Текст книги "Треки смерти"

4

– Сверчок, а тебя так прозвали, потому что тебя зовут Минагава Сэйя? – спросил я его, когда мы ехали на великах, возвращаясь после сбора яммо.

– С чего это?

– Так, просто интересно.

– Не, я про то, что с чего ты решил, будто я Сверчок из-за того, что меня зовут Минагава Сэйя?

– А-а! Ну смотри, если взять первые слоги от фамилии и имени и прочитать наоборот, то получится «сэми», то есть «сверчок».

Сверчок, заскрипев цепью, бросил на меня взгляд.

– Это слишком заумно.

Он сказал, что Сверчком стал в прошлом году.

– Не знаю даже. Журавль и остальные стали называть меня Сверчком, но я сначала, ну, не догадывался, что они обо мне. Я это, как-то подошел к ним, а они про Сверчка говорят. Ну, я подумал, что они про сверчка, который насекомое, а потом услышал, как Симому говорит: «Сверчок после четырех домой едет». Ну, тут я и понял, что они про меня.

Когда дело доходило до длинных фраз, Сверчок сперва говорил то, что сразу приходило в голову, и требовались усилия, чтобы понять, что он имеет в виду.

Иногда, как, например, сейчас, он вообще не отвечал на заданный вопрос.

– Ну, так почему Сверчок?

– А-а, ты об этом? Ну, я тогда спросил их, и они, это, сначала прямо удивились так – видно, не замечали, что я рядом стою. Ну и тут Журавль-то и говорит: «А у тебя голос хриплый такой, с присвистом». Ну, говорит, красивый голос такой, на сверчка похож. У них же еще голоса детские. И у тебя тоже. Типа, они завидуют мне. Все же любят сверчков. Ну, этих, которые насекомые.

Похоже, это Журавль на ходу придумал. Наверное, основная причина в другом. Возможно, в том, что он вдруг начинает громко кричать. Или в том, что кожа у него смуглая. Или еще в чем-то.

– Ну да ладно. Лучше скажи, это… ты в подготовительный поход послезавтра пойдешь?

– Чего это ты вдруг?

Подготовительный поход подразумевал подготовку к летним каникулам. Какая такая подготовка, что в нее входит – я не знал, но после окончания учебного года каждая параллель вместе с классным руководителем отправлялась во всякие места. Наше место было у сосны-с-корнями на горе Томби. Да, понятно, что Сверчок имел в виду.

– Да ничего… Идти в гору по склону, наверное, не так уж сложно.

Я совершенно забыл о том, что наврал недавно.

– Вот как?.. Если тяжело станет, скажи. Я тебя на спине дотащу.

– Все в порядке.

– Даже если у сосны-с-корнями будут деньги лежать, во время похода их не заберешь, наверное. Учитель заметит.

– А по пути от школы к горе надо переходить мост через реку Охако?

– Не надо. Это же какой обход получается!

– А, да.

Я успокоился. Мы добрались до большой дороги. Наши со Сверчком дома находились по другую сторону. Мы добрались до пешеходного перехода, но, наверное, из-за того, что наступил вечер, машин было много, и нам не удалось пересечь его сразу. И так было всегда. И почему не сделают светофор?

– У тебя ведь нет ни отца, ни матери, да?

Деликатность Сверчку была неведома, он лепил все, что приходило ему в голову. Но это лучше, чем неловкая атмосфера после неуклюжего внимания.

– Мне мои говорили, что отец у тебя умер, а с матерью что?

– Ушла.

– Почему?

– Не знаю.

Стоит только начать ковыряться в причинах, и это будет длиться бесконечно. Наверное, мама устала от холодности и безразличия отца. А отец охладел к ней из-за своей болезни. Болезнь эта могла завершиться летальным исходом, и отцом овладела мысль: «Почему именно я?» Его холодность по отношению к матери была, видимо, продиктована просто тем, что мать чаще всех попадалась ему на глаза. Она обращалась к нему, а он игнорировал ее. Постоянно ругал за какие-то мелкие оплошности. «Постоянно» – это не раз в десять или двадцать минут, а гораздо чаще.

