Текст книги "Опочтарение"

– Неплохая догадка, сэр! На самом деле это Сортировочная Машина, – пояснил Грош. – Она – проклятье Почтамта, сэр. В ней сидели бесенята для чтения адресов с конвертов, но все они испарились много лет назад. Впрочем, это ничего не изменило.

Взгляд Мокриста упал на проволочные лотки, занимавшие целую стену. Заметил он и обведенные мелом силуэты на полу. Мел слабо мерцал в этом странном свете. Силуэты были совсем небольшие. Один из них явно изображал кисть с пальцами.

– Несчастный случай на производстве, – пробормотал Мокрист. – Ну что ж, мистер Грош. Расскажите мне.

– Не подходите к сиянию, сэр, – предупредил Грош, – именно это я говорил и мистеру Пошатбери. Но позже он пробрался сюда один, без меня. О боже, сэр, его нашел бедный юный Стэнли, после того как заметил, что Несмышленыш тащит что-то по коридору. Ужасная кровавая сцена предстала перед его глазами. Вы и представить себе не можете, что тут творилось, сэр.

– Думаю, что могу, – возразил Мокрист.

– Сомневаюсь, что можете, сэр.

– Могу, правда.

– Уверен, что нет, сэр.

– Могу! Ясно? – крикнул Мокрист. – Думаешь, я не заметил эти маленькие силуэты на полу? Ну а теперь давайте продолжим, прежде чем меня стошнит!

– Э… ну вот, сэр. Когда-нибудь слышали о Чертовски Тупом Джонсоне, сэр? В этом городе он знаменитость.

– Разве он не был архитектором? Все время строил что-то неправильное? Я читал об этом, я уверен…

– Это он, сэр. Он много чего создал, это верно, и всегда с его творениями были проблемы.

В мозгу Мокриста какое-то воспоминание, наконец, пнуло нужный нейрон.

– Это он одобрил в качестве строительного материала зыбучий песок, потому что хотел, чтобы фургоны, привозившие песок на стройку, разгружались побыстрее?

– Верно, сэр. Собственно, основной проблемой всех его творений было то, что их создателем был Чертовски Тупой Джонсон. Проблемы, можно сказать, стали неотъемлемой частью его творчества. Честно говоря, большинство созданных им вещей вполне себе работали, вот только делали совсем не то, для чего были предназначены. Вот эта штука, сэр, начала свою жизнь как орган, а закончила как машина для сортировки писем. Идея заключалась в том, что ты высыпаешь мешок писем в эту воронку, и они быстро сортируются вон по тем лоткам. Почтмейстер Съежби{63}63
  Cowerby.


[Закрыть] хотел как лучше, говорят. Он был помешан на скорости и эффективности, этот почтмейстер. Мой дедушка рассказывал, Почтамт потратил целое состояние на то чтобы заставить эту штуку работать.

– И зря потратил денежки, э? – догадался Мокрист.

– О нет, сэр. Она заработала. И очень хорошо. Так хорошо, что люди стали с ума сходить, в конце концов.

– Дай догадаюсь, – предложил Мокрист. – Почтальонам пришлось слишком много работать?

– О, почтальоны всегда слишком много работали, – не моргнув глазом ответил Грош. – Нет, людей беспокоило то, что они обнаруживали в лотках письма за год до того, как эти письма должны были быть написаны.

Повисла тишина. В этой тишине Мокрист мысленно перебрал несколько возможных реплик от «Попробуй объяснить получше, может что и пойму» до «Это невозможно», но, в конце концов, решил, что все они прозвучат глупо. Грош был абсолютно серьезен. Так что Мокрист просто спросил:

– Как?

Старый почтальон указал на голубое сияние.

– Осторожно загляните внутрь, сэр. И вы увидите. Только ни в коем случае не подходите слишком близко.

Мокрист придвинулся чуть ближе к машине и уставился в ее внутренности. В самом сердце голубого сияния он разглядел маленькое колесико. Оно неспешно вращалось.

– Я вырос на Почтамте, – сказал позади него Грош. – Родился в сортировочной комнате, был взвешен на почтовых весах. Учился читать по конвертам, изучал цифры по гроссбухам, узнал гигографию, глядя на карты города, и историю – слушая стариков. Лучше, чем в любой школе. Лучше, чем в любой школе, сэр. Но никогда я не изучал гигометрию, сэр. Типа пробела в моем образовании, все эти углы и прочее. Но тут, сэр, тут все дело в пире.

