Текст книги "Крестовые походы. Войны Средневековья за Святую землю"

После смерти, последовавшей 20 октября 1187 года, папа Урбан III был сменен Григорием VIII, и уже к концу месяца была выпущена новая папская энциклика Audita Tremendi, провозгласившая Третий крестовый поход. Как обычно, папство постаралось найти оправдание для священной войны. Трагедия при Хаттине была названа «великой причиной для оплакивания всех христиан»; Утремер, было сказано, понес «суровую и ужасную кару», а мусульманские «язычники» были изображены «дикими варварами, жаждущими христианской крови и оскверняющими святые места». В энциклике был сделан вывод, что любой здравый человек, «который не плачет, имея такую причину для скорби», должно быть, утратил и веру, и гуманность.

Две новые темы вплелись в этот уже знакомый, хотя и несколько бесстрастный призыв. Впервые зло оказалось персонифицированным. Раньше мусульмане изображались имеющими садистские наклонности, но безликими противниками. Теперь было названо имя Саладина – врага, который был уподоблен дьяволу. Этот шаг говорил и о лучшем знакомстве с исламом, и о чудовищном масштабе удара, нанесенного «преступлениями» султана. Audita Tremendi также объяснила, почему Бог позволил своим людям подвергнуться такому великому ужасу. Ответ заключался в том, что латинян «ударила рука Всевышнего» в качестве наказания за грехи. Живущие в Леванте франки были названы грешниками, которые не выказали раскаяния после падения Эдессы, но живущие в Европе христиане тоже виновны. «Все мы должны избавиться от грехов… и повернуться к Господу нашему Богу с покаянием и благочестием, – сказано в энциклике, – [и только] тогда обратить наше внимание на вероломство и коварство врага». В согласии с темой раскаяния крестоносцам предлагалось вступать в ряды воинов не «ради денег или славы, а повинуясь воле Бога», путешествовать в простой одежде, без «собак и птиц», готовыми к покаянию, а не к мирской суете.

Audita Tremendi упоминает о «несчастьях… недавно выпавших на долю Иерусалима и Святой земли», но, вероятно, потому, что новости о действительном захвате Саладином Святого города еще предстояло дойти до Запада, особенно подчеркивалась потеря Истинного креста в Хаттине. С этого момента возвращение почитаемого всеми верующими тотема веры стало одной из главных целей Крестового похода.

Как и в предыдущих энцикликах, заключительная часть прокламации 1187 года касалась духовных и мирских наград участникам. Им даровалось отпущение всех грехов, в которых они исповедовались, погибшим в кампании обещалась «вечная жизнь». На все время экспедиции им гарантировался иммунитет от всех преследований закона и процентов по долгам, а их пожитки и семьи должны были оставаться под защитой церкви[227]227
  Historia de expeditione Friderici Imperatoris. P. 6—10. Текст Audita Tremendi переведен также в: Riley-Smith J.S.C. The Crusades: Idea and Reality. P. 63–67.


[Закрыть].

Беспрецедентный масштаб и важность катастроф, постигших франков в 1187 году, вызвали энергичный отклик на Западе. Даже голые факты, привезенные в Европу Иосифом Тирским, одновременно ужасали и вдохновляли. Еще до встречи с папой архиепископ высадился в норманнском королевстве Сицилия и сразу же убедил его правителя Вильгельма II отправить флот на защиту Утремера.

Тем не менее Audita Tremendi задала тон проповедям Третьего крестового похода. На самом деле весь процесс распространения информации о случившемся и о подготовке очередного Крестового похода шел под строгим централизованным церковным и светским контролем, а методы, используемые для увеличения потока добровольцев, стали более утонченными и изощренными. Папа назначил двух папских легатов – Иосифа Тирского и кардинала Генриха Альбано, бывшего аббата Клерво, чтобы они организовали призыв к кресту соответственно во Франции и Германии. Широкомасштабные кампании по привлечению рекрутов приурочивались к большим христианским праздникам – в Рождество 1187 года такой сбор был устроен в Страсбурге, а на Пасху 1188 года – в Майнце и Париже. Собравшиеся на праздник толпы христиан уже имели соответствующий для принятия креста настрой.

