Текст книги "Канатоходцы. Том I"

Эндэ

У Петра обморок на дежурстве в милиции. У него бывает.

– А помнишь, как вы с Фёкой навещали меня в Верхотурье?

– Холод, минус тридцать два…

– Фёка тогда определила, мол, гордыня у меня.

– Да ну! Что такого могла «определять» Фёка! Какой-такой авторитет!

Да, немалое влияние этой неграмотной богомолки на детей, на Петра.

Странности то и дело. Мишель с ребёнком на пруду и… рыдает. Он великолепный актёр. Будет на первых ролях! Но с непонятными упрёками: «Я был прав!» А Пётр накинулся. Она хвалит их дружбу – не разлей водой. А тут пришлось не в фигуральном, в прямом – из черпака. Друг с другом они не дрались, в эти дни, и двадцать шестого января. Горностаева, Брюханиха: «Не убили ли кого?»

Детей поднимать трудно. Необходимо контролировать слова. Вот она, Эндэ, не виновата, но Фёка… А теперь Варя… Приучает ребёнка к религии. От этого беда.

У плотины найден утопленник (от Брюханихи слух). Артур? Его жена говорит: уйдя на рыбалку, так и не вернулся. Артура теребят товарищи, хотят… убить! «За что?» «Это их дело. Но негуманно. Водопровод, вернее канализацию, нам не проложил. Мы не имеем права его отринуть в трудную минуту. Поймут, – он не один, – уйдут с дороги». Младший внук мог и выдумать это. Выручая Артура, направят на себя внимание полиции! В Екатеринбурге полиция лояльно относилась к благородным.

Модель укладывает вещи, телефонирует в автопарк. Ей дают таксомотор, и она – на выход! Возмутительно! Варя её уговаривает, но, как у неё водится, как-то неграмотно. Жанна – не Варя. Умеет играть на рояле. В Доме Моды иногда подменяет аккомпаниатора для фортепианного сопровождения репетиций на подиуме. Много умений ей дано в гимназии педагогических наук. В первые дни хотела перевезти пианино. Но некуда приткнуть, только на плиту. Да, она куда более неподходящая, чем Варя для Петра. Долгое время в конфликте с Мишелем.

Не вникая в дела внуков, ей непонятные, иногда и днём проглядывает газеты.

«О введении соц. регистрационных книжек для евреев-купцов и их доверенных лиц вне черты оседлости…» Опять евреи… Например, о праве именовать еврейских детей христианскими именами: «Этот вопрос будет разрешён только в законодательном порядке». Или: «Чума. Пожар. Град. Дело Бейлиса».

В заметке о Бейлисе, сыне доктора, молодом еврее. Он принял христианство. И уверяет: евреи употребляют кровь. Да, евреи выпить не дураки. Шустовский коньяк, например. И русский, и еврей, партнёры в шахматной игре, в кабинете Пьера баловались коньячком. Иной раз Яков Строкман уходил от них на нетвёрдых ногах (недалеко, в другую квартиру дома). Облик у него был оригинальный (белые кудри, глаза, как антрацит), а женился на неприглядной хамке Евгении Эммануиловне… Эти Строкманы родом из Норвегии, – говорил Пьер.

С евреями была неправильная политика, но в другом царские министры грамотней. Какое обилие еды и вещей! Мехов у Второвых колоссальный выбор: боа, горжеты. И не дорого! Какое-то время дрова берёзовые – за сажень до восьми рублей. Они с Пьером подсмеивались над правительством: не глупое, но слабохарактерное. От этого характера немало вреда.

Папа говаривал о профсоюзах: «С начинкой». «С какой?» «С большевистской». «Свобода только пробивается, крепок панцирь монархии, – учил её Пьер. – Ладно, пойду к пациентам». И отправлялся к больным. А Натали отправлялась руководить хозяйством в доме. Память – главное с людьми, которые хотят одного – обмануть хозяев.

