Текст книги "Почти идеален. Страшные истории"

Стихотворение

 
«Зачем же мысли нас тревожат,
Пока не сыщется ответ?..
Куда же смерть меня уложит,
Не слушая ничей совет?..»
 

Илья сидел за письменным столом с включенной настольной лампой. Днем на этом же месте и в той же позе он делал уроки. Особенно легко ему давалась математика. Что в ней было сложного? Почему ее многие так боялись и не любили? Непонятно. Запоминаешь формулы и подставляешь туда цифры. Все очень просто. «Царица наук» поддавалась ему легко. В их классе, да что там в классе, во всей школе было сложно найти еще одного ребенка, так легко и с таким удовольствием справляющегося с новыми примерами и задачками, в пределах, конечно же, своей школьной программы. «Щелкает их как семечки», – любила поговаривать мама. И это была абсолютная правда. С математикой он был на «ты», чем вызывал непомерную гордость как родителей, так и учителей.

Совершенно иначе обстояло дело с русским языком и литературой… И в этом Илья видел конкретную причину – невообразимое количество различных слов, правописание которых не подчиняется никаким правилам. Нет, нет, правил в русском языке было предостаточно. Даже более чем. Но больше всего его раздражали постоянные исключения из них. Их было так много, и они были везде, что ему иногда казалось, было бы проще поменять их местами. Правила обозвать исключениями, а исключения – правилами. Так и запомнить было проще, и ученики совершали бы меньше ошибок. Для чего они вообще такие нужны? Казалось, что их придумали для одной-единственной цели – создать как можно большую путаницу. Здесь нельзя было запомнить формулу и подставлять туда буквы для получения правильного результата.

Несмотря на все трудности освоения этой науки и тройку по русскому языку, Илья знал, что, в конце концов, и она ему поддастся, со временем. Надо только немножко подождать и позаниматься.

«Нужно просто больше читать», – говорил отец и был абсолютно прав.

На улице уже третий день шел дождь – совершенно нерасполагающая погода для гуляния. Все его друзья сидели по домам. Двор опустел. Родители никого никуда не отпускали. Да и сами дети не изъявляли особого желания мокнуть под холодным осенним дождем. Удовольствие так себе. Поэтому сразу после школы Илья бежал домой, обедал и садился делать уроки.

После выполнения домашнего задания он ужинал и вновь садился за письменный стол. Телевизора в его маленькой комнате не было. Отец говорил, что он только отвлекает от занятий, а смотреть взрослые передачи вместе с папой в зале у Ильи совершенно не было желания. К тому же время неуклонно приближалось к 21—00 – это значило, что сейчас начнется программа «Время», где будут показывать произошедшие за сегодняшний день новости. А это самое неинтересное, что только можно увидеть по телевизору. Вот чего-чего, но этого Илья совершенно не понимал. Какая разница, что там у кого произошло за сотни километров от нас? Показывают каких-то незнакомых людей и со своими совершенно для нас незначимыми проблемами. Кому это вообще может быть интересно?

Жаль, что родители не разделяли его точку зрения, особенно отец, который с большим удовольствием слушал ведущих, не отрывая своего взгляда от телевизора от начала до конца передачи. Мама периодически выглядывала из кухни, вытирая сухим полотенцем только что вымытую тарелку, обменивалась с папой, устроившимся на диване, несколькими короткими фразами на тему происходящего по телевизору, и удалялась обратно. Да, вот такое вот было несправедливое разделение территории. Кухня – мамина, диван – папин. Они будто бы этого не замечали и казались вполне счастливыми.

Но больше всего, прямо до колик в животе, Илью раздражала музыка перед началом этой самой скучной на свете передачи. Вот уж действительно набор громких неритмичных сигналов и звуков. Тот, кто ее сочинил, не имел к музыкальному образованию никакого отношения. Это еще мягко сказано. Как говорила школьная учительница музыки Лариса Николаевна своим ученикам: «Во времена Людвига ван Бетховена вас бы побили палками за такие звуки». Да, она часто не скупилась на резкие и веселые фразочки, за что, в общем-то, дети ее и обожали.

