Текст книги "Краткая история экономических учений в фокусе теории права"

Влияние австрийской школы выходит далеко за пределы немецкоязычного ареала. Ее международное значение легко продемонстрировать даже на примере терминологии российской экономической науки. Благодаря «австрийцам» вновь получил научный статус почти забытый со времен рецепции в России марксизма такой термин, как «ценность». Мы вновь осознали, что русский термин «стоимость» плохо передает специфику того, что по-немецки называется Wert, а по-французски и по-английски – value. Зато эту специфику хорошо передает понятие «ценность». Дело в том, что в отличие от стоимости, подчиненной т. н. объективным законам рынка (особенно у классиков и Маркса), ценность имеет чисто субъективную природу. Ценностью – по Менгеру – обладают конкретные блага или их количества, с наличием е нашем распоряжении которых мы связываем удовлетворение наших потребностей[367]367
  Австрийская школа в политической экономии. К. Менгер, Е. Бём-Баверк, Ф. Визер. М.: Экономика, 1992. – C. 94.


[Закрыть].

Так, с точки зрения маржиналистского и одновременно психологического подхода в любом обмене товаров или услуг методологически следует различать ценность товара или услуги, с одной стороны, и его (ее) стоимость – с другой. Ценность символизирует внутреннюю связь между товаром и соответствующим бенефициаром, определяя степень самореализации индивида через удовлетворение актуальной потребности. В конечном итоге ценность реализуется через акт овладения нужным индивиду товаром (или услугой). Ценность всегда индивидуальна: она означает для индивида «полезность в обладании» данным (не обязательно редким) товаром или данной услугой.

Стоимость же репрезентирует экстравертную, внешнюю связь между товаром и лицом, сигнализируя другим экономическим агентам о степени личных издержек, на которые готов пойти данный субъект ради удовлетворения своей актуальной потребности. Другими словами, стоимость всегда социальна и даже носит социометрический характер. В конечном итоге она определяет социальный статус обладателя данного товара (получателя данной услуги), его социальную значимость в глазах референтной группы и, соответственно, в своих собственных глазах. Ценность – автономна, стоимость – гетерономна.

В той мере, в какой внешние нормы (например, императивы рекламы) становятся внутренними правилами поведения индивида, стоимостная перспектива на товар или услугу вытесняет ценностную перспективу. Можно предположить, что два близнеца, обладающие идентичным по количеству и качеству имуществом, могут сильно отличаться друг от друга как раз в маржиналистском смысле. Для этого достаточно, чтобы в имуществе одного преобладала ценностная перспектива, отдающая приоритет «необходимым полезностям», а в имуществе другого – стоимостная перспектива, подчеркивающая редкость блага и, соответственно, социальный статус обладателя данного блага.

Ценностная перспектива характеризует человека, имеющего твердый характер и объективную возможность противостоять соблазнам мира рекламы. Стоимостная перспектива характеризует поведение всех остальных «товарно-денежных фетишистов»: пролетария она характеризует в его стремлении минимизировать затраты на потребление; капиталиста стоимостная перспектива характеризует в его заботах об оптимизации прибыли, в том числе и путем минимизации издержек производства и сбыта. Для ценности более важен фактор полезности, для стоимости – фактор редкости. Оба эти фактора соединяются лишь в цене товара, которая, по мнению Бём-Баверка, определяется в равной степени как фактором полезности, так и фактором редкости.

Согласно мифу, созданному Алоизом Шумпетером, результатом австрийской маржиналистской революции явилась смена парадигмы в Германии, т. е. переход от рикардианской теории стоимости к маржиналистской. Так ли это на самом деле? Можно ли утверждать, что экономическая наука в немецкоязычных странах вплоть до зарождения Австрийской школы в 1871 г. оставалась рикардианской?