– Ты про еду? – спросил Мокрист, отодвигаясь подальше от зловещего сияния.

– Нет, нет, сэр. Пир, ну, как в гигометрии.

– А, ты имеешь в виду число «пи», которое получается из… – Мокрист помедлил. Его познания в математике носили специфический характер, в том смысле, что он мог очень, очень быстро вычислять карточные взятки или, к примеру, курсы валют. Был в его школьном учебнике и раздел, посвященный геометрии, но он никогда в нее не вникал, потому что не видел смысла. Тем не менее, сейчас он попытался припомнить, что же там было написано.

– Ну, оно связано с тем, что… это число, которое получается, когда радиус окружности… нет, длина окружности колеса равняется трем с чем-то… э…

– Вроде того, сэр, да, вроде того, – согласился Грош. – Три с чем-то, вот в чем штука. Чертовски Тупой Джонсон решил, что это как-то неаккуратно, поэтому создал колесо, в котором пир равняется ровно трем. Вот оно-то здесь и установлено.

– Но это невозможно! – воскликнул Мокрист. – Такое сделать нельзя! «Пи», ну, оно вроде как… встроено в реальность! Нельзя изменить его! Для этого придется изменить всю вселенную!

– Да, сэр. Они сказали, так и вышло, – спокойно ответил Грош. – Я вам сейчас фокус покажу. Отойдите-ка назад.

Грош вышел из комнаты и вскоре вернулся с доской в руках.

– Еще подальше назад, сэр, – посоветовал он и бросил доску в машину.

Звук вышел негромкий. Что-то вроде «хлоп!». Мокристу показалось, будто что-то произошло с доской, когда она пролетала сквозь голубой свет. Какой-то намек на искривление…

По полу забарабанили обломки доски, сопровождаемые целым дождем из щепок.

– Сюда и волшебника приводили, чтобы взглянул, – пояснил Грош. – Он сказал, что машина искривляет маленький кусочек вселенной, в котором пир может равняться трем, сэр, но он устраивает неприятные сюрпризы всему, что оказывается поблизости. То, что пропадает, теряется в… пространственно-временном континуумумумуме, сэр. Но письма насовсем не пропадают, потому что проходят сквозь машину хитрым путем. Ну вот, собственно, и вся история. Некоторые письма появлялись из машины за пятьдесят лет до того, как были отправлены!

– Почему же вы ее не выключили?

– Не смогли, сэр. Она продолжала работать без остановки. Да и волшебник сказал, что если бы остановилась, случились бы страшные вещи! Из-за, э, квантов, кажется.

– Но почему вы тогда просто не прекратили сыпать в нее почту?

– А, ну, сэр, в этом-то и проблема, – ответил Грош, почесав бороду, – вы попали пальцем прямо в больное место, сэр. Мы должны были так поступить, сэр, должны были, но попытались заставить ее работать на нас, видите ли. О, у менеджмента были разные интересные схемы в голове. Как насчет того, чтобы доставить письмо на Сестричек Долли через тридцать секунд после того, как его принесут на почту в центре города? Конечно, доставить его раньше, чем мы его реально получим, было бы невежливо, но зато можно изобразить, будто мы делаем доставку очень быстро, э? Мы были хороши, и пытались стать еще лучше…

Как все знакомо…

Мокрист мрачно слушал печальную повесть. В конце концов, путешествие во времени – всего лишь разновидность магии. Вот почему все всегда идет наперекосяк.

Вот почему были нужны настоящие почтальоны, доставлявшие письма пешком. Вот почему семафорные компании – это длинные линии дорогостоящих башен. Проще говоря, вот почему крестьяне все еще сеют хлеб, а рыбаки тянут сети. О, все это можно делать с помощью магии, конечно же, можно. Достаточно взмахнуть волшебной палочкой, и в вихре блестящих звездочек перед тобой возникнет свежеиспеченный батон хлеба. Можно заставить рыбу выпрыгивать из моря, причем уже приготовленной. Но потом, так или иначе, магия предъявляет счет к оплате, и он всегда больше, чем ты можешь себе позволить.

