Текст книги "Крестовые походы. Войны Средневековья за Святую землю"
Автор книги: Томас Эсбридж
Жанр: История, Наука и Образование
Возрастные ограничения: +12
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 54 (всего у книги 55 страниц)
Историки давно признали, что взаимодействие между западным христианством и мусульманским миром, даже, если говорить в более широком смысле, со Средиземноморским миром в Средние века сыграло важную, пожалуй, даже критическую роль в продвижении европейской цивилизации. Эти контакты привели к впитыванию художественных воздействий и передаче научных, медицинских и философских учений – все это помогло стимулировать далеко идущие перемены на Западе и в конечном счете внесло свой вклад в эпоху Возрождения. Оценить относительную важность разных сфер контактов в этом процессе почти невозможно. Так, если искусство и архитектура «крестоносного» Леванта выказывают бесспорные признаки межкультурного слияния, «крестоносные» стили иллюстраций манускриптов или планировки замков невозможно с уверенностью проследить к западным корням и категорически изолировать, как единственную вдохновляющую идею для любого данного европейского экземпляра. Текстовую передачу знаний проследить легче благодаря ее природе. В этой области обмена Утремер сыграл заметную роль – свидетельства тому – переводы, сделанные в Антиохии, – но ее важность второстепенна в сравнении с изобилием скопированных и переведенных текстов из средневековой Иберии. В лучшем случае мы можем сделать вывод, что Крестовые походы открыли двери на Восток, но они никоим образом не были единственным порталом для общения. Другие перемены, начало которым положили Крестовые походы в латинской Европе, определить легче. На практическом уровне крупномасштабные экспедиции имели огромное политическое, социальное и экономическое влияние на такие регионы, как Франция и Германия. Они приводили к периодическому исчезновению целых родственных групп и частей знати. Отсутствие правящих классов, в особенности монархов, могло вызвать повсеместную нестабильность и даже смену режима. Появление военных орденов и распространение их влияния во всех уголках Запада имело явный и глубокий эффект на средневековую Европу. Как новые и грозные игроки на латинской сцене, эти ордены обладали достаточным могуществом, чтобы противостоять традиционной церковной и светской власти. Популярность движения крестоносцев служила увеличению авторитета папства и реконфигурировала королевскую власть. Она также повлияла на появляющееся понятие рыцарства. Создав новую форму покаяния, священные войны изменили религиозную практику – этот процесс заметно ускорил в XIII веке с расширением проповедей Крестовых походов замещение клятв и появление новой системы индульгенций.
В этот период больше латинских христиан оставалось на Западе, чем воевало на Святой земле. Но в период между 1095 и 1291 годами лишь очень немногие латинские христиане остались не затронутыми крестоносным движением – посредством участия в походах, налогообложения или других видов деятельности[419]419
Tyerman C.J. What the crusades meant to Europe / The Medieval World. Ed. P. Linehan, J.L. Nelson. London, 2001. P. 131–145; Tyerman C.J. Fighting for Christendom. P. 145–154.
[Закрыть].
Длинная тень
В феврале 1998 года радикальная террористическая сеть, назвавшая себя «Мировой исламский фронт», объявила о своем намерении вести «священную войну против евреев и крестоносцев». Эта организация, которую возглавлял Усама бен Ладен, стала известна как «Аль-Каида» (буквально – «база» или «основа»). Через пять дней после атаки «Аль-Каиды» 11 сентября 2001 года на Нью-Йорк и Вашингтон президент США Джордж Буш перед собравшимися журналистами заверил мировую общественность в готовности Америки защищать свою землю, предупредив, что «этот Крестовый поход, эта война с терроризмом займет некоторое время». В октябре того же года бен Ладен ответил на приближающееся вторжение союзников в Афганистан. Он назвал эту операцию «христианским Крестовым походом», сказал, что это «повторяющаяся война. Изначально Крестовый поход привел Ричарда из Британии, Людовика из Франции и Барбароссу из Германии. Сегодня крестоносные страны бросятся вперед, как только Буш поднимет крест. Они приняли правление креста»[420]420
Riley-Smith J.S.C. Islam and the crusades in history and imagination, 8 November 1898 – 11 September 2001 / Crusades. Vol. 2. 2003. P. 166.
