Текст книги "Краткая история экономических учений в фокусе теории права"

Еще в монографии «Экономическая демократия», написанной в 1920 г. совместно с тогдашним лидером гильдейского социализма Альфредом Ричардом Ориджом, Дуглас проанализировал двойственную функцию всякого предприятия, занятого в сфере производства. Авторы исходили из аксиомы, что «всякий крупномасштабный бизнес устроен на кредитной основе»[475]475
  Douglas С. Н. Op. cit. – Р. 58.


[Закрыть]. Соответственно, всякая инвестиция имеет не только производственный, но и финансовый аспект. С одной стороны, новое предприятие выполняет свою непосредственную задачу по производству, скажем, электроламп. Но с другой стороны, этот же самый производственный цикл решает финансовую задачу. В рамках непосредственной своей задачи производство электроламп «действует как механизм распределения покупательной силы»[476]476
  Hutchinson R, Burkitt В. Op. cit. – Р. 43.


[Закрыть] в пользу конкретных индивидов через систему заработной платы, жалованья и дивидендов. Но в то же самое время этот же процесс «определяет цены, или финансовые стоимости»[477]477
  Ibid. —P.43.


[Закрыть] этих ламп, когда они поступят на рынок. Иначе говоря, предприниматели могут получить банковские кредиты для открытия нового предприятия лишь в том случае, если указанные предприниматели одновременно являются и потенциальными производителями денег (в виде чистой прибыли).

Здесь важно отметить, что финансовая задача капиталистического предприятия с точки зрения коммерческих банков сводится к древней ростовщической схеме, т. е. к «возврату» займа с начисленными процентами. Собственная же финансовая задача этого предприятия сводится к реализации, т. е. продаже продукции на рынке по коммерческим ценам, превышающим банковский долг предприятия с начисленными процентами.

Финансовые стоимости по своей базовой характеристике во многом похожи на известную шутку под названием «подарок тещи». Смысл этой шутки заключается в «правильной упаковке» вещи, предназначенной зятю в подарок. Например, зять получает в подарок огромный пакет. Он разворачивает его и видит большую коробку, он снимает крышку и видит большую шкатулку, он открывает шкатулку… Это продолжается до тех пор, пока среди упаковочного хлама он не обнаружит саму «вещь» – какой-нибудь дешевый ремешок для часов.

Разумеется, всякое сравнение хромает, но финансовая стоимость во многом представляет собой именно такой упаковочный материал для тещиного подарка зятю. Задача здесь в том, чтобы «накрутить» надбавку к первичной ценности вещи. Например, к первичной ценности (а) хитросплетениями бухгалтерского учета добавляются: затраты на рабочую силу (б), непроизводительные расходы (в), представительские расходы (г), коммерческие издержки (д), прибыль (е) и т. п. В результате мы получаем реальную ценность «вещи» (а), с одной стороны, и гипертрофированную финансовую стоимость (а + б + в + г + д + е) – с другой. Финансовая стоимость в конечном итоге падает на потребителя, но выгоду от нее по преимуществу получают финансисты (а не предприниматели).

Как бы то ни было, все финансовые издержки предприятия, разворачивающего свои мощности по производству электроламп, можно разделить на две подгруппы: «А» и «Б». В подгруппу «А» войдет вся сумма выплат по заработной плате, жалованье служащих и дивиденды акционеров. В подгруппу «Б» войдут выплаты другим предприятиям за поставки сырья, а также другие расходы. Вторая подгруппа никак не участвует в распределении покупательной силы. Между этими подгруппами имеется также и хронологическое различие. Так, на момент выхода готовой продукции на рынок выплаты подгруппы «А» можно охарактеризовать как текущие, а выплаты подгруппы «Б» – как прошедшие. Проблема здесь заключается в том, что уже состоявшиеся выплаты «Б» актуализируются в цене новой продукции. Ведь для того, чтобы возвратить свои долги коммерческим банкам и получить какую-то прибыль, предприниматель вынужден включить в окончательную цену будущей продукции все свои расходы – и настоящие, и прошедшие, т. е. «А» + «Б».