Проповеди на анжуйских землях Англии, Нормандии, Анжу и Аквитании были тщательно спланированы на встречах в Ле-Мане в январе 1188 года и в Геддингтоне, Нортгемптоншир, 11 февраля. На последней встрече Бодуэн, архиепископ Кентерберийский, еще один бывший цистерцианский аббат, сам принял крест и возглавил кампанию по набору рекрутов. Он предпринял большую поездку по Уэльсу с проповедями, одновременно укрепив анжуйскую власть в этом полунезависимом регионе. В результате он набрал почти три тысячи валлийцев, «искусных в обращении с луком и копьем»[228]228
  Gerald of Wales. Journey through Wales / Trans. L. Thorpe. London, 1978. P. 204. О пропаганде Третьего крестового похода см.: Tyerman C.J. England and the Crusades. Chicago, 1988. P. 59–75; Tyerman C.J. God’s War. P. 376–399. Согласно мусульманским свидетельствам, латинские проповедники в Европе также использовали картины, изображавшие зверства мусульман, в том числе осквернение Гроба Господня, чтобы увеличить приток новобранцев. Al-Din B. P. 125; Ibn al-Athir. Vol. 2. P. 363. Западные источники этого не подтверждают.


[Закрыть].

С этого момента и далее идея участия в Крестовом походе обрела более четкие формы, хотя не совсем ясно, являлось ли это реакцией на централизованный контроль или просто побочным продуктом постепенного признания. Если раньше крестоносцы были по-разному вооруженными паломниками, путешественниками или воинами Христа, теперь впервые их в документах называют crucesignatus (отмеченный крестом). От этого слова впоследствии образовались новые слова «crusader» (крестоносец) и «crusade» (Крестовый поход).

Третий крестовый поход также рекламировался и популяризировался и в светском обществе. В ходе XII века в аристократических кругах стали играть значительную роль трубадуры (придворные певцы, которые часто сами были благородного происхождения), начали развиваться понятия куртуазности и рыцарства, особенно в таких регионах, как Юго-Западная Франция. Теперь, после 1187 года, трубадуры пели песни о священной войне, разнося таким образом послание, содержащееся в Audita Tremendi.

Конон де Бетюн, рыцарь из Пикардии, присоединившийся к Третьему крестовому походу, в 1188–1189 годах написал на старофранцузском языке стихотворение. В нем отразились знакомые темы – плач о захваченном Истинном кресте и замечание, что «каждый человек должен быть несчастен и печален». Но также новый упор был сделан на понятия стыда и обязанности. Конон писал: «Теперь мы увидим, кто будет по-настоящему храбр… [и] если мы позволим нашим смертельным врагам остаться [на Святой земле], то будем стыдиться до конца жизни». Он также добавил, что любой, кто «здоров, молод и богат, не может оставаться в стороне, не испытывая стыда». Святая земля изображалась как вотчина Господа, подвергшаяся опасности. Подразумевалось, что так же как вассал обязан защищать землю и собственность своего господина, христиане, слуги Бога, должны защищать священную территорию[229]229
  Routledge. Songs. P. 99. Другие поэты тоже не брезговали такими идеями. Того, кто не хотел принимать крест, обвиняли в трусости и нежелании воевать. В некоторых кругах вошло в привычку унижать некрестоносцев, давая им «шерсть и ручную прялку» – этакие предшественники белого пера (в хвосте бойцовского петуха, считавшегося знаком плохой породы. – Ред.), тем самым указывая на то, что они пригодны только для женской работы.


[Закрыть].

На призыв к Третьему крестовому походу откликнулись десятки тысяч латинских христиан. По словам одного крестоносца, «энтузиазм был настолько высок, что уже [в 1188 году] вопрос заключался уже не в том, кто принял крест, а кто еще не сделал этого». Это, конечно, было преувеличением, поскольку на Западе все же осталось больше народа, чем отправилось на Святую землю, но экспедиция тем не менее вызвала ошеломляющий подъем в европейском обществе. Особенно это касалось Франции, где целые семьи местной аристократии вели вооруженные отряды на войну. Участие королей оказалось, как и в 1140-х годах, критическим и вызывало цепную реакцию набора по всему латинскому Западу, где были необычайно сильны узы вассальной зависимости и обязательств. Около 1189 года крестоносец Гаусельм Файдит в песне утверждал, что «следует каждому подумать и отправиться туда, и тем более принцам, которые поставлены высоко, потому что никто не может утверждать, что предан и покорен, если он не помогает своему господину в этом предприятии»[230]230
  Itinerarium Peregrinorum. P. 33; Routledge. Songs. P. 108.


