Текст книги "Канатоходцы. Том I"

7 февраля, пятница

Кромкин

Во сне он видит ордера на аресты тех, кого видел в кино, а не на гоп-стопе… В бланках фамилия Крылов (на обоих братьев), а в третьем: «Рубильник». Перечёркивает, но буквы проявляются, будто это карандаш хитрого кладовщика. Открывает глаза в тревоге: не тех берёт! Рядом – Милка. И какая-то она не родная… С тахты в другую комнату на диван.

Тридцатого января, когда телефонный звонок прерывает сон, а в нём игру на скрипке, некий прогноз: будет поворот и в работе, и, как говорят, в личной жизни. Будто грядёт ранняя весна; ни для кого, кроме Кромкина.

Но дело это… Бандиты на дне. Дно не в центре, а в другом городе. Или в деревне. Там и сберкнижки. И этих денег (не огромных) довольно банальным малограмотным ворам. Автор угрозы: «Так будет со всеми жыдами» кто? Именно малограмотный.

На эту роль и Филякин не годен. У него ошибок мало. Сын Ферреры, Ферапонта Николаевича Филякина, как и его отец, довольно развитый. Харакири… Графолог оценивает его этюд о девицах на балконе, но такой этюд не вывинтить бывшему второгоднику. Прудников мог бы, но нападение на ларёк, наверное, отменяет Нагорную? Рубильник: «29 января я находился с моей девушкой, понимающей в книгах, музыке и других элементах культуры». Немного комично. Но и он, вроде, не мог о «жыдах». Не укладывается ни в какие «элементы». У Капитана школа с серебряной медалью. Вряд ли такую медаль могут дать ни разу не грамотному.

Ну, и где этот паренёк? Нет его. Но есть его автограф на картонке. Какая-то шарада (так внутри что-то подсказывает).

С некоторых пор считает работой подсказки, непонятно кем подсказанные. Не говоря о снах… Например, о катании на коньках с «другом», и как этот «друг» тонет в реке. Вещий? Или: зловещий? Более правильный ответ, наверняка, в купленном в буке толкователе. «Увидеть… фирменный бланк – дело вам принесёт успех». Ура! «Писать буквы – к неудачам». Вот и пойми!

Но не так мало удач в эти дни. Например, гость в квартире Пинхасиков обут в боты «Прощай, молодость», размер сорок два. Он довольно ловок: снял с полки цинковую ванночку с пиджаком, в котором деньги. И финка его. Плащ. А шарф ему куплен некой молодой красивой дамой, напоминает актрису из какого-то фильма. Хрипит – вероятна операция где-то на горле. Кандидат Крылов (лагерные кликухи Харакири и Самурай). При этом у него культурные манеры, он не имеет за пять лет ни единого нарушения. Он (мнение работницы магазина Алевтины) «обаятельный паренёк». Прямо-таки друг жены доктора наук. И Фаня в телефонном диалоге выманивает из квартиры мужа и дочь в компании двоих добротно одетых, но явно не добрых парней (определила вахтёр Матрёна). И они напоминают братьев Крыловых.

Вторая шарада. В морге. Один кладовщик убит как-то так процедурно, другие не знакомы с анатомией, что даёт идею: один убийца умелый, другие так, любители.

Некое видение: бандиты отправились на кровавую охоту из дома, где живёт Прудников, но он, наверное, в этом деле не фигурирует, фигурируя в другом. Облики грабителей, данные и Пинхасиком, и сторожем кладбища напоминают братьев Крыловых и их друга Рубильника.

Много фактов (непроверенных), и он не идиот, чтоб выписывать ордера с бухты-барахты. К этому подталкивают нетерпеливые. Например, Сухненко, ветеран труда. Он грубо допрашивает.

Для Кромкина нет труда убить кулаком, но не практикует такое общение. Старикан не крепкий. Но имеется верный Вольгин.

