Текст книги "Краткая история экономических учений в фокусе теории права"

Следует отметить концепцию физиократов об особом статусе собственника, который по преимуществу является правообязанным лицом. Самое интересное в этой концепции то, что физиократы впервые в истории соединили институт частной собственности с обязанностями публично-правового характера. В лице землевладельца мы встречаемся не только с представителем контингента лидирующих потребителей, или законодателей моды, стиля и ассортимента потребления (в духе Буагильбера). Землевладелец, по мысли физиократов, является защитником и представителем публичных интересов, он должен таким образом расходовать «чистый продукт», чтобы обеспечить постоянное возрастание того, что теперь называют «валовым национальным продуктом».

Другими словами, землевладелец должен обеспечить не только рост собственного потребления, но и возрастание совокупного объема товаров и услуг, прежде всего посредством инвестиций в сельское хозяйство. В известном смысле можно утверждать, что от физиократов берет свое начало идея об обязывающей собственности. Так, абз. 2 ст. 14 Основного закона ФРГ 1949 г. гласит: «Собственность обязывает. Пользование ею должно одновременно служить общему благу».

Физиократы первыми показали прямую связь между эффективностью публичной власти и ее способностью к мобилизации финансовых ресурсов населения в публично-правовых целях. Одна из книг маркиза Мирабо – любимого ученика Кенэ и плодовитого писателя – начинается обращением к главе государства. Это обращение к королю Франции, датируемое 1759 г., ничуть не утратило своей актуальности: «Государь, у Вас в наличии около 20 миллионов подданных. Все эти люди имеют какие-то деньги. Все они так или иначе способны сослужить Вам службу, которую Вы от них требуете, но всякий раз Вы сталкиваетесь с тем, что уже не можете получать услуги, не имея денег, ни деньги, чтобы платить за услуги. Это означает, говоря простым языком, что Ваш народ – не замечая этого – обособляется от Вас»[50]50
  Mirabeau H. G. Op. cit. – Р. 1.


[Закрыть]. Отсюда можно сделать вывод, что финансовое право – в отличие от современного налогового права – не может и не должно претендовать на статус односторонней публично-правовой отрасли, которая только предписывает изъятие средств у населения, но не указывает цель и не гарантирует эффективность использования этих средств.

Некоторые постулаты физиократов, считавшиеся аксиомой среди классиков политической экономии, со времен Сисмонди подвергаются критике. Так, в современных условиях периодического затоваривания потребительского рынка не столь убедительной кажется аксиома физиократов о том, что главной «проблемой политики правительства является увеличение чистого продукта»[51]51
  Meek R. L. The Economics of Physiocrats. Cambridge (Mass.): Harvard UP, 1963. —P. 22.


[Закрыть]. Во многих случаях «главной проблемой политики правительства» – как убедительно показал Сисмонди (см. ниже) – должно быть увеличение не чистого дохода, а валового внутреннего продукта нации, ибо интересы барыша далеко не всегда соответствуют интересам общества как такового.

Для теории финансового права имеют значение даже ошибки и промахи физиократов. Одну из этих ошибок затем неизменно будут «разрабатывать» представители ортодоксальной экономической науки. Речь идет об окончательном придании термину «богатство» центрального статуса среди других объектов экономического исследования. Физиократы, а затем и классики, не придавали значения тому, что слово «богатство» ввиду его аморфности не может претендовать на статус научного термина. Сам Кенэ прекрасно продемонстрировал, что это слово хорошо сочетается лишь со столь же расплывчатыми представлениями об изобилии, дороговизне и бедности. Самым тяжелым для судеб экономической науки вообще и теории финансов в частности явилось то обстоятельство, что богатство, будучи коррелятивным, соотносительным понятием, в качестве своего полярного масштаба включает понятие бедности.

Другими словами, любая теория богатства неизбежно презюмирует состояние бедности либо как исходный масштаб, либо как грозящую опасность. Ведь идея богатства приобретает смысл только через идею бедности – и наоборот. Для того чтобы развивать теорию богатства, необходимо реально наблюдать бедность и, более того, сохранять бедность хотя бы в качестве т. н. идеального типа, отрицательного масштаба исследования. Будучи однажды принятой в качестве центрального понятия экономической науки, идея богатства контрабандой протаскивает в науку идеологические представления о неизбежности поляризации общества на богатых и бедных.