– Ничего не поделаешь, это все из-за болезни отца.

Мама рассказывала мне, что отец заболел, когда я учился в первом классе началки:

– Раньше он был бодрым, любил спорт… Мы с ним часто ездили кататься на лыжах и купаться в море. – Узнав об этом, я удивился. Я никогда не видел, чтобы отец занимался спортом или хотя бы смеялся.

Мама говорила, что здоровье отца ухудшилось сразу после моего рождения. Он прошел полный медицинский осмотр в больнице, и оказалось, что при его заболевании сердце не может перекачивать кровь так, как это требуется. Название болезни – «дилатационная кардиомиопатия», я сейчас могу написать это словосочетание.

Я рос, а болезнь отца постепенно прогрессировала. Он пил лекарства, лежал в больнице. Конца и края этому не было, и в результате не осталось никаких методов лечения, кроме пересадки сердца. Но найти сердце в Японии – очень трудная задача. Практически невозможная.

– Из-за этого папа стал другим.

Неизвестно, понимал ли я, первоклашка, то, о чем говорила мама. Я и не знал, какой характер раньше был у отца, и не понимал, что к чему. Но, по крайней мере, мама так сказала. С тех пор я стал задумываться о том, что в какой-то момент отец может умереть. Может быть, мама поговорила со мной, чтобы я был готов к такому исходу событий. Но прежде чем ушел отец, ушла она сама.

– Она ушла, когда я учился во втором классе, и так и не вернулась.

– Во как…

После того как мать ушла, мы с отцом стали жить вдвоем. Отец практически не разговаривал дома, каждый день пил лекарства и уходил на работу, часто ездил в больницу, где как-то раз пролежал около месяца. Бабушка приехала тогда в далекий Токио и позаботилась обо мне. Я засыпал и просыпался с ней, и мои предчувствия, что когда-нибудь отец умрет, становились все сильнее. Не то чтобы бабушка об этом говорила, но это читалось в ее выражении лица или по тому, как она вздыхала. Или по тому, как она, сидя ночью у моей подушки, гладила меня по голове, думая, что я сплю. Я никогда и представить себе не мог, что отец умрет не из-за болезни. В мире постоянно происходят вещи, о которых ты не можешь и подумать.

– Твой отец погиб в автокатастрофе, да?

– Ага.

– Мои папа с мамой говорили.

Родители Сверчка были давними знакомыми моих дедушки и бабушки. Вообще практически все взрослые этого городка друг друга знали.

– А что за автокатастрофа?

– А они тебе не рассказывали?

– Они говорили, когда я помогал им в идзакае, про автокатастрофу я услышал. А потом пришел посетитель, и я отвлекся.

Безумно важное происшествие для меня, дедушки и бабушки, а для другой семьи так, поговорили и забыли. Появился посетитель – прервали разговор, а потом и не вспомнили, о чем речь шла.

– Его сбил грузовик.

Это случилось в новогодние праздники. Четвертого января, ровно два года спустя как ушла мать.

Мы с отцом первого числа приехали к бабушке с дедушкой. Мать ушла год назад, и атмосфера в доме была гнетущая. Я чувствовал, что взрослым хочется поговорить друг с другом, и большую часть времени проводил в гостевой комнате рядом со входом в дом. Раньше это была комната отца, еще до того, как он поступил в университет в Токио, и когда приезжали всей семьей, мы спали в этой комнате, разложив футоны параллельно друг другу. Раньше втроем – я, папа и мама, – а в позапрошлый и прошлый годы мы вдвоем с папой. В комнате был книжный шкаф, на его полках стояли старые комиксы, романы, энциклопедии растений и животных. Во второй половине того самого дня я лежал, облокотившись на свернутый футон, пролистывал комиксы, смотрел новогодние программы на маленьком телевизоре и трогал качающийся зуб. Мне надоели эти занятия еще до наступления вечера, и я пошел в другую комнату, где бабушка и дедушка вдвоем, сидя у котацу[23]23
  Котацу – низкий столик, накрытый футоном или тяжелым одеялом, под которым расположен источник тепла (обогреватель). – Прим. ред.


