Текст книги "Крестовые походы. Войны Средневековья за Святую землю"

В конце сентября 1182 года Саладин воспользовался приглашением Кеукбури как предлогом для начала новой экспедиции. Он отправился на восток, чтобы соединиться с правителем Харрана возле Евфрата и идти дальше в Джазиру. В последующие месяцы султан прилагал большие усилия к тому, чтобы ограничить открытое противостояние с мусульманскими противниками, предпочитая принуждение, дипломатию и пропаганду, а не меч. Вскоре он затребовал в Египте и Дамаске дополнительные средства для подкупа противников. Даже Вильгельм Тирский считал, что султан использовал расточительные взятки, чтобы привлечь на свою сторону «почти весь регион… который раньше был под властью Мосула», включая Эдессу[192]192
  William of Tyre. P. 1037.


[Закрыть].

В ноябре Саладин выступил на Мосул. Несмотря на поддержку Кеукбури, султан не хотел начинать трудную и кровавую осаду города. Но надежда внушить Изз ад-Дину страх оказалась тщетной. К началу зимы сложилась тупиковая ситуация. В это время прибыли посланники от халифа аль-Насира, чтобы стать посредниками в переговорах о мире. К большой досаде Саладина, они заняли нейтральную позицию, не отдавая предпочтения ни Зангидам, ни Айюбидам, и, так и не добившись никакого прогресса, султан отвел свои войска. В декабре он прошел семьдесят пять миль (121 км) на восток до Синджара, где угрозами заставил укрепленный город сдаться, а после короткой паузы, переждав зиму, в начале весны 1183 года двинулся на северо-восток в Дийяр-Бакр и в апреле захватил считавшийся неприступным город. После этого успеха правитель Мардина из рода Артукидов согласился на союз, в котором ему отводилось подчиненное положение. За шесть месяцев султан практически изолировал и ослабил Мосул, овладев с помощью политики «кнута и пряника» большей частью Джазиры и Дийяр-Бакра. Зангиды почти ничего не могли предпринять в ответ. Изз ад-Дин и Имад аль-Дин Занги в конце февраля попытались организовать контрудар, но им не хватило ни ресурсов, ни уверенности в своих силах.

Саладин добился безусловного успеха, однако сам Мосул оставался для него недоступным. Весной он начал особенно громогласное дипломатическое наступление, надеясь склонить Багдад на свою сторону. В письмах халифу он утверждал, что Зангиды подстрекают франков нападать на территории Айюбидов в Сирии и даже финансируют эти нападения. Султан также использовал личное стремление халифа аль-Насира к политическому и духовному влиянию, заявив, что Айюбиды заставят Месопотамию признать власть халифа. Саладин заявил, что, если только Багдад поддержит его претензии на Мосул, он сможет завоевать Иерусалим, Константинополь, Грузию и Марокко. Одновременно султан коварно старался разрушить единство Зангидов. Он связался с Имад аль-Дином Занги и предупредил его, что Изз ад-Дин якобы согласился на союз с Айюбидами против Алеппо.

С конца весны Саладин, выбрав основным направлением своей военной кампании Алеппо, снова пересек Евфрат и 21 мая 1183 года расположил войска вокруг города. Он опять хотел избежать открытого военного противостояния, но жители Алеппо продемонстрировали готовность защищать свою собственность и не желали подчиняться. К счастью для Саладина, Имад аль-Дин Занги оказался более уступчивым. Осознав, что положение Айюбидов в Сирии уже слишком прочное, в отличие от его собственного, правитель тайно вступил в переговоры с султаном. 12 июня он согласовал условия и открыл ворота цитадели для войск султана, к немалому потрясению местного населения. В качестве компенсации Имад аль-Дин Занги получил территорию в Джазире, в том числе свое прежнее владение в Синджаре. За это он обещал выделять султану войска по первому требованию. Юрдик, сирийский военачальник, который помогал Саладину захватить египетского визиря Шавара в 1169 году, также тем летом перешел на другую сторону. С 1174 года Юрдик хранил стойкую верность Алеппо и отказывался поддерживать Айюбидов. Теперь наконец он поступил на службу султана и стал одним из его самых преданных и способных помощников.

