Текст книги "Краткая история экономических учений в фокусе теории права"

Действительно, Сильвио Гезелль воспринимал себя как своеобразный антагонист Маркса, причем с прудонистским акцентом. В своей книге «Эксплуатация: ее причины и борьба с ней» (1932 г.) он открыто идет на фронтальное столкновение с марксистской традицией: «Две теории сегодня ведут спор за признание среди эксплуатируемых [слоев]: (1) теория, согласно которой причину эксплуатации следует искать в самом факте частной собственности на средства производства, и (2) теория, по которой эксплуатация является следствием порочности нашего денежного и земельного права [Geld– und Bodenrechtes]. Первая теория требует… отмены частной собственности… частного хозяйства, личной ответственности. Распределение продуктов осуществляется посредством государства, которое управляет производством. <…> Вторая теория не требует такого вмешательства. Достаточно провести «социализацию» земли и денег. <…> В первом случае мы видим государство, законы, принуждение. Во втором – прямую противоположность: свободу, демонтаж, а не строительство государства»[421]421
  Gesell S. Die Ausbeutung, ihre Ursachen und ihre Bekämpfung. Bern, 1932. – S. 8.


[Закрыть].

Примечательно, что Гезелль стремится опровергнуть Маркса его же собственными формулами: «Учение о свободных деньгах [Freigeldlehre] в своих исследованиях о природе капитала также опирается на марксистскую формулу обмена “деньги – товар – деньги +”. Однако она не предполагает, как это некритично делает Маркс, что деньги являются совершенным эквивалентом товаров. Напротив, она находит в общей форме обмена, зафиксированной Марксом, доказательство того, что денъги+ являются чем-то большим, чем эквивалент [товара].

Марксистская формула “деньги – товар – деньги +” является непосредственным доказательством того, что деньги являются самостоятельным капиталом. Прибавочные деньги [Mehrgeld] являются не продуктом постоянно возобновляемого надувательства [Prellerei], а результатом превосходства обладателя денег над обладателем товара, т. е. результатом [использования] фактора экономической власти»[422]422
  Gesell S. Op. cit. – S. 16.


[Закрыть].

В приведенном отрывке Гезелль фактически стремится домыслить до логического завершения интенции марксовой формулы капиталистического обмена. Но Гезелля легко можно уличить в двух неточностях. Во-первых, Маркс нигде не отрицает того, что деньги могут выполнять функцию капитала[423]423
  Гезелль, по-видимому, согласен с Марксом, что «капитал» – это прежде всего орудие экономического господства, а не просто «совокупность средств производства», способных давать какой-то доход, как думали классики.


[Закрыть]. Более того, третий том «Капитала» Маркса посвящен по преимуществу денежным аспектам капитализма. Во-вторых, Гезелль склоняется к мысли, что деньги не являются товаром и что это якобы должно следовать из формулы Маркса. Эта презумпция, как мы увидим ниже, играет особую роль для всех прудонистских гетеродоксов финансов, в особенности для Гезелля.

Однако для Маркса такая постановка вопроса неприемлема, поскольку согласно его учению (см. выше) при капиталистическом способе производства «товаром» является все, включая даже человеческие способности. И если Маркс – вполне по-гегелевски – мыслит тоталитарно и всегда переводит наблюдаемые им «дуализмы» в диалектическое единство, то для Гезелля очень важно подчеркнуть первичность антагонизма между продавцом и покупателем товара. Именно здесь в сфере обмена, согласно Гезеллю, сосредоточены все пороки капиталистической системы. Марксистам такая постановка вопроса чужда, поскольку теряет всякий смысл указанная выше («товарная») архитектоника марксистской политической экономии, а главное, «зависает» основополагающий постулат исторического материализма, т. е. учение о базисе и надстройке.

Одна из особенностей полемического стиля Гезелля заключаются в том, что он по возможности противопоставляет марксизм социально-экономической доктрине Прудона. При этом Гезелль везде отдает предпочтение прудонизму. Здесь можно выделить два аспекта, в которых Маркс и Прудон расходятся радикальным образом. Первый касается соотношения труда и капитала. Второй связан с теорией прибавочной стоимости, где Прудон делает, быть может, одно из самых гениальных своих открытий (по поводу т. н. отрицательной прибавочной стоимости).