Вместе с тем некоторые расходы предприятия из категории «Б» были сделаны как плата за потребление т. н. промежуточных продуктов (например, плата за израсходованную в процессе производства электроэнергию). Промежуточные продукты, тем самым, по своей природе не могут появиться на рынке, но соответствующие издержки продолжают фигурировать в цене конечного продукта. Однако львиную долю расходов категории «Б» составляют не столько издержки за промежуточные продукты, сколько выплаты по долговым обязательствам, т. е. принципиально непроизводственные расходы (debt overheads). В результате потребители, приобретая изготовленные электролампы, одновременно должны оплатить и электроэнергию, израсходованную в процессе их производства, и, главное, долговые обязательства производителя.

Таким образом, во всякий данный момент времени совокупной покупательной силе населения («А») противостоит совокупная цена наличных товаров («А» + «Б»), превосходящая эту покупательную силу на величину «Б». Следовательно, часть товаров, совокупная цена которых равна величине «Б», останется нераспроданной, если финансовая система не окажет помощь в виде дополнительных инвестиций в промышленность или в виде потребительских кредитов. Другими словами, современная функция финансовой системы – по Дугласу – сводится к некоторому восполнению актуального дефицита покупательной силы населения за счет будущего сокращения этой же покупательной силы. Дуглас – выдающийся инженер – был сторонником здравого смысла и не понимал, как столь абсурдная система «экономической взаимопомощи» вообще могла возникнуть в обществе, где якобы господствуют принципы секулярного рационализма.

Как видим, теорема А + Б ставит под сомнение знаменитый закон Сэя, который в вульгарной трактовке гласит, что произведенная продукция сама автоматически порождает свой спрос. По логике Дугласа, и производство, и спрос в любой момент времени находятся под контролем финансовой олигархии, т. е. они принципиально и фактически открыты для финансовых манипуляций и почти никогда не носят автоматического характера. Основной смысл теоремы А + Б сводится к тому, что в нынешней экономической системе, контролируемой финансовой олигархией, совокупная цена на товары, поступающие на рынок, всегда выше совокупной суммы заработков, распределенных, как правило, в качестве авансовых платежей за товары, которые еще находятся в производстве. При такой системе будущие еще не произведенные товары авансируют нынешнее потребление. В результате подобный механизм распределения фактически увековечивает эскалацию финансового кредита, т. е. обременение будущих прибылей производителей, которое они (через механизм ценообразования) перекладывают на потребителей. Последние, в свою очередь, опять-таки вынуждены обращаться в коммерческие банки за т. н. потребительскими кредитами, отягощая свои будущие доходы, будущие поколения – и так ad finem seculorum[478]478
  До скончания века (лаг.).


[Закрыть].

Дуглас утверждает, что в современном мире понятие «стоимость» не имеет ничего общего с понятием «полезность»: вещь имеет стоимость, когда она обладает качеством редкости, никак не связанным с качеством полезности. На континенте еще до Дугласа категорию стоимости подверг обстоятельной критике Фридрих Готтл в монографии «Идея стоимости – скрытая догма национальной экономии»[479]479
  Gottl F. Der Wertgedanke, ein verhülltes Dogma der Nationalökonomie. Jena: Fischer, 1897.


[Закрыть]. В этой работе Готтл сравнивает определения стоимости у самых разных авторов и приходит к выводу об отсутствии в экономической теории единого общепризнанного термина «стоимость». Другими словами, экономисты сами не знают, какой объективный момент хозяйственной жизни обозначен термином «стоимость».

В отличие от Готтла, Дуглас полагает, что ортодоксальные авторы все же тяготеют к тому, чтобы основывать «стоимость» на «редкости». Отсюда Дуглас умозаключает: «…совершенно справедливо… и логично, что мир, которому нужны “стоимости”, начнет создавать редкость посредством [специального] института»[480]480
  Douglas С. H. Social Credit. – P. 51.


[Закрыть]. Таким институтом, по мнению Дугласа, являются деньги как особый механизм финансовой системы (см.

выше). Но обслуживая «редкость» разных продуктов, деньги уже не могут выступать мерой всех товаров, как бы ни пытались нас в этом убедить ортодоксы. Нужен какой-то другой подход. Именно поэтому «необходимо установить стабильный коэффициент между потребительной ценностью усилия и его денежной стоимостью»[481]481
  Douglas С. Н. Economic Democracy. – Р. 72.