Ребята от Артура. Никто его не убил, и не утонул он (ну, и выдумщик Мишель!) В больнице он с аппендицитом. Варя в переживаниях: «Петя так много делает для милиции! До обморока прямо!» С этим Эндэ полностью согласна!

11 февраля, вторник

Кромкин

Утро бодрое. Радуют находки. Но на ценных бумагах Хамкиных (на имя обоих супругов) дактилей[184]184
  – шутка от слова дактилоскопия, первый слог которого переводится с греческого как палец.


[Закрыть] никаких, кроме владельцев, ныне ничем не владеющих.

А как отреагирует Филя в цоколе, где найден «ТТ», на оборванную нитку, которая была натянута (может быть, и им) для охраны облигаций?

– За что меня?

– В тайнике обнаружен пистолет с твоим пальцем.

– В тайнике?

– Статью о хранении учи. До двух лет.

– Да? А у тех людей я не был. У меня алиби. – Реакция на цирк в главном кабинете.

– Ну, два года или штраф…

Кивает умиротворённо.

– Откуда?

– Семён Гершевич, у меня с тёщей контры. Но очухался: она бабка мальцу…

– Надо фотографию. Готов позировать у тайника?

– Могу.

Автомобиль, конвой…

– Говори, куда…

– Но вы были там! – улыбка из металла.

– Улицей прямо. Так?

– Да.

Вот и дом, в цоколе которого найден пистолет и ценные бумаги.

– Рулим к той хате, где контор навалом. Вход со двора.

Да, он об этом тайнике в «клети» не знает!

Но и на чердаке путается:

– Вроде, там…

– Тут?

– Нет, вон там…

В метре над полом уголок.

– Руку в этом направлении! – фотограф Илья Михалыч ненавидит правонарушителей.

– В чём?

– В фанерной коробке…

Не фанерная коробка, а деревянный ящик. Но сработан отнюдь не этими руками. Не его бледный палец и на крышке.

В кабинете Кромкин выкладывает из сейфа на стол:

– Он?

– Ну, да…

– Марку назови.

– А хрен её… Я не петрю в них.

– Хлеб берут и то внимательней.

И вправду не «петрит», ведь это «Макаров», табельное оружие Кромкина. Найденный, а он другой марки, в лаборатории. Отоварился, не разбираясь в товаре.

– Твой?

– Мой!

– Ты не один шёл к тайнику…

– A-а… Друганы. Для охраны. Они не при делах.

Обратно уводят в камеру, где какой-то Серебрянников, кликуха Серебро. «Отца Ферреру знал!», – по телефону довольный зам начальника тюрьмы Колодников (неплохая фамилия для его работы).

Майор ехидно:

– Опять карнавал?

Намедни, кроме сантехников, роли медиков.

– А когда мы отъехали?

– В дверь колотят, бегают вокруг…

– А туда, где «ремонт водопровода»?

– Нет. Там, как ты велел, мои. Прекратить?

– Нет.

– Его и вправду хотят уконтрапупить. Ты прямо спас. С кем когда-то рядом, как брат… Вот у меня Володька Мокров, но не мокрятник, не криминогенный. А этот… Да и придётся на волю, и тогда они его убьют. У тебя нет улик…

– В подвале найден пистолет с его пальцем.

– Да ты чё! Какой ты скрытный, обидно.

Уходит.

– Филя не имеет понятия о клети номер четыре! – Удивление Усольцева.

– И на верховой плутает. Нам бы двух дней не хватило: там никаких клетей… И дощатый «футляр» не его, называет фанерным.

– На тему облигаций никому не докладывать. Пока.

– Разрешите доложить, Николай Гаврилович…

– Докладывайте, Святоний Кондратьевич.

– Найден тайник с пистолетом. Палец Филякина.

– «За хранение…»?! Надо за убийство! – негодует Сухненко.

Тычок Долгикова:

– Отработан выстрел в доме Хамкиных?!