Взаимосвязь между соотношением труда и капитал, с одной стороны и теорией прибавочной стоиомости, с другой, в марксизме обеспечена тем, что изменение органического строения капитала в пользу постоянного капитала и, соответственно, в ущерб переменному капиталу (= живому труду) в тенденции приводит капитализм к саморазрушению. Ведь живой труд, создавая прибавочный продукт, является и единственным источником прибавочной стоимости. В прудонизме взаимосвязь между (1) и (2) достигается тем, что, по убеждению Прудона, именно труд является условием sine qua поп «устранения нетрудового дохода, т. н. прибавочной стоимости, иначе называемой процентом и рентой»[424]424
  Gesell S. Die natürliche Wirtschaftsordnung durch Freiland und Freigeld. – S. 1.


[Закрыть]. Как видим, в рамках холистической перспективы Маркса прибавочная стоимость является лишь «инобытием» прибавочного продукта, поэтому разгадку тайны ее появления следует искать в «базисе», или в рамках фазы расширенного воспроизводства, а не обмена.

Иная перспектива у Прудона: как мы видели, он отождествляет прибавочную стоимость с нетрудовым доходом и, следовательно, отрицает наличие генетической связи между продуктом труда и появлением прибавочной стоимости. Кроме того, по мнению Прудона, прибавочная стоимость есть целиком порождение сферы обмена. Отрицая прибавочную стоимость как «тайну» капиталистического производства, Прудон, тем самым, отрицает и т. н. прибавочный продукт, из которого якобы возникает прибавочная стоимость. Экономическая теория Прудона носит дуалистический характер: он резко противопоставлял друг другу сферу производства и сферу обмена и полагал, что сфера общественного воспроизводства самой своей динамикой в состоянии «удушить» сферу капиталистического обмена, т. е. – по Прудону – сферу узаконенной кражи.

По мнению Прудона, все «трудовые люди», при условии некоторой минимальной кооперации, не только способны выживать посреди капитализма, но и, расширяя кооперацию неустанного труда, могут неуклонно сужать пространство капиталистической эксплуатации. О том, что данное прозрение Прудона не является просто еще одним его парадоксом, свидетельствует такой феномен современного мира, как эксполярная экономика, в рамках которой люди живут и выживают вопреки т. н. законам капиталистического мира (см. выше).

В прудонистской перспективе вообще нет места капиталу (прибыли, ренте или банковскому проценту). Весь экономический кругооборот укладывается для Прудона в троицу базовых понятий. В интерпретации Гезелля, в свою очередь, «мы различаем (1) продукт труда, (2) выручку труда и (3) доход труда»[425]425
  Ibid. – S. 19.


[Закрыть]. В этой триаде продукт труда есть условие, а выручка труда – средство для того, чтобы получить доход труда, т. е. все то, что можно приобрести на заработанную выручку.

Если бы можно было устранить второй элемент (выручку труда), о чем тщетно мечтал Прудон, тогда в мире остались бы только «трудовые люди», т. е. все те, которые поддерживают свою жизнь изготовлением товаров либо предоставлением услуг. Доходные люди, живущие на нетрудовые доходы, появляются – как паразиты – лишь в качестве посредников, «помогающих» производителям товаров и услуг «выручать» свой труд, превращая его в денежную форму. Здесь они дисконтируют продукты труда, и только за счет этого дисконта из стоимости товаров и услуг «доходные люди» и могут существовать.

Прудон верил, что пространство нетрудового дохода можно значительно сузить постоянным увеличением объема и качества предоставляемых товаров и услуг. В результате маржа капиталистической надбавки в цене товара должна сокращаться, как бальзаковская «шагреневая кожа». В итоге прибавочная стоимость превратится в отрицательную величину, а еще уцелевшие «доходные люди» поспешат перейти в класс «трудовых людей», поскольку оставаться лишь посредниками в сфере обмена станет убыточным предприятием. Такой представляется логика прудонизма в изложении Гезелля.

По Гезеллю, не существует т. н. общей теории капитала (в смысле ортодоксальной экономической науки), существует только специальная теория, а именно теория денежного капитала. Капитал как инструмент экономического господства всегда выступает в денежной форме. Однако к этому выводу Гезелль приходит не априорно, а посредством другой – более фундаментальной, на наш взгляд, – теории. Речь идет о том, что можно назвать теорией товарно-денежного трансферта. Интересно, что смысл этой теории удобнее выразить с помощью юридической терминологии. Сам Гезелль, вероятно, не придавал большого значения тому, что его взгляды получают особую четкость, если их выразить юридически. Дело в том, что классическая экономическая наука любой экономический трансферт рассматривает при помощи понятий «спрос» и «предложение». Гезелль же, применяя «бритву Оккама», фактически отказывается от понятия «спрос».