Получив контроль над Алеппо, Саладин сразу постарался ограничить беспорядки и создать атмосферу единства. Некоранические налоги были упразднены, а чуть позже тем же летом был издан закон, обязывающий немусульманское население города носить отличительную одежду. Эта мера, по-видимому, должна была способствовать единству среди суннитов и шиитов Алеппо и ускорить их одобрение власти Айюбидов.

Оккупация Алеппо являлась существенным достижением Саладина. Спустя почти десятилетие он все же объединил мусульманскую Сирию и теперь мог считаться правителем огромной территории от Нила до Евфрата. Из дошедших до нас писем видно, как султан праздновал и рекламировал свой успех. Как всегда, он позаботился о том, чтобы обеспечить оправдание своим действиям, заявив, что с радостью разделил бы лидерство с другими достойными людьми, но на войне должен быть только один командир. Покорение Алеппо было названо шагом на пути к возвращению Иерусалима, и Саладин с гордостью объявил, что «ислам теперь готов вытеснить ночной призрак неверия»[193]193
  Территориальная экспансия заставила Саладина перераспределить власть и ответственность в своих владениях. Его брат аль-Адиль, который с 1174 года правил в Египте, был вызван в Сирию, чтобы обосноваться в Алеппо, возможно предполагая, что он сможет добиться полунезависимой экспансии в Джазире. Племянник султана Таки аль-Дин стал управлять Нильским регионом. Другой доверенный племянник – Фаррух-шах умер в конце 1182 года. Его сменил в Дамаске Ибн аль-Мукаддам. Lyons M.C., Jackson D.E.P. Saladin. P. 202.


[Закрыть].

Несмотря на явную демагогию, к концу лета 1183 года стало очевидно, что Саладин, по крайней мере в какой-то степени, выполнил обещание, подразумевавшееся в его пропаганде. Чтобы укрепить оборону Северной Сирии, он согласился на перемирие с Боэмундом III Антиохийским, выторговав исключительно благоприятные условия для ислама, в том числе освобождение мусульманских пленных и территориальные уступки, прежде чем отправиться в Дамаск и организовать демонстрацию силы против Иерусалимского королевства.

Баланс сил во франкской Палестине за последние годы существенно изменился. В конце 1170-х годов, когда здоровье Бодуэна IV неуклонно ухудшалось, был запланирован брачный союз между его овдовевшей сестрой Сибиллой и видным французским аристократом герцогом Гуго III Бургундским. Кончина короля Людовика VII в 1180 году, в результате которой наследником французского престола остался его юный сын Филипп-Август, нарушила эти планы, поскольку из-за обострившейся борьбы за власть во Франции Гуго не пожелал оставлять свое герцогство. Следовало срочно найти новую пару для Сибиллы. В это время Раймунд III Триполийский и Боэмунд III Антиохийский решили, что ради их собственных амбиций и безопасности Иерусалима Бодуэна IV следует отстранить от власти. На Пасху 1180 года эта пара решила устроить то, что, по сути, было государственным переворотом, – заставить Сибиллу выйти замуж за их союзника Бодуэна Ибелина, члена могущественной династии Ибелинов. Если бы это произошло, прокаженный король оказался бы лишенным власти. Но Бодуэн IV не желал примириться с таким поворотом событий. При поддержке своей матери и дяди – Аньес и Жослена де Куртене – он взял инициативу в свои руки. Раньше, чем Раймунд и Боэмунд успели вмешаться, король выдал Сибиллу замуж за предпочтительного для него кандидата – Ги де Лузиньяна, благородного рыцаря, недавно прибывшего в Левант.