[Закрыть].

До того как распространились угрожающие новости о победах Саладина, до того как людей охватил лихорадочный энтузиазм, один лидер заявил о своей полной и беззаветной преданности делу. В ноябре 1187 года в Туре принял крест Ричард Львиное Сердце – первый аристократ к северу от Альп, сделавший это.

Сегодня Ричард Львиное Сердце – самая известная фигура Средневековья. Его вспоминают как величайшего английского короля-воина. Но кем в действительности был Ричард? Сложный вопрос, потому что этот человек стал легендой уже при жизни. Ричард, безусловно, знал о своей репутации и всячески способствовал созданию культа личности, поощряя сравнение с великими фигурами мифического прошлого, такими как Роланд, бич иберийских мавров, и король Артур. Ричард даже отправился в Крестовый поход с мечом, носящим имя Эскалибур, хотя позднее якобы был вынужден его продать, чтобы заплатить за дополнительные корабли. К середине XIII века историй о великих деяниях короля стало еще больше. Один автор попытался объяснить знаменитое прозвище короля тем, что он однажды был вынужден схватиться со львом голыми руками. Дорвавшись до горла зверя, он вырвал его все еще бьющееся сердце и якобы съел его с большим удовольствием.

Очевидец и ярый приверженец Ричарда так описывает его внешность: «Он был высок, элегантен, имел рыжевато-золотистые волосы, гибкие и прямые конечности. Он имел длинные руки, привычные орудовать мечом, причем очень ловко. Длинные ноги были пропорциональны телу».

В том же источнике сказано, что Ричард был наделен Богом «достоинствами более уместными в предыдущих веках. В настоящем, когда мир стал старым, этих достоинств уже почти ни у кого нет, люди стали как пустая оболочка». Зато «Ричард имел отвагу Гектора, героизм Ахилла, он не уступал Александру… Также, что необычно для знаменитого рыцаря, язык Нестора и мудрость Улисса (Одиссея) позволяли ему превосходить всех остальных в любом предприятии, и в разговоре, и в действии»[231]231
  Itinerarium Peregrinorum. P. 143–144.


[Закрыть].