– Филя и бабахнул! – дундит Вольгин.

– У него алиби нет от девятнадцати до двадцати двух! – Зам перекрикивает обоих. – «С Мумою в коридорчике!» Никакого свидетеля, кроме Муму!

– Товарищи, что делать! Руководит Кромкин! Семён Григорьевич, надо допрашивать Филякина по Нагорной?

– У меня немного другая идея.

– Кромкин нормально работает, – Усольцев убедителен, но не для некоторых.

– Я коротенько! Негативная работа. Ни улик, ни орудия, ни подозреваемых. Я не единодушен с товарищем Усольцевым о правильной «идее». Филякин врёт о том, что купил. Но где вопрос о деньгах? Не дан и портрет продавца. Вот бы где он запутался! Купить никак не мог. Не на что. Моя концепция: Крыловы вооружают бывалого уголовника для убийства. Но не Хамкиных, а тёщи. Маленько покумекав, делаю вывод: объект через шторы – малоавторитетно. Девица из Риги (данные водителя) «билась в истерике». Вряд ли наблюдение такой дамы… Это Филя направляет оружие на хозяев дома! А Прудников и Дёгтев для отвода глаз грабят ларёк. Хватают авто, – и на улицу Нагорную! Временной фактор: убиения где-то в двадцать один двадцать! Я уважаю члена горкома партии Пинхасика Натана Ароновича. Но он мог не верно определить рост тех, кто, как волки покидали скорбный овин…

– А Филю надо допрашивать не так! – вновь открыт тонкий роток Долгикова. – Надо уметь!

«Концепция» Кромкина: ладно, сам на этот момент не в тюрьме…Так откровенно об «умении» не любят оба (ни главный, ни его зам). Они за мир во всём мире. Дабы не было войны, и каждый мог выпить, отменно закусив.

– Товарищи, обеденное время. Что делать: работа работой… Коллегам из Москвы понравились блинчики в кафе «Москва». Товарищ Вольгин… Его родня бухгалтером в этом кафе…

Довольные улыбки…

– Святоний Кондратьевич, Семён Григорьевич, и вы… – угрюмо дундит организатор.

Дол гиков под шляпой, взгляд из-под-шляпья. В городок, где родился и где его влиятельный папа руководит оборонным предприятием, ему не с руки. В Генеральную прокуратуру, где он работает, рано, а вот обедать на халяву готов.

– А ты? – Святоний надевает пальто.

– Нет. Иди, а то «накумекают». Из политических соображений.

– Да, я и из экономических.

У дверей Олег Логинов.

– Давно ты?

– Нет-нет, я только… Установлена принадлежность.

Акт судебно-криминалистической экспертизы: «Пистолет семь и шестьдесят два миллиметра, “ТТ” номер “пятьдесят-сорок четыре…” является исправным боевым, нарезным, короткоствольным огнестрельным оружием с шестью патронами, относящимися к пистолету конструкции Токарева и являющимися штатными боеприпасами. Пистолет состоит на учёте как табельное оружие старшины Миронова В.Т. и с двадцатого августа… находится в розыске».

Справка: «Миронов В.Т. погиб на боевом посту от рук неизвестных убийц… Установить преступников не удалось. Двенадцатого сентября дело, возбужденное по факту гибели Миронова, закрыто, следственных действий не проводится».

– А пуля и гильза?

– От него.

– Ну, спасибо, Олег! Тебе задание…

Логинов уходит.

…Они с Милкой в Сухуми. Елена Сааркисовна, тётя патологоанатома Левона Акопяна, говорит: «Моя хыжина». Которая под горой. А вот туалет на горе. «Огонёк в горах» загорается из «хыжины», такое удобство! Наконец, дома, где не «хыжи-на», а двухкомнатная квартира с нормальной ванной комнатой. Ух, ты! Без него тут громкое дело! Не только он с пятнадцатого августа до пятнадцатого сентября на юге, Усольцев в Крыму.