[Закрыть], смотрели телевизор.

– А где папа?

– Уехал куда-то, – сказала бабушка и похлопала рукой по свободному месту у котацу.

Наверное, она тем самым приглашала меня сесть с ними. Но я пошел к окну, которое выходило на веранду. Потому что по телевизору показывали какую-то неинтересную новостную программу. И к тому же мне не хотелось, чтобы эти двое начали говорить про мою мать. За окном простирался большой двор – такой никогда не встретишь в Токио. Мне показалось, что он стал просторнее, чем раньше – не было дедушкиной машины.

– Он поехал на машине? – спросил я.

Дедушка с бабушкой вразнобой закивали.

– А ему можно водить?

У отца были водительские права. Но я знал, что врачи ему рекомендовали как можно реже садиться за руль.

– Я предложил его подвезти, но он сказал, что поедет сам, а то совсем водить разучится.

– Куда и зачем?

Дедушка жестами показал, как тянет веревку, свисающую с неба.

– Сказал, купит воздушного змея.

Из-за болезни отец не мог заниматься спортом. Врачи говорили, что ему следует избегать резких движений. Так что, скорее всего, он поехал за змеем для меня. Наверное, думал, как меня развеселить каким-нибудь новогодним развлечением. А то приехали в гости, а в результате одни взрослые разговоры, и я скучаю.

– Эй, Сюити, иди сюда.

Дедушка подбородком показал на место рядом с ним. Я сел, сунув ноги под одеяло. Бабушка протянула мне мандарин, встала и пошла заваривать чай.

– Миллениум, говорят.

– Да, похоже.

На экране появлялись один за другим люди, празднующие это событие по всей стране. Среди них были и те, кто надел солнечные очки с нулями посередине. Почему по телевизору показывают только тех, кто радуется?

– Как тебе твоя новая жизнь? – внезапно спросил дедушка, который до этого молча смотрел телик.

Я подумал, что он спрашивает о моей жизни с отцом после того как мама ушла от нас. Но я ошибался.

– Мы недавно обсуждали… У Масаси проблемы со здоровьем – так может, вы переедете к нам?

И тут бабушка, будто выждав момент, появилась с подносом с чаем.

– Больница Накамару специализируется на сердечных заболеваниях, до нее меньше часа на машине. Мы с дедушкой можем отвозить и забирать папу.

Помню, как именно в это мгновение часы с маятником, висевшие на стене, пробили пять. Их предложение стало для меня шоком. Не то чтобы я наслаждался в Токио жизнью мегаполиса, да и друзей у меня было не очень много, но мне и в голову не приходило поселиться в этом захолустье, взять и вдруг расстаться со своими одноклассниками. Здесь даже комбини нет, а ребята, живущие в округе, как мне казалось, не очень-то спешили дружить со мной. Тремя днями ранее, первого числа, из окна машины деда, который приехал нас встречать, мне открылось очень неприятное зрелище. На пустой площади огромный агрессивный детина орал диким голосом на двух парнишек с коротко стриженными головами. На земле лежал треугольный воздушный змей, будто только что упавший. Кажется, парень орал про что-то, связанное со змеем. Сейчас-то я знаю, что это были Сверчок, Ками и Симо. А тогда я видел только здоровенного детину, разоравшегося по пустяковой причине, и двух парнишек со стрижками, какие бывают у деревенских мальчишек. Ходить в одну школу с такими персонажами у меня не было никакого желания.

Но причина, по которой я испытал такой шок от слов дедушки и бабушки, заключалась в другом.

– А если вдруг…

Что мы будем делать, если мама вернется домой в Токио? Нажмет на кнопку звонка квартиры 704, а дверь откроет совершенно незнакомый ей человек. Что тогда? Я ждал, что мама вернется, и не собирался бросать это дело. Но прежде чем я сказал это, зазвонил телефон. Он располагался рядом с телевизором. Как сейчас помню, шла реклама средства для мытья посуды.