[Закрыть].
Как такое стало возможным? Почему язык средневековой священной войны нашел место в современных конфликтах? Этот риторический вопрос предполагает, что крестовые походы каким-то образом остались неизменными со времен Средневековья, и Запад и Восток, как и прежде, противостоят друг другу в неумирающей и ожесточенной религиозной войне. На самом деле нет непрерывной линии ненависти и разногласий, связывающей средневековые столкновения за господство на Святой земле и сегодняшнюю борьбу на Ближнем и Среднем Востоке. Крестовые походы в действительности являются мощным, тревожным и, в начале XXI века, явно опасным примером потенциальной возможности присваивать, искажать и манипулировать историей. Они также доказывают, что придуманное прошлое может создавать собственную реальность, и Крестовые походы стали иметь глубокое влияние на современный мир, но практически полностью при посредстве иллюзии.
Среди основных причин этого явления можно назвать разобщенность между интересом и восприятием средневековой эры Крестовых походов в мусульманском мире и на Западе. На базовом уровне эта разница видна в терминологии. Примерно с середины XIX века и далее Крестовые походы арабы называют al-hurub al-Salabiyya (Крестовые войны). Этот термин подчеркивает элементы христианской веры и военного конфликта. В английском языке, однако, слово crusade не имеет связи с его средневековыми и религиозными корнями – сейчас оно означает борьбу в интересах дела, которое часто представляется справедливым. Его истинный смысл затерялся из-за частого употребления. Теперь слово crusade вполне применимо к походу против религиозного фанатизма или, к примеру, насилия. Западный перевод арабского слова jihad также не вполне соответствует его истинному содержанию. Многие мусульмане считают, что идея джихада относится прежде всего и главным образом к внутренней духовной борьбе. Но на Западе в него обычно вкладывают иной смысл. Мы считаем, что оно означает ведение физической священной войны. Учитывая разное отношение современных авторов к эре Крестовых походов, эта проблема с терминологией возникла и существует на протяжении последних двух веков. Однако в какой-то степени разница между западной и исламской памятью и восприятием возникла как более непосредственный результат уничтожения Утремера.
Позднее Средневековье и раннее Новое времяВ период между XIV и XVI веками, когда Европа все еще вела борьбу против других мусульманских противников (в основном против Оттоманской империи), средневековые Крестовые походы приобрели полумифический статус. К определенным, якобы центральным «героям» было привлечено всеобщее внимание. Годфруа Буйонский был включен в число самых почитаемых исторических личностей в истории, наряду с Александром Великим и Августом Цезарем. Ричард Львиное Сердце стал знаменит как легендарный король-воин, а Саладина превозносили за рыцарство и благородный характер. В знаменитой «Божественной комедии» Данте Саладин появляется в первом круге ада – месте, «зарезервированном» для добродетельных язычников.
Но с приходом после 1517 года Реформации и позднее с зарождением просветительской мысли европейские теологи и ученые предприняли широкую переоценку христианской истории. К XVIII веку Крестовые походы были оставлены в темном и явно нежелательном средневековом прошлом. Британский ученый Эдуард Гиббон, например, утверждал, что священные войны были выражением «фанатизма дикарей», порожденным религиозным рвением. Французский мыслитель Вольтер осудил движение в целом, но оставил некоторую долю восхищения для отдельных исторических личностей. Короля Людовика IX он превозносил за благочестие, а Саладина назвал «хорошим человеком, героем и философом»[421]421
Constable. The Historiography of the Crusades. P. 6–8; Tyerman C.J. The Invention of the Crusades. P. 99—118.
[Закрыть].