Илья сидел за своим письменным столом. Яркий желтый свет и излучаемое от мощной лампочки тепло попадало на его маленькие ручки. Стол стоял прямо перед окном, периодически Илья приподнимался, отодвигал занавеску и выглядывал в окно в надежде, что дождь уже закончился. Но он не прекращался, шел и шел… третий день. Маленький, противный, от которого даже лужи не успевали разрастаться, а лишь поддерживали себя в приобретенной форме. И эта постоянная сырость… Брррр… Зонты в их классе среди мальчишек были крайне непопулярны. Даже если дома тебя заставили взять зонт, идешь с ним до первого поворота и, как только пропадаешь из родительского поля зрения, сразу сворачиваешь и убираешь в портфель, а дальше движешься с гордым лицом навстречу мороси. Плюс к уважению во дворе ты уже заработал. Дошел до школы – весь мокрый, вернулся домой – опять мокрый, пошел за хлебом – та же история. Даже если дойти до мусорных баков выбросить мусор, обязательно успеешь отсыреть, а ведь они стояли всего в пятидесяти метрах от дома. Их даже из окна было видно. Был бы Илья взрослым и сильным, можно было попробовать докинуть мусорный пакет прямо из окна. Странно, что отец так не делал. Ему бы сил наверняка хватило. Но отец оказался гораздо хитрее и просто переложил обязанность по выносу мусора на сына. Когда Илья поступил в третий класс, отец сказал, что ему пора становиться мужчиной, а для этого недостаточно было им просто родиться. Нужно выполнять мужские поступки и обязанности. Выносить мусор как раз одна из таких, с которой Илье и нужно начать. С такой торжественно-вдохновляющей речью он вручил Илье его первый мусорный пакет. Сам он больше этим никогда не занимался. Мама взглянула на отца с легким упреком, покачала головой, но ничего не сказала. Илья же не обладал в семье должным авторитетом и перечить родителю не смог. Он всегда был хорошим и послушным мальчиком.

Вот так и получилось, что третий вечер подряд Илья сидел за своим столом в полутемноте с включенной настольной лампой и сочинял стихотворение. Днем, когда он делал уроки, мама запрещала выключать центральный свет, хотя в комнате и без него было достаточно светло. «Испортишь себе зрение», – твердила она. Но сейчас она была занята на кухне, и Илья оказался предоставлен самому себе. Так было легче: темнота, окружавшая его, помогала сконцентрироваться и собрать воедино постоянно пытающиеся разбежаться мысли, помогала сосредоточиться на поставленной задаче.

– Это даже хорошо, что идет дождь: можно уделить гораздо больше времени сочинению второго куплета, – думал про себя Илья. – Как поется в некогда популярной песне, «везде есть свои плюсы, их видеть просто нужно».

Идея придумать стих пришла в его голову совершенно неожиданно. В школе одноклассник Витя сочинил любовное стихотворение для Светки – тоже одноклассницы. С покрасневшим лицом, трясущимися руками он передал на уроке ей записку. Она прочитала и… оставила ее у себя. Ей понравилось. Света не отправила в его адрес никакой усмешки, никакой издевки, даже намека на это не было, просто посмотрела на него, улыбнулась и убрала записку в портфель. Позже, конечно же, этот смятый листочек с тремя небольшими куплетами прочитал весь оставшийся класс. Это было весьма предсказуемо: девочки не умеют хранить тайны, что в юном возрасте, что во взрослом. Илья подмечал это неоднократно за мамой и ее подругами. Взрослые часто забывают, что у детей есть уши и они совсем не для красоты.