Оперативное донесение: «Объект Филякин утром прибывает в прокуратуру. Выйдя и доехав до кафе «Москва», говорит с телефона-автомата. «Это касается гастронома» (но я не уверен). Далее он едет на работу. С работы домой, и какое-то время никуда не выходит. Но в девятнадцать пятнадцать у калитки трое. Один – в дом за Филей. И в темпе идут к улице Голышева. Двое держат Ф. под руки. Третий проверяется[138]138
  – проверяться – проверять наличие за собой слежки (профессиональный жаргон оперативников).


[Закрыть].

«Держат под руки», прямо конвоируют!

«В доме двадцать один они – наверх. Люк чердака опущен, но не заперт, мигает фонарик, топают, говорят тихо. Они обратно клюку, я – во двор. Вот кто выходит: молодая дама, старушка с ребёнком, пара немолодых. Хромой мужчина, немного выше среднего роста. Лохматая неновая шапка. В руке авоська… Удивительно: моего объекта нет. На люке замок вытерт и заперт. От картинной галереи я увидел, как Филякин входит в дом. Наблюдение прекращено в ноль часов ноль-ноль минут. Ф. не выходил. Ст. лейт. Слободин».

Наверное, «хромой» запер чердак? А Филя… Не так и удивительно: как-то из обворованной квартиры натянутой верёвкой… Мог и крышей.

Телефон: доклад милиции. У Прудникова дома ни одной сберкнижки (ни его, ни Хамкина). Капроновый чулок с дырками. Именно в таких грабители ларька. И не могли они на Нагорной. В двадцать один тридцать оба пьяны в дым от уворованной водки. Во дворе их видят на пути в туалет и обратно. Нина Дёгтева: «Гудят долго, потом Пруд домой…» Ребята, хоть и рецидивисты, но не волшебники, не могут быть одномоментно на двух ограблениях в разных концах города.

Парадный подъезд. Солидные конторы. Бдительный охранник.

– Мы ищем этого гражданина… – Кромкин выкладывает ему фотографию маньяка Паука. Мало кто в курсе, что он в ОВМ[139]139
  – Отделение высшей меры.


[Закрыть].

Тут глядят в документы не только на входе, но и на выходе. И вахтёр в недоумении: накануне двое выходят в девятнадцать часов пятьдесят минут, но нет отметки о том, когда они вошли.

– И кто они?

– Инспекторы пожарной охраны.

– А мог кто-то из квартир?

Лифт на седьмой этаж, в потолке коридора люк. И отворен! Кромкин туда – лестницей. Фонарик. Чердак огромный. Много барахла… А вот и люк вниз, в квартиры. Заперт (то ли хромым, то ли кем-то другим).

– Я докладывал в дирекцию, – оправдания завхоза. – Как бы дом не сгорел от этого хлама…

…тем более, что борцы с огнём, явно, фальшивые.

В кабинете набирает номер отдела кадров пожарной инспекции:

– …Лоткин Юрий Аркадьевич на работе? Нет такого? А Греков Андрей Андреевич? – И такого нет.

Описания, данные охранником: один в папахе и коротком пальто. Другой в милицейском «дубле» (так говорит и работник «Продуктов» Гудронов). Но шарф тут не увиден.

На кой ребята лазали на верхотуру и двое спустились с неё в ранге пожарных? Какая нечистая сила их носила? Ответ по телефону: «Алё, мне Кромкина… У Филякина рево́львер» (ударение на втором слоге). Отбой. Кто, кроме коллег и Фили имеет этот телефон? Летом ему дан именно этот номер… Наверняка, в кармане пиджака, в котором занимал на телевизор, и который дома в шкафу; на работу ходит в менее парадном. «Если бы не тёща, мы бы с Тонькой жили, как в раю».

Итак, Филякин, выйдя от Кромкина, звонит в кафе по телефону-автомату. Не по тому, который у картинной галереи ввиду экстренности сообщения (у дома, но на холоде и, вполне реально, не работает). «Это касается гастронома» (в подчёркнутом опер не уверен). Пистолет на фене имеет много аналогов: «дура», «курица» и так далее… Уголовники обновляют тайный язык… Ну, например: «Это касается ветрогона»… «самогона», «агронома», «метронома»… Фигурант употребляет и французские, правда, с матерными, как его отец Феррера. Объекту родней «самогон». Это сообщение днём, а вечером моцион, для Фили не добровольный. Его прямо конвоируют, ведут в направлении, не им определённом. Наверняка, Крыловы. Не утоплена игрушка[140]140
  – пистолет (арго преступников).