[Закрыть]. Указанный коэффициент должен «устранить стимулы для капитализации любых видов излишних трат»[482]482
  Douglas С. Н. Op. cit. – Р. 72.


[Закрыть].

Дуглас вслед за Альфредом Ориджем стремится заострить проблему финансов, применяя метод дихотомий: реальный кредит – финансовый кредит, реальные издержки – финансовые издержки, реальный капитал – финансовый капитал. Так, согласно Ориджу, «реальный кредит измеряется не актуальными, а потенциальными поставками»[483]483
  Hutchinson F, Burkitt В. Op. cit. – P. 40.


[Закрыть]. Иначе говоря, по величине реального кредита можно судить о способности кредитополучателя производить товары в нужном количестве и поставлять их по требованию потребителя в нужное время и нужное место. Финансовый же кредит всегда имеет в виду будущую финансовую, или денежную, отдачу. Потребности потребителя здесь всегда субсидиарны. Как и Оридж, во всякой такой дихотомии Дуглас отдает предпочтение первому – «реальному» – элементу. Если продолжить этот ряд, то мы можем проанализировать еще одну дихотомию: реальная ценность – финансовая ценность (или реальная стоимость – финансовая стоимость).

Выше мы уже пытались (см. § 3 гл. 4 разд. 1) разграничить термины «ценность» и «стоимость». На наш взгляд, слово «ценность» указывает на место того или иного блага в личной шкале предпочтений говорящего. Например, я ценю чай в том смысле, что предпочитаю чай кока-коле, пиву и т. п. Если же мы употребляем слово «стоимость» (в духе Германна), то обычно хотим этим подчеркнуть, что нам пришлось отказаться от многих полезных нам благ только ради приобретения данного дорогостоящего блага. С учетом разъяснения нашей позиции можно сказать, что финансовая ценность определенного блага заключается в том, насколько выше будет финансовая отдача данного блага по сравнению с другими альтернативными благами, которые также могут оказаться в нашем распоряжении вместе с их финансовыми ценностями.

Таким образом, финансовая ценность является базовым понятием и мотивом поведения любого «финансиста». Словосочетание же «финансовая стоимость» означает прежде всего то, насколько данное благо обременит чей-либо финансовый потенциал в будущем. При этом речь не обязательно идет о «финансистах». Ведь финансовая стоимость данного блага может навсегда сократить мою возможность генерировать финансовую отдачу в будущем. Используя благо, обремененное финансовым обязательством, я рискую утратить финансовый потенциал. Я могу утратить способность создавать себе в будущем различные финансовые синекуры при помощи альтернативных средств.

С точки зрения как Ориджа, так и Дугласа, нет ничего трагичного в такой утрате, если только речь не идет о профессиональном финансисте вроде господина Сороса. Ведь экономическим базисом общества являются вовсе не финансовые ценности, или финансовые стоимости, а их реальные антиподы. В самом деле, когда человек из-за финансовых затруднений остается один на один со своими проблемами, он решает один единственный вопрос: «Что реально можно продать, чтобы расплатиться с долгами?» В конечном итоге настоящей ценностью, или стоимостью, могут обладать лишь вещи, способные выполнять функцию аккумуляции покупательной силы, – будь то однокомнатная квартира, еще не старый Volkswagen или зарегистрированная торговая марка, известная потребителям.

Правда, Дуглас, так же как и Гольдшайд, вероятно, не предвидел бурного развития института интеллектуальной собственности во второй половине XX в., но здесь не место поднимать эту сложную тему. Просто следует помнить, что в перспективе Дугласа есть место только понятию «ценность» реального блага, т. е. блага, контролируемого «при помощи рук человеческих». Слово же «стоимость» становится для Дугласа избыточным – прежде всего потому, что он вслед за Генри Джорджем отрицал истинность тезиса о дефицитности ресурсов, сдерживающих социальное развитие. Иначе говоря, нам нет нужды выбирать между якобы альтернативными базовыми благами, т. е. отказывать себе в каких-то первоочередных благах для того, чтобы выбрать иное предпочтительное для нас благо. Это ложная альтернатива, придуманная ортодоксами. Люди, доверившись «финансистам», сами сдерживают потенции собственного развития.