Вот почему магию оставили волшебникам, которые знают, как с ней обращаться. Вообще не колдовать – их основная задача. Причем «не колдовать» не потому, что не умеют, а потому, что могут, но не хотят. Любой невежественный дурак может безуспешно попытаться превратить человека в лягушку. А чтобы зная, как это просто, тем не менее, воздержаться – вот для этого надо быть мудрецом. Было в мире несколько мест, еще помнивших те времена, когда волшебники не проявляли достаточно мудрости, и на большинстве из этих мест никогда уже не будет расти трава.

И вообще, была во всей этой истории какая-то неизбежность. Люди склонны к самообману. Они и правда верят, что возможно найти золотые самородки прямо на земле, что на этот раз выпадет дама, и что хотя бы разочек стекляшка в дешевом колечке окажется настоящим бриллиантом.

Слова лились потоком из мистера Гроша, как письма из забитой почтой комнаты сквозь трещину в стене. Иногда машина производила тысячу копий одного письма, или забивала комнату письмами из ближайшего вторника, следующего месяца, будущего года. Иногда это оказывались письма, которые не были написаны; или могли быть написаны; или предполагалось, что будут написаны; или такие, про которые кто-то поклялся, что они были написаны, хотя на самом деле не были, но так или иначе они все равно существовали как призраки в каком-то странном невидимом мире писем, а машина делала их реальными.

Если каждое возможное слово есть где-то, значит, где-то есть и любое письмо, какое только можно написать. Где-то все эти якобы отправленные по почте банковские чеки действительно существуют.

Они тоже устремились наружу – письма из настоящего, но не из этого настоящего, а из такого, которое станет действительно настоящим, если в прошлом изменится какая-нибудь мелкая деталь. Волшебники объяснили, почему машину не вышло отключить. Она существует во множестве настоящих, а здесь работает благодаря… далее следовало длинное предложение, в котором почтальоны ничего не поняли, зато в нем были слова «портал», «многомерный» и «квантовый», причем слово «квантовый» повторялось дважды. Они ничего не понимали, но должны были что-то делать. Никто не смог бы доставить всю эту почту. И комнаты начали заполняться…

Волшебники из Невидимого Университета очень заинтересовались проблемой, как доктора интересуются новой заразной болезнью; пациент, конечно, рад такому интересу, но гораздо больше он хотел бы, чтобы ему дали лекарство или, по крайней мере, перестали тыкать палкой.

Остановить машину невозможно, а уничтожать ни в коем случае нельзя, сказали волшебники. Уничтожение машины может мгновенно привести к уничтожению всей вселенной.

Но с другой стороны, Почтамт уже был забит письмами, так что в один прекрасный день Главный Почтовый Инспектор Чудакоу явился в комнату с ломом наперевес, выгнал волшебников и лупил по сортировочной машине, пока ее многочисленные колесики не перестали жужжать.

По крайней мере, извергаемый машиной поток писем иссяк. Это стало гигантским облегчением, но у Почтамта есть правила, и поэтому Главный Почтовый Инспектор был приглашен к Почтмейстеру Съежби, где ему задали вопрос, почему он решил пойти на риск уничтожения вселенной.

Согласно одной из легенд Почтамта, Чудакоу ответил:

– Во-первых, сэр, я решил, что если уничтожу всю вселенную одним махом, то все равно никто ничего не узнает; во-вторых, когда я шарахнул по чертовый штуке в первый раз, волшебники побежали прочь, поэтому я заподозрил, что они вовсе не уверены в гибели всей вселенной, если только у них нету запасных вселенных, куда они могли бы скрыться; ну и последнее, сэр: эта чертова штука действовала мне на нервы. Никогда не любил всякие машины, сэр.

– Вот так все и кончилось, сэр, – сказал мистер Грош, когда они покидали комнату. – Правда, я слышал, некоторые волшебники считают, что вселенная была-таки уничтожена одним махом, а потом точно так же махом восстановилась. Они говорят, что видят это, сэр. Но, так или иначе, все закончилось хорошо, и старину Чудакоу сняли с крючка, потому что нет в Правилах Почтамта такого пункта, по которому можно наказать человека за уничтожение целой вселенной одним махом. Хотя заметьте себе – х-хе, – что были у нас такие почтмейстеры, которые обязательно попытались бы. Но эта история сбила с нас спесь, сэр. И после нее все покатилось под откос. Люди потеряли интерес к работе. Мы были сломлены, по правде говоря.