Вот что пишет один из патриархов экономической науки Германии Фридрих Германн в своей фундаментальной монографии 1832 г.: «Но если даже отвлечься от большого количества цен, при определении которых нет никакой связи с издержками производства, то совершенно очевидно, что также и в случае товаров, поступающих на рынок регулярно и любых количествах, цена ни в коей мере не определяется только лишь издержками, как учат Рикардо и его ученики. Первым и важнейшим фактором цен во всех случаях является спрос, главные источники которого – потребительная стоимость товара и платежеспособность покупателя. От этого спроса, а также от того, что желающие предлагают за товар, зависит то, от какого объема товаров они готовы отказаться ради данного товара, а также то, какова будет величина издержек менее прибыльной продукции»[368]368
  Hermann F. B. W. Staatswirtschaftliche Untersuchungen. München, 1832. – S. 95.


[Закрыть].

Таким образом, для экономистов Германии австрийский маржинализм во многом представлял собой «старое вино в новых мехах». Таким образом, Менгер (1840–1921 гг.) вовсе не был диссидентом среди немецкоязычных экономистов своего времени. Его идеи отнюдь не были неожиданными для ведущих немецкоязычных экономистов эпохи с 1820 по 1870 г. Тогдашний патриарх немецкой экономической науки Вильгельм Рошер в своей посвященной экономической мысли в Германии фундаментальной монографии, вышедшей в 1874 г., всего лишь через три года после «Основ учения о народном хозяйстве» Менгера, посвятил Менгеру несколько строк. Этим вниманием Менгер, недавно защитивший диссертацию (вторую, «хабилитационную»), был, разумеется, очень польщен. В частности, в данной монографии Рошер отмечает «среди тех экономистов, которые следуют по пути Германна (курсив мой. – С. К.) австрийца К. Менгера с его очень абстрактным, всегда оригинальным и часто вполне плодотворным концептуальным анализом, который обычно основан на добротном знании истории мысли»[369]369
  Streissler E. W. The Influence of German Economics on the Work of Menger and Marshall. – P. 38.


[Закрыть].

Маржиналистские взгляды Менгера в Германии 1871 г. не могли никого удивить, а менее всего – Вильгельма Рошера. Маржиналистские идеи гораздо раньше Менгера развивали такие корифеи немецкой экономической мысли, как Карл Рау[370]370
  Cm. Rau K. H. Grundzüge der Volkswirtschaftslehre. Heidelberg, 1826.


[Закрыть] и, как мы видели, Фридрих Германн[371]371
  Cm. Hermann F. B. W. Op. cit.


[Закрыть]. Кстати, Рошер упоминает молодого Менгера в своей монографии вовсе не потому, что Менгер – маржиналист, а потому, что он одним из первых в немецкоязычном мире заговорил о несовершенной конкуренции, прежде всего в контексте неравновесных состояний и неопределенности. Оценка Рошера до сих пор не потеряла своей актуальности, поскольку современных экономистов Менгер интересует прежде всего как один из родоначальников темы т. н. экономической асимметрии, принципиального неравновесия и неопределенности.

Так, для Менгера вообще не существовало такого понятия, как «рыночная цена». Впрочем, это вполне согласуется с последовательным субъективизмом австрийской школы, поскольку термин «рыночная цена» имеет узнаваемый объективный смысл: рыночная цена уже не может зависеть от личных оценок и предпочтений. Для Менгера существуют только «цена спроса» и «цена предложения» в антагонистической сделке продавца и покупателя, изолированных от других участников рынка. Другими словами, Менгер всякий реальный акт купли-продажи рассматривает в терминах т. н. билатеральной монополии, где встречаются продавец-монополист и покупатель-монополист. «В перспективе Менгера цены на физически одинаковые товары являются… не числами, а стохастическими переменными, которые подчиняются распределению в пространстве, во времени и… по лицам, [при этом] различные категории лиц повелевают и различными ценами»[372]372
  Streissler E. W. Menger’s Theories of Money and Uncertainty // Carl Menger and the Austrian School of Economics. – P. 171.


[Закрыть]. Указанная перспектива Менгера очень эвристична. В частности, в этой перспективе экономическая сделка (bargain) – это способность приобрести какой-либо товар по цене поставщика (at a supply price), ниже цены, которую вероятный покупатель рассматривает в качестве истинной ценности товара (true value), т. е. ниже его потребительской цены»[373]373
  Streissler E. W. Op. cit. – P. 174.


[Закрыть].