Конечно, частично выбор Бодуэна был обусловлен необходимостью – Ги оказался единственным неженатым взрослым мужчиной, достаточно высокородным, чтобы стать мужем его сестры, находившимся тогда в Палестине. Связь Ги с Пуату, регионом, которым правил анжуйский король Англии Генрих II, также могла стать немаловажным фактором. В связи с тем, что капетингская Франция пребывала в беспорядке, важность Англии как союзника возросла. Тем не менее появление Ги как ведущего политического игрока было внезапным и неожиданным. Женившись на Сибилле, Ги де Лузиньян стал законным наследником иерусалимского престола. Ему также предстояло выполнять роль регента, если Бодуэн IV больше не сможет управлять из-за болезни. Вопрос заключался лишь в том, что стремительное возвышение Ги озлобило многих придворных, в том числе Раймунда Триполийского и Ибелинов. Да и политические и военные качества Ги оставались неизвестными, так же как и его готовность ограничить собственные амбиции ради интересов короны[194]194
  Раньше предполагалось, что латинская знать Иерусалимского королевства была в то время разделена на две противоборствующие группировки, которые боролись за власть и влияние, и эта борьба обострялась по мере ослабления здоровья Бодуэна IV. Одной из них были местные бароны, среди которых называли графа Раймунда Триполийского и Ибелинов, которые хорошо знали политические и военные реалии жизни в Леванте и ратовали за осторожность в отношениях с Саладином и исламом, другой – плохо информированные недавно прибывшие в Левант агрессивные придворные выскочки, в том числе Ги де Лузиньян и Сибилла, Аньес и Жослен де Куртене и Рено де Шатийон. Проблема заключалась в том, что эта картина, которую с энтузиазмом изображали такие авторы, как Стивен Рунсиман и т. п. в 1950-х годах, не имела почти никакой связи с реальностью. Структура и политика этих фракций никогда не была явно выраженной, да и члены второй группировки вовсе не были неинформированными вновь прибывшими индивидами – к примеру, Рено де Шатийон и Куртене были хорошо известными и зарекомендовавшими себя фигурами в Утремере. Такое традиционное изображение эндемической политической фракционности также является подозрительным потому, что имеет тенденцию слепо и некритично включать взгляды и предрассудки Вильгельма Тирского, который сам был активным участником событий и ярым сторонником Раймунда Триполийского. Edbury P.W. Propaganda and Faction in the Kingdom of Jerusalem: The Background to Hattin / Crusaders and Muslims in Twelfth-Century Syria. Ed. M. Shatzmiller. 1993. P. 173–789; Hamilton B. The Leper King. P. 139–141, 144–145, 149–158.


[Закрыть].

Решение Саладина начать наступление против франкской Палестины осенью 1183 года не было инициировано единственно его желанием подтвердить свое звание главного борца за веру. В какой-то степени его нападения были местью за недавнюю агрессию латинян. В конце 1182 года во время отсутствия султана в Ираке франки совершили ряд набегов на территории вокруг Дамаска и Басры и снова взяли Кейв-де-Суэт.

На юге в Трансиордании Рено де Шатийон начал более решительные военные действия, к которым он готовился, возможно сообща с королем, уже два года. Лазутчики Саладина донесли, что правитель Керака собирается напасть, но султан ошибочно предположил, что целью атаки будет путь через Синай, соединяющий Египет и Дамаск, и дал задание аль-Адилю укрепить фортификационные сооружения в ключевом пункте Аль-Ариш. На самом деле план Рено был намного смелее, хотя и, с точки зрения стратегии, менее благоразумным. В конце 1182 – начале 1183 года пять галер, построенных в Кераке, были по частям перевезены на спинах верблюдов в залив Акаба, там собраны и спущены на воду в Красном море. Впервые в этих водах оказались корабли христиан. Рено разделил свой флот: два корабля блокировали занятый мусульманами порт Акаба, который он сам атаковал с суши, а оставшиеся три галеры ушли на юг – на них были арабские лоцманы и солдаты. Очевидно, информация о деяниях этой маленькой флотилии так никогда и не достигла франков. Единственный латинский источник отметил, что после ухода кораблей «ничего не было о них слышно, и никто не знал, что с ними сталось». Нанеся некоторый ущерб Акабе, Рено вернулся домой.