Соответственно, все споры о том, где «порождается» стоимость – в процессе ли производства (трудовая теория) или же в процессе обмена (Прудон и Родбертус), – не имеют никакого значения для цивилизации, достигшей столь высокого потенциала. «Стоимость», если под ней понимать необходимость выбора между некоторыми скудными благами первой необходимости, вообще нигде не порождается. Современное общество может позволить себе отказаться от понятия, возникшего в доиндустриальную эпоху и отражавшего убогий уровень тогдашней техники и скудость тогдашнего товарооборота. В самом деле, и т. н. природные ресурсы, и человек как производитель или организатор с его знаниями, навыками и опытом – все это вовсе не порождается в процессе распределения или обмена, но именно все это и обладает ценностью, но не стоимостью. Правда, трудовая теория стоимости и современные теоретики т. н. гуманитарного капитала утверждают, что человек в качестве производителя сам является продуктом и поэтому обладает стоимостью в капиталистическом смысле.

На это Дуглас мог бы возразить, что тогда процесс производства следует понимать настолько широко, что теряется смысл противопоставлять его процессу распределения или обмена. Ведь производитель не в меньшей степени является и потребителем. Другими словами, процесс производства создает одновременно и производителей, и потребителей. Но с другой стороны, процесс производства не может из учителя музыки «сделать» капитана общенациональной футбольной команды и наоборот. Иначе говоря, сущность человека вмещает гораздо больше смыслов, чем можно передать при помощи комбинации слов «производитель» или «потребитель». Поэтому Дуглас ценностям говорит «да», а стоимостям – «нет».

Дуглас обращает внимание на то, что до тех пор, пока деньги остаются одним из товаров, а именно товаром, наиболее привилегированным в силу высокой ликвидности, люди, торгующие деньгами, должны стремиться к тому, чтобы деньги отвечали такому свойству товара, как редкость. «Торговцы деньгами обычно являются дефляционистами»[484]484
  Douglas C. H. Social Credit. – P. 55.


[Закрыть]. На первый взгляд, этот тезис плохо согласуется с фактами, которые говорят о господстве во всем мире инфляции. Но ниже мы попытаемся дать его современное прочтение. «Я утверждаю, – заявляет Дуглас, – что проблема денег не является проблемой измерения стоимости. Истинная функция денежной системы заключается в управлении и контроле над сферой производства и распределения товаров и услуг. Денежная система является или должна стать системой распоряжений, а не системой “вознаграждений”. По своей сути она представляет собой административный механизм, обслуживающий политику»[485]485
  Douglas C. H. Op. cit. – P. 73.


[Закрыть].

Свою концепцию денег Дуглас объясняет на примере железнодорожных билетов[486]486
  Ibid. —P. 72.


[Закрыть]. В принципе истинная функция денег ничем не отличается от функции проездных билетов на транспорте. Ограниченность проездных билетов того или иного направления является прямым отражением наличия мест в поездах, курсирующих по этому направлению. Руководство железной дороги вовсе не стремится обеспечить редкость или дефицитность проездных билетов, а сокращает или, напротив, увеличивает количество поездов на конкретном направлении в качестве ответной меры на сокращение или, напротив, увеличение пассажирского потока.

То обстоятельство, что проездные билеты стоят денег, является субсидиарным по отношению к базовой функции проездного билета быть средством допуска к наличным средствам транспорта. Иначе говоря, если есть потенциальные пассажиры, с одной стороны, и поезда «под парами», которые готовы вести машинисты, с другой стороны, то в этих условиях абсурдно «закрывать вокзал на ремонт». Но именно в таком абсурдном режиме, по мнению Дугласа, функционирует финансовая система, в которую вмонтирован дефляционистский «порок сердца». Но все это можно исправить, если перевести денежный механизм в билетно-проездную систему, при которой деньги можно рассматривать как билеты, обеспечивающие допуск лиц к участию в экономическом обороте. В этом смысле деньги – это специальные правовые титулы, реализующие субъективное право всякого лица выступать в качестве экономического агента.