Если перевести все это в юридическую плоскость, то для Гезелля во всяком экономическом трансферте существует только «оферта», или предложение. «Акцепт» не играет для него самостоятельной роли. Соответственно, теорию экономического обмена Гезелля можно назвать теорией экономической оферты. Согласно Гезеллю, на рынке товаров и услуг встречаются не оферент товара и его акцептант (как, вероятно, думали все классики, включая Маркса), а оферент товара, с одной стороны, и оферент денег, с другой. При этом оферент товара, согласно Гезеллю, обычно несет временной риск: ему необходимо быстрее реализовать товар, чтобы минимизировать издержки на его хранение и чтобы получить деньги для других (планируемых им) трансфертов. Напротив, оферент денег, по мнению Гезелля, не столь тороплив; более того, он может применить в отношении оферента товара особый вид экономического шантажа. Другими словами, поскольку оферент денег отказывается выступать в роли «промедлителя» экономических транзакций, то в качестве компенсации за свое воздержание от такой шиканы он требует определенную премию. «Эта компенсация молчаливо переходит в цену»[426]426
  Gesell S. Die Ausbeutung, ihre Ursachen und ihre Bekämpfung. – S. 19.


[Закрыть].

Таким образом, в рыночной цене каждого товара уже заложен т. н. ссудный процент. Иначе говоря, за покупку денег у своего экономического контрагента оферент товара обязан уплатить определенную компенсацию в виде дисконта цены на свой товар. Деньги всегда можно на время изъять из экономического оборота, а (неденежные по форме) товары – нет. В этом, по Гезеллю, вся разгадка как теории капитала, так и теории денежного процента. «Маркс видит в частной собственности силу и господство. Прудон же, напротив, понимает, что это господство имеет свою опору в деньгах и что при измененных обстоятельствах сила собственности (основанная на удержании денег, временном их извлечении из оборота. – С. К.) может превратиться в слабость. <…> Прудон спрашивал: “Почему у нас так мало домов, машин и кораблей?” И давал на это правильный ответ: “Потому что деньги не разрешают строительство!”»[427]427
  Gesell S. Die natürliche Wirtschaftsordnung durch Freiland und Freigeld. – S.5,7.


[Закрыть].

Итак, вся интрига капиталистической эксплуатации, по Гезеллю, заключается в асимметрии экономической власти между товаровладельцем и держателем денег. Можно ли устранить эту асимметрию? В принципе возможно, полагает Гезелль. Но для этого необходимо провести денежную реформу, которая является своеобразной модификацией и одновременно вызовом количественной теории денег и т. н. закону Грешэма. Смысл этого закона, который раньше жившего в XVII в. Грешэма сформулировал французский схоласт XIV в. Николай Орезм, сводится к следующему утверждению: «хорошие» деньги в тенденции вытесняются из обращения «плохими» деньгами. Иначе говоря, неполновесные или фальсифицированные монетным двором деньги постепенно вытесняют из обращения полновесную монету. В терминах доктрины Кейнса (см. ниже) ситуация, которую описывает закон Грешэма, способствует т. н. тезаврированию, т. е. иррациональной тяге людей к образованию сокровищ из полновесных монет.

Смысл предложений Гезелля сводится к тому, чтобы исключить саму возможность хороших денег. Он предлагает низвести деньги до статуса обычного скоропортящегося товара. Мы говорим о «деградации» денег в кавычках потому, что на самом деле такая деградация, по мысли Гезелля, должна привести по крайней мере к трем улучшениям в сфере обращения. Предложенные Гезеллем деньги (см. ниже) должны гарантировать следующее: (1) товарообмен будет осуществляться без перебоев снабжения, кризисов и безработицы; (2) товарообмен будет ускорен; (3) товарообмен будет удешевлен[428]428
  Gesell S. Op. cit. – S.238–239.


[Закрыть].

Для этого следует учредить особый социальный институт, который обеспечивал бы систематическое и неуклонное падение покупательной способности денежных банкнот. Гезелль предлагал обеспечить это при помощи специальных марок, которые держатели денежных купюр могли бы покупать на почте и приклеивать на купюру. Другими словами, каждая купюра стала бы срочным инструментом платежа. При этом фиксировались бы начальная и конечная дата действия купюры в качестве средства платежа (как это предусмотрено, например, для месячных проездных билетов в Московском метрополитене). Технически это можно оформить следующим образом: каждая купюра представляет собой поле, поделенное на сектора. Каждый сектор содержит указание на определенную дату. Владелец купюры не может ее «реализовать», т. е. обменять на другие товары, если он не закрыл сектор действующего периода соответствующей маркой. При этом можно ввести прогрессирующую шкалу платы за удержание купюры. Соответственно, чем дольше владелец держит купюру у себя, тем более дорогие марки он должен покупать для сохранения статуса этой купюры как законного средства платежа.