[Закрыть], украденная в ДОСААФ. И хранитель Филя.

Капитально обыскать чердак? Огромный, захламлённый… Найдут, направив туда внимание владельцев тайника. А вот определить владельцев «Вальтера» будет нелегко. Не идентифицировать: номера нет в делах братьев. Есть наблюдение ребёнка: братья Крыловы, тогда юные, играют не каким-то макетом.

Шуйков, входя:

– Ты мне главное скажи: они тут?

– Кто? А… В аэропорту…

– На подлёте! Один молодой. Его отец – директор в оборонке! Ну, а Чамаев… В тот его приезд мне выговор… А дело гиблое, висяк. – Имеет в виду дело милиционера, убитого летом.

– Как лыжник?

– В камере! Он ведь опять в тайгу… Но только из неё, и мы хоп! Чё, доставить?

– Ну, да.

– Но парень не только умеет бегать. Он стойку держит[141]141
  – не признаваться в совершённом преступлении (арго преступников).


[Закрыть], как матёрый уголовник. А я его с опером в одну камеру!

«Строгановский знает о богатстве Хамкиных. Их дед Изя-старьевщик торговал тряпками втридорога. Отец заведовал химчисткой, которая одновременно была скупкой. Парень думает, что ему могут вменить убийство Хамкиных и их родственницы Ани, его любовницы».

– Вот протокол. Сергей Сергеевич вёл, а я… помогал…

«’’Где находились с 31 января?” “В деревне” “Вы знакомы с Ф. И. Пинхасик?” “Нет” “Вас видели вдвоём” “Я не знаю такой” “Вы имеете информацию о деньгах Пинхасиков, Хамкиных?” “Нет».

– Ну, чё, готов герой?

– Давай его…

На автомобиле – в момент, горотдел рядом.

– Заводить?

– Да. А ты свободен.

– Но я тебе помогу, крепкий орешек…

– Нет.

Шуйков уходит.

– Я не буду говорить. Я бы явился, как указано в телеграмме, к девяти утра. Требую адвоката!

– Буду вашим адвокатом. Зачем вы, от криминала далёкий, удираете куда-то вдаль?

Глядит на Кромкина, как кролик на удава. И, будто пробудившись ото сна или впав в другой, виновато:

– Крик на весь дом, а на другой день её убивают…

– Хорошо покатались?

– На автозаке?

– На лыжах.

– Да, но не могу опомниться, ведь она умерла…

– Говорите.

– Я вдовец. У жены был рак крови, да характер… С Аней легко… Но её «Натик» (полное имя Натан Аронович) «без неё он умрёт». Вот дочка не умрёт, а этот доктор наук по заслонкам и форсункам… Ну, я и крикнул: так умрите оба!

– Итак, двадцать девятого января вы дома один?

– У телефона, а её там убивают! Аня обещала решить: уйдёт от него ко мне или нет.

– Виделись с кем-нибудь?

– Только звонки… Мальцев, Кожевников… Истомин, предлагает в шахматы на телефоне, но я в таком состоянии… А-а… Каднева. Квартира напротив…

– Какие с ней отношения?

– Да никаких: хотела бы вернуть былое.

– Как долго она?

– Минуты три. У двери. Уходит, а я набираю телефон… Уговор: поднимет он, – даю отбой. А если девочка: «Товаровед ЦУМа…» Трубку берёт Инна: «Её нет дома. Наберите через тридцать минут». Набираю. Никакой реакции. Наверное, их нет, день рождения у кого-то! Двадцать один час двадцать минут. Глухо. Около двадцати двух… Инна: «Её нет». Это последний…

– О тридцатом января…

– Утром на работе. Дома вновь у аппарата… Её родственник Казаринов…

– Друг?