Однако в мусульманском мире шокирующая беспрецедентная экспедиция латинян в Красном море вызвала ярость. В течение многих недель три христианские галеры сеяли панику в портах Египта и Аравии, угрожали паломникам и купцам, а главное – духовному центру ислама, священным городам Мекка и Медина. Даже прошел слух, что мусульмане хотят похитить тело пророка. Только когда аль-Адиль переправил собственный флот из Каира на Красное море, с ними удалось справиться. Вынужденные пристать к арабскому берегу христиане бежали в пустыню, но, оказавшись в безвыходном положении, 170 солдат решили сдаться, вероятно в обмен на обещание безопасности. Их обманули.

Саладин получил информацию об этих событиях, находясь в Ираке. Он настоял, чтобы всему свету стало известно: неверных, знающих путь в священные для каждого мусульманина города, нельзя оставлять в живых. Но про себя он, безусловно, был вынужден признать неприятную истину: в момент кризиса он, объявивший себя борцом за веру, отсутствовал, сражаясь со своими братьями-мусульманами. По этому, несмотря на явное смятение аль-Адиля, султан потребовал кары за «беспрецедентное чудовищное» преступление латинян, и, согласно арабскому свидетельству, настоял, чтобы «земля была избавлена от их мерзости, а воздух – от их грязного дыхания». Большинство пленных были отправлены по одному и парами в разные города и поселения, находящиеся под властью Айюбидов, и там публично казнены. Но двоим была предназначена еще более печальная участь. Во время очередного хаджа их отвели на специальную площадь на окраине Мекки, где обычно забивают скот, мясо которого идет в пищу беднякам, и зарезали, «как животных, приносимых в жертву» перед толпой паломников.

Осквернение Аравии было отмщено, и имидж султана – главного борца за веру – существенно укрепился. Однако горькая память о скандальном рейде франков на Красное море сохранилась, а его организатор – Рено де Шатийон – стал отверженным[195]195
  Ernoul. La Chronique d’Ernoul / Ed. L. de Mas Latrie. Paris, 1871. P. 69–70; Shama A. P. 231; Lyons M.C., Jackson D.E.P. Saladin. P. 185–188; Hamilton B. The Elephant of Christ. P. 103–104; Hamilton B. The Leper King. P. 179–185.


[Закрыть].

Когда, наконец, осенью 1183 года угроза стала реальностью и нападение Саладина на Иерусалим произошло, оно выявило слабость христиан. Накануне летом резко ухудшилось здоровье Бодуэна. Он практически потерял зрение, а конечности покрылись такими глубокими язвами, что несчастный не мог пользоваться ни руками, ни ногами. Он больше не мог ездить верхом и теперь перемещался только на носилках. Тем не менее и в это время Вильгельм Тирский утверждал, что даже физически слабый и немощный король имел острый ум и всячески старался скрывать болезнь и заниматься делами королевства. В 1183 году он подхватил какую-то вторичную инфекцию и после приступа лихорадки потерял надежду на жизнь. Страдая от собственного бессилия, опасаясь, что Саладин вот-вот начнет новую кампанию, и не имея сведений о том, где он нанесет удар, юный король не знал, что делать. Он приказал иерусалимским силам, а также войскам из Триполи и Антиохии собраться в Саффурии, а сам удалился в Назарет и временно передал власть Ги де Лузиньяну.