Звонок главному в СИЗО Тупохвостову:

– Юрий Иванович, ко мне Филякина…

Кромкин пьёт чай. Усольцев с обеда.

– Из лаборатории это.

Святоний пробегает глазами акт экспертизы:

– Ого! Но ты много потерял: и блинчики, и лангеты с «фри»…

– У меня бутерброды с курицей…

Явление Фили, не съевшего с утра ничего на таком кулинарном уровне.

– …убитого милиционера…

– Мать-перемать, парлекуа франсе!

– Именно!

– Гадом буду!

– Уже был. Когда о покупке мне лапшу… Напряги память: где ты девятнадцатого августа.

– Не помню.

– Они тебе сказали, – «Вальтер» с того дела?

– Да.

– Этот – конструкции Токарева.

– Для меня – один хрен. Держался, как мог, дальше от беды, от несчастья[185]185
  – несчастье – пистолет (арго преступников).


[Закрыть]!

– …ты крайний. Коли нет алиби…

– В «крематории» пятак отбыл!

– Не твой?

– Не мой, хоть и у меня в голбце, но Ольга Леонидовна… Прячем в ихний тайник на верховой.

– Я тебе верю, но никто не поверит.

– Харакири стрелялся. Пуля у Крыловых в квартире. Под ковром, который теперь выше.

– Давно выковыряли.

– Вряд ли. Дырку – оконной замазкой, и всё.

Дельного немного. Правда, непонятно, для какого уголовного дела.

Филякина уводят.

– Эх, глянуть бы «под ковром», – мечтательно Усольцев.

– Пойду я… По делам…

– На дело.

У дома надевает тёмные очки.

В дверь звонит один, два, три… Отпирать не спешат, но ему и не надо.

– Кто?

– Антоновы дома?

– Нет таких…

– Дом шестьдесят один?

– Пятьдесят девять.

На улице телефон-автомат:

– Квартира десять? Домоуправление! Нет оплаты квартплаты.

«Как это нет оплаты квартплаты?»

– Ждём с квитанцией!

«Где квитанции? А, вот они!»

– У вас тридцать минут.

«Нам ещё одеться».

«Нам». Не одна в квартире?

Кто второй? Вдруг будет внутри? Тогда дело плохо… Плохо для скакаря в квартире, которую считал безлюдной, «людка» («народ» на фене). Иные домушники так и переходят в категорию убийц, этого они, как правило, не хотят.

Наблюдает выход: мех на голове, на груди – муфта, на вид думка, в которой леди греют руки. Владелицу этого изделия нет времени рассматривать. Ребёнка тоже.

Опять телефон… Длинные гудки…

Открывает дверь, за которой никто не ответил. Тамбур. Опять дверь, опять «выдры»… По наводке вора с многолетним опытом входит в комнату… Диван, а над ним… ковёр.

Какой это «ковёр» (глупец Филя)! Вверх метров пять. Таких ковриков войдёт не менее трёх. Разуваться некогда, но в кармане газета; на диван её, – и встаёт в ботинках. Оттянув верхний край, направляет фонарик… Пятно. Охрового цвета. С виду: континент Австралия. Высохло. Видимо, не трогали лепёшку. На такую, но маленькую, крепилась нитка тайника, не того, где «ТТ», а того, где облигации на имя Хамкиных (в той же клети). Нитка в лаборатории. Олег Логинов подложит другую, как и неценные бумаги, но будто ценные – трубочкой. И ящик другой – в уголок. Опера там, как заверяет их руководитель…

Улетает пулей. Наверное, до далёкого континента теперь дальше, чем до вещественного доказательства. Шанс вылететь из прокуратуры не так велик, как пять минут до того. В голову некто целился, но не попал: какой презент прокурору!

В кабинете ордера на аресты. Кромкин у кромки. Некрепкий канат – информация гражданина Филякина, бывшего гражданином не всегда.