– Послушай, – забеспокоился Мокрист, – а те письма, что мы только что раздали парням, они не из другого измерения или…

– Не беспокойтесь, я проверил их прошлой ночью, – ответил Грош. – Они просто старые. В большинстве случаев настоящие письма видно по штампу. Я неплохо навострился различать, какие из них действительно наши, сэр. Целые годы учился. Навык такой, сэр.

– А других можешь научить?

– Осмелюсь сказать, да.

– Мистер Грош, письма говорили со мной, – решился, наконец, Мокрист.

К его изумлению, старик схватил его за руку и потряс ее.

– Отлично, сэр! – сказал он, и глаза его наполнились слезами. – Я же сказал, что это навык? И слышать их шепот – большая часть этого навыка! Они живые, сэр, живые! Не как люди, а как… ну как корабли, например. Готов поклясться, сэр, все эти спрессованные здесь письма, вся их… страсть, сэр, ну, я думаю, все это дает старому Почтамту нечто вроде души, я правда так считаю…

Слезы потекли по щекам Гроша. «Это, конечно, сумасшествие, – подумал Мокрист, – и вот теперь я тоже заразился».

– Ах, я вижу это в ваших глазах, сэр, да, вижу! – продолжил Грош с мокрой улыбкой. – Почтамт нашел вас! Он сложил вас в конверт, сэр, да, сложил. Вы никогда не покинете его, сэр. Есть семьи, что работали здесь сотни и сотни лет, сэр. Если почта ставит на вас свой штамп, сэр, то пути назад уже нет…

Мокрист как мог тактично вырвал у него свою руку.

– Да, – сказал он, – кстати, расскажи мне о штампах.

Шлеп.

Мокрист посмотрел на лист бумаги. Нечеткие красные буквы, выщербленные и обветшалые, сложились в надпись: «Почтамт Анк-Морпорка».

– Ну вот, сэр, – сказал Грош, размахивая в воздухе металлическим штампом на деревянной ручке, – я бью штампом по чернильной подушечке вот здесь, а затем бью им, сэр, бью им по письму. Вот! Видите? Еще один поставил. Каждый раз один и тот же. Письмо проштамповано.

– И это стоит пенни? – удивился Мокрист. – Боги всемогущие, да любой ребенок может подделать такой штамп, вырезав его на разрезанной пополам картофелине!

– Это всегда было некоторой проблемой, сэр, да, – признал Грош.

– А зачем почтальоны вообще штампуют письма? Может, проще продать человеку сам штамп?

– Ага, тогда он раз заплатит пенни, и будет штамповать свои письма вечно, – резонно заметил Грош.

В механизме вселенной колесики неизбежности, щелкнув, встали на место…

– Ну тогда, – сказал Мокрист, задумчиво глядя на бумагу, – почему бы не… почему бы не продавать им штампы, которые можно использовать только один раз?

– Вы имеете в виду, сэр, с малым количеством чернил на них? – спросил Грош. Он так нахмурил от усилий брови, что его парик сполз набок.

– Нет, я имею в виду… можно ведь понаставить много штампов на бумаге, а потом вырезать их… – Мокрист сосредоточился на своем воображении, только чтобы избежать зрелища парика, медленно сползающего на затылок. – Стоимость доставки в любое место города один пенни, так?

– За исключением Теней, сэр. Туда – пять пенсов, потому что приходится посылать с почтальоном вооруженного охранника, – уточнил Грош.

– Понятно. О-о'кей. Я думаю, у меня есть кое-что… – он взглянул на голема, который тихонько стоял в углу кабинета. – Мистер Помпа, не будете ли вы так любезны сходить в квартиры «Коза и Дух», что над «Курицей с цыплятами» и попросить у трактирщика «Ящичек мистера Робинсона», пожалуйста? Возможно, он возьмет доллар за услуги. Когда будете там, загляните в печатный салон «Литейщик и Шпульки»{64}64
  Teemer and Spools.


[Закрыть], он поблизости. Оставьте им сообщение, что Главный Почтмейстер желает обсудить очень крупный заказ.

– «Литейщик и Шпульки»? Они очень дорого берут, сэр, – заметил Грош. – Они делают всякие шикарные заказы для банков.