Ясно, что денежная реформа, предлагаемая Гезеллем, фактически лишает указанные денежные знаки, или «марочные купюры», такой денежной функции, как функция накопления. Джон Мейнард Кейнс, который с большой симпатией относился к предложениям Гезелля, делает по этому поводу следующее замечание: «Но есть много затруднений, которых Гезелль не предвидел. В частности, он не учел того, что не только деньгам присуща премия за ликвидность и что деньги отличаются от других товаров только тем, что премия по ним выше, чем по любым другим товарам. Если бы денежные знаки были лишены их премии за ликвидность введением системы наклейки марок, то их место заняли бы многочисленные суррогаты: кредитные деньги, долговые бессрочные обязательства, иностранная валюта, ювелирные изделия и драгоценные металлы»[429]429
  Кейнс Дж. М. Указ. соч. – С. 413.


[Закрыть].

Как видим, замечание Кейнса фактически восстанавливает «железную» первичность закона Грешэма в вопросе о проведении денежной реформы по Гезеллю. Иначе говоря, если заменить денежные знаки в части их функции накопления богатства, то эта функция от «плохих денег» неизбежно переходит к различным «хорошим» суррогатам. Однако мы полагаем, что такая диверсификация функции накопления, т. е. ее рассредоточение по многим более или менее приемлемым суррогатам, может сыграть свою положительную роль. Если тяга к накопительству и не исчезнет вовсе, то она по крайней мере примет или более рискованный, или более иррациональный характер. Люди менее рискованные, чем биржевые спекулянты, и более рациональные, чем Скупой рыцарь Пушкина, вероятно, перейдут на новую – гезеллевскую – модель экономических трансакций, но только при одном очень важном условии: они должны иметь определенные имущественные гарантии.

Эти гарантии в какой-то степени предусмотрены земельной реформой Гезелля, при разработке которой он фактически заимствует и развивает взгляды Генри Джорджа. Проблема здесь заключается в том, что земельную реформу необходимо проводить одновременно «во всех государствах, которые присоединятся к Лиге мира»[430]430
  Gesell S. Op. cit. – S. 68.


[Закрыть]. При этом полностью упраздняется частная собственность на землю и учреждается всенародная земельная собственность. Далее, в отличие от коммунистического варианта, земельные участки не подлежат «коллективизации», а – по результатам публичных аукционов – передаются в аренду всем желающим, или, как говорит Гезелль, «всем, кто носит человеческий облик»[431]431
  Ibid. – S. 68.


[Закрыть]. Наконец, регулярные арендные платежи за землепользование со стороны частных арендаторов «равномерно и без остатка делятся между всеми женщинами и детьми»[432]432
  Ibid. – S. 68.


[Закрыть].

Как мы видим, пореформенная Лига мира как благостная корпорация добродетельных государств открыта для юридической критики. Прежде всего, население Лиги Мира фактически делится на три части, имеющие различный экономический статус. Во-первых, это все дети и женщины, которые имеют право на (ежемесячную?) ренту, выплачиваемую арендаторами публичных земельных участков. Во-вторых, это сами арендаторы, имеющие право эксплуатации соответствующего участка. В-третьих, это все остальные «носители человеческого облика», не входящие в указанные две категории.

Третья категория будет наименее право– и ресурсообеспеченной, т. е. полностью зависимой от «марочных купюр». Эти люди, вероятно, будут вынуждены стать профессиональными покупателями «всего, сразу и на всю получку». Другими словами, экономические транзакции в пореформенной Лиге мира будут носить асимметричный характер. Ситуация будет напоминать советский рабочий поселок: бурные закупки продовольствия и ширпотреба 5-го числа каждого месяца, менее бурные – 20-го числа, а в остальное время – затишье. Таким образом, мы видим незавершенность проекта Гезелля в том, что он не предусмотрел еще до проведения денежной реформы необходимость предоставить всем людям надежные имущественные гарантии. Более удачно, на наш взгляд, эту проблему решают Рудольф Гольдшайд и Клиффорд X. Дуглас (см. ниже).