– Нет. У них на опытном предприятии иногда ремонтируем аппаратуру. «Я как-то видел с вами на улице Фаню Пинхасик… Она убита. И её родные, племянники…» Реагирую, как дурак: и муж, и дочь? Ловлю машину.

– Адрес имелся?

– Дал Казаринов Антип (такое имя)… У калитки народ. Какой-то дед о том, что их «перестреляли».

– Как выглядит, детали?

– Белый меховой воротник… Очки. Не я в том доме! Но милиция ружьё не берёт! Да, дед про картонку с угрозой… евреям!

«…из ружья», – Инна это слышала от Лили Хабибуллиной. Палят там, где ножи? Дырку в полу на кухне Хамкиных мог и Эразм. В дневнике: «…я выиграл в тире рубль двадцать…» Вновь волнение. То и дело охватывает в работе над этим делом. «Сеня, ты гений!»

– Куда вы с Нагорной?

– Домой. Наутро оформляю отпуск.

– Вот фотографии…

– Кажется, Крылов…

– А имя?

– Не имею понятия.

– Вы давно его знаете?

– Мы в одной группе на лыжной гонке в прошлом феврале на день Советской армии.

– И кто первый: вы или… он?

– Я, но это не авторитетные гонки, так, ерунда.

– И в другие дни общаетесь с Крыловым?

– Не хватает с ним общаться! Он неадекватный. В одном трамвае оказались… «Научный работник ты? В НИИ руководитель? А вот я в дерьме! Блаты у тебя!» У меня никаких блатов: институт, кандидатская…

И у Кромкина никаких, кивает.

– «Нас с братом, невинных детей, отправили в лагерь» Я – на выход, он вдогонку: «Из-за таких, как ты, мы в дерьме». Но опять двадцать третьего февраля будет кросс… А он как-то к этому делу?..

– Фаня знала Крылова?..

– Не думаю. Ей и двух остановок его не вытерпеть!

– Этот ваш кросс (в тайге)… Моя рекомендация (как адвоката), говорите правду.

Протягивает руку тому, кто подозревается в убийстве, но никак не им. Конвой уводит.

Опять Шуйков:

– В тюрьму его?

– Нет. Давай дядьку, который о пальбе.

– В доме в эти минуты никого не убивают, а он чё-то слышит! Маразм хуже мороза.

– Согласен. Насчёт мороза…

– Ладно, велю.

Дверь нервно отворяют:

– Семён Григорьевич, и вы, Степан Евграфович, к Николаю Гавриловичу! Они там! Чамаев! А другой… элегантный, на нём шляпа… – Секретарша о кураторах Генеральной прокуратуры.

Николай Гаврилович. Двое гостей.

Опять Вольгин. Этот кандидат не только в партлидеры, но и на место Кромкина. Вдвоём с Сухненко ведёт другое дело. Оно не громкое.

Чамаев выглядит генералом. Вполне для конторы, где работает. Василий Иванович. Шутка на момент знакомства: «Не Чапаев». Был в октябре. В его рапорте о «не тщательной работе по горячим следам», которые остыли, а убийцы милиционера так и не найдены, табельное оружие, как в воду кануло или у кого-нибудь в дровах. Об этом утренний монолог обозлённого на него майора, не говоря о Сухненко и Вольгине, ведших это дело.

Был Чамаев и во время другого дела, более давнего. И там милиционер. Ловил злодея, которым был сам. Малоносенко (нос у него маленький) во время оперативки рядом с Кромкиным, нога у Малоносенко дёрнулась. Как руководитель бригады Кромкин просит выйти коллег, и хозяина кабинета Усольцева…

С гадёнышем один на один. Иногда некая энергия ударит в оппонента, и – готов… Хотя увлекательней интеллектуально, но Малоносенко был и в интеллекте мал. Далее рутина: выемка фрагментов тела убитой им девушки в труднодоступных местах. Например, голова – в каменном дупле далеко от города. В ухе серьга. Одна. Вторая в кабинете участкового Малоносенко. В конце работы выпивка на троих (с Усольцевым). Василий Иванович, как мама: «Сеня, ты гений».