В сентябре 1183 года, когда Саладин вторгся в Галилею, Ги, будучи регентом, являлся главнокомандующим франкскими вооруженными силами. Он стоял во главе самой крупной франкской армии, когда-либо собиравшейся в Палестине, – в нее входило 1300 рыцарей и 15 тысяч пехотинцев, хотя она и казалась небольшой по сравнению с ордами мусульман. Не имея опыта командования такой огромной армией в боевых условиях, Ги подвергся суровому испытанию, но по военным меркам все же действовал успешно, хотя и не очень зрелищно. Когда Саладин разграбил Бейсан, Ги перешел в наступление, используя пехоту для прикрытия конных рыцарей, и, вступая в небольшие стычки с противником, всячески избегал крупных сражений. Надеясь заставить латинян нарушить боевой порядок, Саладин отошел на небольшое расстояние на север, но преследования, на которое он рассчитывал, не последовало. Обе стороны заняли оборонительные позиции в миле (1,5 км) друг от друга в районе деревни Айн-Джалут. В течение двух недель ситуация оставалась тупиковой, несмотря на отчаянные попытки султана спровоцировать неприятеля на атаку. И в середине октября мусульманская армия ушла за Иордан. Франки пережили крайне опасный момент.

На протяжении всей кампании Ги следовал установившимся принципам оборонительной стратегии крестоносцев. Он поддерживал дисциплину в войсках, старался ограничить мобильность противника, наступая для создания угрозы, но не вступал в рискованные боевые столкновения. Несмотря на осторожность и компетентность, он подвергся резкой критике своих противников при дворе за то, что позволил Саладину безнаказанно уйти после того, как он вторгся в королевство. Его осудили за осторожность и даже робость – качества, не свойственные рыцарской культуре. Реальность была такова, что осторожное бездействие, несмотря на свою обоснованность, было непопулярно у латинян. Даже суверены и закаленные в боях командиры были вынуждены силой навязывать приказы, которые могли быть сочтены унизительными и трусливыми. В 1115 году Роджер Салернский пригрозил ослепить своих людей, чтобы только удержать их на линии, а в последующие годы Ричард Львиное Сердце тоже испытывал трудности с не желающими прослыть трусами воинами. Ги был никому не известным командиром, недавно ставшим регентом, и его право командовать признавалось не всеми. Осенью 1183 года ему была крайне необходима демонстрация готовности бросить вызов врагу, а еще лучше – решительная военная победа, чтобы привлечь на свою сторону сомневающихся и молчаливых критиков. Ему нужно было хотя бы показать, что он обладает силой воли, чтобы подавить независимую иерусалимскую аристократию. Иными словами, получилось так, что, сделав именно то, что необходимо для защиты королевства, Ги сослужил себе плохую службу. Неудивительно, что политические противники воспользовались этим случаем, чтобы очернить его репутацию[196]196
  В том числе и Раймунд Триполийский, который после попытки переворота 1180 года провел два года в графстве Триполи (по сути, в ссылке из Палестины), прежде чем помирился с Бодуэном IV весной 1182 года. William of Tyre. P. 1048–1049; Smail R.C. The predicaments of Guy of Lusignan, 1183–1887 / Outremer. Ed. B.Z. Kedar, H.E. Mayer, R.C. Smail. Jerusalem, 1982. P. 159–176.


[Закрыть].

После короткой паузы в конце октября 1183 года Саладин двинулся на юг в Трансиорданию, чтобы осадить Керак. Это была более решительная атака, поскольку теперь у султана имелись осадные машины, но также это была удобная возможность встретиться с братом аль-Адилем, который направлялся из Египта, чтобы начать управление новой территорией Айюбидов в Северной Сирии. Осада султаном Керака также совпала, возможно намеренно, со свадьбой высокородного франка Онфруа IV Торонского и единокровной сестры короля Изабеллы, на которой присутствовали Рено де Шатийон, его жена Стефани Милли и мать Изабеллы Мария Комнина. Вполне возможно, Саладин желал захватить такой пышный букет христианской знати, потому что выкуп за них составил бы кругленькую сумму[197]197
  Конечно, учитывая давнюю вражду между Саладином и Рено де Шатийоном и в свете обращения с ним султана в более поздний период, вероятнее всего, в данном случае Саладин не стал бы требовать выкуп за Рено.


[Закрыть]. Позднее ходили слухи, что во время осады дама Стефани отправила праздничную еду султану, а тот взамен обещал не обстреливать часть крепости, занятую новобрачными. Если в этой истории есть доля правды – мусульманские источники о ней не упоминают, – тогда галантность Саладина была мотивирована желанием сохранить жизнь ценных заложников.

