Текст книги "Краткая история экономических учений в фокусе теории права"

Раздел II
Диссиденты и маржиналисты

Глава 1
Диссиденты и завершение классической политической экономии

Жан Шарль Сисмонди (1773–1842 гг.), так же как его соотечественник и старший ровесник Жан Батист Сэй (1767–1832 гг.), начинал научную карьеру в орбите Адама Смита. Вскоре, однако, пути этих двух экономистов разошлись. Весьма трудно, на наш взгляд, понять специфику доктрины Сисмонди без предварительного знакомства с творчеством Сэя. Экономические труды Сисмонди зрелого периода творчества во многом можно рассматривать как развернутый ответ на сжатые постулаты Сэя. Поэтому мы начнем данный параграф с краткого рассмотрения основных положений экономического учения Сэя.

Сэй вошел в историю экономической науки прежде всего как автор нашумевшей тавтологии, более известной, как закон Сэя. Согласно этому закону, «продукты покупают продукты». Эта тавтология привлекала внимание экономистов не только в XIX в. (например, Сисмонди и Прудон), но и в XX в. (например, П. Сраффа). В более наукообразном виде этот закон звучит так: «производство (предложение) будет порождать адекватное потребление (спрос)». Иначе говоря, производство товаров и услуг в условиях смитовского естественного порядка обязательно порождает строго соответствующие доходы, на которые эти товары и услуги свободно приобретаются»[176]176
  Ядгаров Я. С. Указ. соч. – С. 145.


[Закрыть].

Хотя Сэй возводит свое «открытие» к доктрине Смита, первооткрывателями этой тавтологии были французские авторы. При этом речь идет даже не о физиократах, с которыми Сэй ведет запоздалую полемику, а о еще более ранних авторах. В частности, Пьер Буагильбер (см. выше) недвусмысленно заявлял, что «расходы одних людей – это одновременно доходы других»[177]177
  История экономических учений / Под ред. В. Автономова… С. 75.


[Закрыть]. В самом деле, в любом обществе, основанном на разделении труда, расход одного хозяйствующего субъекта в конечном итоге должен конституировать доход другого субъекта.

Можно даже сказать, что расход первого при прочих равных условиях совпадает с доходом второго. При определенном уровне общественного разделения труда любой расход неизбежно осуществляется в пользу другого лица, в идеальном случае в пользу хозяйствующего субъекта. Поскольку Адам Смит посвятил много прекрасных страниц своего трактата разделению труда, мысль о трансфертном, или транзитивном, характере любого экономического акта (= расход одного лица означает доход другого лица) обычно связывают с его именем, но французское первенство в данном случае опровергнуть очень сложно.

Впрочем, было бы несправедливым по отношению к Сэю считать его лишь соавтором указанной тавтологии, кстати, абсолютно верной, если ограничить ее применение условиями бартерной (безденежной) экономики. Жан Батист Сэй при всей его идеологической тенденциозности внес существенный вклад в развитие экономической науки. В частности, он деликатно исправил несуразность смитовской теории производительного и непроизводительного труда, что не смогли сделать – правда, по разным причинам – ни Джон Стюарт Милль, ни Карл Маркс (см. ниже).

По мнению Сэя, врачи, адвокаты, учителя, парикмахеры, извозчики и даже танцовщики заняты производительным трудом, только производят они т. н. нематериальные продукты. Здесь Сэй фактически воспроизводит тезис другого французского автора, а именно аббата Кондильяка (см. выше), о том, что производство вовсе не идентично созданию материальных объектов. «Производить – значит просто создавать полезности, увеличивать способность вещей отвечать нашим потребностям и удовлетворять наши желания»[178]178
  Жид Ш., Рист Ш. Указ. соч. – С. 95.


[Закрыть].

