Текст книги "Краткая история экономических учений в фокусе теории права"

Сэр Джон был ангажированным человеком. Вообще, на наш взгляд, вся жизнь и творчество Кейнса укладываются во франко-английское слово engagement во многих значениях этого слова. Мы из этой полифонии выделим лишь пять смыслов: дело, обязательство, стычка, захват и сотрудничество. В старой викторианской Англии вместе с другими участниками Блумберийского кружка (Бертран Рассел, Ванесса и Клив Белл, Вирджиния и Леонард Вулф, Лайтон Стрэчи) Джон Мейнард Кейнс выполнял «ницшеанскую» функцию ревизии моральных устоев общества. Не будучи, в отличие от Ницше, имморалистом по своей жизненной программе, Джон Мейнард Кейнс стал на некоторое время «имморалистом», так сказать, в порядке социокультурного эксперимента и сознательно эпатировал высший свет. «Блумберийцы» восставали прежде всего против коммерческого духа викторианской Англии и господствующего образа человека как максимизатора счастья. Им претил также политический либерализм с его базовым представлением об обществе как совокупности таких максимизаторов.

Кейнс принадлежал к весьма редкому типу исследователя, а именно к типу философа-экономиста. Бесспорными образчиками этого типа до Кейнса были, пожалуй, только Адам Смит и Карл Маркс. Как философа Кейнса всегда интересовала «серая зона» теории познания, прежде всего такие категории, как вероятность, ожидание и неопределенность. Бесспорное влияние на мировоззрение Кейнса, особенно на его этические взгляды, оказал философ Джордж Мур и его книга «Principia Ethica». Профессор Мур пользовался большой популярностью среди студентов Кембриджа и организовал там философский кружок, активным участником которого был и молодой Кейнс.

Вместе с тем авторитетный биограф Кейнса профессор Роберт Скидельски «отрицал, что политические и экономические взгляды Кейнса – логически или этически – производны от «Principia Ethica» Мура»[580]580
  Skidelsky R. Keynes's Philosophy of Practice and Economic Policy // Keynes as Philosopher – Economist / Ed. by R. M. O'Donnell. Basingstoke: Macmillan, 1985. —P. 105.


[Закрыть]. Для Джорджа Мура, так же как и для Дэвида Юма, вероятность имела опытную и поэтому статистическую природу. Иначе говоря, Мур «отождествлял вероятность с относительной частотой появлений [occurrences]».[581]581
  Ibid. —P.110.


[Закрыть]. В перспективе учения Мура мы должны принять следующее утверждение: если нам не дано знание о повторяемости события, то нам не дано и знание о вероятности его наступления. Следовательно, только опыт, а не логическое суждение может дать нам вероятностное знание. Кейнсу претил крайний эмпиризм позиции Юма и Мура, поэтому главной «проблемой для Кейнса стал вопрос о трансформации мира неопределенности Мура в мир вероятности»[582]582
  Ibid. —P. 111.


[Закрыть].

При этом Кейнс рассматривал теорию вероятности как общую теорию рационального мышления, специальным случаем которой была дедуктивная логика как исходящая из более строгих предпосылок и требующая несомненных результатов. «О вероятности мы можем сказать только то, что она является более низкой ступенью рационального убеждения [belief], чем уверенность [certainty] <…> Но из этих двух [ступеней] вероятность мы можем сделать более фундаментальной и рассматривать уверенность как частный случай вероятности, как ее максимум»[583]583
  Keynes J. M. A Treatise On Probability. L: Macmillan, 1952. – P. 15.


[Закрыть].

В перспективе «Трактата о вероятности» люди живут и действуют в серой зоне вероятных событий. Вероятность в этом контексте можно представить как длинный континуум между двумя крайностями: уверенностью и неопределенностью. Однако уверенность для всякого человека «вещь» весьма опасная, если она основана на ложных предпосылках, что бывает нередко. Таким образом, задача рационального человека – по Кейнсу – заключается не в том, чтобы повышать статус вероятности до уверенности (это путь всегда ложного перфекционизма), а в том, чтобы сокращать сферу неопределенности и, соответственно, расширять зону вероятности.