Но все же, по мнению Ильи, получилось весьма неплохо, особенно для шестиклассника. Позже Витя очень засмущался – большинство одноклассников подшучивали за это над ним. Дети жестоки, они высмеивают всех и за все подряд. Благодаря этому Витя даже был удостоен нового прозвища – Пушкин. Не самое плохое, особенно когда учишься в одном классе с Пончиком, Чиполлино и Чичком.

В тот момент, когда Илья перечитывал эти строчки, в его голове что-то щелкнуло. Странные и непонятные эмоции одноклассника и его попытка выразить их на листе белоснежной бумаги не показалась ему смешными. Почему бы и нет… Раз троечник Витя смог придумать такое, подталкиваемый чувствами к этой действительно симпатичной девочке, то и для него это не составит большого труда. Илья был почти хорошистом (родителям даже не приходилось заставлять его учиться и проверять домашнее задание), не считая троек по русскому языку и литературе. Но уж точно он был намного сообразительнее Вити, это сомнению не поддавалось. Витя просто нашел в Свете свою музу, толкнувшую его на подвиг. Илья часто про это читал, но сам никогда о таком серьезно не задумывался. Не доводилось.

Но одно дело решить, другое – сделать. Он, конечно же, не планировал посвящать никому свое стихотворение и про любовь писать не собирался. Это казалось слишком примитивным: про это пишут все кому не лень. Даже Витя смог, а повторять за ним Илье уж очень не хотелось. Нет, для уровня Ильи нужна была более серьезная тема, более взрослая. Сам же процесс написания казался каким-то уж очень интимным. Не дай Бог кто-то в школе об этом узнает… Второго Пушкина в классе не будет, придумают что-то обиднее. Этого нельзя было допустить.

Но, как и ко всем своим увлечениям, к новому Илья решил подойти основательно.

Для этого он даже специально завел себе блокнот. Подписал его на первой странице: «Блокнот Илюши!!! Посторонним открывать воспрещается!!!», предварительно посмотрев в словаре, как правильно пишется слово «воспрещается». Хотя родители все равно не смотрели его записки (в маме на все сто процентов он не был уверен), но на всякий случай… Спрятал его в верхнем ящике своего стола, под альбомом для рисования. Затем пошел в магазин канцелярских товаров и купил там синюю гелевую ручку за 5,50 рублей. Деньги взял у матери в кошельке, спросив накануне разрешения, хотя мог этого не делать: она все равно бы не заметила исчезновение такой маленькой суммы, а кошелек хранила в шкафу на полке, не особо утруждаясь в обеспечении его безопасности. Почерк с этой ручкой получался куда более ровный и красивый. Напрасно Екатерина Алексеевна – классный руководитель Ильи – запрещала своим ученикам писать на уроках такими ручками, ссылаясь на то, что такие ручки сильно мажутся и очень быстро расходуются, что правда, то правда.

И вот все было готово…

Прежде чем родилось первое четверостишие, Илья умудрился исчеркать несколько страничек в блокноте. Слова никак не хотели появляться и выстраиваться в красивое предложение, а каждая последующая строка – вязаться с первой. Занятие оказалось не таким простым, каким виделось вначале. Проклятый Витя!!! Мысли почему-то все время пытались куда-то сбежать, перескакивали на все подряд. То на таблицу умножения, подложенную под стекло на столе. Это отец придумал, принес домой большое стекло, края которого были закруглены и хорошо обработаны – просто так не порежешься.

«Оно еще и закаленное, так что, если попытаться его разбить, оно разлетится на сотни маленьких кусочков… Все очень даже безопасно…» – сказал он и уложил его на письменный стол Илюши. Под стекло была сразу же помещена таблица умножения. Сначала Илье это все не понравилось, писать на стекле было не очень комфортно, но он быстро к этому привык. Это оказалось действительно удобным. Со временем все пространство между столом и стеклом заполнилось бумажными листочками. Там были и номера телефонов скорой помощи, пожарных, милиции и много всего еще нужного для учебы. Спустя некоторое время отец умудрился подложить туда свой лист с «золотым правилом», как он его называл.

