Текст книги "Краткая история экономических учений в фокусе теории права"

Но аргументы Энгельса неубедительны, поскольку он подменяет понятия. Так, он пишет, что еще у Томпсона впервые встречается термин «прибавочная стоимость»[286]286
  История экономических учений / Под ред. В. Автономова… – С. 107.


[Закрыть]. Впоследствии этот термин стал яблоком раздора между Родбертусом, претендующим на первенство в части создания теории прибавочной стоимости, и не замечающим эти претензии Марксом. В одном из своих писем Родбертус фактически обвиняет Маркса в плагиате: «Откуда возникает прибавочная стоимость капиталиста, я в основном, так же как и Маркс, показал в своем третьем социальном письме, только сделал это короче и яснее»[287]287
  Briefe und socialpolitische Aufsätze von Dr. Rodbertus-Jagetzow / Hrsg, von R. Meyer. Berlin, 1880. – S. 111.


[Закрыть].

Согласно Прудону и Родбертусу, стоимость (ручного) труда при капитализме никто знать не может. Она не поддается чисто экономическим расчетам, так как не является строго экономическим параметром, подвластным неумолимому действию экономических законов. Действительную стоимость труда, т. е. такую его стоимость, которая одновременно обеспечила бы рабочему достойное существование и в то же время была справедливой по отношению к т. н. непроизводительным работникам, необходимо рассматривать как предмет своеобразного общественного договора между всеми слоями общества.

Родбертус часто критикует Маркса за то, что «он воспринимает как аномалию социальный факт, согласно которому рабочий не получает весь продукт своего труда, в то время как этот факт является нормальным состоянием любого общества»[288]288
  Rodbertus-Jagetzow С. Das Kapital. Berlin: Puttkammer & Mühlbrecht, 1913. —S.44.


[Закрыть]. Заметим a propos, что в данном пункте Родбертус расходится не только с Марксом, но и с Прудоном. Хотя Родбертус так и не смог отказаться от смитовского разделения труда на производительный и непроизводительный, он не мог допустить мысль о том, что рабочие при социализме должны иметь право на весь продукт.

На наш взгляд, оригинальность Родбертуса заключается в том, что ему в отличие от Маркса удалось создать социалистическую концепцию капитала, не прибегая к понятию «экспроприация». Это обстоятельство весьма раздражало боссов немецкой социал-демократии, которые всячески стремились принизить значение концепции Родбертуса об истинном капитале. Так, в письме Карлу Каутскому 20 сентября 1880 г. Фридрих Энгельс пишет: «Родбертус ищет подлинное, вечное содержание вещей. <…> Итак, истинный капитал. Таковым не может быть современный капитал, который является лишь несовершенной реализацией понятия.

Вместо того чтобы вывести понятие капитала из современного, единственно реально существующего капитала, чтобы от сегодняшнего капитала придти к истинному капиталу, [Родбертус] обращается к изолированному человеку и спрашивает, что могло бы в его производственной деятельности выступать в качестве капитала. Разумеется, лишь средства производства. Тем самым, истинный капитал без проволочек смешивается со средствами производства, которые, смотря по обстоятельствам, либо являются капиталом, либо нет»[289]289
  Marx K., Engels F. Ausgewählte Werke. Bd. 6. – S. 507–508.


[Закрыть].

На наш взгляд, Энгельс дает весьма упрощенную характеристику взглядам Родбертуса о природе и назначении капитала. Энгельс, похоже, не замечает, что, критикуя Родбертуса, он «бросает камень» и в Томаса Годскина, который в своей книге «Защита труда против притязаний капитала» (1825 г.) впервые разграничил материальные и формальные аспекты капитала. Согласно Годскину, необходимо строго ограничить объем понятия «капитал», которое обозначает определенную форму собственности на средства производства. Именно форма собственности сама по себе дает собственнику возможность эксплуатировать чужой труд.

Однако экономисты, – продолжает Годскин, – нередко называют «капиталом» всю совокупность материальных условий производства. Они не являются капиталом, а представляют собой труд, «либо накопленный (в части, которую принято называть “основным капиталом”), либо сосуществующий (в части “оборотного капитала”)»[290]290
  История экономических учений / Под ред. В. Автономова… – С. 107.


[Закрыть]. Подход Годскина впоследствии будет активно эксплуатировать и Карл Маркс.