На протяжении всего позднего Средневековья и в начале мамлюкского и оттоманского правления ислам на Ближнем и Среднем Востоке почти не проявлял интереса к Крестовым походам. Большинство мусульман, вероятнее всего, рассматривали войну за Святую землю как по большей части неуместный конфликт, имевший место очень давно. Да, варвары-франки вторглись в Левант и совершали там акты насилия, но они понесли наказание, поскольку потерпели поражение. Ислам, и это естественно, одержал победу, и эре франкского господства пришел конец. Если говорилось об исторических личностях, «героях» этого времени, их выбор отличался от сделанного латинянами. Значительно меньше внимания уделялось Саладину. Вместо этого всячески восхвалялось благочестие Нур ад-Дина, а Бейбарс стал заметной фигурой в фольклоре только после XV века. На протяжении всех этих веков, похоже, ни у кого не возникало чувства, что агрессия крестоносцев породила постоянную священную войну или что жестокость франков все еще требует отмщения[422]422
Hillenbrand C. The Crusades: Islamic Perspectives. P. 589–600; Irwin R. Islam and the Crusades, 1096–1699 / The Oxford Illustrated History of the Crusades. Ed. J.S.C. Riley-Smith. Oxford, 1995. P. 217–259.
[Закрыть].
Чтобы понять, как Крестовые походы возникли из пыльных уголков истории, по-видимому чтобы стать значимыми для современного мира, академическое изучение, а также социальная, политическая и культурная память об этих войнах после 1800 года должны быть прослежены на Западе и Востоке.
Крестовые походы в западной истории и памятиК началу XIX века на Западе воцарилось общее согласие, вдохновленное мышлением эпохи Просвещения. Средневековые Крестовые походы были отвергнуты из-за их грубого варварства и заблуждений, хотя периодически прославлялась храбрость их участников. Вскоре отношение к ним смягчилось мощной струей романтизма, идеализировавшей представление о Средних веках. Эта тенденция была вызвана имевшими бешеную популярность и очень большое влияние литературными произведениями английского автора сэра Вальтера Скотта. Его роман «Талисман» (1825), действие которого происходило во время Третьего крестового похода, изображал Саладина как «благородного дикаря», галантного и мудрого, а короля Ричарда I – как буйного головореза. Книги Скотта, к примеру «Айвенго» (1819), а также произведения других авторов изображали Крестовые походы как большие отважные приключения[423]423
Siberry E. Images of the crusades in the nineteenth and twentieth centuries / The Oxford Illustrated History of the Crusades. Ed. J.S.C. Riley-Smith. Oxford, 1995. P. 365–385; Siberry E. The New Crusaders: Images of the Crusades in the Nineteenth and Early Twentieth Centuries. Aldershot, 2000; Siberry E. Nineteenth-century perspectives on the First Crusade / The Experience of Crusading, 1. Western Approaches. Ed. M.G. Bull, N. Housley. Cambridge, 2003. P. 281–293; Irwin R. Saladin and the Third Crusade: A case study in historiography and the historical novel / Companion to historiography. Ed. M. Bentley. London, 1997. P. 139–152; Jubb M. The Legend of Saladin in Western Literature and Historiography. Lewiston, 2000.
[Закрыть].