«Относись к людям так, как хочешь, чтобы относились к тебе», – гласило оно. Отец разукрасил слова цветными фломастерами, что было ему крайне несвойственно. Аккуратно и ровно вывел буквы на альбомном листе и подсунул его под стекло. Он очень гордился проделанной работой. Мама в ответ мило улыбалась.

Илья не очень понимал это правило. Чье оно? Почему он должен следовать ему, если никто вокруг его не придерживается, даже сам отец? Иногда, когда он приходил домой пьяным, маме это не нравилось и они начинали ругаться. В ходе этого отец мог позволить себе обозвать ее. Илья закрывался в комнате, но слышал каждое произнесенное слово, каждый звук. Неужели отец кричит на нее, потому что хочет, чтобы и она на него кричала? Так следовало из этого правила. Но на правду это совершенно не было похоже. На следующий день он извинялся перед ней за свое поведение и они мирились. Но слово не воробей. Да, дети лучше понимают не с прочитанных слов, а с живых примеров, в первую очередь это родители.

Как только мысли и глаза Ильи на что-то переключались, он тут же усилием воли возвращал их на место. На блокнот с ручкой и чистый лист. За первый вечер таких моральных мучений и издевательств над самим собой ему удалось родить только первое четверостишие. Не так себе он представлял свой путь к поэтическим вершинам, но вечер близился к концу. Сон подступал. Илья обвел готовый куплет несколько раз ручкой и поставил напротив цифру 1. Первый готов. Не так уж и просто, но возможно.

Второй день оказался менее продуктивным. Все время заходила мама: то проведать сына, то полить цветы, то под еще каким-нибудь вымышленным предлогом. Илья сразу закрывал блокнот. Похоже, что она что-то заподозрила и начала проявлять к этому излишнее родительское внимание. Илье это не понравилось. Вторжение родителей в личную жизнь допустимо, но в определенных пределах. Блокнот Илюши находился вне этих границ.

– Что ты там все время прячешь? – поинтересовалась она, подойдя к столу и аккуратно положив свою теплую руку на его плечо.

– Ничего для тебя интересного, мама, – улыбаясь, ответил он, прикрывая свой блокнот руками.

– Ничего так ничего, сядь только ровно, – сказала она и слегка шлепнула его ладошкой по сгорбленной спине. – И выпрями ноги.

Это была его любимая поза. Садясь на стул, поджимать под себя одну ногу и садиться прямо на нее. Маме это очень не нравилось, и она всегда делала замечание, он исправлялся, но, как только дверь в комнате закрывалась, нога сразу возвращалась на прежнее место. Он не старался делать это назло. Все происходило автоматически, в большинстве случаев Илья этого даже не замечал.

В конце второго дня он еще раз обвел первое четверостишие. Больше ничего не придумалось. Ночью Илья долго не мог заснуть, мысли были только об одном – о чем же все-таки писать дальше. Первое, в общем-то, получилось ни о чем. Никакой конкретной темы. Его можно было назвать как угодно. Хотя нет, о чем писать ему было совершенно понятно, он хотел написать стихотворение про убийцу… или убийство… или просто про смерть. Это тема казалась Илье самой взрослой. Ведь он уже в шестом классе, второй год, как учится в старшей школе – совсем не ребенок. Главная трудность заключалась в том, что, помимо рождения интересной истории, она еще должна быть довольно складной. Иначе что это за стихотворение?

– Как же они их сочиняют? – думал Илья. Спать не хотелось совершенно. – Нет, с Витей все понятно… Он придумал его под влиянием испытываемых чувств, попробовал перенести это все на бумагу. Его это подтолкнуло. Он сделал так, как смог, но есть же много великих поэтов… тот же Пушкин, Есенин, Лермонтов… Те, чьи произведения ежегодно заставляют, помимо их желания, учить наизусть десятки, а то и сотни учеников в каждой школе. Илья зажмурил глаза со всей силы и напряг память…

 
«Я помню чудное мгновенье…
…
Как гений чистой красоты».
 