В эпоху глобализации дефляционистский эффект, т. е. повышение покупательной силы денег, достигается изящной игрой на разнице курсов валют (например, финансовая стоимость сбережений в украинских гривнах или русских рублях постепенно перекачивается в пользу сбережений в американских долларах или евро). Более того, лучший способ сохранить свои деньги при такой системе заключается не в том, чтобы непосредственно направить их на инвестиции в промышленность, а в том, чтобы непосредственно предоставить их для финансовой игры на бирже и т. п.

Дуглас разделяет распространенное мнение о том, что деньги «не имеют внутренних свойств, а [имеют] только те [свойства], которыми их наделяют люди»[487]487
  Hutchinson F., Burkitt B. Op. cit. – P. 34.


[Закрыть]. На этом основании он отвергает политические аргументы типа «Сейчас в государстве для этого нет денег». По его мнению, вопрос о деньгах с точки зрения публичных финансов вообще неуместен. Либо государство располагает (1) навыками, (2) трудовыми ресурсами, (3) сырьем и (4) производственными мощностями для решения социально-экономической проблемы, либо нет. В первом случае найти деньги – не проблема. Самый простой способ – напечатать для финансирования проекта казначейские билеты под гарантии правительства. Во втором случае, когда отсутствует хотя бы один из указанных компонентов, деньги вряд ли помогут. Более того, деньги, скажем иностранные займы, совершенно бесполезны, если для решения поставленной задачи государство не располагает квалифицированным, опытным и добросовестным гуманитарным потенциалом. Такие свойства, в отличие от сырья и оборудования, ни одна нация «за деньги» приобрести не сможет.

Практически во всех своих работах Дуглас продолжает разрабатывать две основные темы. Во-первых, это идея о том, что следует привести в соответствие покупательную силу населения, с одной стороны, и совокупные цены на товары, с другой стороны. При этом под «товарами» Дуглас понимает прежде всего те продукты и изделия, доступность которых является необходимым условием для нормальной жизнедеятельности большинства граждан. Следовательно, покупательная сила населения не может и не должна распространяться на т. н. эксклюзивные товары. Дуглас справедливо полагал, что многие из этих товаров бесполезны для жизни нормальных людей. Во-вторых, Дуглас, несколько модифицируя проект валютной реформы Линкольна (см. ниже), полагал, что правительство должно взять на себя задачу эмиссии т. н. недолговых денег. Речь идет о принципиально невозвратном и безвозмездном средстве обращения. Недолговые деньги – это, по Дугласу, живые деньги, которые должны уравновесить национальный долг, порожденный пороками финансовой системы.

На базе двух этих идей сформулированы и проекты двух важнейших реформ, объединенных Дугласом под именем «Социальный кредит». Речь идет о т. н. Справедливой цене и Национальном дивиденде. Любая из обеих реформ в конечном итоге преследует цель устранить базовый антагонизм между производителями, с одной стороны, и потребителями – с другой. В основе обоих проектов лежит убеждение Дугласа в том, что в современных условиях невозможно установить надежный коэффициент соответствия между личным усилием и материальным вознаграждением. «Практическая сложность оценки соотношения между материальным вознаграждением и индивидуальным усилием становится почти непреодолимой даже в тех случаях, когда предпринимаются честные попытки придти к какому-либо результату»[488]488
  Douglas C. H. Economic Democracy. – P. 76.


[Закрыть]. Данное обстоятельство, в свою очередь, лишает экономической обоснованности т. н. теории вознаграждений и наказаний (см. выше).