Однако в отличие от Родбертуса Карл Маркс вовсе не стремился выйти за рамки анализа исторически определенной, а именно капиталистической формы собственности. Другими словами, в рамках марксистской концепции «капитал» является как бы изобретением капиталистической формации. Напротив, Родбертус вслед за Сен-Симоном полагает, что капитал является социальной институцией и имеет место в той или иной форме при любой общественно-экономической формации.

По Родбертусу, система капиталистического обмена представляет собой систему «социально терпимого обмана». Иначе говоря, в тот момент, когда продукт труда переходит со стадии производства на стадию распределения, он становится «стоимостью», и в этот же момент «конституируются» два добавочных фактора производства (и доходов): капитал (прибыль) и земля (рента). Если ликвидировать систему капиталистического обмена и заменить ее системой социалистического распределения, то останется только один истинный фактор производства, а именно труд, непосредственно затрачиваемый на производство продукции.

По Родбертусу, стадия капиталистического обмена представляет собой лишь частный случай более широкой категории «распределение». Во всех докапиталистических формациях стадия производства непосредственно обслуживала стадию распределения, которое, в свою очередь, было многофункциональным. Так, распределение продуктов могло подчиняться принципу сбалансированной взаимности, например когда производители недорого продают т. н. избыточный продукт.

Между друзьями и родственниками механизм распределения может подчиняться принципу абстрактной взаимности. Так, приглашая в гости друзей, в будущем можно рассчитывать на ответное приглашение с их стороны. Лишь среди незнакомцев распределение может подчиняться принципу негативной взаимности. Например, продавая хот-дог в единственном привокзальном кафе по явно завышенной цене, собственник кафе исходит из того, что голод – не тетка и что данный пассажир, быть может, уже никогда сюда не вернется.

Вместе с английскими социалистами Родбертус исходит из того, что стадия капиталистического обмена всегда тяготеет к механизму негативной взаимности и, более того, маргинализует, т. е. выдавливает из сферы социального взаимодействия иные формы распределения, основанные на принципах сбалансированной или абстрактной взаимности.

Спору нет, многое в концепции Родбертуса является продолжением традиций рикардианского социализма и сенсимонизма. Родбертус никогда не скрывал этого. Маркс, как мы знаем, безжалостно отбрасывал из т. н. трех основных источников марксизма (немецкая классическая философия, английская политическая экономия и французский утопический социализм) все то, что не втискивалось в прокрустово ложе экономического детерминизма и т. н. исторического материализма.

Напротив, Родбертус сохранил в своей теории все наиболее ценные приобретения своих идейных предшественников. Так, продолжая линию Сен-Симона, Родбертус при анализе института собственности вообще и капитала в частности использует эволюционистский подход, или – точнее – позитивный исторический метод. «Нельзя точно установить понятие капитала прежде, чем мы проверим его реальное содержание в трех различных состояниях ценности [Wertzuständen] – общественных формациях, как их хорошо называет Маркс»[291]291
  Rodbertus-Jagetzow С. Op. cit. – S. XII.


[Закрыть].

Далее, продолжая мысль Сен-Симона, Родбертус убедительно доказывает, что содержание собственности не является тождественным для всех формаций. Так, ее содержание будет иным «при античном состоянии, когда еще действует собственность на людей [Menscheneigentum], при современном состоянии, когда действует собственность на землю и на капитал [Grund– und Kapitaleigentum], и при идеальном состоянии, в котором будет действовать только собственность на доходы [Einkommenseigentum]»[292]292
  Ibid. – S. XII.


[Закрыть]. В отличие от марксистской коллективной собственности, которая в условиях бюрократического социализма приобретает характеристики государственного капитализма и в конечном итоге обеспечивает «буржуазное перерождение реального социализма», собственность на доходы, предлагаемая Родбертусом, представляет собой принципиально неотчуждаемую от индивида личную собственность.

Один из главных пороков марксизма Родбертус видит в том, что Маркс не понимает необходимость строгого разграничения «механизма разделения труда и организма собственности»[293]293
  Rodbertus-Jagetzow C. Op. cit. – S. XII.


[Закрыть]. По мнению Родбертуса, они никогда не могут «совпадать в одних и тех же субъектах»[294]294
  Ibid. —S. XII.