Примерно в это же время некоторые европейские ученые увлеклись историческим параллелизмом – желанием увидеть современный мир отраженным в прошлом. Они изображали Крестовые походы и создание государств крестоносцев достойными всяческих похвал упражнениями в протоколониализме. Эта тенденция начала процесс выделения крестоносного движения (и самого выражения «Крестовый поход» – crusade) из религиозного контекста, что также позволяло считать войну за Святую землю, по сути, светским предприятием. В начале XIX века французский историк Франсуа Мишо опубликовал трехтомный труд о священных войнах (и еще четыре тома первоисточников), широко приправленный вводящими в заблуждение утверждениями и искажениями истории. Мишо аплодировал «славе», заслуженной крестоносцами, отмечая, что их целью было «завоевание и цивилизация Азии». Он также назвал Францию духовным и концептуальным эпицентром движения, сообщив, что «Франция когда-нибудь станет образцом и центром европейской цивилизации. Священные войны внесли большой вклад в этот процесс, что видно начиная с Первого крестового похода и далее». Публикации Мишо являлись одновременно продуктом и стимулом к развитию мощного чувства французского национализма, стремлением сформулировать национальные особенности, и в результате война за Святую землю была втянута в сфабрикованную реконструкцию «французской» истории[424]424
Riley-Smith J.S.C. Islam and the crusades in history and imagination. P. 155–156. Желание установить связь со средневековым прошлым нашло оригинальное выражение в Версале – за пределами Парижа. Король Франции Луи-Филипп выделил пять комнат – залов Крестовых походов – Версальского дворца для монументальных картин, изображающих памятные сцены этой эпохи. Французской знати, потомкам крестоносцам, было разрешено вывесить в этих залах свои гербы, и к моменту их открытия в 1840 году там находилось 316 разных символических изображений. Немедленно поднялась волна протестов других наследников, и залы были почти сразу закрыты. В течение следующих трех лет туда помещались экспонаты других аристократических родов. В результате началась активная торговля поддельными документами, подтверждающими крестоносную родословную, которые поставлял некто Эжен-Генри Куртуа (Eugène-Henri Courtois). Подделки не были обнаружены до 1956 года.
[Закрыть].
Романтизированный националистический энтузиазм, связанный с Крестовыми походами, никоим образом не был свойственен одной только Франции. Недавно созданное государство Бельгия назвало Годфруа Буйонского своим национальным героем, а в Англии Ричард Львиное Сердце стал иконой поборника веры. В середине XIX века оба были увековечены в грандиозных конных статуях. Статуя Ричарда располагается напротив зданий парламента в Лондоне, Годфруа – в Брюсселе. В XIX веке интерес к Крестовым походам и крестоносцам распространился по всей Европе. Бенджамин Дизраэли, будущий британский премьер, в 1831 году совершил путешествие на Ближний Восток и был заворожен историей Крестовых походов – это было еще до его избрания в парламент. Позднее он опубликовал роман «Танкред, или Новый крестовый поход» о юном аристократе, наследнике крестоносцев. Американский писатель Марк Твен также побывал на Святой земле, посетил поле сражения в Хаттине и был впечатлен видом меча, якобы раньше принадлежавшего Годфруа Буйонскому, который пробудил романтические чувства и память о священных войнах.
В 1898 году кайзер Вильгельм II решил не останавливаться ни перед чем, чтобы только воплотить в жизнь свои фантазии. Облачившись в подобие средневековых регалий, он совершил путешествие в Левант, верхом въехал в Иерусалим и после этого направился в Дамаск, чтобы отдать дань уважения Саладину, которого считал «одним из самых рыцарственных правителей в истории». 8 ноября он возложил венок к весьма обветшалой гробнице султана Айюбидов и позднее оплатил реставрацию мавзолея[425]425
Siberry E. Images of the crusades in the nineteenth and twentieth centuries. P. 366–368, 379–381; Riley-Smith J.S.C. Islam and the crusades in history and imagination. P. 151–152; Richard J. National feeling and the legacy of the crusades / Palgrave Advances in the Crusades. Ed. H. Nicholson. Basingstoke, 2005. P. 204–222.
[Закрыть].
Конечно, далеко не все западные исследования Крестовых походов в этот период были окрашены фантазийными романтическими идеями и националистическим империализмом. В эти же годы появилась устойчивая тенденция к более точному беспристрастному эмпирическому подходу. Но даже в 1930-х годах французский историк Крестовых походов Рене Груссе провел сравнение между французским участием в Крестовых походах и возвращением французского правления в Сирии в начале XX века. Это было страстное и несдержанное повествование, оказавшее влияние на общее восприятие. Сила и потенциальная опасность такого поверхностного современного параллелизма стала очевидной в контексте Первой мировой войны. В ходе этого конфликта Франции был дан мандат на управление «Большой Сирией», и французские дипломаты пожелали утвердить свои права с помощью привлечения истории Крестовых походов.