Тихо прошептал он знакомые каждому русскому человеку строки самого известного стихотворения Александра Сергеевича. Эти строки навсегда отпечатались в его памяти. Ну как? О чем он думал, и какие чувства испытывал, собирая из чертогов разума эти слова и проецируя их в бессмертные предложения? Как создать в голове такие красивые строки?

– Нет, – думал Илья, ворочаясь в кровати, – как учить стихи, так нате, учите на здоровье. Вот вам книги, держите, и чем больше их размер, тем лучше, тем счастливее и шире улыбки учителей, а рассказать, как сочинить нечто подобное, то этого предмета в школьной программе нет, уж извините. Допетрите как-нибудь сами. Или не допетрите. Всем пофиг. Илья считал это серьезным упущением школьной программы и искренне сомневался, что такой предмет появится в старших классах. Хотя бы несколькими уроками попробовали бы объяснить. Непорядок.

Илье было интересно: великие поэты тоже не спали по ночам, думая, о чем им писать? Или их стихи рождались сразу, стоило только взять перо в руку. Вот если бы можно было спросить у них, как это делается… Спрашивать у Вити, конечно же, не стоило. После того, как его обсмеяли всем классом, он вряд ли когда-нибудь вновь возьмётся за это дело… Правда, Светка-то не смеялась, а это для него было самое важное.

С этими мыслями и с легким чувством неудовлетворенности сегодняшним днем Илья постепенно провалился в сон.

Спалось неспокойно. Во сне он бегал по ночному городу с карандашом и листком бумаги. На листке было написано то самое четверостишие. Небо было хмурое. У каждого встречного человека он пытался спросить: «Как вам оно? Что-то не так? Мне нужен совет…» Узнать, но никто даже не слушал. Все отворачивались и старались не обращать на него внимание. Город, по которому он бегал, становился то большим, то маленьким. Иногда ему казалось, что эти улицы давно знакомы, иногда он терялся в бесконечных поворотах и не мог ничего узнать. Пока в конечном итоге не вышел к старым гаражам, очень напоминающим постройки за их пятиэтажным кирпичным домом, где они с ребятами постоянно гуляют, хотя родители ругаются, когда ловят их за этим занятием, и там, среди гаражей, издалека Илья увидел небольшое свечение. Огонь исходил из металлической бочки возле одного из гаражей. Он подошел поближе и развернул на слабом свету листок с бумагой. От бочки исходил свет и тепло, как от его настольной лампы. При этом мерцающем свете он и увидел, что листок был полностью исписан. Там был не один куплет, появились новые слова и буквы.

Прозвенел звонок на будильнике.

– Илюша, вставай, пора в школу, – проговорила мама свою стандартную утреннюю фразу, проходя мимо его комнаты, дверь в которую на ночь всегда оставалась открытой.

Илья выключил будильник и сел на краю кровати. Чувствовал он только вялость, будто бы и не спал вовсе. Частично этому способствовала и дождливая погода. Воспоминания о сне постепенно рассеивались, а горячий чай и бутерброд с колбасой помогли окончательно забыть о нем.

День в школе проходил в обычном русле. На уроках дети занимались. Екатерина Алексеевна была сегодня в хорошем расположении духа. В такие дни она спокойно реагировала на детские шалости, коих в 6 «Б» всегда было в избытке. В принципе, профессия учителя ей подходила идеально. Высокий рост, хотя для Ильи такими были все учителя, очки в роговой оправе, ровный аккуратный нос. Средних лет. Около тридцати. Плюс-минус. Точной цифры Илья не знал и никогда не интересовался. У учителей в глазах детей был только один возраст – взрослый. Да в школе было только два вида людей: учителя и ученики. Они же, дети и взрослые, и каждый из них жил здесь в своем собственном мире.