Другим важным вкладом Сэя в развитие экономической науки можно считать его теорию трех факторов производства стоимости и доходов, которую он сам, вероятно, рассматривал как логическое продолжение трудовой теории стоимости Смита. Как мы видели выше, Рикардо сделал иные выводы из трудовой теории «отца-основателя», возведя труд в достоинство единой меры стоимости продукта. При этом Рикардо полностью отбросил ренту как «величину, которой можно пренебречь» при ценообразовании, а прибыль (точнее, процент) «капиталиста» свел к прошлому, или капитализированному, труду. Фактически Риккардо, так же как и Смит, прибыль (в современной терминологии – процент) рассматривал лишь как вычет из заработной платы.

Эта рикардианская логика, как увидим ниже, особенно пришлась по душе Марксу, но против нее резко возражал Сэй. Для него заработная плата, прибыль и рента являются вполне самостоятельными факторами производства. Ни один из этих факторов образования доходов не сводим к другому. Какие-либо антагонизмы между этими факторами Сэй отвергает. Более того, лишь согласное и гармоничное взаимодействие трех классов общества, участвующих в общественном производстве, обеспечивает в конечном итоге поступательное возрастание общественного богатства. Полемизируя с Рикардо, Сэй полагал, что вопрос о пропорциях, в которых распределяется общественный продукт, не имеет самостоятельного значения. Здесь все решается автоматически, или эволюционно, под эгидой пресловутой невидимой руки Адама Смита. Несмотря на некоторую плоскость аргументов Сэя, его теория трех факторов производства впоследствии легла в основу не в пример более изящной теории Леона Вальраса. Речь идет о вальрасовской концепции цены услуг и экономического равновесия.

Но возвращаемся к Сисмонди. Если Сэй посвятил свою жизнь более или менее удачной апологетике основных выводов Адама Смита, то Сисмонди больше всего был озабочен вопросом об эмпирической значимости смитовской доктрины. Опыт развития капитализма, мягко говоря, не подтверждал обоснованность веры Адама Смита в способность капиталистического общества к гармонии и саморегуляции.

Впрочем, критицизм Сисмонди является продуктом определенной творческой эволюции. Впервые Сисмонди заявил о своей приверженности экономическому либерализму и лично Адаму Смиту в опубликованной в 1803 г. работе под названием «La richesse commerciale» («О торговом богатстве»). Тогда Сисмонди было 30 лет, и его выбор в пользу экономического либерализма нельзя считать скороспелым.

Однако Сисмонди, как и многие другие авторы его эпохи, был энциклопедистом. Последующее десятилетие с лишком он посвятил историческим, литературным и политическим сочинениям. Подобную же многосторонность мы будем наблюдать впоследствии у Прудона, а также у основателя марксизма. К экономической проблематике Сисмонди вернулся, вероятно, под воздействием первого кризиса перепроизводства, разразившегося в Англии в 1815 г. «Этот кризис был вызван ошибкой английских фабрикантов, которые, делая ставку на близкое заключение мира, нагромоздили у себя на складах для вывоза запасы товаров, далеко превосходящие потребности континента»[179]179
  Жид Ш., Рист Ш. Указ. соч. – С. 144–145.


[Закрыть].

Первый мировой кризис перепроизводства вызвал массовые увольнения рабочих и сопровождался восстаниями луддитов («погромщиков машин»). За первым кризисом в 1817 г. быстро последовала «новая заминка торговли». Наконец, в 1825 г. разразился еще один кризис, который, по всей вероятности, был вызван чрезмерным кредитованием вновь открываемых рынков в Южной Америке. Кризис 1825 г. в одной только Англии привел «к краху 70 провинциальных банков, повлек за собой многочисленные банкротства и отразился на многих соседних странах»[180]180
  Там же. – С. 145.


[Закрыть].

Сэя как классического представителя «мрачной науки» подобные явления оставили невозмутимым, но этого нельзя сказать о Сисмонди, о чувствительности и филантропии которого ходили легенды. Так, по воспоминаниям Сент-Бева, у Сисмонди был «такой плохой и неумелый слесарь, что все отказывали ему, а он (Сисмонди) держал его до конца, несмотря на весь вред от него, чтобы не лишить его последнего места»[181]181
  Цит по: Жид Ш., Рист Ш. Указ. соч. – С. 160.