Новость об осаде Керака достигла латинского двора в Иерусалиме в момент, когда между франками уже начался конфликт. Вопреки ожиданиям лихорадка прокаженного короля прекратилась, и к нему вернулись силы. После событий в Айн-Джалуте он и Ги де Лузиньян поссорились из-за прав на королевство, и, памятуя о Раймунде III и братьях Ибелин, юный монарх лишил его прав на регентство. Уже когда над Кераком нависла угроза, Бодуэн созвал совет, чтобы обсудить кандидатуру нового наследника, и в конце концов выбор пал на сына Сибиллы от первого брака – племянника и тезку короля Бодуэна V. 20 ноября 1183 года пятилетний мальчик стал объявленным наследником, коронованным и помазанным как соправитель в церкви Гроба Господня. Даже Вильгельм Тирский был вынужден признать, что «мнения мудрых людей относительно этой великой перемены были многочисленными и разными… но, поскольку обоим королям было трудно, одному из-за болезни, другому из-за юного возраста, она была совершенно бесполезна». Архиепископ тем не менее обнародовал собственные взгляды, лишь слегка их завуалировав. Он сделал вывод, что такое решение, по крайней мере, лишит надежды когда-нибудь взойти на трон «совершенно некомпетентного Ги»[198]198
  William of Tyre. P. 1058.


[Закрыть].

Приняв решение, Бодуэн отправился в Трансиорданию, надеясь освободить Керак. Учитывая его состояние здоровья, короля скорее всего несли на носилках, а Раймунд Триполийский был назначен главнокомандующим франкской армией. Несмотря на замедленную реакцию латинян, Саладин не сумел преодолеть громадный сухой ров Керака и 4 декабря 1183 года снял осаду, тем более что армия христиан уже была на подходе. В целом его нападение было не слишком уверенным, и он определенно не желал встречаться с франками в открытом сражении. И прокаженный король смог войти в крепость как спаситель.

Той зимой трещина в отношениях между Ги де Лузиньяном и Бодуэном IV углубилась, в результате всю первую половину 1184 года латинское королевство было ослаблено этими раздорами. Саладин, однако, сосредоточился на дипломатической борьбе за Мосул и не пытался угрожать франкам до самого конца лета. Примерно 22 августа он начал еще одну осаду Керака, но прокаженный король собрал остатки сил и сформировал армию, султан снял осаду, отступил и разбил хорошо укрепленный лагерь в нескольких милях к северу. Латиняне не попытались атаковать, и он двинулся дальше. Проведя короткую кампанию в долине Иордана и атаковав Наблус, Саладин вернулся в Дамаск.

В двух экспедициях 1183 и 1184 годов против Иерусалимского королевства Саладин использовал стратегию осторожного наступления, продолжая оказывать давление на франков и испытывать их силу, почти не рискуя и избегая сражения, если враг отказывался драться на его условиях и в избранном им месте. Эти кампании часто изображались как выверенные, постепенно увеличивающиеся шаги на пути к полномасштабному вторжению. Но их с тем же успехом можно рассматривать как осторожные удары в борьбе, которая имела пока лишь второстепенное значение для султана. Характерно то, что в начале 1180-х годов все наступления Саладина в рамках джихада были сосредоточены почти исключительно в двух регионах, имевших стратегическое, политическое и экономическое значение для империи Айюбидов: Трансиордании, по которой проходил сухопутный маршрут, соединяющий Египет и Дамаск, и которая также являлась главной артерией для торговых караванов и потока паломников в Аравию; и Галилее, латинской области, представлявшей угрозу для Дамаска.