– По телефону сказали, что отец попал под грузовик.

Это произошло на большой дороге в сторону пригорода. Справа располагался мост через реку Охако. Отец остановился в этом ничем не примечательном месте с левого края. На Новый год движение не оживленное, но все-таки кто-то ехал. Грузовик появился сзади. Он хотел объехать стоявшую на обочине машину, и вдруг дверь этого автомобиля открылась, и отец выскочил наружу. Это было так внезапно, что водитель грузовика затормозил, но было уже поздно. По крайней мере так обстояли дела со слов водителя грузовика.

Отца увезли в больницу, но, когда мы примчались туда, он был уже мертв.

Я постоянно рыдал – и в больнице, и когда мы ехали домой, и когда уже вернулись. В конце концов я заснул от усталости. Утром я открыл глаза, понял, что все случившееся правда, и зарыдал снова.

Когда мы примчались в больницу, в помещение, где лежал отец, впустили только дедушку с бабушкой, меня нет. Поэтому, когда я вспоминаю лицо отца, перед моими глазами появляется или отстраненное выражение его лица, которое было у него при жизни, или отстраненное выражение его лица, которое я видел через окошечко в гробу. Лицо в гробу было спрятано среди хризантем, и между белыми лепестками проглядывали швы.

– Зачем он прыгнул под колеса грузовику?

– Не знаю.

Наполовину я соврал.

Может, он сделал это специально? Может, у него болело не только сердце, но и душа? Может, пока он ехал в город за воздушным змеем, его болезнь распространилась по всему телу и заставила его остановиться посреди дороги? В первый день того нового года отец практически не проронил ни слова, пока мы ехали на синкансэне. Он только и делал, что смотрел в окно или на свои колени. Я заметил, что он не просто сидит в прострации, а напряженно думает о чем-то. После того как потерял и отца и мать, я стал понимать: если долго думать о чем-то, то можно потерять рассудок. Эта болезнь проникает в тебя в тот момент, когда ты о ней не думаешь, и начинает за тебя руководить твоим телом.

– Может быть, ты… поэтому не хотел туда ехать?

Голос послышался совсем рядом. Даже странно. Оказывается, Сверчок придвинул ко мне лицо так близко, что закрыл им солнце. Наверное, из-за большого расстояния между глазами зрачки у него съехались друг к другу, а белки покраснели. Из носа у него текло, сопли, перемешиваясь со слезами, стекали по лицу.

– Поэтому ты не хотел ехать к горе Томби? Потому что надо переходить через тот мост?

Неожиданно Сверчок понял то, о чем я не сказал.

– Ну да, типа того.

Дедушка и бабушка раз в несколько дней приносили цветы на место гибели отца. Но я, с того момента как поселился в этом городке, ни разу там не был. На самом деле я бы хотел сходить с ними вместе, возложить цветы и соединить ладони в поминальном жесте, но пока не мог этого сделать.

– Извини, я не знал.

– Поехали.

Автомобиль остановился перед пешеходным переходом. Мы начали крутить педали. Спицы в колесах великов сверкали, отражая солнечные лучи. Мы переехали на противоположную сторону большой дороги, и через некоторое время с обеих сторон появились поля. Наши дома находились впереди. Дорога через поля была немощеная, от езды на велике поднималась пыль. Вскоре мы доехали до перекрестка, где разъезжались в разные стороны, я легонько помахал Сверчку рукой и повернул в сторону своего дома. По дороге я оглянулся назад. Сверчок стоял на перекрестке, держа мамин велик, и смотрел в мою сторону. Я почувствовал себя странно, как будто меня скрутило в районе груди. Как будто я хотел икнуть, но у меня не получалось. Пока я ехал вверх по пологому склону домой, это чувство становилось сильнее.

5

– В поход нужно взять с собой бэнто и термос.