Обе базовые концепции Социального кредита восходят к достаточно старой идее, которую в 1865 г. в своем обращении к Сенату США высказал Абрахам Линкольн (незадолго до его загадочного убийства): «Деньги являются креатурой закона, и становление [института] эмиссии денег должно быть утверждено как исключительная монополия [общенационального Правительства. Деньги не имеют иной стоимости для государства, кроме стоимости, возникающей у денег в их обращении. Капитал сохраняет подобающее ему место и вправе рассчитывать на всяческую защиту. <…> Нет у Правительства более настоятельного долга, чем его обязанность перед народом предоставить ему надежную [sound] и единую валюту и регулировать ее обращение так, чтобы защитить труд от порочных денег и способствовать торговле дешевизной и надежностью обмена. <…> Потребность е деньгах все возрастающего количества народа в его стремлении к более высокому уровню жизни может и должна быть обеспечена Правительством. Такая потребность может быть реализована эмиссией национальной валюты и кредита через посредство национальной банковской системы. Обращение этого средства платежа, эмитированного и гарантированного Правительством, можно регулировать надлежащим образом, избегая избыточной эмиссии и изымая из обращения необходимое количество [денег] посредством налогообложения, перевода в депозит и т. п. <…> Правительство не имеет необходимости и не должно заимствовать капитал под проценты как средство финансирования деятельности Правительства или деятельности публичных предприятий (курсив мой. – С. X)»[489]489
  Lincoln A. Senate Document 23. Washington, 1865. – P. 91.


[Закрыть]. Таким образом, Дуглас просто предлагает воскресить идею Линкольна о том, что любое национальное правительство в принципе самостоятельно может финансировать свои задачи, избегая «помощи» со стороны коммерческих банков.

Справедливая цена. Первоначально Дуглас полагал, что решение проблемы достигается посредством безвозмездных и безвозвратных субсидий со стороны государства тем отраслям промышленности, которые производят товары, обычно покупаемые на заработную плату. В результате рост цен на товары первой необходимости будет сдерживаться. Массовый покупатель сможет более свободно приобретать изделия промышленности, а промышленники, не обращаясь за помощью к коммерческим банкам, смогут покрывать издержки производства. Иначе говоря, при помощи безвозмездной государственной субсидии промышленники смогут тут же покрыть свои реальные издержки и одновременно избежать финансовых издержек, обременяющих их будущие доходы. От этой реформы Дуглас никогда не отказывался, но в последующем своем творчестве сосредоточил внимание на другом своем детище – идее универсального первичного дохода, или Национального дивиденда. Впрочем, взгляды Дугласа были системны, поскольку проведение первой реформы не препятствует последующему проведению второй, и наоборот.

Национальный дивиденд. В форме т. н. Национального дивиденда Дуглас предлагал – ни много ни мало – учредить новый социальный институт, а именно универсальный первичный доход (УПД). Интересно, что несмотря на явную нелюбовь Дугласа к юристам и, в частности, назойливое отождествление «финансистов» (в смысле теории Дугласа) и юристов, идея УПД сама просится быть выраженной в законодательном виде. В терминах УПД Дуглас фактически признает основное финансовое право каждого индивида на соучастие в бенефициях технологического прогресса. Заимствуя идею Веблена (см. ниже), Дуглас полагал, что трехфакторная теория ценности – земля, труд, капитал – уже устарела. В росте благосостояния современных западных обществ все возрастающее значение приобретает культурное наследие (cultural heritage), которое выступает четвертым фактором роста национального благосостояния и значение которого, как признает Дуглас, впервые выявил Торстейн Веблен (см. ниже).

Поскольку речь идет об исключительно человеческом факторе, то в нем просто по праву своей принадлежности к человечеству должны участвовать все люди. Первоначально УПД должен был играть более скромную, субсидиарную роль, выступая как гарантированный дополнительный доход. Однако по мере усиления технологического прогресса УПД должен все более и более вытеснять иные источники дохода, освобождая человеку время для интеллектуального и духовного развития. В перспективе Дугласа УПД является противоположностью пособия по безработице, а вовсе не альтернативой ему. Во-первых, УПД никак не зависит от наличия или отсутствия у бенефициара работы на данный момент времени. Во-вторых, и это более важно, УПД позволяет сбалансировать соотношение между механизированным и автоматизированным трудом, с одной стороны, и трудоемкими сферами производства, с другой стороны. По мнению Дугласа, которое трудно опровергнуть, именно трудоемкие отрасли способны обеспечить как высокое качество, так и эстетику конечных изделий. Следовательно, УПД, по его мнению, будет стимулировать качественный труд. Ведь качество и спешка – вещи несовместимые. УПД же позволит заинтересованному в качестве своих изделий производителю «выкупить» дефицит времени, необходимый для достижения высокого качества труда. Дуглас полагает, что при наличии УПД люди охотнее будут делать красивые, долговечные и надежные вещи.