Вероятно, неудивительно, что ученые не всегда принимают этот образ Ричарда – почти сверхъестественного героя. Еще в начале XVIII века английские историки критиковали Ричарда и как монарха, и как человека, за то что он использовал Англию в личных целях, за грубость и импульсивный характер. В последние десятилетия ученый из Лондонского университета Джон Гиллингем изменил восприятие и понимание карьеры Львиного Сердца. Гиллингем признал, что Ричард во время своего правления едва ли год из десяти проводил в Англии, но увязал это с обстановкой, подчеркнув, что этот монарх был не просто английским королем, но также правителем Анжуйской империи, во всяком случае в момент кризиса в христианском мире. Также признавалось упорство Ричарда, но его образ как дикого и буйного грубияна претерпел изменения. Теперь Ричарда считают хорошо образованным правителем, искусным в политике и ведении переговоров, а также человеком действия, любившим воевать и имевшим полководческие способности. Хотя многое из этого правда, желая восстановить репутацию Ричарда Львиное Сердце, Гиллингем вполне мог преувеличить некоторые достижения Ричарда в Третьем крестовом походе, избавив его от критики там, где она оправданна[232]232
  Gillingham J. Richard I. P. 1—23. В 1786 году английский историк Дэвид Хьюм высмеял Ричарда за то, что он бросил Англию. Но действительно полноводный поток критики обрушился на легендарного короля после Уильяма Стаббса, который в 1867 году назвал Ричарда Львиное Сердце «плохим сыном, плохим мужем, эгоистичным правителем и дурным человеком», а также «кровожадным человеком, слишком хорошо знакомым с убийствами». Во Франции написанная в 1936 году работа Рене Груссе подтвердила этот взгляд. В ней Ричард был назван «грубым и неразумным рыцарем». А в труде по истории средневековой Англии, написанной в 1955 году А.Л. Пулом, сказано, что «он использовал Англию как банк, в который можно снова и снова обращаться, чтобы финансировать его амбициозные подвиги в других частях света». В 1974 году американец Джеймс Брандедж заявил, что Ричард был «несравненно эффективной машиной для убийств… но в зале совета был совершенно бесполезен». Далее он сделал вывод, что Ричард Львиное Сердце «определенно был самым худшим правителем в истории Англии». По крайней мере, в Викторианскую эпоху это неодобрительное суждение не совпадало с общественным мнением. Его правление романтизировалось в художественной литературе Вальтером Скоттом и другими писателями. В середине XIX века монументальная статуя Ричарда Львиное Сердце верхом на коне была воздвигнута у зданий парламента в Лондоне – дань «великому английскому герою». Средства на нее собирались по подписке. Другие недавние академические труды о Ричарде: Richard Coeur de Lion in History and Myth / Ed. J.L. Nelson. London, 1992; Gillingham J. Richard I and the Science of War / War and Government: Essays in Honour of J.O. Prestwich. Ed. J. Gillingham, J.C. Holt. Woodbridge, 1984. P. 78–79; Turner R.A., Heiser R. The Reign of Richard the Lionheart: Ruler of the Angevin Empire. London, 2000; Flori J. Richard the Lionheart: Knight and King. London, 2007. Кроме свидетельств, представленных Ambroise и Itinerarium Peregrinorum, основные первоисточники, посвященные карьере Ричарда I и Крестовому походу: Roger of Howden. Gesta Regis Henrici II et Ricardi I. 2 vols / Ed. W. Stubbs. Rolls Series 49. London, 1867; Roger of Howden. Chronica. Vols 3, 4 / Ed. W. Stubbs. Rolls Series 51. London, 1870. O Howden см.: Gillingham J. Roger of Howden on Crusade / Medieval Historical Writing in the Christian and Islamic Worlds. Ed. D.O. Morgan. London, 1982; Richard of Devizes. The Chronicle of Richard of Devizes of the Time of Richard the First / Ed. and trans. J.T. Appleby. London, 1963; William of Newburgh. Historia Rerum Anglicarum, Chronicles of the Reigns of Stephen, Henry II and Richard I. Vol. 1 / Ed. R. Howlett. Rolls Series 82. London, 1884; Ralph of Coggeshall. Chronicon Anglicanum / Ed. J. Stevenson. Rolls Series 66. London, 1875; Ralph of Diceto. Yma gines Historiarum, The Historical Works of Master Ralph of Diceto. Vol. 2 / Ed. W. Stubbs. Rolls Series 68. London, 1876.


[Закрыть].

Ричард Львиное Сердце стал королем Англии, но он не был англичанином ни по рождению, ни по воспитанию. Его родным языком был старофранцузский – наследство, полученное от Анжу и Аквитании. Он родился в Оксфорде 8 сентября 1157 года у английского короля Генриха II и его супруги Элеоноры Аквитанской. Имея таких родителей, юный принц не мог не оставить следа в истории, но Ричард не должен был унаследовать обширные анжуйские владения; эта честь предназначалась его брату, известному истории как Генрих Младший. По крайней мере, вначале Ричард воспитывался, чтобы стать помощником, а не командиром. Однако в Европе XII века высокий уровень младенческой и детской смертности предполагал, что перспективы всегда могут измениться.

Будучи мальчиком, Ричард всегда был связан с Аквитанией. Поскольку он не должен был унаследовать английский престол, возможно, под влиянием матери юный принц с раннего возраста считался правителем этого обширного региона в Юго-Западной Франции. В 1169 году Ричард принес вассальную присягу французскому королю Людовику VII и в 1172 году в возрасте 15 лет официально стал герцогом Аквитании (и графом Пуату). Молодой принц еще теснее влился в сложные взаимоотношения между Капетингами и Анжуйской династией благодаря своей помолвке с дочерью короля Людовика VII – хотя французская принцесса проводила больше времени при дворе короля, а не с мужем и якобы стала любовницей Генриха.

Аквитания была богатейшим и одним из самых культурных регионов Франции – центром музыки, поэзии, искусства, и это, вероятнее всего, наложило свой отпечаток на Ричарда. Он был щедрым покровителем трубадуров, сам хорошо пел, писал песни и стихи. Он также отлично знал латынь, обладал добродушным характером и немного язвительным умом. Его герцогство также прославилось связями с легендарными священными войнами против ислама, которые велись в Испании во времена Карла Великого. Церкви региона утверждали, что там покоится тело Роланда, великого героя кампании, и рог, которым он созывал помощь против мавров.