[Закрыть]. Массовые бедствия трудового народа посреди изобилия товаров противоречили здравому смыслу, и Сисмонди решил проверить практическую значимость абстрактных постулатов классиков в фундаментальной работе под названием «Новые начала политической экономии, или О богатстве в его отношении к народонаселению» (1819 г.).

Как следует из названия, в этом трактате Сисмонди предпринял попытку ревизии всего и вся, но прежде всего предмета и метода политической экономии. На первый взгляд, в том, что Сисмонди требует ревизии предмета и метода политической экономии, нет ничего нового. В какой-то мере такой пересмотр осуществил уже Давид Рикардо (см. выше). Подлинное новаторство Сисмонди заключается в ином: он восстановил в правах научной задачи целеполагание. Подобно Аристотелю, Сисмонди стал приверженцем телеологического метода, т. е. стал подчеркивать важность общественно значимых целей экономической деятельности.

Правда, и классики говорили о целях – но каких? Дело в том, что классическая политическая экономия признает экономическую значимость только частного интереса. Сисмонди же говорит о том, что частный интерес должен быть таким, чтобы не противоречить публичному интересу. Сисмонди считает, что телеология частных лиц является недостаточной или даже порочной, если интересы индивида никак не учитывают интересы всего общества.

Итак, экономическая наука, по Сисмонди, должна открыто признать свой политический характер. Она не просто должна иметь определенную цель, она должна указывать путь к практическому результату. Короче говоря, Сисмонди требует введения в экономическую науку публично-правовой телеологии. «Вместе с Адамом Смитом мы утверждаем, что труд является единственным источником богатства, а бережливость представляет собой единственную возможность увеличивать богатство. Однако мы добавляем, что единственной целью накопления [общественного] богатства является всеобщее благоденствие. Об увеличении национального богатства можно говорить лишь в том случае, если одновременно возрастает и общественное благосостояние»[182]182
  Sismondi J. С. L. Neue Grundsätze der Politischen Ökonomie. Berlin: Akademie-Verlag, 1971. Bd. 1. – S. 59.


[Закрыть]. Как видим, с современной точки зрения Сисмонди фактически отождествляет экономическую науку и социальную политику. Другими словами, экономическая наука во многом совпадает с теорией управления народным богатством.

В другом месте трактата Сисмонди несколько видоизменяет задачу экономической науки, вероятно, опасаясь, что его первое определение будет истолковано в «технократическом», т. е. абстрагированном от человека духе. Чтобы воспрепятствовать этому, Сисмонди возводит политическую экономию в ранг «моральной науки»[183]183
  Ядгаров Я. С. Указ. соч. – С. 212.


[Закрыть]. Скрыто полемизируя с Рикардо и Сэем, Сисмонди требует от экономиста не исследовать голые цифры, а учитывать эмоции и страсти конкретных людей. Данное обстоятельство позволяет нам сделать вывод о том, что для Сисмонди предмет и метод политической экономии как моральной науки совпадают. Сам он нередко показывает виртуозное владение этим методом.

Например, выступая против абстрактной критики хлебных законов (опять выпад в сторону Рикардо), Сисмонди делает весьма убедительный прогноз последствий полной отмены хлебных законов в Англии. В частности, по мнению Сисмонди, «вопрос не может быть исчерпан несколькими теоретическими аргументами без соображения различных способов эксплуатации почвы в других странах. Ясно, что Англия как страна фермеров может не выдержать конкуренции стран с барщинной обработкой земли. Например… в Польше и России хлеб стоит землевладельцу не больше нескольких сот ударов палкой по спинам крестьян»[184]184
  Цит по: Жид Ш., Рист Ш. Указ. соч. – С. 147.