Выводы для теории права и правовой политики

Институт «скоропортящихся» денег в конечном итоге направлен на постепенное преобразование общества в систему носителей гиперликвидности. В таком обществе должны стать нормой, обеспечивающей экономическое выживание, по возможности быстрые и(ли) массовые закупки. При таком режиме функционирования экономики значительно ослабляется центральная роль оптового торговца как основного посредника между производителем и потребителем. Следовательно, по мнению Гезелля, выгоды для производителя заключаются в том, что должны уменьшиться непроизводительные расходы, особенно т. н. издержки сбыта. Соответственно, для покупателя уменьшается конечная цена товара.

Идея Гезелля о том, что дети и женщины должны стать бенефициарами публичных финансов, соответствует представлениям о социальном организме сторонников эволюционного подхода (Джон Стюарт Милль, Герберт Спенсер и др.). Максимизация человеческого счастья не может быть непосредственной целью социальной эволюции – в этом согласны большинство эволюционистов. Однако идею Гезелля можно рассматривать как промежуточное решение на пути от «неопределенной однородности» реципиентов финансовой помощи государства (в виде т. н. социально слабых слоев населения) к их все более «определенной разнородности» (Герберт Спенсер).

Как правило, между нынешними реципиентами финансовой помощи отсутствует какая-либо устойчивая социальная связь. Скажем, «обычные инвалиды» выживают, как правило, независимо от «инвалидов-афганцев». Однако предложение Гезелля принципиально интегрировано в социальный контекст. Речь идет том, чтобы (1) обеспечить относительную независимость детского контингента финансовой поддержки государства от женского контингента такой поддержки; (2) закрепить финансовую взаимосвязь этих контингентов, поскольку многие женщины в качестве матерей должны будут выполнять функцию финансовой опеки в отношении своих детей.

На первый взгляд, Рудольф Гольдшайд как ординарный немецкий профессор – фигура куда менее колоритная, чем Сильвио Гезелль. Но с другой стороны, в жизни этого удивительного «ординариуса» имела место настоящая драма. Дело в том, что в начале XX в. Рудольф Гольдшайд придумал ни много ни мало новую науку, которую он назвал социологией финансов (Finanzsoziologie). Однако эта наука не состоялась. Всякая отрасль нового знания нуждается в преемственности, но свою школу Рудольфу Гольдшайду создать так и не удалось. Его прозрения и предупреждения были непонятны современникам и до сих пор во многом звучат гласом вопиющего в пустыне.

В 1926 г. в статье «Сущность и значение социологии финансов» Гольдшайд пишет: «Социология финансов… не только показывает, каковыми являются те или иные общественные отношения, которые определяют общественные потребности и способы их более прямого или более косвенного удовлетворения, но и [показывает], <…> как развиваются взаимоотношения между общественными расходами и общественными доходами. Расходы и доходы определенного сообщества – не те феномены, которые продолжительное время можно рассматривать изолированно друг от друга (курсив мой. – С. X)»[433]433
  Goldscheid R. Wesen und Bedeutung der Finanzwissenschaft // Handbuch der Finanzwissenschaft. Bd. 1. – S. 147.


[Закрыть].

По убеждению Гольдшайда, публичные финансы, прежде всего их структура, могут предоставить богатый материал для социологического исследования (добавим, что также и для политологического и юридического). В перспективе социологии финансов Гольдшайд сформулировал по крайней мере два важных принципа и – одновременно – метода бюджетной политики. Первый принцип гласит: «Скажи мне, как – и за счет кого – ты приобретаешь свои доходы, и я скажу тебе, как должна быть составлена твоя расходная часть»[434]434
  Goldscheid R. Op. cit. – S. 147.


[Закрыть]. Второй принцип является, по сути, изложением первого, но только «от противного». Он гласит: «Скажи мне, для чего ты хочешь сделать расходы, и я скажу тебе, какими средствами, обременением каких слоев населения, при помощи насколько большого и какого сорта бюрократического аппарата ты раздобудешь требуемые для этого доходы»[435]435
  Ibid. – S. 147.


[Закрыть].

Творчество Гольдшайда многогранно. Он обогатил не только социологию, экономику, но и юридическую науку многими важными идеями и новыми подходами. Среди них особое значение для целей нашего исследования имеют (1) переосмысление природы финансовой науки и финансового права; (2) революционный взгляд на соотношение конституционного и финансового права; (3) критика финансовой политики и финансового права с точки зрения социальной антропологии; (4) теория государственного капитализм; (5) идея финансового социализма.