В отличие от представителей других школ маржинализма «австрийцы» отказались от гедонистической перспективы, которая в наиболее яркой форме заявила о себе в творчестве Госсена (см. выше). Другими словами, «австрийцы» не считали правильным гедонистический тезис о том, что все экономические акты людей объясняются либо стремлением получить удовольствие, либо стремлением избежать страданий. Известно, например, что «Менгер приобрел экземпляр книги

Госсена 8 мая 1886 года… [и] не одобрил Госсена, отвергая его чисто гедонистический подход, его акцент на [роли] труда и приложение математики к [явлениям] психологии»[374]374
  Kauder Е. A History of Marginal Utility. Princeton: Princeton University Press, 1965. —P 82.


[Закрыть]. Как же удалось «австрийцам» «дематериализовать» понятие «полезность» и превратить его из гедонистического принципа в чисто формальный принцип экономической науки? В известном смысле они просто применили «бритву Оккама» (см. параграф, посвященный Марксу) и устранили из экономической терминологии термин «качество». В результате они пришли к общему для всех маржиналистов выводу, что «полезность является функцией количества»[375]375
  Жид Ш., Рист Ш. Указ. соч. – С. 402.


[Закрыть].

Другим методологическим достижением австрийской школы своеобразное разрешение фундаментальной для классиков коллизии между идеей расширенного воспроизводства, порождающего излишек общественного продукта, и идеей эквивалентного обмена, плохо совместимого с появлением такого «излишка». По мнению «австрийцев», классики стали заложниками одновременно ложной и древней теории. Так, «Менгер отвергает восходящую к Аристотелю концепцию обмена объективных эквивалентов и указывает, что обмен обязательно должен быть выгоден для обеих сторон, иначе стороны с той же легкостью согласились бы обратно поменяться теми же благами»[376]376
  История экономических учений / Под ред. В. Автономова… —С. 192.


[Закрыть]. Но отсюда не следует, что «австрийцы» вообще отказались от идеи равенства. Равенство просто имеет иную природу – не «арифметическую», а психологическую. Итак, в чем следует искать равенство обменивающихся товарами сторон? «Для каждой из обменивающихся сторон оно выражается в равновесии, установившемся между последней полученной частью и последней уступленной частью»[377]377
  Жид Ш., Рист 111. Указ. соч. – С. 402.


[Закрыть].

В некотором смысле австрийские маржиналисты были диссидентами в собственном лагере. Отказ поклоняться принципу (арифметической) эквивалентности закрыл им путь математических расчетов (в духе Вальраса) или графиков (в духе Госсена и Маршалла), но, с другой стороны, они открыли себе новые горизонты. Так, Карл Менгер едва ли не первым среди экономистов стал изучать т. н. неравновесные состояния и фактор неопределенности. В частности, Менгер пытался создать принципиально неравновесную теорию денег. Это было связано с его наблюдениями за реальными экономическими процессами. Он пришел к выводу, что т. н. спекулятивные балансы составляют «наиболее значительную часть денежного спроса»[378]378
  Streissler E. W. Menger’s Theories of Money and Uncertainty. – P. 166.


[Закрыть]. Более того, количество удерживаемых [от обращения] денег фактически является функцией «различной степени непродуктивности [теШсюпсу] предпринимателей»[379]379
  Streissler E. W. Op. cit. – P. 166.


[Закрыть]. Наконец, он был убежден, что «в жизни людей не существует того, что [можно назвать] равновесием. <…> Вместо этого он рисовал себе общество, подверженное изменениям и пребывающее в постоянном потоке»[380]380
  Streissler E. W. Op. cit. – P. 167.


[Закрыть]. В результате для обычного предпринимателя, склонного к перестраховке, деньги – в Менгеровской перспективе реальной экономики – означают не что иное, как «буферный запас на случай невыполнения планов»[381]381
  Streissler E. W. Op. cit. – P. 167.


[Закрыть].