– Я знаю, чертовски трудно подделать, – сказал Мокрист. – Так я слышал, – поспешно добавил он. – Водяные знаки, специальные волокна в бумаге, и прочие трюки. Гм. Итак… марка за пенни, и марка за пять пенни… как насчет доставки в другие города?

– Пять пенсов в Сто Лат, – ответил Грош. – Десять или пятнадцать в другие. Ха, три доллара за доставку в Колению. Обычно мы просто писали это на конвертах.

– Значит, нам понадобится марка за доллар. – Мокрист начал царапать что-то на листке бумаги.

– Марка за доллар! Да кто же купит ее за столько? – ужаснулся Грош.

– Каждый, кто захочет отправить письмо в Колению, – пояснил Мокрист. – Им придется покупать по три штуки, в конце концов. Но пока я снижаю цену до одного доллара.

– Один доллар! Но ведь это за тысячи миль отсюда! – запротестовал Грош.

– Ага. Неплохая сделка, верно?

Похоже, Грош разрывался между экзальтацией и отчаянием.

– Но ведь все, что у нас есть, это кучка стариков, сэр! Они, конечно, очень шустрые, должен признать, но… как это говорится, вначале научись ходить, а потом уже бегай!

– Нет! – Мокрист стукнул кулаком по столу. – Никогда не говори так, Толливер! Никогда! Беги, а не ходи! Летай, а не ползай! Двигайся вперед! Я думаю, мы должны создать настоящую почтовую службу в этом городе. А для этого мы должны отправлять письма по всему миру! Потому что если мы проиграем, то проиграем по крупному. Все или ничего, мистер Грош!

– Ух ты, сэр! – только и нашелся сказать Грош.

Мокрист улыбнулся своей яркой солнечной улыбкой. Она почти что отразилась от костюма.

– Займемся делом. Нам понадобится больше сотрудников, Почтовый Инспектор Грош. Гораздо больше. Бодрее, парень. Почтамт снова открывается!

– Да, сэр! – крикнул Грош, почти пьяный от энтузиазма. – Мы… мы сделаем нечто новое, и необычным способом, к тому же!

– Ого, да ты, я вижу, суть уже ухватил! – сказал Мокрист, округлив глаза от удивления.

Десятью минутами позже Почтамт получил первую посылку.

Это оказался Старший Почтальон Бэйтс, по его лицу текла кровь. Два стражника внесли его в помещение на самодельных носилках.

– Обнаружили его бредущим по улице, сэр, – сообщил один из них. – Сержант Колон, к вашим услугам.

– Что с ним случилось? – в ужасе спросил Мокрист.

Бэйтс приоткрыл глаза.

– Извините, сэр, – пробормотал он, – я держал ее очень крепко, но они стукнули меня по голове чем-то тяжелым.

– На него напрыгнула парочка хулиганов, – пояснил сержант Колон. – А его сумку швырнули в реку.

– Такое часто случается с почтальонами? – удивился Мокрист. – Я думал… О, нет…

Новым болезненным явлением стал Старший Почтальон Эгги, волочивший за собой ногу, потому что на ней висел бульдог.

– Извините, сэр, – проговорил он, хромая вперед. – Боюсь, мои форменные брюки разодраны. Я оглушил ублюдка своей сумкой, сэр, но оторвать его чертовски трудно.

Глаза бульдога были закрыты, как будто он предавался посторонним размышлениям.

– Хорошо, что вы свои доспехи надели, э? – порадовался Мокрист.

– Не на ту ногу, сэр. Но не беспокойтесь. Мои икры пр'ктически неуязвимы. Сплошные шрамы там, можно спички об них зажигать. А вот у Джимми Тропса{65}65
  Jimmy Tropes.


[Закрыть] действительно проблемы. Он сидит на дереве в Гад-Парке{66}66
  Hide Park – видимо, намек на лондонский Гайд-Парк (Hyde Park).


[Закрыть].

Мокрист направился вверх по Рыночной улице с мрачной целеустремленностью. Доски все еще закрывали окно «Траста Големов», но их уже покрывал новый слой граффити. Свежая краска на двери обгорела и пошла пузырями.

Он открыл дверь и инстинктивно пригнулся. Арбалетная стрела прожужжала между крылышками на его шляпе.

Мисс Добросерд опустила арбалет.

– Боже мой, это вы! А я уже было решила, что в небесах появилось второе солнце!

Когда она отложила арбалет в сторону, Мокрист осторожно разогнулся.