Иначе говоря, рациональное поведение основано на субоптимальных решениях. Перфекционизм, как и всякое иное стремление к совершенству, – тактика иррационального человека. «По этой причине факты сегодняшнего дня входят, так сказать, в непропорционально большой степени в формирование наших долгосрочных предположений. Такова обычная практика – брать существующую ситуацию и проецировать ее на будущее, внося поправки лишь в той мере, а какой у нас имеются определенные основания ожидать перемен»[584]584
  Кейнс Д. Указ. соч. – С. 251.


[Закрыть]. Вместе с тем Кейнс не был уверен в том, что «вся сфера неопределенности Мура может быть сведена к вероятности»[585]585
  Skidelsky R. Op. cit. – P.112.


[Закрыть]. Таким образом, человек не в состоянии исключить таких ситуаций, когда ему придется действовать в зоне неопределенности. Речь здесь идет прежде всего о состоянии неосведомленности (см. ниже). Если при этом человеку приходится принимать решения, то эти решения всегда подвергаются высокому риску быть ошибочными, несправедливыми и т. п.

Вероятное высказывание в духе «Трактата о вероятности» следует отличать от вульгарных предположений или гаданий, подчиняющихся т. н. принципу индифферентности. В «Общей теории» Кейнс утверждал: «Ведь легко показать, что предположение об арифметическом равенстве вероятностей, основанное на ситуации полного неведения, ведет к абсурду»[586]586
  Кейнс Д. Указ. соч. – С. 254.


[Закрыть]. В самом деле, если я выскажу «вероятное» мнение, что следующий автомобиль, который появится из-за поворота, с вероятностью 50 % будет красного цвета, мой товарищ скажет, что следующий автомобиль с вероятностью 50 % будет синим, а его подруга скажет, что с вероятностью 50 % он будет серебристым, то в совокупности мы получаем уже абсурдный вариант: 150 % вероятности. Такая каучуковая «вероятность», как и ее процентный показатель, легко растягивается в зависимости от количества участников спора и их фантазии. «Мир слишком сложен для того, чтобы его можно было объяснять при помощи теории (т. е. принципа неопределенности. – С. К.), пригодной для бросания монетки»[587]587
  Fitzgibbons A. Op. cit. – Р. 12.


[Закрыть].

Истинная (логическая) вероятность всегда представляет собой ту или иную степень частичного вывода, ту или иную степень рационального убеждения и ту или иную степень уверенности[588]588
  O'Donnell R. Keynes on Probability, Expectations and Uncertainty // Keynes as Philosopher – Economist. – P. 5.


[Закрыть]. Кроме того, логические вероятности всегда связаны с некими исходными фактами, т. е. имеют объективную, а не субъективную природу, причем эта объективность основана на законах логики, а не на частотности явлений. Наконец, логические вероятности, как уже сказано, являются рациональными убеждениями, а не просто психологическими верованиями. Так, Кейнс утверждает: «Предположение не является вероятным потому, что мы его таким считаем»[589]589
  Цит. no: Fitzgibbons A. Op. cit. – P. 14.


[Закрыть].

Часто вероятность вообще не подлежит квантификации, а основывается на том, что Кейнс называет логической интуицией. В письме к другу-блумберийцу Дж. Л. Стрэчи в 1906 г. Кейнс пишет: «Все зависит от того, с какой стороны твоя интуиция [ухватила] Вселенную… это вопрос не аргументации, а особого изгиба в мозгах»[590]590
  Hillard J. J. M. Keynes: the Last of the Cambridge Economists // John Maynard Keynes in Retrospect / Ed. by J. Hillard. Aldershot: Gower, 1988. – P. 4.


[Закрыть]. Мы знаем, что интуиция подсказала Кейнсу идею о рациональной стерильности человеческих предположений и планов в долгосрочной перспективе. Эта перспектива учит нас только тому, что «in the long run we are all dead»[591]591
  В долгосрочной перспективе мы все мертвы (англ.).


[Закрыть]. Мировоззренческую позицию Кейнса в целом можно охарактеризовать как антипессимизм в краткосрочной перспективе. Это, в частности, означает, что чем на меньшие отрезки времени человек распределяет акты своей жизнедеятельности, тем меньше у него мотивов для пессимистических ожиданий.