[Закрыть]. Несмотря на критический акцент, Сисмонди во многом остается приверженцем постулатов классической политической экономии. Как классик Сисмонди разделял многие принципы экономического либерализма. Среди них, по мнению профессора Ядгарова, следует выделить:

• каузальный метод анализа основных сфер экономической деятельности людей;

• классовый метод анализа;

• затратный метод определения стоимости и доходов;

• непризнание самостоятельной роли денег[185]185
  Ядгаров Я. С. Указ. соч. – С. 212–213.


[Закрыть].

Сисмонди – как ни странно, совместно с Сэем, но в ином

ключе – продолжал выступать против наследия физиократизма в экономической науке. Так, он резко возражал против того, чтобы сводить «всю политическую экономию к простому… принципу laissez fair»[186]186
  Сисмонди Ж. Новые начала политической экономии в его отношению к народонаселению. Т. 1. М.: Соцэкгиз, 1937. – С. 133.


[Закрыть]. «Мы видели, – заявляет Сисмонди, – что богачи могут создавать свои богатства либо посредством производства новых товаров, либо посредством присвоения части [общественного] богатства, которая раньше принадлежала беднякам»[187]187
  Sismondi J. С. L. Neue Grundsätze der Politischen Ökonomie. Bd. 1. – S. 60.


[Закрыть]. Отсюда Сисмонди делает вывод о необходимости активной роли государства, которое он рассматривает «как защитника слабых против сильных»[188]188
  Ibid. – S. 60.


[Закрыть].

Несмотря на то что политическая экономия, по его мнению, представляет собой науку управления общественным богатством, Сисмонди обычно воздерживается от конкретных предложений по вопросам управления национальным богатством. Большинство его предложений касаются, скорее, вопросов социальной политики (например, обязать нанимателей содержать рабочих на период их болезни, безработицы и старости). Некоторые доводы Сисмонди недостаточно прозрачны. Так, он заявляет: «Вне всякого сомнения, 20 млн людей с доходом в 600 млн менее богаты, чем 10 млн с доходом в 400 млн»[189]189
  Sismondi J. C. L. Op. cit. – S. 60.


[Закрыть]. Но этот вывод отнюдь не бесспорен.

Предположим, что в первом случае 100 млн франков приходится на «верхние десять тысяч», а остальные 500 млн более или менее равномерно распределяются между оставшимися гражданами. Напротив, во втором случае 300 млн франков приходятся на «верхние десять тысяч», а оставшиеся 100 млн рассредоточены между 9 990 000 граждан. Здесь сам собой напрашивается вопрос о возможных мерах государства, направленных на недопущение подобных диспропорций в распределении общественного богатства. Однако Сисмонди воздерживается от каких либо практических рекомендаций.

Для доктрины Сисмонди примечательно то, что он – вопреки Кондильяку (см. выше) – как бы извлекает понятие «богатство» из перспективы обмена, сохраняя при этом перспективу трудовой теории. Другими словами, богатство вовсе не обязательно одновременно является меновой стоимостью: «богатство может существовать не только без (наличия) объекта обмена и денег, но также без какой-либо возможности обмена или торговли; с другой стороны, богатство не может существовать без труда, а также без желаний и потребностей, призванных удовлетворять этот труд»[190]190
  Ibid. – S. 64.


[Закрыть]. Все это звучит не совсем ясно. Возникает лишь ощущение того, что доктрина Сисмонди порой приобретает мифологический формат и в этой мифологии существует имманентная связь между «богатством» и «трудом», «обмен» же находится где-то на задворках этого мифологического мира.

Сисмонди – противник растущей социальной поляризации. Он, вероятно, первым обратил внимание на то, что ядром поляризации общества является сфера потребления. Классическая политическая экономия учит, что для экономической жизни имеет значение не абсолютный, а только т. н. действительный спрос. Вместе с тем действительный, или эффективный, спрос очень неравномерно распределен между социальными классами. Ввиду действия «железного закона» заработной платы наемные работники не в состоянии выкупить весь объем т. н. товаров первой необходимости, хотя абсолютный спрос на эти товары весьма велик.