Несмотря на внешний налет цивилизации, Аквитания была очагом раздоров, рассадником беззакония и гражданских беспорядков. По сути, она была скоплением независимых территорий, которые населяли такие могущественные и непокорные семейства, как Лузиньяны. Иными словами, Ричарду предстояло управлять анархичной территорией, но он оказался в высшей степени компетентным человеком. В 1170—1180-х годах он не только поддерживал порядок, подавляя многочисленные мятежи, но даже расширил свои владения за счет графства Тулузского. Эти испытания дали Ричарду Львиное Сердце ценный военный опыт, особенно в области ведения осадной войны, и возможность проявить свои способности командира.

Ричарду также пришлось столкнуться с реалиями тогдашней бурной политической жизни. В юности он оказался вовлечен в непрекращающуюся борьбу за власть внутри Анжуйской династии. Генрих II умело защищал свое положение от растущей власти собственных сыновей и амбиций жены, а Ричард Львиное Сердце и его братья спорили относительно анжуйского наследства и объединились против своего отца. В 1173 году Ричард с братьями участвовал в полномасштабном мятеже против Генриха II. Статус Ричарда Львиное Сердце изменился в 1183 году, когда в разгар очередного бунта его брат Генрих Младший неожиданно умер, оставив Ричарда наследником английского престола. Это не прекратило междоусобную вражду, а лишь сделало Ричарда новым объектом для нападений и интриг, поскольку Генрих желал произвести новый раздел анжуйских владений в пользу его младшего сына Джона. Ричард, конечно, не был инициатором всех этих сложных, запутанных махинаций, но в основном уверенно держался против Генриха II, возможно самого нечестного и ловкого политика XII века.

Будучи представителем Анжуйской династии, Ричард являлся также участником непрекращающейся вражды с Капетингами и часто оказывался втянутым в споры с Людовиком VII, а после 1180 года – с его наследником Филиппом-Августом. Его затянувшаяся помолвка с французской принцессой была также болезненным вопросом, потому что Генрих II использовал предполагаемый союз как инструмент дипломатического давления, а брак пока не был заключен. В июне 1187 года король Филипп-Август вторгся на анжуйскую территорию в Берри, подтолкнув Генриха II и Ричарда к союзу и подготовке контрудара. Решающее сражение казалось неминуемым, но в последний момент было достигнуто урегулирование и было заключено перемирие на два года. Однако когда все уже было согласовано, Ричард неожиданно переметнулся на другую сторону и вернулся в Париж вместе с Филиппом-Августом, публично демонстрируя дружеское отношение к нему. Это был ловкий дипломатический ход, которого также не предвидел постаревший Генрих II. То, что Ричард хотел этим сказать, было очевидно: если анжуйский правитель захочет лишить Ричарда Аквитании, молодой принц готов порвать со своей семьей и стать на сторону Капетингов. Генрих II, которого переиграл собственный сын, немедленно попытался наладить отношения с Ричардом, подтвердив все его территориальные права. Тем самым король вернул сына на свою сторону, но отчужденность продолжала существовать, и было ясно, что новой конфронтации с участием Генриха, Ричарда и Филиппа-Августа не избежать.

Неделей позже – 4 июля 1187 года – Саладин нанес поражение иерусалимским франкам при Хаттине. К ноябрю того же года Ричард принял крест в Туре, очевидно не поставив в известность отца. При сложившихся обстоятельствах его решение было необычным. В 1187 году Ричард был полностью вовлечен в западноевропейскую политику и продемонстрировал абсолютную решимость сохранить свое герцогство и взять контроль над Анжуйской империей после смерти Генриха II. После этого он присоединился к Крестовому походу, по-видимому не думая о последствиях, ведь этот шаг угрожал не только его собственным планам, но и перспективам династии. Король Генрих был разъярен, узнав об этом неосмотрительном и импульсивном акте. Филипп-Август тоже, мягко говоря, удивился, когда его потенциальный союзник выбрал священную войну. Участие Ричарда Львиное Сердце в Третьем крестовом походе обещало разрушить с трудом сбалансированную сеть власти и влияния в Англии и Франции. Ричард мог потерять все, ничего не приобретя взамен.