Истина заключается в том, что в этот период Саладин не выказывал намерения предпринять решающее вторжение в Палестину и не делал попыток схватиться с франками в решающем сражении. Иными словами, латинскому господству в Иерусалиме ничто не угрожало. Султан вел войну против Утремера, но его усилия представлялись, по крайней мере частично, стараниями подтвердить свою объявленную во всеуслышание преданность джихаду – временами его нападения были попросту символическими жестами. Если оглянуться назад, становится очевидно, что из-за крайней уязвимости франков решительное наступление на Иерусалимское королевство принесло бы Саладину победу уже в 1183–1184 годах. В защиту султана можно сказать, что он вряд ли точно знал, насколько слабы христиане.

Важно понимать, что, если арабские и латинские хронисты и биографы, говоря о политических и военных событиях 1180-х годов, передают усиливающееся напряжение между христианами Утремера и Айюбидами, другие источники того времени предлагают другой взгляд на проблему. Иберийский мусульманин, паломник и путешественник Ибн Джубайр осенью 1184 года проходил по Святой земле с мусульманским торговым караваном из Дамаска в Акру и стал свидетелем высокоразвитых межкультурных контактов и вполне мирного сосуществования.

Одна из удивительных вещей заключается в следующем: хотя огонь вражды, безусловно, горит между этими двумя сторонами, мусульманами и христианами, их армии могут сойтись в бою и уничтожить друг друга, мусульманские и христианские путешественники приходят и уходят, не мешая друг другу. В этой связи мы видели [уход] Саладина со всеми мусульманскими войсками, чтобы осадить крепость Керак, один из величайших оплотов христиан, лежащий на дороге в Мекку и Медину и мешающий проходу христиан по суше.

Султан осадил ее и привел в бедственное состояние. И долго длилась осада, но все же караваны успешно шли из Египта в Дамаск, и шли через земли франков, и их никто не задерживал. Также мусульмане постоянно путешествовали из Дамаска в Акру [через территорию франков], и ни одного христианского купца не остановили [на мусульманской территории].

Это удивительное свидетельство предполагает, что торговля беспрепятственно продолжалась все эти годы, связывая два разных мира – христианский и исламский. Труды Ибн Джубайра опровергают идею о том, что две противоборствующие силы находились в постоянном непримиримом конфликте.

Если его видение левантийского мира показательно – а следует помнить, что Ибн Джубайр был посторонним человеком, который прибыл в этот регион на несколько месяцев, а потом его покинул, тогда явно неудавшаяся попытка Саладина отдать предпочтение джихаду становится более понятной[199]199
  Ибн Джубайр также дает подробное описание торговых налогов, которыми и мусульмане, и латиняне облагали «иноземных» торговцев. При нормальных обстоятельствах мусульманские купцы, проходящие через Трансиорданию или Галилею, платили франкам дань. Таким образом, Саладин мог нацелиться на эти два региона частично для того, чтобы открыть их для торговли, свободной от дани христианам. Ibn Jubayr. P. 300–301.


[Закрыть].

Какой бы ни была истинная глубина вражды между исламом и франками, в течение следующего года кризис власти в Иерусалимском королевстве обострился. Осенью 1184 года состояние Бодуэна IV снова ухудшилось, и вскоре стало ясно, что король умирает. Несмотря на постоянно одолевавшие его сомнения относительно преданности Раймунда Триполийского, Бодуэн назначил графа регентом. Единственной реальной альтернативой этой кандидатуре был Рено де Шатийон, который был занят обороной Трансиордании. В середине мая 1185 года Бодуэн IV умер, достигнув возраста двадцати трех лет, и был похоронен рядом со своим отцом Амори в церкви Гроба Господня. Почти весь период своего беспокойного правления Бодуэн сражался с кошмарными трудностями – он понимал, что не может эффективно управлять, вместе с тем не в состоянии обеспечить приемлемую замену или устроить успешную передачу власти. Тем временем мусульманская угроза возрастала. Юный король мужественно боролся с немощью, но не мог контролировать амбиции своих могущественных подданных и нередко ошибался в суждениях. Одной из его главных ошибок стало то, что он в 1183 году отказал в поддержке Ги де Лузиньяну. Он вошел в историю как трагическая фигура, человек, стремившийся защищать Святую землю, но положивший начало десятилетию гибельного упадка.