[Закрыть]. Другими словами, рабочий не может стать собственником средств производства – т. е. собственником в капиталистическом смысле – и одновременно оставаться рабочим. Задача будущей цивилизации, а также ее главное отличие от нынешнего капиталистического строя, по мнению Родбертуса, в том и состоит, что собственников в экономическом смысле этого слова уже не будет: останутся только работники.

Здесь Родбертус стоит на позициях сен-симонизма, т. е. защищает эволюционный путь перехода от капитализма к социализму. Революция не может выполнять функцию созидания. Экспроприация и последующее перераспределение собственности, по мнению Родбертуса, приведут к страшным социально-экономическим последствиям. Альтернатива этому одна: «общественная собственность на землю и капитал при [сохранении за каждым права] на часть стоимости общественного продукта»[295]295
  Ibid. – S. 81.


[Закрыть].

Главные недостатки учения Родбертуса заключаются в том, что для него социализм возможен только в (1) национальной и (2) централизованной форме. Однако национальный социализм легко может принять форму социализма государственной нации. При этом судьбы «прочих наций и народностей» в рамках этого государства становятся величинами второго порядка. С другой стороны, Родбертус не допускает мысли о том, что между индивидом и государством может располагаться бесчисленное множество свободных экономических ассоциаций[296]296
  Жид Ш., Рист Ш. Указ. соч. – С. 339.


[Закрыть]. Однако наличие таких промежуточных юридических лиц есть мощный заслон на пути тоталитаризма и антидемократических тенденций.

Выводы для теории права и правовой политики

Для теории налогового и социального права особое значение имеет критика Родбертусом стадии капиталистического обмена как ложного синонима («нейтральной») стадии распределения товаров «при капитализме». Механизм капиталистического обмена как «модель терпимого обмана» всегда основан на принципе негативной взаимности (см. выше), который, мягко говоря, не способен стимулировать устойчивость социальных связей между продавцом и покупателем. Соответственно, современное социальное государство нуждается в эффективном механизме распределения продуктов первой необходимости. В противовес механизму капиталистического обмена указанный механизм распределения должен восстанавливать и поддерживать социальные связи между производителями и потребителями.

Из теории Родбертуса следует, что по крайней мере стоимость т. н. социального пакета следует корректировать в рамках специальных тарифных соглашений между производителями товаров, входящих в социальный пакет, и контингентами бенефициаров. Такие тарифные соглашения, с одной стороны, должны стимулировать производителей на снижение издержек производства (например, за счет ликвидации избыточных посреднических звеньев). С другой стороны, за счет снижения цен на социально базисные товары (молоко, масло, колбаса) указанные тарифные соглашения должны способствовать расширению емкости потребительского рынка.

Нет принципиальных препятствий для того, чтобы даже в условиях империализма единственной сверхдержавы обычные государства конституировали особый институт собственности, который Родбертус называет «собственностью на доходы» (Einkommenseingentum). Речь идет о праве каждого человека на доход, аккумулированный собственным многолетним трудом. Такая собственность могла бы существовать в электронном формате и выполнять прежде всего стимулирующую и охранительную функции (например, для малого бизнеса) и социальную функцию для малоимущих и престарелых граждан.

Мировоззрение любого мыслителя обычно составляет наименее оригинальную часть его творчества, особенно если речь идет о построителях систем, вроде Гегеля или Маркса. Среди заимствованных «кирпичиков» марксистской системы многие легко идентифицировать (например, гегелевские темы исторической эволюции, отчуждения, манифестации истины и т. п.). Другие заимствования носят закамуфлированный характер и появились в системе, скорее, контрабандным способом (например, тезис английских социалистов-рикардианцев Томпсона и Годскина об исключительно трудовом происхождении стоимости). Наконец, некоторые заимствования Маркса носят характер экспроприации идейного наследия поверженных оппонентов (например, заимствования из прудонизма).

Несмотря на указанную разнородность системы Маркса, в ней – после известной работы Ленина – принято различать лишь три источника: английскую политическую экономию, немецкую классическую философию и французский утопический социализм. Как и всякая триада, ленинская догма об истоках учения Маркса хотя и легко укладывается в голове, но страдает некоторой упрощенностью. Легко доказать, что каждый из указанных источников не так тотален и монолитен, как представляется на первый взгляд, и что были и другие источники, например Ветхий Завет.