Отсутствие математического инструментария вовсе не препятствовало «австрийцам» давать точные и достаточно лаконичные формулировки основным выводам маржинализма. Например, закон предельной полезности в «австрийской» формулировке будет звучать так: «Для каждого товара полезность большего количества является большей (или, во всяком случае, не меньшей), чем полезность меньшего количества, в то время как предельная полезность большего количества будет меньшей (или, во всяком случае, не большей), чем предельная полезность меньшего количества»[382]382
  Menger K., Jr. Austrian Marginalism and Mathematical Economics // Carl Menger and the Austrian School of Economics. – P. 39.


[Закрыть].

Опять-таки здесь важна прежде всего форма, а не содержание. Ведь в конечном итоге теория предельной полезности сводится к оформлению той истины, что экю в кармане бедняка превосходит по ценности, т. е. одновременно по полезности и по редкости, экю в кармане богача. Анализ экономических явлений в перспективе спроса объективно выводит на первый план интересы потребителя. Одним из открытий Менгера стала демонстрация того факта, что ценность косвенных товаров – товаров оборудования и прочих промежуточных товаров) зависит от прямых, или потребительских товаров»[383]383
  Albertini J.-M., Silem А. Op. cit. Т. 2. – Р. 63.


[Закрыть].

Как отмечалось выше, Менгер интересовался прежде всего реальными экономическими транзакциями, отсюда его недоверие к абстрактным схемам и математическим выкладкам. Так, Менгер утверждает: «Владелец товаров [вовсе] не имеет в виду сбыть их каким угодно лицам. Напротив, всегда имеется лишь вполне определенный круг хозяйствующих субъектов, в отношении которых может состояться сбыт данных товаров»[384]384
  MengerC. Grundsätze der Volkswirtschaftslehre. Wien – Leipzig: Holder AG etc., 1923. —S. 224.


[Закрыть]. В этом высказывании уже предвосхищена теория монополистической конкуренции Чемберлина (см. ниже).

Ученики Менгера – Визер и Бём-Баверк – были не только систематизаторами и пропагандистами учения Менгера. Выше мы видели, что Бём-Баверк был превосходным полемистом, а его критика марксизма до сих пор не устарела. Бём-Баверк интересовался по преимуществу двумя темами: теорией капитала и теорией процента на капитал. Другими словами, Бём-Баверк интересовался наиболее неопределенными темами экономической науки. В этом проявилась его научная смелость, но и некоторая самонадеянность. Характер нашего исследования не предполагает детального анализа его творчества. Но мы остановимся на концепции вменения (Zurechnung) Фридриха фон Визера (1851–1926 гг.). Для юристов эта теория даже по названию должна представлять немалый интерес.

Данная концепция является логическим следствием смены парадигмы в экономической науке. Как известно, классики экономической науки учили тому, что цена продукта определяется стоимостью средств производства. Другими словами, т. н. факторные цены (стоимость земли, труда и капитала) определяют естественные цены товаров. Совершенно противоположное положение выдвигают как представители Австрийской школы, так и представители математического маржинализма. По их убеждению, факторные цены сами определяются ожидаемыми ценами на продукты. В этой связи и возникает проблема т. н. вменения.

Иначе говоря, каким образом ожидаемые цены на продукты следует «вменять» (причислять) к факторным ценам? Решая эту проблему, Визер сформулировал т. н. закон, согласно которому производительные средства должны оцениваться на основе дохода, возможного при максимальном их использовании[385]385
  Австрийская школа в политической экономии… – С. 465.


[Закрыть]. Таким образом, Визер попытался еще более, чем Менгер, заострить проблему времени, т. е. вопрос о том, как именно будущее влияет на настоящее. В этой связи можно проследить определенную логическую взаимосвязь между учением Менгера, Визера и Джона М. Кейнса (см. ниже).

В отечественной науке господствует мнение, что закономерным следствием радикального субъективизма представителей Австрийской школы является методологический индивидуализм. В общем соглашаясь с этой точкой зрения, необходимо внести некоторые коррективы. Дело в том, что методологический индивидуализм, быть может, в большей степени характеризует творческую манеру т. н. «новых австрийцев» (Мизеса и Хайека), чем манеру «австрийцев» первого поколения.