Усольцев буквально ворвался:

– Только ты в дверь, Угрюмый, – имеет в виду Вольгина, – приглашает туда, – пальцем – в пол (подвал тюрьмы): – Я ему: Кромкин вот-вот будет. Но у того добро от главного. Чамаев наотрез…На хлипком стуле (лампа в морду) твой друг… «Убийца! Колись!» Долгиков мигает гренадёру, тот бьёт, Филя на полу. Я ору. Фигуранта выводят. Я в кабинете, – звонит Хвост, – (Тупохвостов): – «У Кромкина трубку не берут, а тут Филякин: “Кромкин, спаси!” и “Сеня-братец!” ”Сеня” – это Кромкин? Он брат?! А его – в камеру, где Уклеевич, хренов глиномес[186]186
  – активный гомосексуалист (арго преступников).


[Закрыть]! Идея того, в шляпе». Немедленно обратно! Зам с инициативой: «Мы намерены отстранить Кромкина».

– Юрий Иванович, ко мне Филякина…

«Он опять в камере, где Серебро!» И вправду думает: над братом чуть не надругались.

Доклад Усольцеву (не о «домушничестве», об этом никому, но в будущем предмет хохм). Об ордерах.

Вводят. Руки ободраны от падения на бетонный пол…

– Ну, память врубил: где ты девятнадцатого августа?

Головой отрицательно.

– Как тебе в этой камере?

– Нормалёк. А то к…уродам…

– Пачку возьми. – Кромкин не курит, но хранит.

Уводят.

Шуйков.

– Где Филякин был девятнадцатого августа?

– А, у него алиби.

– Знаем мы его алиби!

– Ладно, гляну… Отдохнуть бы денёк!

– А на захват кто?

– Какой ещё захват?

– Троицы не святой.

– Да ты чё!

– Вот оперативное… – Открывает папку: «…на улице… мужчина… Наверное, Крылов…» Или: «…Неустановленные лица…» Будет оригинально: в час икс хватаем Икса, а Игрек и Зет, узнав о друге, пропали навек. Кого будем брать, не ведаем. Так плохо работают опытные опера?

– Они нормально работают! Но объекты, будто питомцы милицейской школы. Гадаем: кто этот дед? А это Рубильник, «загребая ногами»! Оба Крылова находят вторые выходы. Утром в папахе, на обратном пути в другом головном уборе. Обычные уголовники не носят дополнительные шапки.

– У них шапок мало?

– …на водку не хватает! А эти не пьют, их бухими не видели. Бегают, как рысаки.

Да, необычные.

– И так много наружки! С трудом выбиваю. Говорю: Кромкин – зря не будет. Тягунов без реакции. Но тут Валерка Бросковатый: «Товарищ подполковник, Кромкин – гений…» И примеры, как вы с ним работали по маньяку Пауку…

И ныне бы с Бросковатым… Хотя – переправа… Да и у Валеры автомобиля нет, и он не пьёт. А с этим и выпьют, и до дому довезёт, ведь живут неподалёку. Дайс юмором. От аргументов обретает терпение к этому майору, которого правильно сменить на того.

Телефон, Логинов: «Ваше задание выполнено. Нормально, только на меня крыса прыгнула».

– Спасибо, Олег.

Внутренний телефон, секретарша: «Ждут!»

– Что делать! О замене руководителя бригады…

– Николай Гаврилович, – могу я?..

– Семён Григорьевич, и вам дадим слово. Сергей Сергеевич…

– Буду краток. Работа не идёт. Но надо как-то раскрыть громкое дело, о котором волнуется Москва, и мы рекомендуем Кромкину быть в бригаде, которую возглавит другой…

– Основания?

– Святоний Кондратьевич, вам мало смычки с уголовным элементом?! На всю тюрьму орал: «Брат Сеня, помоги!»

– Он никакой ему не брат. Когда-то квартиры рядом и не общаются.

– Что делать, надо выслушать!