Вслед за Юмом Кейнс склонялся к мысли о том, что мы не знаем истинных причин событий, нам известны только их вероятности. Они могут порой уплотняться до степени почти «абсолютной уверенности», но чаще всего наши вероятности имеют весьма туманные очертания и шаткие основания. Впрочем, это не повод для того, чтобы уподобляться астрологам или любителям пари и делать совершенно произвольные предположения относительно будущего. Один из мотивов Кейнса, который объясняет его стычку с принципом индифферентности (см. выше), заключается в том, что «принцип индифферентности силится сформулировать правило, которое сможет оправдать индифферентное суждение, [но это фактически] включает в себя призыв высказывать бесполезные суждения». Мы уже видели, как современный мир, управляемый финансовой олигархией, умудряется капитализировать даже совершенно архаичные и поэтому бесполезные суждения, вроде принципа homo oeconomicus (см. выше) или принципа «чистой конкуренции» (см. ниже). В этой связи принцип индифферентности работает на лагерь реакционных сил, он непригоден для сторонников демократических и экономических реформ.

Ввиду того что человеческий разум не в состоянии угнаться за потоком бытия, он не может адекватным образом (и в реальном времени) расшифровывать сигналы внешнего – а порой и внутреннего – мира. В этих условиях люди – при желании – могут создавать только вероятностные теории. Мыслители, которые верят в то, что их теоретические конструкции объясняют действительные причины, являются иррациональными перфекционистами, далекими от реальности. Но в том, что наши теории носят вероятностный характер, есть и некое длящееся качество: хорошую теорию не так-то просто опровергнуть. Ей часто не страшны даже грозные «попперизмы» вроде принципа фаллибилизма и т. п. Ведь аргумент, в духе Поппера «фальсифицирующий» какую-либо теорию, сформулирован в рамках альтернативной вероятностной теории.

Важно еще отметить, что вероятностный подход по самой своей природе является конструктивным. Кейнс пришел в экономическую науку «собирать, а не расточать», но новый синтез, предложенный им, сильно отличается от того синтеза, который предлагали Дж. С. Милль и Альфред Маршалл. Сэр

Джон М. Кейнс, будучи любителем парадоксов, облек свои экономические взгляды в форму контрреволюции (1) против классиков, (2) против Маркса, и – частично – (3) против маржиналистов. При этом цитаделью, из которой Кейнс методически ведет обстрел трех неприятельских территорий, является старая, но весьма надежная крепость досмитовских меркантилистов.

Кейнс первым среди академических ученых задал вопрос: «Почему неоклассическая традиция не верила в возможность дефицита эффективного спроса? <…> Это может показаться забавным, но ответ весьма прост: никто и не думал в таких терминах, как “эффективный спрос”»[592]592
  Bleaney М. The Rise and Fall of Keynesian Economics. – R 3.


[Закрыть]. Однако сам Кейнс как раз исходит их того факта, что современный капитализм характеризуется недостаточным спросом или – в обратной перспективе – избыточным предложением товаров. Этот факт он объясняет основополагающим психологическим законом, согласно которому при росте доходов люди склонны увеличивать собственные расходы на потребление в меньшей пропорции, чем собственные сбережения[593]593
  Кейнс Д. Указ. соч. – С. 211.


[Закрыть].

Таким образом, возникает специфический «излишек» богатства, который в виде сбережений изымается из экономического оборота. По мнению Кейнса, классическая традиция допускала кардинальную ошибку в том, что отождествляла сбережения и инвестиции. Общая теория доказывает, что значительная часть сбережений вовсе не предназначена для инвестиций в экономику. Указанную склонность людей к сбережениям (propensity to save), по мнению Кейнса, проглядели все предшествующие экономисты. Вместе с тем эта склонность очень важна в макроэкономическом плане, поскольку она ответственна за дефицит эффективного спроса. Последний – по принципу домино – вызывает спад производства, а этот, в свою очередь, ведет к сокращению занятости.

Для того чтобы избежать этой цепочки «сокращений», в экономику периодически необходимо впрыскивать сумму денег, равную сумме избыточных, т. е. не реинвестируемых, сбережений. Это позволит компенсировать спад потребительского спроса тем, что будет стимулировано соответствующее возрастание спроса на рынке т. н. инвестиционных товаров (станков, оборудования, промышленных полуфабрикатов и т. п.).

Кейнс сменил перспективу и одновременно экономическую парадигму тем, что отказался брать за точку отсчета данный уровень реальных доходов. «Предположим, вместо этого мы начнем с данного уровня инвестиционных расходов»[594]594
  Meade J. The Keynesian Revolution // Essays on John Maynard Keynes / Ed. by M. Keynes. L.: Cambridge UP, 1975. – P. 83.