Выводы для теории права и правовой политики

Закон убывающей полезности – особенно в интерпретации австрийской школы – имеет важное прикладное значение. Так, устанавливается запрет на проведение любых реформ т. н. компенсационного характера. Компенсация с точки зрения государственного финансиста всегда преследует цель экономии бюджетных средств, которая в конечном итоге оставляет «бенефициара» компенсации в минусе. Классический пример в современной России – это индексация пенсий, которую истеблишмент рассматривает как компенсацию потерь от инфляции. Однако индексация пенсий нередко отстаёт от динамики инфляции, т. е. не обеспечивает «бенефициару» достигнутый прежде уровень жизни. Подобные уловки национальных пенсионных систем с точки зрения маржинализма не достигают своей цели. Ведь предельная полезность отнимаемой части блага (например, через механизм инфляции), как правило, выше предельной полезности прибавляемой части другого блага (например, через индексацию пенсий).

Менгер фактически установил критерий, по которому можно количественно измерять непрофессионализм финансистов. Речь идет об иммобилизованной в банковских сейфах ликвидности на «всякие непредвиденные обстоятельства». Другими словами, иммобилизованная ликвидность, являясь показателем перестраховки, одновременно свидетельствует о неполном профессиональном соответствии данного финансового органа или учреждения.

Экономическая деятельность вообще и финансовая деятельность в частности подчинена архаичным постулатам, прежде всего принципу эквивалентности. Любой жизненный процесс, по Менгеру, является континуумом сменяющих друг друга неравновесных состоянием. Это означает, что в реальной действительности не существует ничего, что бы соответствовало бухгалтерскому «дебету» и «кредиту». Соответственно, финансово-правовая политика не должна сводится к простой арифметике.

Альфред Маршалл (1842–1924 гг.) происходил из семьи со строгими религиозными традициями. Прапрадед и прадед Альфреда были известными священниками. Хотя Вильям Маршалл – отец Альфреда – не был каноником, а служил кассиром в Английском банке, он старался воспитывать сына в строгом религиозном духе. В результате под строгим родительским оком юный Альфред был вынужден больше внимания уделять чтению Ветхого Завета на иврите (sic!), чем любимой математике, которой он занимался тайком от отца. Эта двойственность начального образования в какой-то степени предопределила выбор Альфредом будущей профессии. Экономическая наука – так или иначе – позволяла ему примирить тягу к моральной (околохристианской) философии, с одной стороны, и стремление к математической точности аргументов – с другой.

Творческим девизом Маршалла-экономиста стал принцип Natura non facit saltum[386]386
  Природа не делает скачков (лат.).


[Закрыть]. В идеологическом плане это означало, что Маршалл, с одной стороны, не отказывался от конечных целей социалистов, с учением которых он был хорошо знаком, но с другой стороны, он не признавал радикальность их методов. В научном плане указанный девиз означал, что Маршалл всегда и во всем стремился находить т. н. промежуточные звенья анализа, обеспечивающие основательность и надежность окончательных выводов. В Великобритании с именем Маршалла тесно связана смена парадигмы внутри экономической ортодоксии. Речь идет об окончательном переходе профессионального экономического образования на рельсы маржиналистского направления. Для своего фундаментального труда Маршалл выбрал нетрадиционное название «Экономикс». Вскоре внушительный по объему и глубокий по содержанию учебник Маршалла вытеснил из университетских аудиторий классический учебник политической экономии Джона С. Милля.

С точки зрения марксистского подхода можно сказать, что введенный Маршаллом термин «экономике» означал не просто смену вывески экономической науки. Речь шла о попытке представить экономическую науку как объективную отрасль знания, свободную от идеологических и политических императивов. Ниже мы увидим, что это далеко не так и творчество самого Маршалла, мягко говоря, не свободно от идеологических предпочтений. При этом Маршалл, разумеется, помещал «экономике» в рубрику общественных наук. «Закон общественной науки, или общественный закон, – это обобщение общественных тенденций, т. е. обобщение, гласящее, что от членов какой-либо социальной группы при определенных условиях можно ожидать определенного образа действий. Экономические законы, или обобщения экономических тенденций, – это общественные законы, относящиеся к тем областям поведения человека, в которых силу действующих в них побудительных мотивов можно измерить денежной ценой»[387]387
  Маршалл А. Принципы экономической науки. М.: Прогресс, 1993. Т. 1. – С. 89.