Любимчиков в классе у Екатерины Алексеевны не было; как она говорила, она относилась ко всем детям одинаково. Хорошо – по умолчанию, а дальше, как заслужат. Даже к самым разбалованным. В то же время в ее внешнем виде и выражении лица всегда присутствовала определенная строгость, особенно это подчеркивала ее одежда – белая блузка и черные брюки в сочетании со строгим взглядом. На уроках дети могли позволять себе развлекаться только с ее разрешения. Да, учитель – это ее призвание.

Илья сидел за партой, смотрел на нее и размышлял. Он делал вид, что слушает, но на самом деле не слушал совершенно. Все ее слова проходили мимо его ушей, не задерживаясь ни на секунду. Сегодня он был плохим учеником. Он был, как любят говорить учителя, невнимательным и рассеянным, но на то были веские причины. Сегодня он первый раз посмотрел на своего классного руководителя с совершенно другой стороны. Рассказывая новую тему урока, она на секунду одарила его своим взглядом, и он понял, а ведь Екатерина Алексеевна могла и помочь. Она же учительница, к тому же ведет сразу несколько предметов, кто знает, какими знаниями она еще обладает. Может, и здесь сможет что-то подсказать. Возможно, это и был единственный взрослый человек в его окружении, способный дать Илье дельный совет. К родителям с такими вопросами не подойдешь – сразу станет не по себе. Отец, скорее всего, посмеется. Да и вряд ли они смогут чем-то посодействовать: слишком далеки от творчества. Да, так думал Илья, а Екатерина Алексеевна может оказаться непредвзятым критиком и советчиком. Однажды отец Игоря позволил себе поставить ему подзатыльник за плохие отметки, прямо в классе, в ее присутствии, так она хорошенько отчитала и Игоря, и его папу. Даже глазом не моргнула.

Илья слегка заулыбался и посмотрел на Витю, сидящего за соседней партой. Низко наклонившись над своей тетрадкой, он что-то усердно вырисовывал. Его рот был приоткрыт, а язык слегка шевелился в уголке рта.

– Дурачок дурачком, – подумал Илья, – к нему-то я уж точно за советом не полезу. Может, это вообще не он придумал, а скачал с интернета, списал, подслушал… Да существует куча вариантов.

Но в глубине души он догадывался, что это сочинил именно Витя. Сам. Своими руками, которыми был способен в основном только ковыряться в носу, сидя за последней партой, и вытирать свои козявки об стул, и все же в тех словах сохранилась непосредственность и искренность, которую видят и чувствуют только дети.

Илья перевел взгляд на Светку. Она сидела на первой парте, ровно, аккуратно сложив руки перед собою. Ее светлые прямые волосы свисали почти до поверхности стола. Ноги с легкими белыми туфельками были слегка скрещены и подогнуты под стул.

Поистине, красавица и чудовище.

– Как-то же эта муза смогла побудить этого бездаря на такие слова? – задал сам себе вопрос Илья и перевел взгляд обратно на Витю. Он усердно выводил что-то ручкой в своей тетрадке. – Может, он там уже картину рисует? В любом случае они мне не помогут. Нужен кто-то посерьезнее.

После того, как прозвенел последний на сегодня звонок, Екатерина Алексеевна быстро задала детям домашнее задание и отпустила по домам. Под радостные крики все ломанулись на выход. Илья собирал вещи очень долго, посматривая за тем, как одноклассники покидали помещение. Чтобы не дай Бог никто не увязался вместе с ним, потому что сделать это в присутствии любого одноклассника – абсолютно любого – он бы не решился никогда в жизни. И вот настал тот момент, когда Илья остался с учителем один на один. Она тоже собирала свою маленькую женскую сумочку. Затем на секунду остановилась, подняла взгляд и произнесла мягким голосом, услышать который на уроке было практически невозможно:

– Илюша, ты что-то хотел спросить?

Она сразу поняла, что его что-то тревожит. Может быть, еще даже на уроке. Екатерина Алексеевна видела детей насквозь.