[Закрыть]. Тогда перед нами открывается следующая картина: указанные инвестиционные расходы генерируют выплаты по заработной плате, дивидендам, процентам, рентам и т. п. в отношении лиц, производящих соответствующее капитальное оборудование. Часть доходов указанная категория лиц сохранит в виде сбережений, а остальную часть потратит на потребительские товары. Производители указанных товаров, таким образом, получат доход, из которого часть они сберегут, а другую часть опять-таки потратят на иные категории потребительских товаров, порождая, тем самым, новую серию доходов для соответствующих производителей. Таково действие знаменитого мультипликатора, посредством которого совокупный доход общества выражается как коэффициент (множитель) инвестиций. При этом центральным агентом экономического цикла становится потребитель.

При такой перспективе, строго говоря, не важно, из какого именно внешнего источника будут поступать инвестиционные инъекции в экономику. Частные инвестиции здесь ничуть не лучше публичных расходов, если последние генерируют доходы в областях промышленности, производящих т. н. инвестиционные товары. С другой стороны, сбережения – не единственный пример утечки эффективного спроса. Другим таким примером являются налоги. Это означает, что в перспективе Кейнса понятие «сильное налоговое государство» является внутренне противоречивым.

Идея мультипликатора принадлежит Р. Ф. Кану[595]595
  Kahn R. F. The Relation of Home Investment to Unemployment // Economic Journal. 1934. XLYIII. – P. 26–41.


[Закрыть], коллеге Кейнса по Кембриджу. Профессор Кан убедительно доказал, что «дополнительные публичные инвестиции порождают дополнительные [частные] сбережения. Кану удалось также продемонстрировать, что рост занятости будет продолжаться до тех пор, пока сбережения из генерированных дополнительных доходов не сравняются с суммой дополнительных инвестиций»[596]596
  Bleaney M. The Rise and Fall of Keynesian Economics. – P. 10.


[Закрыть]. Таким образом, Кейнс просто экстраполировал идею Кана на более общую ситуацию и для этих целей трансформировал мультипликатор занятости Кана в собственный мультипликатор доходов. Соответственно, эффект мультипликатора доходов стал означать, что всякие публичные инвестиции увеличивают национальный доход на величину, превосходящую сумму первоначальных инвестиций. Как видим, мультипликатор доходов, по мнению Кейнса, является не только способом генерации доходов, но и инструментом финансово-правовой политики, поскольку позволяет «экспертам точно определить, сколько именно средств правительство должно потратить для того, чтобы достичь полной занятости»[597]597
  Garrett G. John M. Keynes //The Critics of Keynesian Economics. – P. 234.


[Закрыть]. Как видим, Кейнсу не удалось преодолеть, на наш взгляд, архаичную перспективу классиков по поводу желательности т. н. полной занятости. Отсюда, вероятно, и особое раздражение сэра Джона в адрес теории майора Дугласа, согласно которой досуг, а не занятость является главной целью экономической деятельности (см. выше).

Согласно Кейнсу, величина инвестиций зависит от т. н. предельной полезности капитала, или – проще говоря – прибыли, с одной стороны, и нормы процента – с другой. Напомним, что предельная полезность капитала представляет собой соотношение между его предельными издержками и предельным доходом. Природу процента Кейнс определяет как компенсацию за «отказ от ликвидности». В свою очередь, «ликвидность – это способ справиться с дефицитом знания о несуществующем. Имущественное благо будет ликвидным, если оно ускользает от последствий такого незнания»[598]598
  Shackle G. L. S. What Did the General Theory Do? // New Directions in Post-Keynesian Economies. – P. 49.


[Закрыть]. В целях стимуляции спроса Кейнс предлагает действовать сразу в двух направлениях. Во-первых, речь идет о поощрении производства и потребления «товаров, приобретаемых за заработную плату», т. е. товаров массового спроса. Во-вторых, заимствуя идею Мальтуса, Кейнс предлагает расширять производство товаров для состоятельных классов и поощрять, тем самым, их непроизводительное потребление.

Мы видели, что метаэкономическим фундаментом Общей теории является психология ожиданий и неопределенности, характерная для всех участников экономических отношений. Однако несмотря на единые для всех условия неопределенности, хозяйствующие субъекты могут выстраивать свое экономическое поведение по крайней мере в двух альтернативных режимах. Речь идет о режиме кооперативной психологии, с одной стороны, и режиме предпринимательской психологии – с другой. «Кейнс соглашался с тем, что [формула] кооперативной психологии ограниченного дохода [gain]

С-М– С+

означает экономическую стабильность, в то время как [формула] предпринимательской психологии неограниченной финансовой выгоды

М– С-М+

ведет к экономической нестабильности»[599]599
  Fitzgibbons A. Op. cit. – P. 79.