В этих условиях капиталистическое хозяйство начинает все более и более ориентироваться на высшие социальные слои. Все больше работников самой логикой рынка отвлекаются от производства товаров первой необходимости и привлекаются к производству товаров роскоши. Возникает парадокс: «потребление абсолютно необходимых товаров ограничено, а производство товаров роскоши беспредельно»[191]191
  Sismondi J. C. L. Op. cit. – S. 79.


[Закрыть]. Однако опять-таки Сисмонди ничего не говорит нам о том, как следует бороться с этой нелепицей.

Большой заслугой Сисмонди является то, что он первым поставил задачу четкого разграничения дохода и капитала. Роза Люксембург пишет по этому поводу следующее: «Главный источник зла Сисмонди видит в диспропорции между капиталистической системой производства и обусловленным ею распределением дохода. <…> Производство при капитализме поощряется к безграничному расширению без всякой оглядки на (емкость) потребления, а потребление всегда измеряется доходом. <…> Всем политэкономам было хорошо известно, что во всяком частном имуществе особое значение имеет та часть, которая представляет собой доход, что доходам следует подчинять потребление или расходы, если есть желание сохранить капитал. Однако в публичном имуществе (т. е. в макроэкономической перспективе. – С. К.) из капитала одного субъекта возникает доход другого субъекта. В результате политэкономы были в большом затруднении решить вопрос о том, что относится к доходу, а что к капиталу. [Сисмонди] называет его самым абстрактным и наиболее трудным вопросом народного хозяйства»[192]192
  Luxemburg R. Die Akkumulation des Kapitals. Berlin: Paul Singer, 1913. —


[Закрыть].

Как и Сисмонди, Люксембург видит ошибку Рикардо и Сэя в том, что они, не умея разграничить доход и капитал, пришли к идее безграничного развития капиталистического производства. Однако всякое производство при капитализме ограничено областью совокупного дохода нации, который в значительной части, как мы видели, имеет автоматическую тенденцию «выдавливаться» в распоряжение «верхних десяти тысяч». Если государство в соответствии с экономическим либерализмом отказывается противодействовать этой «автоматике», то диспропорции в совокупном доходе нации приобретают недопустимые формы. Перекосы в распределении вызывают соответствующие диспропорции производства. В результате объективно сдерживается спрос на товары первой необходимости и гипертрофируется спрос на предметы роскоши.

Сисмонди, по справедливому замечанию Розы Люксембург, также не удалось найти четкий критерий для разграничения дохода и капитала. На наш взгляд, очень близко к этой разгадке подошел английский социалист-рикардианец, британский морской офицер в отставке Томас Ходжскин, (Годскин) (1787–1869 гг.). В своей книге «Защита труда против притязаний капитала» (1825 г.) Ходжскин фактически разграничивает, с одной стороны, экономическое, а с другой – политико-юридическое содержание понятия «капитал». В экономическом смысле капитал – это просто совокупность материальных условий производства. Эти условия совпадают с понятием «труд». При этом «накопленный труд» экономисты называют основным капиталом, а т. н. сосуществующий труд обычно отождествляют с оборотным капиталом. Капитал в экономическом смысле нейтрален и существовал при всяком уровне общественного разделения труда. Зато капитал в политико-юридическом смысле символизирует определенную форму собственности, которая превращает материальные условия производства в инструмент эксплуатации человека человеком[193]193
  История экономических учений / Под ред. В. Автономова… – С. 107.


[Закрыть]. В этом контексте доходом можно считать такую часть капитала в экономическом смысле, которая ни при каких обстоятельствах не используется в качестве капитала в политико-юридическом смысле.