– Филякин выдал тех, чей «ТТ». Это Крыловы. – Кромкин кладёт ордера на стол.

– И когда брать?

– Завтра.

– Усольцев, город перекрыть!

– Перекрыт, Николай Гаврилович.

– Ну, ты, Сергей… Что делать! Не зная броду…

Но тот не думает сдаваться:

– Я покумекал маленько… Опыт немалый. Семён Григорьевич ещё за партой, когда мы с Николаем Гавриловичем ловим «Чёрного кота», аналог «Чёрной кошки»! И такой вывод. Был ли «Вальтер»? Этот «детский пистолетик»? Ребята – фантазёры! Именуют «Вальтером» «ТТ». – Взор превосходства над «Чёрной кошкой» и над другими животными.

Верному Вольгину (тёмная ель, но нет на ней фонариков) далеко до патрона. У того навыки оратора-партийца: от народных говорных («коротенько», «маленько покумекал») до научных – «концепция», «аналог». Этот невнятно. Но и у него «вывод». «Лыжник», влюблённый в убитую даму, не арестован! А ведь она орала, мол, не уйдёт к нему от Пинхасика. Любой бы зарезал её за милую душу.

Чамаев напоминает:

– Они роют могилу в мёрзлом грунте. Крепкие, натренированные. Правда, лопатка, как бритва. Нет, это не дети, играющие «детским пистолетиком».

– …внешность меняют, уходя от оперов, – дополняет майор.

– В доме Хамкиных Семён Григорьевич под лупой обнаружил входное отверстие, и нами вынута пуля и найдена гильза от «ТТ». Это табельный милиционера, убитого тем летом. – Усольцев выкладывает бумаги.

– Как это?.. – Сухненко хватает протоколы, но кладёт обратно на стол, будто ожёгся.

– Что делать! – Главный на грани.

Кромкин (он в углу у дверей) уходит первым.

В кабинете с Шуйковым.

– Наружка-то раздутая…

– А когда вы работали по убийству милиционера, не могли хотя бы не раздутую?

– Кадров нет. А Сухненко не надавил… Да и Олег Станиславович (имеет ввиду Вольгина, тогда руководителя бригады). У них не было никого на примете. Не говоря о приметах. Ладно. Пойду готовить захват.

Вдвоём в эркере.

– Главный орёт на зама! Впервые так. А Чамаев: «Лейтенант Долгиков, нам бы домой…» Лейтенант безмолвен. Как Радомес в «Аиде».

Кромкин улыбается вяло: в конце концов, он в ответе. Вдруг берёт не тех…

– Мой отец, работая на подстанции, людям давал электроэнергию. А я вырубаю… В центре тьма тьмущая… – Так крепко жмёт руку, будто готов отдать часть веры в друга ему самому. – Нормально, Сол!

– До завтра, Свят…

Филя

В тюряге, бля!

Волокут. Коридор. Холл, на дверях: «Прокурор-криминалист Кромкин С.Г.»

Охренеть: машина с пальцем на рукоятке! Как-то в голбце прицелился в банку с огурцами, будто в Ольгу Леонидовну… Но статья другая! Штраф… Будет вкалывать, выплатит. Нет счастья в жизни, но бывает иногда в тюрьме!

Лестничная клетка, дверей нет. С другой стороны издательство. Крылов-Капитан накануне налёта: «Нам деньги прятать, винтовки. Информация необходима…» А на доме объява: «Требуется охранник…» Ему, вору (об этой специальности не говорит), не мешают оглядеть форточки. Велят с трудовой… Не будь в завязке, упёр бы коробку с хрустами[187]187
  – хрусты – деньги;


[Закрыть]. «Кто не сдал на юбилей Ивана Ивановича?» Глупые люди! Им хоть в стену пали… В другую парадуху, где контора «Нефтегаза», не предложил бы себя на роль охранника.

На чердаке впервые, когда перепрятка бадяги, найденная Ольгой Леонидовной.