[Закрыть]. Современный капитализм объективно способствует развитию предпринимательской психологии и в лучшем случае индифферентен к кооперативным режимам хозяйствования. Коренное отличие между двумя указанными режимами заключается в том, что при кооперативном режиме хозяйствования ограниченный доход является не самоцелью, а средством для увеличения продуктовой массы. Предпринимательская же модель хозяйствования, напротив, рассматривает финансовую – т. е. в конечном итоге денежную – выгоду как самоцель.

В этой связи учение Кейнса можно рассматривать как продолжение и одновременно опровержение доктрины Вальраса. Для Вальраса деньги – это такой же товар, как и все остальные товары. Соответственно, он стремится показать, что правила бартерной экономики приложимы и к правилам обмена с использованием денег. Другими словами, счетную функцию денег может выполнить в принципе любой товар, который в итоге многочисленных трансакций на гипотетическом рынке Вальраса обнаружит себя в качестве такого генерального счетчика. Как известно, на рынке Вальраса каждый участник стремится покупать по самой низкой цене и продавать по самой высокой. Но такой участник буквально находится вне времени. «У него не может быть ожидания будущих цен, и он не может спекулировать по их поводу»[600]600
  Hutton W. Op. cit. – Р. 87.


[Закрыть]. В этом, с точки зрения Общей теории Кейнса, кроется главный порок маржиналистской теории экономического равновесия. «Введение денег в систему обмена – это способ введения в нее времени и неопределенности»[601]601
  Ibid. —Р. 144.


[Закрыть], что не учитывают маржиналисты.

Всякий финансист по необходимости является и предпринимателем, но Кейнс доказывает, что предприниматель не обязательно должен быть и финансистом. Другими словами, не всякий предприниматель ведет свое дело исключительно с целью получения финансовой выгоды. «В прежние времена, когда предприятия принадлежали главным образом тем, кто сам вел дела, или их друзьям и компаньонам, инвестиции определялись наличием людей сангвинического темперамента и творческого склада. Бизнес они воспринимали, скорее, как жизненное призвание и в действительности нисколько не полагались на скрупулезные подсчеты ожидаемого дохода»[602]602
  Кейнс Д. Указ. соч. – С. 252.


[Закрыть].

Хотя расчет предстоящих барышей приобрел особое значение в деятельности многих современных бизнесменов, по-прежнему можно встретить таких предпринимателей, для которых бизнес привлекателен как раз своей неопределенностью и обещанием чего-то нового. Именно от этой категории деловых людей, по мнению Кейнса, во многом зависят технологические и в конечном счете социальные инновации. «Деловые люди ведут игру, в которой переплетаются ловкость и удача, а средние результаты… неизвестны участникам. Если бы человеку по его природе не свойственно было искушение рискнуть испытать удовлетворение (помимо прибыли) от создания фабрики, железной дороги, рудника или фермы, то на долю одного лишь холодного расчета пришлось бы не так уж много инвестиций»[603]603
  Там же. – С. 252.


[Закрыть].

Поведение таких бизнесменов лишь с натяжкой можно объяснить посредством фикции homo oeconomicus и бентамовского утилитаризма. «Утилитаризм полагает, что люди максимизируют свою [экономическую] позицию, тогда как на самом деле большинство экономических решений принимаются в условиях вероятности, когда шансы не поддаются квантификации. Если присутствует неопределенность, максимизация не имеет смысла, так как отсутствует осмысленный способ узнать количественную разницу [шансов], если только эта разница не изобретается искусственно»[604]604
  Fitzgibbons A. Op. cit. – Р. 81.


[Закрыть].

Кейнс вскрывает базовую дихотомию всякой экономической деятельности, обремененной балластом неопределенности в отношении будущего. Сущность этой объективно-субъективной дихотомии заключается в сосуществовании (1) непроницаемой среды принципиально непредсказуемых событий (объективный аспект) и (2) виртуальной среды логически организованного человеческого поведения вопреки вязкости и неподвластности внешнего хаоса (субъективный аспект). С одной стороны, указанная неопределенность делает невозможным строго рациональный расчет, прежде всего в отношении весьма отдаленных событий. В этой связи сам термин «рациональный прогноз» в значительной степени является внутренне противоречивым. Здесь подход Кейнса во многом напоминает тезис Поппера о том, что наши знания сегодня не могут включать в себя то, что мы узнаем лишь завтра. Короче говоря, любой рациональный прогноз на поверку оказывается «астрологическим».