На этот раз с неким ординарцем. Не Петькой. Фамилия от «долго» Долгиков, имя: Александр Александрович, тоже долгое (для него). Он коротенький и тонкий. Гвоздик. Не шляпка, а шляпа (элегантный – есть мнение). Вне улицы и вне головного убора, но, будто выглядывает из-под полей. Как напомнил майор, его отец – директор оборонного предприятия, контакты на верху. Наверняка, в генеральной как блатник. Таковых правильно ненавидит некто Крылов…

Сухненко, Вольгин и Долгиков тут же ощутили себя командой. Чамаев и Кромкин – другой (не хватает Усольцева, он в командировке). Николай Гаврилович – нейтралитет. Нацеленность канатоходца: пройти над ареной, не упав. Он будет и с теми, кто намерен брать хоть кого (директива), лишь бы были рады на своём верху и не болтали о погромах на Вашингтонском. Когда его друг Сухненко на волне, он с ним. Но нервируют проколы. На виду у чужих (оба куратора) ему не в кон видеть друга и зама форменным глупцом.

– Что делать, Семён Григорьевич руководит, – и – на друга – мол, ориентируйся.

Кромкин не даёт ориентировок. Коли ты гений, а правят другие, то играешь роль хитро-мудрого древнего царя[142]142
  – царь Соломон.


[Закрыть], тем более, назван таким же именем.

– Прудников в тюрьме. Там и Дёгтев. Филякин на воле. Идёт наблюдение. У него контакты с братьями Крыловыми, которых вахтёр Дуракова опознает с Фаней Пинхасик. Терпение, товарищи.

Рекомендация терпеть, а не хватать, кого ни попади, не в кон и местным, и Долгикову.

– Как там с этим беглецом, угрожавшим убитой? – Сухненко плоховато сориентировался. – Именно он – организатор, а Филякин, Дёгтев и Прудников, матёрые уголовники, им наняты. На виду у члена горкома партии Натана Ароновича эти волки, говоря поэтически, из скорбного овина уходят цепью, олицетворяя яркий облик негодяев…

– Извините, – прерывает Кромкин.

Сухненко в луже, немного и – Мокренко. Намедни, обещая хвалы в горком, не дослушал приметы «волков» и «негодяев».

– Вот как определил Натан Аронович…

Партлидер, кивнув, замирает от взгляда «ядовитой кобры» (характеристика, данная Кромкину маньяком-убийцей).

– Первый не менее метра восьмидесяти двух. Второй под два. Третий – как первый. «Худые». Филякин – метр семьдесят три. Дёгтев – около метра восьмидесяти. А Прудников, например, метр семьдесят и не менее ста килограммов. Не худенький… – Улыбка.

– Хорошо улыбается тот, кто ловит убийцу на третий день! Идёт девятый! Вашей Дураковой (думаю, недаром такая фамилия) мерещатся братья Крыловы с Фаней! А фотографию Строгановского с каким-нибудь его другом предъявить не догадались?

– Нет.

– А ведь и он худой. Бегун этот! Допрашивал я его, Шуйков помогал…

…«подправляя» лицо фигуранту…

– Что делать! Надо Строганова… – Шеф в телефон: – Приведите… – И правильно выговаривает фамилию.

– И я его допрашивал, – Кромкин, будто сам на допросе. – Вот протокол…

Сухненко буквально хватает:

– Некрепкое алиби – звонки!

– Но я ему верю. Беготня в тайге от любви к этой женщине…

– Довод мне непонятен. Я бы не в тайгу, а в морг! Выведать, как умерла моя любимая!

– Он (в его понимании) знает, как она умерла.

Друг Сомов глядит на друга Сухненко, как на врага.

– И я бы не в морг, а в тайгу! – улыбка Чамаева.