– Прошлой ночью в нас кинули зажигательную бомбу, – пояснила девушка, как бы извиняясь за попытку прострелить ему голову.

– Сколько големов доступны сейчас для аренды, мисс Добросерд? – спросил Мокрист.

– А? О… примерно… около дюжины…

– Отлично. Я их беру. Можно не упаковывать. Пришлите их в Почтамт, чем скорее, тем лучше.

– Что? – на лицо мисс Добросерд вернулось нормальное выражение постоянного беспокойства. – Слушайте, вы не можете вот так вот просто зайти к нам, щелкнуть пальцами и арендовать дюжину людей…

– Они считают себя собственностью! – возразил Мокрист. – Вы сами мне так сказали.

Они уставились друг на друга. Потом мисс Добросерд смущенно порылась в ящичке с папками.

– Ну что же, прямо сейчас вы можете аре… принять на работу четверых, – сказала она. – Это Заслонка 1, Пила 20, Колокольня 2{67}67
  Doors 1, Saw 20, Campanile 2.


[Закрыть] и… Ангхаммарад. Говорить может только Ангхаммарад, остальным свободные еще не помогли…

– Помогли?

Мисс Добросерд пожала плечами.

– Многие культуры, создававшие големов, полагали, что инструменты говорить не должны. У них нет языков.

– И Траст добавляет им немножко глины, э? – весело спросил Мокрист.

Девушка взглянула на него.

– Это не физический, а скорее мистический процесс, – сказала она серьезным тоном.

– Ну что же, немые меня устраивают, если они не тупые, – сказал Мокрист, стараясь выглядеть посерьезнее. – А у этого Ангхаммарада, я гляжу, есть имя, а не просто описание.

– Многие очень старые големы имеют собственные имена. Лучше скажите мне, какую работу вы намерены им поручить?

– Почтальонов.

– Работа на людях?

– Я не думаю, что может быть секретный почтальон. – На секунду перед его внутренним взором промелькнули темные фигуры, крадущиеся от двери к двери. – А что, с этим какие-то проблемы?

– Ну… нет. Конечно, нет! Просто люди иногда начинают нервничать и поджигают нашу контору. Хорошо, я отправлю големов к вам как можно скорее. – Она помедлила. – Вы понимаете, что несвободными големам положен один выходной в неделю? Вы же прочитали наш буклет?

– Э… выходной? – удивился Мокрист. – Да зачем им выходной? Ведь у молотка не бывает выходных, правда?

– Он им нужен, чтобы быть големами. И не спрашивайте меня, что они делают в свободное время… Думаю, просто сидят где-нибудь в подвале. Это… это просто способ показать, что они не молотки, мистер Губвиг. Те, кто работал под землей, позабыли об этом. Свободные големы учат их. Но не беспокойтесь, все остальное время они работают, даже не спят.

– Значит… у мистера Помпы тоже бывают выходные? – уточнил Мокрист.

– Конечно, – подтвердила мисс Добросерд.

Мокрист мысленно поместил это в папку «полезная информация».

– Отлично. Спасибо, – сказал он.

Не желаете ли поужинать со мной сегодня вечером?

Обычно у Мокриста не возникало проблем со словами, но эти застряли у него в горле. Было в характере мисс Добросерд что-то такое, колючее, как ананас. А еще было что-то в ее выражении лица, которое, казалось, говорило: «Удивить меня невозможно. Я все про тебя знаю».

– Еще что-нибудь? – спросила она. – Или вы просто решили постоять здесь с открытым ртом?

– Э… нет. Все отлично. Спасибо, – пробормотал Мокрист.

Она улыбнулась ему, и Мокрист затрепетал.

– Ну что ж, идите тогда, мистер Губвиг, – сказала она, – освещайте мир, как маленький лучик солнца.

Четверо из пяти почтальонов пребывали в состоянии, которое Грош называл «кабыл из строя»{68}68
  Каламбурчик. Horse de combat – искаженное hors de combat (фр.) что значит «выбыл из строя в результате ранения».


[Закрыть], сейчас они были заняты тем, что пили чай в забитой почтой каморке, ради смеха называемой «Комната Отдыха». Эгги отправили домой, предварительно отодрав бульдога от его ноги; оставшихся Мокрист угостил фруктами из корзины. Такая штука как корзина фруктов – она всегда кстати.