Начнем с английской политической экономии. Признавая, по понятным причинам, приоритет Адама Смита в истории экономических учений, Маркс берет за основу своих изысканий доктрину Давида Рикардо. У обоих классиков Маркс заимствует лишь то, что укладывается в рамки его собственной идеологии, т. е. коммунистической эсхатологии, или веры в окончательное освобождение человечества от известного библейского проклятия («В поте лица своего» и т. д.). Будучи системопостроителем, Маркс в известной степени интегрировал в свою собственную экономическую доктрину ортодоксальное (Смит, Рикардо, Мальтус) и гетеродоксальное (Томпсон и Годскин) направления английской политической экономии. При этом Маркс предпочитает умалчивать о существенном влиянии, которое он испытал от английских гетеродоксов, а также от английских же меркантилистов и французских физиократов.

Тезис о немецкой классической философии как источнике марксизма нуждается в еще более детальном уточнении. Верно, что немецкое влияние преобладает не только в философской, но также в экономической и социологической части марксизма. Речь идет в первую очередь о доктрине Гегеля, которая является «снятием» всех предыдущих этапов немецкой философии, и, в меньшей степени, об учении Людвига Фейербаха. С некоторой условностью можно даже утверждать, что марксизм во многом представляет собой попытку перевести философию Гегеля на особый социологический язык, используя при этом перспективу и инструментарий материализма Фейербаха. Однако значительное влияние на марксизм оказали также французские материалисты XVIII в., а через них и английская философия, например сенсуализм Локка («Нет ничего в познании, что прежде уже не находилось бы в ощущениях»). Нельзя забывать и о влиянии на Маркса общественно-политических взглядов «швейцарского француза» Руссо.

Наконец, надо признать, что единая сенсуалистская основа объединяет марксистское учение со всеми видами т. н. идеалистического позитивизма — от Дж. Беркли до Э. Маха. В этой перспективе одинаково легко понять как стремление «ревизиониста» А. А. Богданова (Малиновского) синтезировать материалистическую и идеалистическую версии позитивизма в т. н. эмпириомонизме, так и стремление В. И. Ленина отстоять материалистический позитивизм как «единственно правильное учение». В некотором смысле Ленин имел для этого основания, ведь марксистский материализм и в самом деле обладает элементами несводимой оригинальности.

Как отмечает Рассел, «этот материализм существенно отличается от традиционного и гораздо ближе тому, что сейчас называют инструментализмом»[297]297
  Рассел Б. История западной философии. Новосибирск.: Изд. Новосибирского университета, 1997. – С. 718.


[Закрыть]. Учение Маркса прежде всего противопоставляет себя французскому материализму XVIII в., который, как уже отмечалось, генетически связан с сенсуализмом. По мнению сенсуалистов, человеческая душа есть tabula rasa, на которую воздействуют объекты. Таким образом, посредством последовательного наслоения различных ощущений, испытываемых от объектов, субъект совершенно пассивно познает окружающий мир.

Маркс не согласен с такой трактовкой. Он считает, что познание представляет собой процесс взаимодействия субъекта и объекта. Если монизм французских механистических материалистов условно можно назвать «объектным материализмом», то марксистский монизм богаче, он более экспансивен: его можно назвать «субъектно-объектным материализмом». При этом большое значение имеет указанная последовательность, т. е. ведущая роль субъекта, а не объекта, как думали механистические материалисты.

Другими словами, субъект формирует себя через избирательное, или целенаправленное, вхождение в контакт с объектом. Субъект и объект постоянно приспосабливаются друг к другу. По Марксу, пассивное восприятие как элемент познания вообще невозможно: мы способны лишь тогда замечать, различать и изучать объекты, когда начинаем действовать. Эту сторону марксистского мировоззрения сэр Карл Раймунд Поппер назвал «активизмом». Хрестоматийную форму этот марксистский активизм обрел в 11-м тезисе о Фейербахе: «Философы лишь по-разному (verschieden) объясняли мир, но речь идет о том, чтобы его изменить»[298]298
  Marx К., Engels Е Ausgewählte Werke. Bd. 1. – S. 200.


[Закрыть].

Все отличие Маркса от прочих позитивистов, на наш взгляд, заключается лишь в содержании понятия «субъект». Для Маркса как социолога важен не отдельный индивид, а «класс»: например, не отдельный пролетарий, а то, что Прудон еще до Маркса определил как «коллективный Рабочий», т. е. совокупная мощь всех наемных работников. Соответственно, для марксистов «субъект» это не отдельное лицо, а определенная социальная функция, которая выбирает в качестве своего «инструмента» того или иного индивида, ту или иную группу лиц. Соответственно, марксизм в значительной степени можно определить как «социологический материализм».