Долгиков не одобряет никаких улыбок: молнии из-под-шляпья – из-под-лобья.

Вводят Строгановского. Неновый лыжный костюм. Глаз подбит. В таком виде молодой учёный (не какой-то урка) на виду у публики, одетой в мундиры, идеальные рубахи. Углядев Шуйкова, руку к лицу.

– Правду, Павел Владимирович, – напоминает Кромкин.

– Как давно вы знаете убитую Пинхасик? – начинает Сухненко.

– Летом на юге в доме отдыха…

– Вы имели информацию о сберегательных книжках Хамкина?

– Нет.

– А информацию об Изе-старьевщике, о его доходных махинациях?!

– От Ани, считавшей это предание еврейским анекдотом. – На лице вялая улыбка.

И Кромкин с Чамаевым на грани улыбок.

– Вам знаком некто Прудников?

– Нет.

– Филякин, Сын Ферреры, ваш друг?

– Нет.

– Вы контактируете с Дёгтевым? Ларёчник, поездошник…

– Поездо… Как?

– Вор в поездах.

– Я с ворами не контактирую. Я кандидат наук, работаю над докторской.

– И не такие люди идут на смычку с криминалитетом… Дама отвергает, и вы её убиваете!

Тот глядит на прокурора в лице адвоката.

– Говорите правду, – Кромкин, впившись в его не подбитый глаз обоими своими: – И ничего, кроме правды.

Говорит. О том, как они с Аней ссорились, а в квартире мирились… О её обещании на другой день дать ответ.

– Наверное, ей не хотелось перемен. Это мне она нужна была позарез!

– Вот и зарезал! – Парирует Сухненко.

Анин любовник стискивает кулаки, будто в них лыжные палки, готовый укатить обратно в тайгу:

– Этих людей (и Аню) из ружья…

– Да, нет! У неё немало колотых ранений в грудь, один в сердце!

Анин любовник бледнеет, как бы отодвигая преграду… Чамаев (он на краю) и Кромкин (он отдельно), подхватывают. Николай Гаврилович вызывает секретаря с нашатырём… Уводят.

– Что делать, надо проверить алиби.

Сухненко приглашает в кафе. Договорился Вольгин. Платить будут не они: выделены деньги на культурное мероприятие.

Кромкин, глядя в лицо майора, будто гипнотизируя:

– Много дел по делу!

Вывод: работать, как работал, не обращая внимания на тех, кто из Москвы (из Вашингтона никого).

– Необходимы Мальцев Евгений Петрович, Истомин Сергей Витальевич и Кожевников Леонард Андреевич. И опять: Казаринов и Каднева. Филиал Академии наук.

– А там не легче в каком-нибудь кабинете?

– Легче. Но тут их увидят и наши, и кураторы…

Милиционер на пенсии в дублёнке с белым воротником.

– Борис Николаевич, двадцать девятого января вы когда на улице?

– Первый раз где-то… в девятнадцать… У меня Полкан, овчарка. Идём мимо дома тридцать три… – Мнётся.

– Выстрелы…

– Не-ет…

Очную со Строгановским! Тот, будто уловив неприятное намерение:

– Один.

– Один выстрел?

– Ну, да… Но, когда информация о пятерых убитых, я и подумал… Мои коллеги в милиции говорят: резня… А выстрел был. Пистолетный.

– Не ружьё?

– Что я, не отличу!

– Вы знали Хамкиных?

– Нет.

– И у них собака…

– А… Бегает по проволоке, худая… А второй раз… Тянет дымом. На улице люди, автомобили… Тогда-то я и снял картонку с калитки…

Приходят раньше девятнадцати! Убегают в двадцать два. Немало времени в доме убитых ими. Конфликт? И кто-то палит, далее – ножи…

Криминалист Логинов:

– Я с патологоанатомической экспертизой.

Итак, Шарик не только выкопан. Добывая труп, долбят компрессором. Убит теми, кто готовил убиение людей? Хотя рановато избавились.

Глянув бумагу, Кромкин удивлён: ну и ну!