Апогеем этих представлений явилось учение Карла Маркса об «экономической непримиримости» классовых интересов. Идея камералистов о «состоянии счастья» (ЫйскзГ^кеЬ) мне представляется более продуктивной, но среди экономистов она долгое время оставалась невостребованной. Идея же богатства как исходный момент экономической науки со времени Адама Смита стала восприниматься как аксиома. Вероятно, она была заимствована им у доктора Кенэ и надолго предопределила развитие экономической науки по весьма дискуссионному пути.

Другим продуктивным недостатком учения физиократов явилась вопиющая недооценка экономической функции потребителя. Мы видели, что изобилие товаров, по мысли Кенэ, должно сопровождаться дороговизной. Учитывая, что Кенэ раньше знаменитого определения Тюрго фактически вывел формулу «железного закона» заработной платы, можно предположить, что под «изобилием» понимается увеличение товаров для богатых и состоятельных, а дороговизна таких товаров может лишь означать, что богатых и состоятельных становится все больше.

Однако расширение класса богатых никак не может изменить участь бедных сословий. Более того, увеличение «верхних десяти тысяч» еще на одну тысячу и соответствующее расширение сектора товаров роскоши может происходить за счет перетекания части инвестиций из сектора производства товаров первой необходимости. Следовательно, физиократы надолго предопределили развитие экономической науки как науки о специальном производстве товаров и услуг для удовлетворения потребностей состоятельных слоев общества.

Выдающийся французский философ аббат Кондильяк (1715–1780 гг.) с точки зрения экономической науки является автором одной-единственной книги, а именно небольшого трактата под названием «Торговля и правительство». Кондильяк создал этот труд в возрасте 61 года, в 1776 г. В это время он уже пользовался широкой известностью как философ-сенсуалист и продолжатель «линии Локка» на европейском континенте. К этому времени Кондильяк опубликовал «Трактат об ощущениях» (1746 г.) и «Трактат о происхождении познания» (1746 / 1754 г.).

По иронии судьбы замечательная книга Кондильяка «Торговля и правительство» носит название, совершенно не соответствующее ее содержанию. На самом деле речь идет вовсе не о соотношении торговли и государственной власти, это трактат по политической экономии, который удивительным образом сочетает глубину мысли с лаконичностью и ясностью изложения. Быть может, неадекватностью названия объясняется тот факт, что экономисты обычно не ссылаются на это произведение французского мыслителя. Во всяком случае, авторы отечественных учебников по истории экономической мысли упоминают Кондильяка лишь вскользь[52]52
  История экономических учений / Под ред. В. Автономова…


[Закрыть] либо не вспоминают о нем вовсе[53]53
  Ядгаров Я. С. Указ. соч.


[Закрыть].

Поскольку экономическое учение Кондильяка является логическим следствием его философии, нам следует сначала получить общее представление о сенсуализме и характерной для него методологии. Аксиомой сенсуализма является тезис о том, что всю совокупность психической жизни человека можно объяснить исходя из первичных элементов этой жизни, т. е. из ощущений (sensations). В известной степени Кондильяк предвосхитил методологический принцип Макса Вебера, который, как известно, разработал т. н. идеально-типический метод познания. «Идеальные типы» в методологии Кондильяка носят название «теоретических моделей».

Для демонстрации того, что сенсуализм лучше, чем рационализм (т. е. философия в духе Декарта, Спинозы и Лейбница), согласуется со здравым смыслом, Кондильяк смело применяет рискованные аналогии и подходы. Так, в качестве «теоретической модели» он избирает мраморную статую. Далее Кондильяк делает допущение, что статуя наделена органами чувств, и демонстрирует, как лишь на основании личного опыта статуя способна приобрести все человеческие способности.

На наш взгляд, наиболее интересные выводы в трактате «Торговля и государство» сделаны как раз с точки зрения такой «мраморной статуи», которая постепенно, «с чистого листа» приобретает навыки хозяйственной деятельности. Другими словами, отказ от предзаданных рациональных принципов позволил Кондильяку сделать несколько важных для экономической науки открытий, которые потом заново совершались уже «чистыми экономистами».

Итак, в основу своего трактата по политической экономии Кондильяк ставит соответствующую теоретическую модель (или своеобразную «мраморную статую») коллектива, символизирующую некое человеческое сообщество. Этот коллектив сначала существует изолированно, а затем вступает в контакт с иными человеческими коллективами. При разрешении возникающих хозяйственных проблем гипотетическая «коллективная мраморная статуя» руководствуется приблизительными представлениями об изобилии (¡‘abondance), чрезмерном изобилии (la surabondance) и недостатке (la disette) ресурсов, необходимых для выживания. Для простоты и ясности Кондильяк предполагает, что речь идет о количестве хлеба, необходимом для обеспечения жизнедеятельности коллектива.

