно перебил Иван.

– Вот она, великая сила искусства! – засмеялся Саша.

– Я не была в Германии… – Юля уже собралась рассказать историю своего сна – творческим людям это могло быть интересно, но Володя посмотрел на часы.

– Юль, ты говори, а мы пока будем паковаться, иначе машина придет – даже по рюмке не хлопнем.

Рассказывать под шелест упаковочной бумаги, когда люди думают совсем о другом, не хотелось.

– Потом как-нибудь, – она наклонилась, вглядываясь в марево дождя, словно снова пытаясь вернуться в… она была уверена, что этот город называется Мидгейм.

Когда «худсовет» все-таки решил забрать и немецкие пейзажи, ей вдруг стало безумно жаль расставаться с ними.

– А можно я прямо сейчас куплю вот эту? – она указала на залитую дождем улицу.

– Запросто! – Володя подхватил картину, – тебе завернуть?

– Я завтра заберу, – Юля подумала, что не слишком удобно вечером, когда в транспорте полно народа, таскаться по городу с громоздким свертком, – сколько она стоит?

– Договоримся, – Володя отставил картину.

Дальнейший процесс Юлю перестал интересовать – интригующая бездна вновь разверзлась перед ее мысленным взором, ведь если город виден не только ей, а, к примеру, Володе, значит, он и правда существует! Она стояла перед своей картиной, изучая мельчайшие детали и настроение вернулось; в голове даже возникли неясные голоса, но, вот, ощущение скользкого булыжника под ногами и мокрых стен, до которых можно дотронуться, протянув руку, не приходило. …Неужто, это какая-то коллективная игра воображения?.. – она отвернулась, наблюдая, как ребята заворачивают полотна, как Наташа ножницами режет тонкий капроновый шнур, и это начинало бесить. Она ведь уже настроилась на то, что у нее есть прошлая жизнь, и очень хотелось почувствовать себя новым… вернее, «старым» человеком! Закурив, Юля отошла к окну, за которым раскинулся знакомый Воронежский пейзаж, не имевший к ее мыслям никакого отношения. …Нет, средневековье мне ближе… даже как-то роднее… Она не заметила, как стопка увязанных картин заняла место у двери.

– Если все удастся спихнуть, – Иван похлопал по ней рукой, – считайте, год проживете без забот о хлебе насущном.

– Ох, хоть бы!.. – Наташа подняла глаза к потолку, молитвенно сложив руки, а Ваня подошел к Юле.

– Ты – молодец, хорошую работу выбрала.

Юля не стала объяснять, что это не она выбрала «работу», а «работа» выбрала ее – просто им не довелось встретиться раньше; а, вообще, она ждала лишь одного – когда наступит девять часов.

Дружно переместившись на кухню, все уселись за стол; выпили за дорогу, за таланты, которыми кишит русская земля и которых не хватает на западе, за успешную торговлю…

– Юль, – Володя улыбнулся, – тебе с нами скучно?

– Ты что?.. – Юля неуверенно улыбнулась в ответ; обвела взглядом кухню, но часов не увидела, а демонстративно доставать телефон, постеснялась.

– Кстати, – отодвинув тарелку, Саша закурил, – что ты начала рассказывать про Германию?