А британцы получили право управлять Палестиной. Прибыв в Иерусалим в декабре 1917 года, генерал Эдмунд Алленби, очевидно, знал об обиде, которую мог нанести исламу любой оттенок крестоносной риторики и триумфализма (тем более что в британской армии существовали части, сформированные из мусульман). В противоположность кайзеру Вильгельму Алленби вошел в Иерусалим пешком и, как утверждают, строго запретил своим войскам упоминать о Крестовых походах. К сожалению, его осторожность не помешала некоторым представителям британской прессы найти в событии якобы эхо Средневековья. А сатирическое периодическое издание «Панч» опубликовало карикатуру «Последний Крестовый поход». На ней был изображен Ричард Львиное Сердце, глядящий с вершины холма на Иерусалим. Надпись под изображением гласила: «Наконец моя мечта стала реальностью». Позднее распространился сомнительный, но живучий слух о том, что Алленби лично заявил: «Сегодня крестовые войны закончились».
На самом деле именно тогда слово crusade («Крестовый поход»), уже разобщенное с религией, начало отделяться в английском языке и от средневековых корней. В 1915 году британский премьер Дэвид Ллойд Джордж назвал Первую мировую войну «великим Крестовым походом». Во время Второй мировой войны в приказах генерала Дуайта Д. Эйзенхауэра, касавшихся дня Д 6 июня 1944 года, содержалось такое обращение к войскам союзников: «Вы начинаете великий Крестовый поход». Повествование Эйзенхауэра о войне, увидевшее свет в 1948 году, называлось «Крестовый поход в Европу»[426]426
Siberry E. Images of the crusades in the nineteenth and twentieth centuries. P. 382–385.
[Закрыть].
После продолжительного периода полного безразличия мусульманский мир начал проявлять первые признаки возобновления интереса к Крестовым походам лишь в середине XIX века. Около 1865 года перевод французских историй говорящими по-арабски сирийскими христианами привел к первому использованию термина al-hurub al-Salabiyya (Крестовые войны) для того, что раньше называлось войнами Ifranj (франков). В 1872 году оттоманский турок Намик Кемаль опубликовал первую «современную» мусульманскую биографию Саладина – труд, по-видимому, написанный, чтобы опровергнуть хвастливую историю Мишо, которая незадолго до этого была переведена на турецкий язык. Визит кайзера Вильгельма в 1898 году на Ближний Восток или совпал с другой вспышкой интереса, или разжег ее, поскольку уже в следующем году египетский ученый аль-Харири опубликовал первую арабскую историю Крестовых походов, названную «Отличные рассказы о крестовых войнах» (Splendid Accounts of the Crusading Wars). В этой книге аль-Харири написал, что оттоманский султан Абдул-Хамид II (1876–1908) недавно охарактеризовал западную оккупацию мусульманской территории новым «Крестовым походом». По утверждению аль-Харири, султан «правильно отметил, что Европа сейчас ведет против нас Крестовый поход в форме политической кампании». В это же время мусульманский поэт Шакви написал стихотворение, в котором вопрошал, почему Саладин был забыт исламом до напоминания, которое дал кайзер Вильгельм[427]427
Sivan E. Modern Arab Historiography of the Crusades / Asian and African Studies. Vol. 8. 1972. P. 112; Hillenbrand C. The Crusades: Islamic Perspectives. P. 590–592; Riley-Smith J.S.C. Islam and the crusades in history and imagination. P. 155.
[Закрыть].