При этом проблему ценности хлеба как конкретного блага Кондильяк формулирует как соотношение наличного количества блага с таким его количеством, которое необходимо для (будущего) потребления: «Если бы какой-либо коллектив людей [un peuple] мог точно оценить отношение наличного количества хлеба к количеству, необходимому для потребностей этого коллектива, то это известная величина позволяла бы ему с такой же точностью устанавливать состояние изобилия, чрезмерного изобилия и недостатка»[54]54
  Condillac Е. В. Le Commerce et le Gouvernement// Collection des principaux économistes. – R, 1847. Vol. 14. – P. 248.


[Закрыть].

Будучи последовательным сенсуалистом, Кондильяк наглядно доказывает, что всякая ценность, во-первых, ощутима как определенная полезность. Ценность вещи во многом совпадает с ее полезностью. «Говорят, что вещь полезна, когда она служит какой-либо из наших целей. <…> По этой полезности мы и ценим вещь либо больше, либо меньше»[55]55
  Ibid. —P. 250.


[Закрыть]. Следовательно, полезность вещи – это определенное соответствие вещи и какой-либо из наших потребностей. Полезную вещь мы замечаем всякий раз, когда «она более или менее пригодна для тех пользований [usages], к которым мы хотим эту вещь приспособить [l’employer]»[56]56
  Ibid. —P. 251.


[Закрыть].

В противном случае, т. е. в случае бесполезности вещи, мы в принципе не можем интерпретировать наше восприятие или наше ощущение (от) этой вещи в терминах «ценности». Как замечает Кондильяк, «сказать, что вещь ценна [vaut], означает сказать, что она подходит [qu’elle est bonne или мы считаем, что она подходит для какого-либо применения»[57]57
  Ibid. —P. 251.


[Закрыть].

Во-вторых, полезность сама по себе недостаточна для того, чтобы вещь можно было ощутить как ценную. Ценность – по Кондильяку – имеют лишь относительно редкие полезные вещи. Таким образом, помимо полезности необходимым конституирующим элементом ценности является редкость. «Ценность вещей возрастает при их редкости и уменьшается при их изобилии»[58]58
  Ibid. —P. 252.


[Закрыть]. Таким образом, по Кондильяку, «ценность заключается не столько в вещи, сколько в оценке, которую мы даем ей, а эта оценка соответствует нашей потребности: она увеличивается и уменьшается в зависимости от того, как увеличивается и уменьшается наша потребность»[59]59
  Жид Ш., Рист Ш. Указ соч. – С. 49.


[Закрыть].

Далее на примере производства и потребления хлеба изолированным человеческим коллективом Кондильяк наглядно демонстрирует, как ценность хлеба растет при его недостатке и падает при его чрезмерном изобилии. Более того, чрезмерное изобилие (la surabondance) однородных полезных вещей может не только довести их ценность до нулевой отметки, она может превратиться в отрицательную величину, которая сковывает производительные силы коллектива настолько, что объемы и качество хозяйственной деятельности этого коллектива начинают сокращаться.

Вот как повествует об этом Кондильяк на примере изолированного коллектива земледельцев: «Несколько последовательных лет большого урожая привели бы только к обременению народа бесполезным чрезмерным изобилием. Вскоре это привело бы к сокращению посевных площадей»[60]60
  Condillac Е. В. Ор. cit. – Р. 249.


[Закрыть]. Вызывает изумление, что очень точный и эвристичный термин Кондильяка «чрезмерное изобилие» не был воспринят классической политической экономией.

Классики политической экономии чрезмерность мыслят только как чрезмерность товаров, а не продуктов, т. е. в терминах «перепроизводства» и – что имеет тот же результат – в терминах недостаточного спроса. Так, в англоязычной экономической литературе можно встретить термин affluent wealth («изобилие богатства»), но почти не применяется термин ехceeding wealth («избыточное богатство»). Что касается понятия superwealth, то его искусственность бросается в глаза, хотя оно является прямым переводом французского термина Кондильяка (la surabondance).