Как можно объяснить это аномальное явление? Современные ученые, имеющие неоспоримое преимущество – возможность оглянуться назад, – знают, что очень скоро Запад настолько сильно захватит идея Крестового похода, что даже Генрих II и Филипп-Август примут крест уже через несколько месяцев, и изображают решение Ричарда закономерным и неизбежным. Однако в той обстановке оно было совершенно необычным.

Возможно, сработало множество факторов. Если у Ричарда и была какая-то слабость, то это безрассудная самоуверенность. Даже один из верных сторонников признавал, что «его можно обвинить в поспешности», но пояснял, что у молодого человека «был несокрушимый дух, он не терпел оскорблений, и внутреннее благородство подталкивало его к действиям». Кроме того, Ричардом, как и многими крестоносцами до него, вполне могла руководить искренняя набожность. Также нельзя забывать о его семейных и сеньоральных связях с франкской Палестиной – все же он был правнуком Фулька Анжуйского, короля Иерусалима в 1131–1142 годах, кузеном королевы Сибиллы и бывшим сюзереном выходца из Пуату Ги де Лузиньяна. Ричард Львиное Сердце стремился выйти из тени своих родителей. Большая часть его жизни была посвящена повторению и продолжению дел отца (и в какой-то степени также его матери). До 1187 года для достижения этой цели он защищал Аквитанию и готовился унаследовать Анжуйскую империю. Но Хаттин и начало Третьего крестового похода открыли другой путь к величию – новый шанс оставить след в истории в качестве командира в священной войне далеко за границами Европы. Крестовый поход мог привлечь Ричарда, как страстного воина, жившего в мире, где понятия о рыцарской чести и отважном поведении постепенно начали сливаться. Предстоящая кампания должна была стать испытательным полигоном для отваги и мастерства[233]233
  Itinerarium Peregrinorum. P. 143.


[Закрыть].

Установить точный баланс между различными стимулами невозможно. Вполне вероятно, что и сам Ричард не смог бы точно определить, что именно подвигло его на такие действия. Определенно в последующие годы он не раз демонстрировал гнев и импульсивность. Также не приходилось сомневаться, что он никак не может совместить все свои роли – крестоносца, короля, военачальника и рыцаря.

Вступление Ричарда в ряды крестоносцев вызвало политический кризис. Филипп Французский угрожал вторжением в Анжу, если король Генрих II не пойдет на территориальные уступки и не заставит Ричарда жениться на сестре Филиппа Алисе. 21 января 1188 года два короля, представители династий Капетингов и Анжу, Филипп и Генрих, встретились недалеко от пограничной крепости Жизор, чтобы обсудить возможные пути урегулирования. Также присутствовал архиепископ Иосиф Тирский. Он произнес взволнованную проповедь об угрожающей ситуации на Святой земле и достоинствах Крестового похода. Он так чудесно говорил, что склонил и их сердца к принятию креста. В тот момент якобы в небе появился крест – «чудо», подтолкнувшее многих ведущих аристократов Северной Франции присоединиться к экспедиции, в том числе графов Фландрского, Блуа, Шампанского и де Дрё[234]234
  Roger of Howden. Gesta. Vol. 2. P. 29–30. О Филиппе-Августе см.: Richard J. Philippe Auguste, la croisade et le royaume / La France de Philippe Auguste: Le temps des mutations. Ed. R.-H. Bautier. Paris, 1982. P. 411–424; Baldwin J.W. The Government of Philip Augustus: Foundations of French Royal Power in the Middle Ages. Berkeley, London, 1986; Bradbury J. Philip Augustus, King of France 1180–1223. London, 1998; Flori J. Philippe Auguste, roi de France. Paris, 2002.


[Закрыть].

На фоне широкой народной поддержки Генрих II и Филипп-Август сделали публичные заявления о своем намерении принять участие в священной войне в Леванте. Неизвестно, кто из них выступил с такой инициативой первым, а кому оставалось только последовать примеру. Определенно можно сказать лишь то, что это сделали оба, и оба продемонстрировали намерение действовать в тандеме. Анжу и Капетинг поклялись принять участие в Крестовом походе на Восток, но не приходилось сомневаться, что один не покинет Европу без другого. Сделать это было равнозначно политическому самоубийству. Абсолютная необходимость скоординированных действий и синхронизированного отъезда имела большое влияние на Третий крестовый поход, став причиной целого ряда задержек, во время которых английский и французский монархи взирали друг на друга с недоверием и подозрительностью.