[Закрыть].

Из этих определений видно, что для творческой позиции Маршалла характерна ставка на утилитаризм и прагматизм. В духе заветов Иеремии Бентама он стремился «сделать экономическую теорию практически полезной, понятной для просвещенного бизнесмена и государственного чиновника»[388]388
  История экономических учений / Под ред. В. Автономова. – С. 256.


[Закрыть]. Многие базовые понятия и определения экономической науки в изложении Маршалла звучат почти по-домашнему: «Верно, что “деньги”, или “всеобщая покупательная способность”… составляют главный стержень, вокруг которого концентрирует свое внимание экономическая наука. [Но] объясняется это не тем, что деньги или материальное богатство рассматриваются как главная цель человеческой деятельности… а тем, что в том мире, в котором мы живем, они служат единственно пригодным средством измерения мотивов человеческой деятельности в широких масштабах»[389]389
  Маршалл А. Указ. соч. Т. 1. – С. 78.


[Закрыть].

По мнению Маршалла, предмет экономической науки имеет двухаспектный характер: «она, с одной стороны, представляет собой исследование богатства, а с другой – образует часть исследования человека»[390]390
  Там же. – С. 56.


[Закрыть]. Вместе с тем оба эти аспекта можно и нужно изучать с помощью одних и тех же методов, например графиков. Именно Маршалл в наибольшей степени способствовал утверждению графического способа мышления экономистов, хотя до Маршалла графический метод активно использовал еще Генрих Госсен (см. выше). Внедрение графических методов в экономику имело далеко идущие последствия для базового понятия экономической ортодоксии – т. н. homo oeconomicus, который отныне приобретает почти карикатурный вид. Другими словами, маржиналистами «люди рассматриваются только как силы, представленные в форме стрелок, все равно как в геометрических фигурах в руководствах по механике»[391]391
  Жид Ш., Рист Ш. Указ. соч. – С. 399.


[Закрыть].

Однако не все математические методы для экономиста равнозначны. Так, Маршалл был очень осторожен в отношении алгебраических формул, которые, например, были очень характерны для творческой манеры Леона Вальраса (см. выше). Маршалл опасался, что чрезмерная математизация отпугнет читателей. «Маршалл видел в математике лишь строгий язык, с помощью которого можно точнее и нагляднее выразить мысль, и отвергал математику как средство анализа. Последующее развитие экономической теории не пошло по пути, рекомендованному Маршаллом: математические модели стали активно использовать именно как средство анализа»[392]392
  История экономических учений / Под ред. В. Автономова… – С. 257.


[Закрыть].

Опасения Маршалла были не напрасны. Неоклассической экономической науке действительно угрожает опасность превратиться в аксиоматическую систему тавтологий, самодостаточную и самодовольную. И на этот путь экономисты встали как раз в результате т. н. маржиналистской революции, прежде всего благодаря творчеству Вальраса, но также и Маршалла. Есть какая-то трагикомичность в том, что Альфред Маршалл – явно того не желая – своим авторитетом способствовал тому, что ортодоксальная экономическая наука в значительной части превратилась в «замаскированную математику»[393]393
  Фридмен М. Методология позитивной экономической науки //THESIS. 1994.Т. 2. Вып.4. – С. 27.


[Закрыть].

Вместе с тем в интерпретации Маршалла «экономике» становится прикладной социологией, т. е. наукой, изучающей – и одновременно измеряющей – мотивы хозяйственной деятельности человека в терминах денежных единиц. Здесь, впрочем, Маршалл не оригинален: социологический подход к экономическим явлениям применяли задолго до него Сен-Симон, Прудон и Маркс. При этом под хозяйственной деятельностью

Маршалл, как и все маржиналисты, понимает прежде всего производство потребностей. С маржиналистской точки зрения экономическая наука возникла прежде всего потому, что «потребность», или «желание» как таковые не поддаются непосредственному измерению. Их можно измерить лишь косвенно, заранее отождествив с полезностями тех благ, в которых индивид ощущает потребность. «Мы принимаем, – говорит Маршалл, – что полезность соотносительна “желанию” или “потребности”, что… желания можно измерять не непосредственно, а лишь косвенно, через посредство внешних проявлений и что… меру составляет цена, которую человек готов уплатить за исполнение или удовлетворение своего желания (курсив мой. – С. К)[394]394
  Маршалл А. Указ. соч. Т. 1. – С. 155.