Вплотную к этой проблеме и гораздо позднее подошли лишь маржиналисты (см. ниже). В самом деле, разве не актуален термин Кондильяка, например, применительно к гонке вооружений? Чрезмерное изобилие устаревших ядерных арсеналов – это проблема не только нынешней ситуации в России, но и будущей ситуации в США. Мы видим, как в России это чрезмерное изобилие уже превратилось в отрицательную величину, управление которой иммобилизует часть ресурсов страны и делает их бесполезными для более продуктивных задач. Ниже мы вернемся к понятию «чрезмерное изобилие» как к термину финансового права и правовой политики.

Большим достоинством теории ценности Кондильяка является его представление о сущности обмена. Так, в свете теории Кондильяка приобретает иной смысл понятие «эквивалентный обмен». Прежде всего, необходимо отвергнуть вульгарный, «арифметический» смысл этого понятия в том смысле, что равная стоимость (например, одна лошадь) обменивается на такую же стоимость (например, десять баранов). По мысли Кондильяка, человек приходит на рынок с вещью, которая у него числится в категории «чрезмерного изобилия» или относительно чрезмерной наличности, а уходит с рынка с вещью, которая у него проходит под рубрикой «недостаток» или по крайней мере «относительный недостаток». Поскольку «выгода взаимная, то следовало бы заключить, что каждый дает меньшее за большее»[61]61
  Жид Ш., Рист Ш. Указ. соч. – С. 493.


[Закрыть].

Без преувеличения можно сказать, что Кондильяк раскрыл тайну обмена, или рыночной транзакции, которая потому объективно тяготеет к «арифметической» эквивалентности (в смысле абстрактного соответствия цен обмениваемых товаров), что контрагенты субъективно и взаимно переоценивают действительную («нейтральную») потребность покупаемой чужой вещи и недооценивают «нейтральную потребность» продаваемой собственной вещи. Другими словами, субъективная переоценка чужого необходимого товара со стороны покупателя встречается с недооценкой собственного товара со стороны продавца и тем самым приближает действительную цену товара к определенному оптимуму.

Таким образом, стоимость в отличие от ценности можно определить как определенный баланс между уровнем спроса и уровнем предложения. Следует отметить, что этот механизм взаимного уравновешивания психологических переоценок и недооценок характерен не только для бартерных операций.

Выше мы употребили словосочетание «нейтральная потребность» в кавычках. Это связано с тем, что Кондильяк демонстрирует невозможность таких «нейтральных потребностей». Всякая потребность субъективна и даже тенденциозна. Она увеличивается у продавца по мере абсолютного убывания его товара, т. е. перехода товара от состояния чрезмерного изобилия к состоянию достатка[62]62
  Речь не идет о ситуации «перед закрытием торгового дня», когда, скажем, фермеру надо быстро реализовать остаток баранины, предназначенной для продажи именно в данный день.


[Закрыть]. При этом у продавца по отношению к покупателю нагнетаются такие качества, как прижимистость и неуступчивость. Напротив, потребность продавца в собственном товаре сжимается, падает по мере абсолютного увеличения этого товара на рынке. Тогда увеличивается его сговорчивость и уступчивость по отношению к покупателю.

Мы видели, что Кондильяк оперирует тремя понятиями: «чрезмерное изобилие», «изобилие» и «недостаток». Полагаем, что для рыночных отношений более типичными маркерами являются понятие «достаток» как определитель нижней границы сегмента коммерческой жизни и понятие «относительное изобилие» как определитель верхней границы рыночных отношений. Именно в этом коридоре и возможен торг между продавцом и покупателем. При этом «относительное изобилие» более или менее произвольно привязывается к аморфной верхней границе «достатка», который в своей нижней границе постепенно переходит в «недостаток» – в свой отрицательный масштаб, от которого в реальной коммерческой жизни следует по возможности удаляться.

Кондильяк убедительно демонстрирует, что торговля – при прочих равных условиях – становится необходимой при «чрезмерном изобилии» продуктов. Однако выходу на рынок таких продуктов, по крайней мере в современную эпоху, препятствуют монополистическая конкуренция и протекционистские барьеры. «Недостаток» продуктов также не является препятствием для торговли данным продуктом. История царской России убедительно свидетельствует о том, что можно «сочетать» наращивание внешней торговли хлебом и массовый голод среди беднейших слоев населения. Мы приходим к выводу, что всякое изобилие и всякий недостаток в конечном итоге являются более или менее произвольными психологическими величинами.