Фотограф освещает хлам, балку с уголком. И обратно. В тамбуре кто-то. Фу! В репе: «Они меня пришьют». Но от него никому никакого вреда! Наоборот, идёт грузчиком[188]188
  – грузчик – взявший на себя чужое преступление;


[Закрыть] за хранение!

На крутое крыльцо топать нелегко, не на волю. Прямой ход в тюрягу. Ещё ходку не одолеть. Один умер от цирроза на нарах: накануне жив, – утром мёртв. Не дай бог, опускание. Вон Харакири мог балду[189]189
  – балда – голова (арго преступников).


[Закрыть] обкорнать… Дверь, будто навеки, захлопывается. Неприятно: вяжут с Рубиком, с Крыловыми. Хотя нет наводок, от кого курица с цыплятами.

В камере любопытный. Филя трезвый не говорлив. Когда-то и бухой – могила. Но ушли золотые годочки…

Вскоре ведут…

Кромкин:

– …Кое-что неприятное.

Кранты! Бадяга мента, убитого летом. Убийцы не найдены, а машина выпрыгивает, да откуда, из голбца Ольги Леонидовны! Крайний по всем статьям уголовного кодекса!

Выкладывает «туза»:

– Харакири стрелялся…

Волыны в биографии никогда не было, только шмотки и жратва!

Вновь ведут. Удивительно: в баню. Вернее, там, на дне тюряги душевая. Полутьма. Моющихся нет. Да и Кромкина нет. Но вода где-то капает. Ага, заострённый в морде дурило! Шляпа на котле! Это он Муму считает бульдогом: не брал ли ты кобеля на завалку[190]190
  – завалка – убийство;


[Закрыть] жидов? Чё, бойцовый?

Не впервые допр. Угадывает: блефуют. На него у них нихрена нет.

– Не берите меня на понт. Я не при делах. Никого не убил и не изуродовал.

Удар. Так-то нетрудно изуродовать. На полу, руки в крови. Дают воды и велят говорить правду. Но он твёрд: к убийству не имеет никакого дела.

Откуда-то в мундире не молодой (полкан, наверное) орёт на пытателей! Выводят. На пальцы – йодом. Такая «баня»…

Камера (другая). Никого у столика. На шконках[191]191
  – шконка – спальное место в камере (арго преступников).


[Закрыть] под одеялами, будто больница. Лёг и он.

 
«Лежу на нарах, как король на именинах.
С весёлой вдовушкой я пропил отчий дом…
А мой нахальный смех всегда имел успех,
и моя юность раскололась, как орех…»
 

Где парлекуа кента с кентом, мать твою!

– Брезгуешь нами?

Готов дать наводку, кто он такой! Сын Ферреры, не один годок в лагерях… Вся камера – у его вагонки. Один в центре. Буркалы бегают. Рот открыт. Язык набок.

– Вы чего, братки…

– Когда спустишься, чтоб тебя опустить?

– Гы-гы-гы! – братва.

– Нехрен тебе наверху. Будешь внизу……мы тебя хором…

– Кромкину скажите! Сеня-братец!

На «помогите» не отреагируют. Надо имя. И не того, кто в камере. А того, кто надзирает, как минимум.

Дверь отворена. Выводят под гогот.

– Ну, кто таков? – А контролёр не удивлён! – Ты прямо, как петух: «Котик-братик, несёт меня лиса…»

Да, петух, но которого не запетушили[192]192
  – запетушить – изнасиловать, превратив в пассивного гомосексуалиста (арго преступников).


[Закрыть]. «Нет счастья ни в жизни, ни в тюрьме!»

Кромкин даёт целую пачку. В той камере сигареты утырили. В кабинете не один. Полковник, который наехал на того малю-кавика в шляпе. Во дела! У следаков нет лада. Ни Кромкин, ни этот полковник не говорят о Нагорной! Только о дуре и дураках, её владельцах.