[Закрыть].

Идея, выраженная в последнем предложении, имеет еще одного «родителя» помимо Маршалла, а именно французского инженера Жюля Дюпюи. Маршалл лишь «переоткрыл» ее, правда, независимо от Дюпюи, работы которого ему были неизвестны. Дюпюи сформулировал эту мысль в работе «Полезность общественных работ и пути коммуникаций» (1844), переизданной затем в 1933 г. под названием «О полезности и ее измерении». В этой работе Дюпюи буквально заявляет следующее: «За меру полезности блага в политической экономии необходимо принимать наибольшую жертву, на которую готов пойти каждый потребитель ради его [блага] приобретения»[395]395
  Dupuit J. De l’utilité et de sa mesure. Turin, 1933. – P. 40.


[Закрыть]. Дюпюи эту меру назвал «относительной полезностью» (l‘utilité relative), а Маршалл дал ей название «потребительский избыток» (consumer's surplus).

Ниже мы вернемся к теме потребительского избытка, но сначала необходимо рассмотреть вопрос о градациях потребительского спроса. Эти градации подчиняются т. н. закону насыщаемых потребностей, или – что то же – закону убывающей полезности. Маршалл формулирует этот закон следующим образом: «общая полезность вещи для человека, т. е. совокупность приносимого удовольствия или иной выгоды, возрастает вместе с каждым приращением у него запаса этой вещи, но не с той скоростью, с какой увеличивается этот запас. Если запас увеличивается равномерно, то извлекаемая из него выгода возрастает убывающим темпом»[396]396
  Маршалл А. Указ. соч. Т. 1. – С. 156.


[Закрыть].

Мы уже встречались с этой идеей. Здесь на ум приходит остроумное замечание профессора Хикса по поводу мотивации тех ученых, которые систематизируют научное знание в фундаментальных фолиантах под названием «Принципы…»: «Девизом автора, намеревающегося написать свои “Принципы”, должна быть строка из классического стихотворения: “То, о чем часто думали, никогда не было достаточно хорошо выражено”»[397]397
  Хикс Дж. Р. Указ. соч. – С. 95.


[Закрыть]. В самом деле, своим законом насыщаемых потребностей, или убывающей полезности, Маршалл лишь уточняет и конкретизирует содержание первого закона Госсена.

Для нас важно уяснить одно обстоятельство. Дело в том, что теорию потребительского спроса Маршалл развивает, опираясь на неявное представление о потребителе как мелкооптовом покупателе весьма специфических товаров. Это очень интересное, но в то же время и весьма дискуссионное допущение. Как видим, маршалловская версия маржинализма значительно упрощает систему обмена. Маршалл исходит из нереалистичного допущения, что товары представляют собой своеобразные агрегатные единицы, делимые в тенденции до бесконечности или по крайней мере на очень мелкие части, как, например, чай или кофе. В отношении этих товаров – и только них – справедливы высказывания типа «Ту часть количества вещи (курсив мой. – С. К.), которую его [потребителя] просто убедили купить, можно назвать его предельной покупкой, поскольку он уже был на грани сомнения, стоит ли производить расход, требующийся для ее приобретения. А полезность его предельной покупки можно назвать предельной полезностью этой вещи для него»[398]398
  Маршалл А. Указ. соч. Т. 1. – С. 156.


[Закрыть].

Однако оперативность и, главное, сообразительность маршалловского потребителя легко сводится к нулю, если речь идет о такой категории продуктов, которые не допускают деления на очень малые части. Так, любители пива ведут счет бутылками или литровыми кружками (как, например, на празднике Oktoberfest в Мюнхене). Непонятно, как измерять предельную полезность последнего «приращения» продуктов относительно крупного формата. Посетитель пивной в «спортивном настроении» может просто не заметить «состояния насыщенности», после которого предельная полезность последнего приращения может «стать отрицательной величиной и вызвать отвращение»[399]399
  Жид Ш., Рист Ш. Указ. соч. – С. 402.