– Эм-м-м… да… Я это… – в голове вопрос был понятен, и он уже мысленно задавал его ей сегодня несколько раз, но вот изложить его другому человеку в реальном мире оказалось куда труднее.

– Не мямли, – улыбнулась она и пробежалась взглядом по столу, пытаясь что-то отыскать. – Говори как есть. Внятно, по словам, если хочешь, даже по слогам, жестами даже можешь. Не стесняйся. Даже если что-то личное. Школа – это ваш второй дом, а я, соответственно, ваша вторая мама. У тебя случилось что-то серьезное?

С этими словами она вновь посмотрела на Илью более пронзительным и напряженным взглядом, пытаясь понять его без слов.

– Хорошо, Екатерина Алексеевна, ничего страшного у меня не случилось. Я просто хотел у вас поинтересоваться… – он сделал небольшую паузу и в какой-то момент даже подумал, что не сможет закончить это предложение, но собрался силами и сказал: – Как люди пишут стихи? Вот… как? Как у поэтов получается так красиво?

– Фу-у-ух, ты вызвал у меня небольшое беспокойство… Еще на уроке я заметила твое некое отстранение. Правда, я решила, что ты просто влюблен. Теперь я даже испытала легкое облегчение… – она вновь улыбнулась, выдохнула и продолжила поиск глазами по столу. – Для того, чтобы что-то хорошо написать, нужно, как бы это странно ни звучало, много писать. Постоянно. Талантливых людей в мире крайне мало. Их вокруг единицы. Я имею в виду людей гениальных и по-настоящему талантливых с рождения, природа весьма гармонична, и отсутствие этого самого таланта может с лихвой заменить целеустремленность и трудолюбие. Ведь талант – это лишь один процент успеха, девяносто девять процентов – это труд. Писать, писать и еще раз писать. Возможно, сначала будет получаться неважно, но со временем все изменится. И не забывай постоянно читать… О-о-очень много… И, желательно, что-то поумнее. У тебя должен накопиться в голове большой словарный запас и хороший литературный багаж. Ты понимаешь, о чем я говорю?

Илья быстро затряс головой.

– Это первое и самое главное. Но еще очень важный момент, – продолжила она, – на мой взгляд, это понимание того, о чем ты пишешь. Если ты, скажем, пишешь про любовь, ты должен испытать это чувство. Наиболее хорошие стихи по войну получались в окопах или у людей, переживших этот кошмар. Знание – это сила, через бумагу ты передаешь их таким образом, чтобы читающий человек смог узнать в этих чувствах себя или просто оказаться на твоем месте. Ненадолго. Пройтись с тобой по отрезку твоей жизни. Все это в совокупности и дает хороший результат. А ты точно не влюблен?

Илья молча затряс головой из стороны в сторону.

– Значит, про любовь ты писать не собираешься, так?

– Нет, – ответил Илья, – я пишу совсем про другое, честно говоря, я еще толком не пишу и не знаю, про что писать. Но очень хочу начать.

Она прекратила этот затянувшийся поиск на столе, застегнула молнию на своей сумке и посмотрела на него. Ее взгляд был очень внимательным и глубоким. Он смотрел на нее своими большими голубыми глазами, его светлые волосы были зачесаны в сторону.

«А ведь действительно очень интересный и талантливый мальчишка, просто готовая заготовка под кого угодно. Бери и лепи. Если направить его старания в нужное русло, из него получится кто угодно – биолог, математик, политик, писатель…» – думала Екатерина Алексеевна.

– Послушай, Илья. Это вполне нормально для твоего возраста, и ты молодец, что спрашиваешь совет. Самое главное, когда человек пишет стих, поэму, роман, неважно что… Самое главное, чтобы он понимал то, про что он пишет. Пиши своими словами, со временем у тебя появится и свой язык, и словарный запас, а сейчас пиши так. Тебя не должно ничего отпугивать.

– А как же тогда пишут фантастику, например?