Ну что ж, они наложили отпечаток на городскую жизнь, а бульдог – на них{69}69
  Well, they'd made an impression, at least. So had the bulldog. Тут тоже каламбур – impression означает и «произвести впечатление» и «оставить отпечаток (зубов)».


[Закрыть]. Часть почты удалось доставить, нельзя не признать. А еще надо было признать, что она опоздала на многие-многие годы, но все-таки почта пришла в движение. Это даже в воздухе ощущалось. Почтамт уже не был так похож на гробницу, как раньше. В данный момент Мокрист ретировался в свой кабинет, где предался творчеству.

– Чашку чая, мистер Губвиг?

Он поднял взгляд от своей работы и взглянул в немного странное лицо Стэнли.

– Спасибо, Стэнли, – ответил он, откладывая в сторону карандаш. – Я смотрю, ты на этот раз умудрился донести чашку, почти ничего не расплескав. Молодец!

– А что вы рисуете, мистер Губвиг? – спросил мальчик, нагибаясь, чтобы лучше разглядеть. – Похоже на наш Почтамт!

– Верно. Это будет марка, Стэнли. Вот, взгляни, что думаешь о других? – он пододвинул поближе еще несколько эскизов.

– Ух ты, вы хороший художник, мистер Губвиг. Вот эта вот очень похожа на лорда Ветинари!

– Это марка за пенни. Собственно, я картинку с монетки и скопировал. На двухпенсовой марке будет герб города, на пятипенсовой – Морпоркия со своей вилкой, а башня Искусств – на большой долларовой марке. И еще я думаю десятипенсовую сделать.

– Они очень здорово выглядят, мистер Губвиг, – восхитился Стэнли. – Всякие мелкие детали видны. Как маленькие картины. А как называются вот эти тоненькие линии?

– Штриховка. Она для того, чтобы трудно было подделать. И вот когда письмо с маркой будет приходить к нам на Почтамт, мы будем брать один из наших старых резиновых штампов и ставить его на марки, чтобы их нельзя было использовать снова, а потом…

– Ага, потому что они как деньги, – радостно сказал Стэнли.

– Пардон? – Мокрист замер, не донеся до губ чашку с чаем.

– Как деньги. Эти марки будут как деньги, потому что марка за пенни это и есть пенни, если подумать об этом немного. С вами все в порядке, мистер Губвиг? Вы как-то странно выглядите. Мистер Губвиг?

– Э… что? – очнулся Мокрист, смотревший на стену со странным отсутствующим выражением на лице.

– Вы в порядке, сэр?

– Что? О. Да. Да, конечно. Э… может, нам и побольше марка нужна, как ты думаешь? Например, за пять долларов?

– Ха, я думаю, с такой маркой можно будет отправить большое письмо аж до самой Ужастралии, мистер Губвиг! – радостно сказал Стэнли.

– Ну что же, надо мыслить на перспективу, – сказал Мокрист, – я имею в виду, раз уж мы все равно занялись дизайном марок…

Но Стэнли уже отвлекся, теперь он внимательно разглядывал «Ящичек мистера Робинсона». Этот ящичек был старинным другом Мокриста. Он никогда не пользовался псевдонимом «Робинсон» за исключением тех случаев, когда нужно было оставить этот ящик на хранение почти честному торговцу или трактирщику, вот почему предмет оставался в полной безопасности, даже если его хозяину приходилось покидать город весьма поспешно. Для мошенника и афериста этот ящик был все равно что набор отмычек для вора, только вскрывались с его помощью не сейфы, а человеческие мозги.

Этот ящик и сам по себе был почти произведением искусства, так ловко выдвигались и открывались все его многочисленные отделения, стоило только поднять крышку. Конечно же, здесь были ручки и чернила, а также маленькие баночки с красками и тонами, морилками и растворителями. И, аккуратно сохраненные неизмятыми, листы бумаги тридцати шести различных видов, некоторые из них было совсем непросто раздобыть. Бумага – очень важная вещь. Стоит неудачно выбрать плотность и прозрачность бумаги, и никакие навыки чистописания тебя уже не спасут. Людей гораздо проще обмануть плохим почерком, чем плохой бумагой. Фактически, небрежный почерк частенько работает даже лучше, чем неделя бессонных ночей, потраченная на то, чтобы аккуратно выписать каждую завитушку; а все от того, что в тщательно выписанном письме человек легко заметит какую-то не совсем правильную мелочь, но дай ему всего лишь несколько штрихов, и он сам додумает все недостающие детали. Отношение, надежда, представление – в этом вся хитрость.