«Социологический субъект» Маркса есть лишь средоточие социальных связей, поэтому он находит свое оформление только посредством социально значимых актов. Среди этих актов наибольшее значение имеют такие, посредством которых люди взаимодействуют с материей с целью обеспечить выживание и развитие как социума, так и отдельных индивидов. Другими словами, для социологического материализма Маркса исходным понятием становится «способ производства». Речь идет о своеобразной системе экономических актов, в особенности экономических трансфертов, т. е. экономически значимых взаимообменов, поддерживающих всю остальную систему социальных связей. Система экономических связей, по Марксу, представляет собой «базис» социальной жизни. Этому базису соответствует т. н. надстройка, т. е. нематериальные модусы социальной жизни, как то: политика, право, литература, музыка и т. п.

Развивая теорию о базисе и надстройке, некоторые выдающиеся марксисты полагали, что надстройка в состоянии оказывать обратное влияние на базис. Так, по мнению Георга Лукача, такие элементы надстройки, «как правовые и политические институты, могут оказывать значительное влияние на экономическую основу общества»[299]299
  Carter A. Marx: A Radical Critique. Brighton: Wheatsheaf books, 1988. – P. 21.


[Закрыть]. Можно утверждать, что взгляды Лукача о влиянии (обратном) надстроечных явлений на базисные в какой-то степени бросают вызов материалистическому мировоззрению, а именно принципу отражения как базовому свойству материи.

«Из этой эволюционистской точки зрения марксистские теоретики выводят мысль о том, что сознание… следует рассматривать как продукт развития материи, как специфически человеческую форму отражения»[300]300
  Higi P. Sein und Sollen in der marxistischen Rechtstheorie. Zürich: Schulthess Polygraphischer Verlag, 1988. – S. 45.


[Закрыть]. Если строго придерживаться материалистического принципа отражения, то нельзя допустить мысль о том, что надстройка может оказывать обратное влияние на базис. В терминах материализма такое обратное влияние не может быть ничем иным, кроме отражения. Однако для того чтобы приобрести способность «отражать», надстройка должна «материализоваться», что доводит до абсурда саму концепцию базис – надстройка.

Автору этих строк импонирует точка зрения Лукача, но она оказывает разрушительное воздействие не только на материалистические основы марксизма, но и на историцистские претензии Маркса (см. ниже), на его стремление делать исторические прогнозы. Забегая вперед, скажем, что свою задачу Маркс во многом видел в том, чтобы раскрыть «тайны» капиталистического общества и «законы» его развития. При этом он полагал, что закономерности существования каждой общественно-экономической формации определяются «базисными» – т. е. в конечном итоге производственными – отношениями.

Если же вместе с Лукачом допустить «вторичное», или рефлексное, воздействие надстройки на базис, тогда закономерности становятся не вполне «базисными» по своему характеру. В терминах Алана Картера: «В предисловии [к первому тому «Капитала»] 1859 года Маркс пишет, что экономические условия производства могут быть установлены с научной точностью, а элементы надстройки – не могут. Но если надстройка оказывает обратное воздействие на базис и если эта самая надстройка является относительно смутной [indeterminate], то могут возникнуть проблемы в точном предсказании направления исторических перемен»[301]301
  Carter A. Op. cit. – Р. 21.


[Закрыть].

Французский утопический социализм. Этот ленинский тезис также нуждается в коррекции. Во-первых, Маркс не в меньшей степени испытал воздействие идей английского утописта Роберта Оуэна, а не только Шарля Фурье. Во-вторых, на Маркса оказал огромное влияние Сен-Симон, который не укладывается в узкую рубрику «утопического социализма» хотя бы по следующим причинам: Сен-Симона с не меньшим основанием можно считать идеологом современной финансовой олигархии (см. выше), далее, Сен-Симон является первым идеологом государственного тоталитаризма и национального планирования, наконец, через посредство Огюста Конта Сен-Симон является родоначальником позитивистской социологии. В-третьих, если идею коллективизма Маркс позаимствовал у Фурье и Оуэна, а идею национального планирования – у Сен-Симона, то особый пафос демократического тоталитаризма Маркс усвоил от Жан-Жака Руссо, который также имеет мало общего с французскими социалистами-утопистами.