– Фантастика в основном, конечно, вымысел, но вот люди в ней настоящие и поступки они совершают такие же, как и в реальной жизни. Разговоры у них у всех те же, как и у нас. Просто добавлены декорации: космические корабли, чудовища, бластеры. Если ты хочешь написать фантастику, то напиши про ученика шестого класса на какой-нибудь другой планете… Если ты хочешь написать поэму про скалолаза, то попроси родителей отвезти тебя летом в горы… После этого она получится более правдивой. Ты меня точно понимаешь?

– Кажется, да.

– И вот еще, если тебе потребуется независимый критик… я к твоим услугам. Можешь дать мне прочитать то, что у тебя получилось. Обещаю быть объективной, справедливой и доброй. – Она улыбнулась еще шире и взяла сумку в руки, давая понять, что задерживаться на работе не планировала и пора расходиться.

– Конечно, Екатерина Алексеевна, если у меня что-то получится, я обязательно с вами поделюсь, – сказал Илья и радостно, быстрыми шагами направился к выходу. – До свидания.

– До свидания, – автоматически ответила учительница, думая уже о чем-то своем.

Третий день написания не дал никаких результатов. Единственное, что изменилось в блокноте, – Илья перечеркнул первый куплет. Он оказался ненужным.

Всю следующую неделю, когда отец смотрел по вечерам телевизор, Илья старался находиться рядом. «Новости» были наиболее оптимальной передачей: там было больше всего трагедий и смертей. Люди мрут как мухи. Каждый день. Взять хотя бы дорожную ситуацию. Создавалось впечатление, что мы находимся в состоянии войны, а поле действия – обычная асфальтовая дорога. Правда, новости не передавали самого главного – эмоций. После них начинались фильмы, тоже наполненные кровью и насилием. Отец любил такие фильмы, но после получасового просмотра мать отправляла Илью спать:

– Давай иди, умывайся и ложись уже, время видел сколько? Завтра в школу, не забыл?

Интересно, что и в выходной день его отправляли спать примерно в то же самое время, ссылаясь на совсем другие, но тоже какие-то сомнительные причины.

– Они просто хотят побыть вдвоем и заняться любовью, – думал Илья, он уже был давно не маленьким в этом вопросе и все понимал. Ну не все. Скорее даже большую часть и не понимал, но считал, что все.

Здоровый сон к нему так и не вернулся. Половину ночи он старался вспомнить все моменты своей жизни, так или иначе связанные со смертью. Сначала это казалось забавным: что-то новое, необычное. Теперь же это стало больше походить на манию, но ничего, он справится. А когда он закончит, все вернется на свои места.

Вспомнились ему похороны бабушки, которая умерла во сне два года назад. Она Илью очень любила, хоть в последние годы жизни и не могла вспомнить, сколько ему лет, и все время забывала, когда он навещал ее последний раз.

– А кто это решил навестить свою бабушку? Первый раз в этом году пришел, бессовестный, – говорила она, стараясь обнять старыми морщинистыми руками неусидчивого мальчишку.

– Бабушка, – пытался вырваться он из уже слабых объятий. – Мы только на той неделе виделись.

Бабушка в ответ улыбалась. Илья знал, что она уже этого не помнила. Старость. Несколько лет подряд она теряла ее, и каждый раз провалы были все больше и больше. Только старые воспоминания остались в ее голове до конца дней. Все новое так же быстро исчезало, как и появлялось. Она знала, что скоро все это закончится, и была к этому готова.

– Даже ногти уже полгода не стригу… не растут больше… – тихонько говорила она матери.

Когда ее гроб стоял в доме, все вокруг перешептывались, мама плакала в углу, вытирая лицо белым носовым платком. Отец стоял хмурый, но не проронил ни слезинки. Илья пытался быть похожим на него и тоже не плакал, хотя очень хотелось. Позже, умываясь вечером перед сном, он все же даст волю чувствам и разрыдается под шум льющейся из крана воды, чтобы никто этого не слышал, но сейчас он держался.