«Вот и я такой», – подумал он.

Раздался стук в дверь, и она тут же распахнулась.

– Да? – резко сказал Мокрист, не поднимая взгляда. – Я занят дизайном дене… марок, вы же знаете!

– Там пришла леди, – пропыхтел ворвавшийся Грош. – С големами!

– А, это, должно быть, мисс Добросерд, – сказал Мокрист, откладывая свой карандаш.

– Да, сэр. Она сказала: «Передайте мистеру Солнечному, что я привела его почтальонов», сэр! Вы хотите использовать големов, сэр?

– Да. Почему бы и нет? – ответил Мокрист, строго взглянув на Гроша. – Ведь с мистером Помпой у вас нет проблем, не правда ли?

– Ну да, с ним все в порядке, сэр, – пробормотал старик. – Я хочу сказать, он прибирается здесь, и всегда ведет себя уважительно… Но я вам правду говорю, сэр, люди не любят големов с этими их горящими глазами и привычкой никогда не останавливаться. Нашим парням непросто будет к ним привыкнуть, сэр, вот что я хочу сказать.

Мокрист уставился на него в изумлении. Големы были очень основательными, надежными и, слава богам, слушались приказов. К тому же это шанс получить еще одну улыбку от мисс Добросерд… Нет, думай о големах! Големах, големах, големах!

Он улыбнулся и сказал:

– Даже если я докажу, что они настоящие почтальоны?

Десятью минутами позже кулак голема по имени Ангхаммарад пробил почтовый ящик и еще несколько квадратных дюймов разлетевшегося в щепки дерева.

– Почта Доставлена, – объявил он и замер. Сияние в его глазах потускнело.

Мокрист повернулся к кучке людей-почтальонов и жестом указал им на импровизированный Маршрут Почтальона, который он соорудил в главном зале.

– Обратите внимание на расплющенные роликовые коньки, джентльмены. Обратите внимание на кучку битого стекла там, где была бутылка. А ведь мистер Ангхаммарад проделал все это с капюшоном на голове.

– Да, но его глаза прожгли в капюшоне дырки, – указал Грош.

– Никто из нас не может изменить свою природу, – напряженно заметила Ангела Красота Добросерд.

– Должен признать, у меня прямо сердце возрадовалось, когда он насквозь пробил эту дверь, – сказал Старший Почтальон Бэйтс. – Будут знать, как делать щели для писем слишком низко и с острыми заслонками.

– И с собаками никаких проблем, полагаю, – заметил Джимми Тропс, – уж ему-то они не порвут штаны на заднице.

– Значит, вы признаете, что голем может быть почтальоном? – спросил Мокрист.

Внезапно все лица скривились, а голоса почтальонов смешались в общем хоре:

– Ну, они все-таки не мы, понимаете ли…

– …людям может не понравиться этот, э, глиняный народец…

– …все эти разговоры насчет того, что они отбирают работу у нормальных людей…

– …ничего против него не имею, но…

Они замолчали, потому что снова заговорил голем Ангхаммарад. В отличие от мистера Помпы, ему нужно было некоторое время, чтобы набрать темп. А когда все-таки раздавался его голос, он казался идущим откуда-то издалека в пространстве и времени, как шум прибоя в древней окаменевшей ракушке. Он сказал:

– Что Такое Почта Льон?

– Посланец, Ангхаммарад, – пояснила мисс Добросерд.

Мокрист заметил, что с големами она разговаривала иначе, чем с людьми. В ее голосе появлялась настоящая мягкость.

– Джентльмены, – обратился Мокрист к почтальонам, – я знаю, что вы ощущаете…

– Я Был Посланцем, – прогрохотал Ангхаммарад.

Как его голос был не похож на голос мистера Помпы, так и его глина была совсем иной. Он выглядел как небрежно собранный паззл из глины различных видов, от почти черной, через красную к светло-серой. Глаза Ангхаммарада горели глубоким рубиново-красным светом, в отличие от желтоватого, как в печи, света глаз других големов. Он выглядел старым. Более того, он был ощутимо старым. От него исходил холод вечности.