С другой стороны, всякий бизнесмен может оставаться таковым лишь при том непременном условии, что он взаимодействует с другими экономическими агентами в прозрачном для разума, т. е. относительно предсказуемом пространстве. Каждый хозяйствующий субъект заинтересован в наличии некоторого минимума правил, по которым можно было бы действовать самому и по которым можно было бы судить о действиях других лиц, а самое главное – делать умозаключения об их дальнейших шагах. Именно при помощи таких условностей, неких молчаливых соглашений хозяйствующим субъектам удается, по мнению Кейнса, спасти лицо в качестве рациональных субъектов. Быть может, самая базовая из этих условностей сводится к фиктивному, но всеми участниками разделяемому допущению, что «экономические и политические параметры являются более стабильными, чем на самом деле»[605]605
  Fitzgibbons A. Op. cit. – Р. 81.


[Закрыть]. Сам Кейнс излагает эту проблему следующим образом: «На практике мы молчаливо соглашаемся… опираться на то, что в действительности является условностью. Суть этой условности… заключается в допущении, что существующее положение дел будет сохраняться неограниченно долго, если только у нас нет особых оснований ждать перемен. <…> Условный метод расчета совместим с высокой степенью преемственности и постоянства в наших делах до тех пор, пока можно полагаться на то, что эта условность принимается всеми участниками»[606]606
  Кейнс Д. Указ. соч. – С. 254.


[Закрыть].

Как известно, предпринимательский способ «преодоления» указанной выше дихотомии Кейнс тематизирует на примере поведения инвесторов и биржевых игроков. Когда инвесторы стремятся следовать стратегии, направленной на максимизацию прибыли (а другой стратегии они, как правило, не знают), то объективно у них нет гарантии достижения этой цели ввиду ситуации неопределенности. В этих условиях инвесторы создают виртуальный мир конвенционных принципов и неформальных процедур. Если каждый инвестор может положиться на то, что все другие участники принимают установленные правила игры, то можно делать вид, что по крайней мере в существенном смысле ближайшее будущее не будет отличаться от настоящего.

Строго говоря, поведение инвесторов носит перформативный характер, т. е. без причинно-следственной связи с миром реальной неопределенности вереница поведенческих актов инвесторов является лишь сигналами для поведения других участников. Эта вереница актов вообще не направлена на оформление внешнего мира и не может сделать его более предсказуемым. Речь идет о замкнутой и самодостаточной системе поведенческих сигналов, которыми обмениваются инвесторы.

Более того, каждый отдельный акт имеет в поведении инвестора свой собственный замкнутый смысл, точно так же как последнее слово, произнесенное присягающим, исчерпывает смысл присяги. Но интрига этой перформативности заключается в том, что другие инвесторы способны одинаковым образом реагировать на сигналы такого перформативного поведения. Более того, эти одинаковые реакции могут достаточно быстро агрегироваться и, тем самым, приобретать объективное значение непреодолимой силы. В результате какой-нибудь точечный, избирательный перформативный акт отдельного инвестора может оказаться достаточным для того, чтобы – по принципу домино – вызвать обвал курса акций той или иной компании.

Другими словами, действуя по условным правилам и в перформативном режиме, т. е. параллельно с неподвластным миром внешней неопределенности, каждый инвестор делает вид, что он в действительности знает некоторые «факты» из будущего и поэтому здесь и сейчас намерен максимизировать прибыль. Если таких игроков достаточно много и все они достаточно серьезно и последовательно имитируют реальность в рамках игры под названием «максимизация прибыли», то они всегда между собой смогут обеспечить действительное перераспределение тех или иных финансовых ресурсов. «Но с точки зрения этической теории Кейнса такое поведение будет иррациональным»[607]607
  Fitzgibbons A. Op. cit. – P. 82.


[Закрыть], поскольку оно основано «на самообмане»[608]608
  Ibid. —P. 83.


[Закрыть]. Уже следующая минута может сильно поколебать ожидания, основанные на настоящем.