Как видим, именно Кондильяку принадлежит честь создателя т. н. психологической теории ценности. Более того, в рамках экономической теории Кондильяка мы также можем разграничить понятия ценности и стоимости. Ценность – это основанное на критериях полезности и редкости субъективное переживание отношения соответствия между продуктом, вещью и т. п., с одной стороны, и какой-либо нашей потребностью, с другой. Другими словами, ценность — это ощущение некоторого превышения полезности относительно редкой вещи для реализации определенной потребности по сравнению с наличным арсеналом иных средств.

Ценность того, что мы желаем, увеличивается или падает всегда на фоне вещей из «сектора безразличия», т. е. вещей менее полезных и одновременно менее редких, т. е. менее соответствующих нашей потребности. Следовательно, ценность всегда существует в нас и для нас. Она не может быть объективирована в чистом виде. Критерием определения ценности конкретной вещи служат «нейтральные» вещи из «сектора безразличия», способные выполнять функцию субоптимального замещения желаемой вещи. Таким образом, фоновым масштабом ценности являются вещи из сектора безразличия, почти «постылые» вещи, которые имеются в достатке или в относительном изобилии.

Субъект, переживающий ощущение ценности, соотносит желаемую вещь, сравнивает ее по критерию полезности и редкости с вещами из категории относительного изобилия, или достатка. Ценность, на наш взгляд, определяется всегда приблизительно, всегда на фоне серой зоны репрезентативных, почти «постылых» вещей, полезность / редкость которых не слишком завышается и не слишком занижается. Эти репрезентативные вещи, хотя и нужные, но знакомые до безразличия, так или иначе помещаются оценивающим субъектом в расплывчатую категорию вещей между верхней отметкой «относительного изобилия» и нижней отметкой «достатка». В нашем примере достаток от изобилия отличается тем, что при изобилии однородных вещей не существует опасность отказаться от какой-то их части с возможностью ущерба для уровня удовлетворения личных потребностей. При достатке однородных вещей такая опасность может появиться.

Стоимость – это такое отношение между вещами, которое можно выразить в терминах эквивалентного обмена. При этом такой обмен реализуется по «принципу Мирабо»: «каждый стремится дать меньше, а получить больше»[63]63
  Mirabeau H. G. Op. cit. – Р. 8.


[Закрыть]. В отличие от ценности, которая в конечном итоге является психологическим переживанием вещи как «полезно редкой», стоимость является объективной связью двух экономических контрагентов. Посредством одной и той же соотносительной стоимости (например, одна лошадь «равна» десяти баранам) у этих контрагентов возникают представления о сразу двух индивидуальных ценностях. Продавец избыточной для него лошади приобретает ценность в виде недостающих ему баранов, а продавец избыточных для него баранов приобретает ценность в виде недостающей ему лошади.

По Кондильяку, стоимость является «повивальной бабкой» ценности. Стоимость – это та волшебная палочка, которая две обременительные для коммерческих контрагентов эмоции, два взаимных переживания обременительного избытка чего-либо переводит в две положительные эмоции – одним словом, ценности. Как видим, стоимость сделки всегда одна и сводится к взаимному согласию, что обмениваемые вещи «эквивалентны», а ценностей в результате сделки появляется две.

Кондильяк фактически раскрыл тайну экономического обмена: стоимость — это мера соотношения продуктов в качестве товаров, которая помогает состояние обременительного (относительного) избытка одной группы товаров переводить в режим восполнения (относительного) недостатка другой группы товаров. Каждый раз при таком обмене из двух психологически отрицательных величин (тягота излишка) возникают две психологически положительные величины (восполнение недостатка). Стоимость – это механизм трансформации «вещей безразличия» в ценности.

Таким образом, стоимость – это экономическая и, следовательно, социальная связь, которая объединяет продавца и покупателя. Напротив, ценность – это индивидуальное, внутреннее переживание вещи как «полезноредкой». Это переживание ассоциировано только с самим носителем этого переживания, поэтому вещь одной и той же рыночной стоимости может иметь разную ценность для лиц, приобретающих эту вещь.

Бизнесмен, покупающий два одинаковых мобильных телефона – один для себя, а другой для тещи пенсионного возраста – за одну и ту же стоимость (например, 100 у. е.), приобретает две неравные ценности, поскольку теща вряд ли оценит способность ее смартфона получать ежечасные обновления информации о торгах на той или иной бирже. Более того, за одну и ту же стоимость можно купить две одинаковые вещи, одна из которых будет обладать очень высокой ценностью, а другая вообще никакой (например, пианино, которое бизнесмен приобретает для соседского музыкально одаренного ребенка, и такое же пианино, которое он приобретает для интерьера гостиной своей жены).