На троллейбус, на трамвай, на улицу Декабристов…

Филя

Мент никогда не гонит порожняк. Накрутит-навертит, и вдруг – твои друганы ребята Крыловы, не только Пруд, Дёготь. Делает вид: Пруд с Дёгтем могут гоп-стоп. Да они выше ларька не прыгнут! Тупик[143]143
  – магазин;


[Закрыть] им не по зубам.

Эх, жорики, легли на дно, – нефиг шлёндаться! Но молодые наглые… Теперь у ментов на крючке! Никаких малин[144]144
  – малина – воровской притон;


[Закрыть], а, тем более, не надо пиво пить в дэка Дэзэ! Бляха-Муха, бля! Где эта хренова Муха пролетит, хватают и – в торбы[145]145
  – торба – камера предварительного заключения в следственном изоляторе;


[Закрыть]. В торбу охота, парлекуа франсе, мать-перемать!?

…На воле он шесть лет. Две недели в году в больнице, две нудные недели в санатории. Три недели отдых в доме отдыха. Крепкая жратва, кино, бильярд. Буфет с коньяком. Днём в лесу, грибы, ягоды. Бухим – ни-ни. Базара с Тонькой никакого. Пацан с ними. Главное: тёща далеко. Народ бает: ништяг[146]146
  – хорошая;


[Закрыть] семья! В кодлу угодил, надеясь купить дом.

В гастроль[147]147
  – гастроль – выезд преступника в другой город для совершения там преступления;


[Закрыть] ни ногой, но правильно дать винта[148]148
  – убежать (арго преступников).


[Закрыть], отбыв в тайном уголке в пределах города. Кодла не найдёт. Бывало. Он – на дно, дело закроют, а его – нет[149]149
  – игра слов: закрыть (арго преступников) – отправить в места лишения свободы.


[Закрыть]. Вернётся целым невредимым, да, и башли наворованы. От бати наука. Маме то бирюльку, то платье. Надо бы и Тоньке новое. У пацана санки для маленького, а пора такие, чтоб катить с горы вихрем.

В этом отдалённом микрорайоне центральная улица имени Грибоедова напоминает о закуске. В продуктовом берёт водку, картошку, «бычки в томате», тушёнку… Но от ярких фонарей – в темпе к лесу.

Квартиру открыть легко. Какая-то тётка, назвав Марго Ритой, говорит, что она на работе. Не выходя под фонари, к домику-прянику. Делает доброе рыло без улыбки (металл отпугивает). Но в дверях Марго: белый халат, «лентяйка».

– Ой, братец… Ольга Леонидовна?

– Да нет.

– Обожди на детском стульчике. – Трёт тряпкой и так, вроде, мытые разноцветные плитки пола. – А вот и сторож Митя…

Парень с портфелем. Марго – ему:

– Братец мой родной. Приехал… – Так, будто из какого-то далёкого города, хотя город один.

…Едят. Картошка, бычки; у Марго полные судки детсадовой еды: каша с котлетами, компот. Выпивают водяры.

– Тут такое дело, я побуду у тебя немного. Ты, вроде, одинокая?

– Сорока жив.

– Много ему?

– Год, да внутрилагерный… Полтора.

– Раскрутился[150]150
  – раскрутиться – получить дополнительный срок наказания, уже будучи в местах лишения свободы (арго преступников).


[Закрыть]!

– Драка…

– Из-за этого Автондила и комната утекла с удобствами.

– Буянит в коммуналке! Тут отдельно. Никакой общей кухни, две комнаты… Правда, топить… Мне предлагают родители троих детей комнату прямо на Грибоедова…

– Песню про Екатеринбургский острог выдумал батяня. А «Выхожу один я на дорогу»?

– Двоечник ты, братец… – Улыбка у Марго, как у мамы. – Поэт Лермонтов.

– «Я б хотел на веки тут уснуть…»

– «Я б хотел забыться и заснуть».

– Один хрен.

Они поют песни Ферреры, их отца, о котором бают в лагерях… Но вдруг он говорит… О чём?!