Я отмывал руки от сока яммо в раковине в кухне. «Хорошо, хорошо», – сказала бабушка, доставая из холодильника ячменный чай. Налила его в два стакана, отнесла в комнату и поставила на столик. Я прошел за ней и сел. Через противомоскитную сетку на двери доносился стрекот цикад. А когда дул ветер, к ним примешивался звон колокольчика на ветру. Куда же ушел дедушка? У входа не было его сапог – может, он пошел помочь на соседнее поле?

– Сюити, какой бэнто тебе с собой приготовить? – спросила бабушка, сидя на коленях за низким столиком, смотря не в глаза мне, а куда-то в область груди.

Вообще-то до этого бабушка мне ни разу не готовила бэнто. Когда мы жили в Токио, мама всегда готовила мне что-то оригинальное. Делала из сосисок «крабиков», насаживала на шпажки по три мясные тефтельки, отличающиеся по вкусу. Или с виду вроде обычное яйцо, а возьмешь его в руки – а там на белке разрез зигзагом. Иногда желток был в форме цыпленка. Еще до того как мама ушла от нас, мы приезжали все вместе к дедушке с бабушкой, и я рассказывал бабушке про мамины бэнто.

– Можешь сделать мне онигири[24]24
  Онигири – рисовые колобки, зачастую с начинкой, завернутые в лист сушеных водорослей нори. – Прим. пер.


[Закрыть].

– А еще что?

– Да что хочешь… Бабушка, а что такое яммо?

– Яммо… В наших местах так горные персики называют. Красные такие, да?

– Мы вместе со Сверчком и остальными сегодня их ели.

Выражение бабушкиного лица стало такое, как будто я заговорил на неизвестном языке. Я добавил, что Сверчком мы прозвали Микагаву Сэйю.

– Сэйя из Кимбоси? А почему он Сверчок?

– Не знаю.

Мы замолчали, и опять стал слышен стрекот цикад. Ветер стих, даже колокольчик не звенел. Я смотрел в сад, попивая ячменный чай. Бабушка подползла по татами к телевизору, включила его и вернулась на свое место. В новостях рассказывали о новой купюре в две тысячи йен, которую пустили в оборот с этой недели. Серьезный мужчина в очках объяснял смысл волнистой надписи «Норито» на обратной стороне купюры.

– Ой, а ланч-бокс-то! – Бабушка стукнула рукой по столику.

– А?

– Надо же ланч-бокс для бэнто купить!

– А у тебя нет?

– Э-э, в сарае остался, наверное, старый, которым когда-то сынок пользовался.

Бабушка посмотрела в сторону похожего на конуру старого сарая, расположенного в углу двора. Я недавно заметил, что они с дедушкой после смерти отца стали называть его «сынок». Раньше, говоря об отце, они называли его по имени: «Масаси то, Масаси се…» Интересно, если человек умирает, то его перестают называть по имени?

– Можно и папин. Где он там лежит?

Бабушка хотела было встать, но я опередил ее, отодвинул москитную сетку и надел общие для всех сандалии. Почему-то мне хотелось самому найти папин ланч-бокс.

– При входе в глубине справа стоит машинка для приготовления моти[25]25
  Моти – сладкие колобки из рисового теста. – Прим. ред.


[Закрыть]. Где-то рядом с ней. По-моему, он должен лежать в большом полиэтиленовом пакете вместе с пластиковыми контейнерами.

– Я поищу.

– Контейнеры тоже надо иногда мыть, так что принеси весь пакет.

Я вышел на улицу, мое лицо осветили лучи закатного солнца. Я прошел по диагонали по двору и открыл дверь сарая. Я много раз бывал там, в сарае пахло деревом. Окон в нем не было, но между будто бы наспех уложенными досками на полу были щели, поэтому в сарае было достаточно светло, чтобы видеть предметы. На свету, пробивавшемся снизу, были видны скопившиеся клубочки пыли.

В том самом месте, про которое сказала бабушка, лежал полиэтиленовый пакет. Я потянул за него. Позади стоял странный предмет. Прямоугольный агрегат мутно-серебристого оттенка с кнопками и переключателями сверху. Спереди два больших круглых сетчатых глаза. Между ними маленькое прямоугольное пластиковое окошко. Что это за агрегат? Наверное, старый магнитофон. У нас дома в Токио тоже был такой, только длиннее и совсем не похожий на этот. Но вообще-то и такой формы я видел в ТВ-сериалах про старую жизнь.