Сисмонди – предвосхищая Прудона – является последовательным защитником т. н. промежуточных социальных страт, которые, строго говоря, не могут рассматриваться ни как «чистые капиталисты», ни как «чистые пролетарии». Именно этим слоям общества бурное развитие капитализма не сулит ничего утешительного. Растущая конкуренция и падение издержек на единицу товара при увеличении объемов производства ведут к тому, что крупные «капиталисты» повсеместно вытесняют мелких и средних предпринимателей и ремесленников.

На первый взгляд, любая конкуренция выгодна потребителю, так как она снижает цены на товары. Однако, как полагает Сисмонди, конкуренция между крупным промышленником и мелким предпринимателем в конечном итоге сокращает валовой доход нации. По мнению Сисмонди, «национальный доход возникает из двух источников: во-первых, из ежегодной продукции, которая представляет собой возникающую из богатства прибыль, и, во-вторых, из силы, достаточной чтобы трудиться, которая имеет своим источником жизнь»[194]194
  Sismondi J. C. L. Op. cit. – S. 98.


[Закрыть]. Другими словами, национальный доход – это не только произведенные материальные вещи, это также и производящие их люди. В погоне за дешевизной, вызванной конкуренцией, изнашивается важнейшая часть национального достояния, или – в современной терминологии – гуманитарный капитал. «Конкуренция подтачивает здесь самый драгоценный из капиталов – силу расы. Сисмонди указывает… на детей 6–8 лет, работающих в прядильнях 12–14 часов в атмосфере, пропитанной пылью и пухом, где они гибнут от чахотки, не достигши 20 лет»[195]195
  Жид Ш., Рист Ш.Указ. соч. – С. 153.


[Закрыть].

Будучи защитником экономической свободы и института частной собственности (при условии его совместимости со здравым смыслом), Сисмонди не без удивления для самого себя приходит к парадоксальным выводам. Оказывается, экономика свободного рынка и предпринимательства, основанная на трудовой теории стоимости, на практике приводит к постоянному разорению трудового потенциала общества, или – в современной терминологии – к уничтожению гуманитарного капитала нации. В самом деле, ни один классический закон политической экономии, по мнению Сисмонди, не действует безусловно.

Возьмем тенденцию нормы прибыли к понижению, установленную в общих чертах еще Давидом Юмом, но окончательно сформулированную Давидом Рикардо. Если для крупных капиталистов (вроде того же Риккардо) этот закон непреложен, то иначе обстоит дело со средними и мелкими предпринимателями. Они – в отличие от крупного финансово-промышленного магната – не могут в одночасье «свернуть» свое кровное дело, часто освященное семейной традицией. Они не могут «взять и перевести» капитал в ту отрасль, которая обещает прибыль, скажем, на 5 % выше средней по стране, а еще лучше за рубеж, где норма прибыли держится на 10 % выше средней нормы прибыли в отечестве. Часто они будут терпеть до конца, т. е. до полного разорения.

В аналогичной перспективе Сисмонди подвергает ревизии и пресловутый «железный закон» заработной платы. Относительно квалифицированный рабочий, потративший много времени и сил на приобретение знания, опыта, определенного социального престижа и самоуважения, постарается переждать тяжелые времена в надежде на лучшее. Он согласится работать даже ниже прожиточного уровня до тех пор, пока у него хватит сил или пока он не смирится с необходимостью снижения своего социального статуса при переходе к другому роду занятий.

Сисмонди резко возражал и против «закона Сэя», или закона рынков сбыта. Согласно этому закону, всякий доставленный на рынок товар неизбежно находит себе сбыт. Вместе с Мальтусом Сисмонди отстаивал тезис о том, что валовый общественный продукт возрастает быстрее национального дохода или что – в терминах Смита – совокупная стоимость «располагаемого труда» (перспектива «капиталиста») превышает совокупную стоимость непосредственно затраченного труда (перспектива наемного работника с учетом действия т. н. железного закона заработной платы). Другими словами, «капиталист» часто может, но не хочет расширять свои потребительские запросы. Напротив, наемный рабочий часто хочет, но не может стать более масштабным и притязательным потребителем.