Ценность тоталитарна и интравертна, она всегда – потенциально или реально – связана с институтом частной собственности, т. е. устанавливает особую связь между оценивающим человеком, с одной стороны, и ценной вещью (или другим носителем ценности), с другой. В режиме ценности человек переводит себя как воображаемого или реального собственника во внешний мир, он «овнешневляет» свои внутренние потребности и «захватывает» внешние объекты, которые ему кажутся одновременно полезными и редкими.

В этом же ключе следует рассматривать представление Кондильяка о характере наемного труда. По его мнению, «заработная плата представляет собой часть, которую они [наемные рабочие] имеют в продукте как собственники (курсив мой. – С. К.)»[64]64
  Жид Ш., Рист Ш. Указ. соч. – С. 51.


[Закрыть]. Здесь Кондильяк, опираясь на здравый смысл, вступает в полемику с физиократами и утверждает, что наемный работник по природе имеет право на продукт своего труда. Однако не имея возможности или желания пользоваться этим правом, он уступает его за деньги. Получаемая им цена составляет заработную плату.

Другими словами, созданный наемным работником продукт является – не только по Кондильяку, но и по Локку – внешним, отчуждаемым продолжением работника. Именно поэтому он имеет право собственности на продукт своего труда. Как видим, теория ценности Кондильяка ставит под сомнение незыблемость т. н. железного закона заработной платы, с четкой формулировкой которого мы встречались еще у Кенэ. Наконец, теория Кондильяка внесла полную ясность в сущность хозяйственной деятельности человека. Цикл этой деятельности в условиях рынка всегда завершается коммерческой транзакцией, или эквивалентным обменом (в терминах Кондильяка). Другими словами, смысл и цель производства сводится к тому, чтобы «создавать соотношение между вещами и потребностями»[65]65
  Там же. – С. 50.


[Закрыть].

Выводы для теории права и правовой политики

Представляется весьма продуктивным введенный Кондильяком в научный оборот термин «чрезмерное изобилие». Во-первых, этот термин вновь возвращает нас к тривиальной необходимости соблюдать основные принципы количественной теории денег. Изобилие денег и других финансовых инструментов ведет к их удешевлению и в конечном итоге к снижению эффективности их применения.

Во-вторых, в менее тривиальном смысле и применительно к финансовой деятельности государства этот термин может означать, что «изобилие» финансового интервенционизма в пользу конкретной программы может иметь обратную сторону в том смысле, что другие важные программы могут страдать от недостатка государственной поддержки. В конечном итоге термин «чрезмерное изобилие» указывает на необходимость соблюдать народно-хозяйственные пропорции, о которых говорил еще Буагильбер.

Быть может, некоторым упущением теории ценности Кондильяка является то, что он не использует термин «достаток». Вероятно, он не захотел усложнять исходную триаду терминов («чрезмерное изобилие», «изобилие» и «недостаток»). Это позволило ему сохранить ясность и лаконичность стиля. Как бы то ни было, достаток можно определить как представление о приблизительном соответствии между суммой потребностей и суммой наличных благ, необходимых для удовлетворения этих потребностей. Достаток всегда мыслится как расплывчатая величина в относительно эластичной зоне между полюсом изобилия и полюсом недостатка.

При прочих равных условиях для одного оценивающего субъекта достаток начинается сразу у нижней границы этой зоны, в непосредственном и рискованном соседстве с недостатком. Для другого – слишком осторожного – субъекта достаток является почти синонимом изобилия. В терминах рыночной экономики первого оценивающего свои возможности субъекта можно определить как носителя предпринимательской идеологии. Второй субъект скорее заслуживает название капиталиста, предпочитающего действовать наверняка и выходить на рынок лишь при наличии большого резерва ресурсов.

Хозяйствующие субъекты, действующие в серой зоне «относительного изобилия», могут быть определены как носители народно-хозяйственных пропорций. Это означает, что государство через систему публичных финансов должно в первую очередь поддерживать т. н. средние фирмы и тяготеющие к ним малые предприятия, при условии что эти фирмы и предприятия проводят активную хозяйственную политику. При этом смысл хозяйственной деятельности вообще и предпринимательства в частности сводится к учреждению новых потребностей и установлению пропорционального соотношения между этими потребностями и соответствующими новыми продуктами. В этой части государственные финансы должны помогать проводить своевременную реструктуризацию тех предприятий и фирм, которые обслуживают старые, уже отмирающие потребности.