[Закрыть]. С другой стороны, теория Маршалла совсем непригодна для анализа поведения различных коллекционеров, например собирателей книг по истории экономической мысли.

Впрочем, Маршалл делает очень важную оговорку: «В этом законе [насыщаемых потребностей, или убывающей полезности – С. К.], однако, содержится скрытое условие, требующее выяснения. Оно заключается в том, что мы не учитываем, какое влияние оказывает время (курсив мой. – С. К.) на какие-либо изменения в характере и вкусах самого человека. Поэтому закон не исключает того, что чем более человек слушает хорошую музыку, тем больше должно возрастать у него желание ее слушать. Или что жадность и честолюбие часто ненасытны. Или что и добродетель чистоплотности, и порок пьянства произрастают в среде, которая их питает»[400]400
  Маршалл А. Указ. соч. – С. 157.


[Закрыть]. Здесь, как видим, Маршалл-экономист отдает первенство Маршаллу-социологу.

Достоинством рассматриваемой теории Маршалла является ее систематичность. В частности, Маршалл показывает взаимосвязь таких понятий, как «предельная покупка», «предельная полезность» и, наконец, «предельная цена». Для того чтобы придать закону насыщаемых потребностей инструментальный характер, Маршалл был вынужден ввести еще одну фикцию, а именно допущение о фиксированной предельной полезности денег для покупателя. Сам Маршалл пишет об этом так: «Наш закон, следовательно, можно изложить следующим образом: чем большим количеством какой-либо вещи человек обладает, тем меньше, при прочих равных условиях (т. е. при равенстве покупательной силы денег и при равном количестве денег в его распоряжении) будет цена, которую он готов уплатить за небольшое дополнительное ее количество. Другими словами, его предельная цена спроса на нее снижается»[401]401
  Там же. – С. 158.


[Закрыть]. Иначе говоря, гипотетический потребитель в системе Маршалла, во-первых, совершает покупки в условиях «нулевой инфляции», а его доход, во-вторых, остается неизменным во времени. Оба допущения слишком идеалистичны, чтобы иметь практический эффект для реальных процессов на потребительских рынках. Но «ядро» мысли оспорить трудно: в самом деле, реальные люди редко делают покупки впрок, особенно если существует конкуренция со стороны других нужных, но еще не приобретенных товаров.

Здесь важно отметить, что Маршалл вынужден оставить за скобками по крайней мере два обстоятельства, нередко сопровождающие жизнедеятельность реальных хозяйствующих субъектов. Во-первых, в реальной жизни людей инфляционные механизмы исключают тождество покупательной способности денег в текущем и истекшем (произвольных) периодах времени. Во-вторых, неизменность ежемесячного или даже ежегодного дохода отдельного лица в реальной жизни является скорее исключением, чем правилом.

Но если это так, то фактор времени, о котором Маршалл никогда не забывает, делает одного и того же хозяйствующего субъекта экономически «не равным самому себе», так как доход любого человека с течением времени либо растет, либо падает, но редко стоит на месте. Соответственно, «чем богаче становится человек, тем меньше для него предельная полезность денег. Каждый прирост его средств повышает цену, которую он готов уплатить за какое-нибудь определенное благо. Равным образом и каждое сокращение его ресурсов увеличивает предельную полезность денег для него и снижает цену, которую он согласен заплатить за какое-либо благо»[402]402
  Маршалл А. Указ. соч. – С. 159.


[Закрыть]. Теоретическая заслуга Маршалла заключается в том, что ему впервые в экономической науке удалось связать воедино кривую спроса, веденную в науку еще Огюстом Курно, и уменьшающуюся предельную полезность. Однако практическая польза от этого достижения является гораздо менее ощутимой. Ясно, что для штучных продуктов относительно крупного формата, т. е. неделимых вещей, закон предельной цены спроса вряд ли будет работать.