Как видим, отстаивая перспективу наемного рабочего, Сисмонди – по аналогии с Мальтусом, но на других основаниях – пришел к теории третьих лиц. «Капиталисты» не хотят выкупить всю стоимость произведенного ежегодного продукта нации. Однако «третьи лица», не участвующие в т. н. производительном труде, вполне могли бы помочь «растоварить» рынки при разумной социальной политике государства.

Если Мальтуса доктрина третьих лиц интересовала прежде всего как средство восстановления естественного равновесия между производством и потреблением, то Сисмонди привлекала по преимуществу социальная сторона этой доктрины. Как видим, Сисмонди явился одним из первых теоретиков недопотребления.

Естественным выходом в условиях «естественной саморегуляции» хозяйства является лишь выход на внешние рынки, которые тем больше прельщают капиталистов, что обещают возможность неэквивалентного обмена ввиду различной нормы производительности труда в различных странах. Однако внешние рынки способны играть роль клапана только для «капиталистов» тех стран, которые обладают компаративными преимуществами (comparative advantage) в международном разделении труда. Другими словами, капиталисты отсталых стран могут с некоторым успехом участвовать во внешней торговле лишь при условии, что в мире существуют еще более отсталые страны и / или же данные «капиталисты» обладают естественной монополией производства того или иного товара.

Поистине жемчужину в доктрине Сисмонди представляет концепция чистого и валового продукта. Ядро этой концепции составляет мысль о том, что непосредственные производители общественных благ в первую очередь мыслят категориями валового, а не чистого продукта. Другими словами, в отличие от предпринимателей трудовые слои населения не уделяют чрезмерного внимания т. н. чистому продукту. Иначе говоря, вопросы прибыли, барыша, «чистогана» не играют для них главенствующей роли. Данная концепция помимо всего прочего дает Сисмонди дополнительные аргументы против частной собственности на землю. Более того, она в конечном итоге делает Сисмонди одним из предшественников т. н. теории эксполярной экономики (см. ниже).

«Если бы все крестьяне были собственниками земли, у них была бы уверенность найти на своем поле, по крайней мере, средства для поддержания своего существования. Они никогда не довели бы до того, чтобы валовый продукт пал ниже уровня достаточных для их поддержания средств существования. Но положение дел меняется с возникновением крупной земельной собственности, с превращением крестьянина в сельскохозяйственного рабочего. Крупный землевладелец стремится лишь добыть чистый продукт, разницу между стоимостью производства и продажной ценой. Какое ему дело, что он жертвует валовым продуктом, – лишь бы возрастал чистый продукт (курсив везде мой. – С. К.).

Возьмем, например, хорошо обработанный участок, который приносит 1000 экю валового продукта фермеру и 100 экю ренты землевладельцу. Собственник решает, что приобретет 110 экю, если превратит участок в пустошь и сдаст его под пастбище. Он прогонит своего садовника или своего виноградаря и приобретет 110 экю, а нация потеряет 890 экю, она оставит без употребления и, следовательно, без прибыли все капиталы, которые были вложены в столь выгодное производство; она оставит без труда и, следовательно, без дохода всех поденщиков, труд которых представлял этот продукт»[196]196
  Жид Ш., Рист Ш. Указ. соч. – С. 157.


[Закрыть].

Возьмем, наконец, «закон Сэя», т. е. закон рынков сбыта (см. выше) Сисмонди приводит немало фактов, которым он не всегда дает правильное теоретическое объяснение, но которые свидетельствуют о том, что «при интенсивном накоплении капитала объем производства растет быстрее суммы доходов»[197]197
  История экономических учений / Под ред. В. Автономова… – С. 84.


[Закрыть].

Раньше Маркса Сисмонди пришел к открытию одного из базовых противоречий экономической доктрины Адама Смита, который часто говорит о возрастании общественного богатства в терминах простого воспроизводства. Впрочем, Маркс, как мы увидим ниже, в этой части остался «смитианцем», так как лишь наметил анализ расширенного товарного производства при капитализме.