Я протянул руку вглубь полки и придвинул к себе магнитофон. С его обратной стороны был шнур электропитания, резинка вокруг него истлела и разорвалась.

Я стер пальцем пыль с окошка и увидел, что внутрь вставлена кассета. На ней была наклеена пожелтевшая бумажка, на которой шариковой ручкой было написано: «Салют любви путешественников». Наверняка энка[26]26
  Энка (яп. 演歌, от 演 эн «игра, исполнение» и 歌 ка «песня») – жанр японской песни с характерным медленным вибрато кобуси. – Прим. ред.


[Закрыть], городской романс. Наверное, пленку раньше слушал дедушка, большой любитель энка.

С помощью магнитофона я, наверное, смогу слушать радио у себя в комнате. Я практически никогда радио не слушал, но мне было интересно, что там за передачи. Может, они даже интереснее, чем программы по телику. Я сунул магнитофон под мышку, взял полиэтиленовый пакет и вышел из сарая. Бабушка была на кухне и как раз собиралась выключить огонь под шкворчащей кастрюлей.

– Спасибо, Сюити. Ой, совсем забыла про него!

– Хочу попробовать послушать.

– Знаешь, как?

– Наверное.

Я поставил полиэтиленовый пакет у раковины и ушел в свою комнату с магнитофоном. Раньше это была папина комната, потом она превратилась в гостевую комнату для нашей семьи, а теперь стала моей.

Я хотел было вставить вилку магнитофона в розетку, но пригляделся. Она порядком заржавела. Это могло быть опасно, поэтому я пошел в кухню, открыл ящик, где лежали батарейки и лампочки, взял четыре пальчиковые батарейки и вставил их в магнитофон.

На кассетнике был переключатель с надписями «FM», «AM» и «радио/кассета». Я поставил переключатель на «FM», и из колонок понесся звук, похожий на шум дождя. Я стал медленно крутить переключатель каналов. В продолговатом прозрачном окошке появлялись одна за другой цифры: 76, 80, 84… Также передвигалась и вертикальная палочка, находящаяся над ними. Но сколько я ни вращал кнопку, слышны были только шумы – ни голосов, ни музыки. Я попробовал включить «AM», результат был точно такой же. Может, радиоволны не доходят до нашей деревни? Или сам магнитофон сломан? Я решил проверить. Переключил с радио на кассету и нажал на кнопку воспроизведения. Опять сплошные шумы… Хотя… Что-то было слышно…

Женский плач.

Наверное, это бабушкин голос? Я приблизил ухо к динамику. В это мгновение внезапно послышался громкий голос дедушки, и я, испугавшись, отпрянул от динамика. Дедушкин голос продолжал звучать. Он был помоложе, чем сейчас, и говорил он, кажется, о болезни отца. Откуда на пленке с энка появилась эта запись? Можно ли мне это слушать? Вполне возможно, что не стоит. Может, это вернет меня в прежнее состояние? Или я заболею? Я протянул палец к кнопке «Стоп», и пока сомневался, что мне делать, услышал два новых голоса.

Голос папы и голос мамы.

Голос, который я точно никогда больше не услышу, и голос, который я, может быть, никогда больше не услышу. Слышно было не очень четко, но понятно, что они говорили друг с другом.

Я убрал палец с кнопки «Стоп» и, затаив дыхание, стал прислушиваться к беседе. На пленку был записан очень грустный разговор. Чем дольше я слушал, тем сильнее мне казалось, как холодный песок потихоньку наполняет все мое тело. Но это была первая часть беседы, а на второй части я незаметно для себя стал смеяться. Наверное, впервые после того как умер отец… Нет, после того как ушла мать.

В разговоре внезапно заговорили о Сверчке.

И к тому же о совершенно идиотской ситуации.

Запись 4

https://eksmo.ru/entertaining/sverchok-1-ID15683822/