Как бы то ни было, Сисмонди вместе с Мальтусом наметил тему т. н. общего кризиса перепроизводства, т. е. – что то же – стал одним из первых теоретиков недопотребления. В терминах закона Сэя, приложимого к бартерной экономике, такой кризис невозможен. Кризисы могут носить лишь структурный характер. Другими словами, они могут возникать лишь в отдельных секторах экономики и относительно легко корректируются «невидимой рукой» рынка. Хотя теоретически доводы Сисмонди и Мальтуса о возможности общего кризиса перепроизводства признаются неправильными, их аргументация наталкивает нас на интересный вопрос частного характера.

Каковы экономические последствия массовой иммобилизации доходов, т. е. какую проблему создают «деньги в кубышке», если традиция изъятия какой-то части совокупного дохода нации из обращения носит массовый и относительно продолжительный характер? Классики этой темой не интересовались, поскольку исходили из фикции «экономического субъекта», который не может действовать нерационально. «Экономический субъект» предпочтет положить «лишние деньги» в коммерческий банк, а не в «кубышку», где они не будут давать никакого роста. Но Сисмонди интересовался реальными людьми, а не «экономическими человеками», поэтому данный вопрос является для него не менее важным, чем основные темы классической политической экономии.

Здесь мы сталкиваемся с очень важной и комплексной проблемой финансовой системы и финансово-правовой политики. В самом деле, с одной стороны временное изъятие (бумажных) денег из обращения оказывает антиинфляционный эффект на макроэкономическую деятельность, что, в частности, сдерживает рост цен на какие-то группы товаров. С другой стороны, происходит частичное затоваривание рынка: определенная часть товаров остается нераскупленной, так как деньги, которые могли быть потрачены на покупку этих товаров, были «обездвижены в кубышке» на неопределенное время.

Вместе с тем какая-то часть личных сбережений прошлых лет возвращается в оборот в текущем финансовом году либо в форме относительно дорогостоящих покупок (автомобили, недвижимость), либо в форме инвестиций, в том числе и в режиме самопомощи (открытие малого бизнеса или присоединение к уже действующему бизнесу). Проблема для финансово-правовой политики заключается в том, что предсказать динамику ухода из оборота и возвращения в оборот части денежной массы практически невозможно.

Выводы для теории права и правовой политики

В ситуации иммобилизации денежных средств в рамках финансово-правовой политики есть по крайней мере два инструмента противодействия. Во-первых, посредством адресной дотации определенных контингентов потребителей, у которых, предположительно, нет никакой возможности делать сбережения, можно снизить опасность затоваривания рынка продукцией массового спроса. Во-вторых, посредством адресной дотации тех национальных производителей, часть продукции которых в прошлом году осталась нераспроданной, можно увеличить конкурентоспособность этой продукции и, быть может, побудить часть потребителей, не откладывая денег «в долгий ящик», сделать определенные покупки уже в текущем году. При этом, разумеется, возникает вопрос о целесообразности бюджетного дотирования тех национальных производителей, которые совместно с коммерческими компаниями применяют собственные механизмы стимуляции продаж (например, посредством, льготных средне– и долгосрочных потребительских кредитов).

Проблема иммобилизации части денежной массы в виде «денег в кубышке» тесно связана с тезисом Сисмонди о том, что внутренний валовый продукт возрастает быстрее национального продукта. Однако еще более этот тезис связан с т. н. железным законом заработной платы. Мы уже знаем, что в этом тезисе речь идет лишь о тенденции, т. е. о ситуации, спонтанно возникающей при прочих равных условиях. Как бы то ни было, если основная трудящаяся масса населения не в состоянии выкупать все возрастающую массу продуктов, то значительная часть этих продуктов вообще не приобретает товарной формы. Они не имеют меновой стоимости и поэтому не могут быть выражены в терминах национального, или чистого, дохода.