В последующие годы мусульмане от Индии до Турции и Леванта начали высказываться относительно сходства между средневековой оккупацией крестоносцев и современной западной агрессией – сравнение, которое, разумеется, было с энтузиазмом подхвачено на Западе и звучало еще довольно долго. Набирающее силу восхищение Саладином – героической для мусульман личностью – видно и в том, что открытый в Иерусалиме в 1915 году университет назвали именем султана. После Первой мировой войны произошло установление британского и французского мандатов в Леванте, а в европейской литературе и прессе началась широкая популяризация исторического параллелизма. К 1934 году один известный арабский автор выдвинул предположение, что «Запад до сих пор ведет крестовые войны против ислама под видом политического и экономического империализма».
Критическая перемена произошла после Второй мировой войны с созданием в 1948 году Государства Израиль – осуществлением того, к чему призывал сионизм. В октябре обозреватель Абд аль-Латиф Хамза написал, что «борьба против сионизма воскресила в наших сердцах память о Крестовых походах». С 1948 года мусульманский мир начал все более активно переосмысливать средневековые войны за Святую землю. Арабско-исламская культура имела давнюю традицию, уходящую корнями в Средневековье, – стремление учиться на уроках прошлого. Поэтому неудивительно, что по всему Ближнему и Среднему Востоку ученые, теологи и радикальные активисты теперь начали усовершенствовать и утверждать собственные исторические параллели, использовать историю крестовых войн в собственных целях[428]428
Sivan E. Modern Arab Historiography of the Crusades. P. 112–113.
[Закрыть].
Процесс продолжается по сей день. Эпоха крестовых войн очень хорошо подходит для использования исламскими пропагандистами. Она закончилась почти 800 лет назад, и ее события уже стали достаточно туманными, чтобы ими можно было легко манипулировать, придав новую форму: полезные «факты» можно выбрать, а любые неудобные детали, которые не соответствуют конкретной идеологии, – убрать. Крестовые походы также можно использовать для создания ценного нравоучительного рассказа, поскольку в них есть и нападение Запада, и окончательная победа ислама. Роль Иерусалима является критической. В действительности политическая и даже религиозная важность, приписываемая мусульманами Святому городу, на протяжении всего Средневековья и даже после него существенно менялась. Но средневековая борьба за господство на этой территории помогает современным идеологам культивировать идею Иерусалима – главным образом Храмовой горы – как священного и нерушимого оплота мусульманской веры.
За последние шестьдесят лет целый ряд исламских групп и отдельных личностей, от политиков до террористов, старательно проводили сравнения современного мира и средневековой эпохи Крестовых походов. Что касается деталей и акцентов, существуют важные различия в идеях, которые они хотят передать, но существует относительно неизменный фундамент, подкрепляющий все разнообразные аргументы. В нем доминируют две основополагающие идеи. Первая заключается в том, что Запад, агрессивная колониальная сила, сейчас совершает преступления против мусульманского мира, так же как и 900 лет назад, воссоздав древние Крестовые походы в современном мире. Но появление, при поддержке Запада, Израиля добавило новую сюжетную линию в рассказ. В современном воплощении этой борьбы оккупировать Святую землю стремятся не только империалисты-крестоносцы, но еще и евреи. Вместе они объединились в некий «крестоносно-сионистский» союз против ислама. Пропагандисты всячески стараются придать ауру убедительности этому более чем странному соседству, указывая на то, что Израиль занимает примерно ту же территорию, что и франкское Иерусалимское королевство. Однако в последние десятилетия географический фокус этой идеологии быстро расширился. Новые западные и особенно руководимые американцами вторжения на Ближний и Средний Восток и в Центральную Азию были поставлены в один ряд с арабо-израильским конфликтом и положением палестинцев, добавив преступлений «крестоносно-сионистскому» союзу. Среди них две войны в Персидском заливе, борьба против талибана и «Аль-Каиды» в Афганистане и размещение на священной для мусульман территории Аравии американских войск. Как сказал Усама бен Ладен, «орды крестоносцев распространились по ней как саранча»[429]429
Lewis B. License to Kill: Usama bin Ladin’s Declaration of Jihad / Foreign Affairs. November/December 1998. P. 14.
[Закрыть].
Второй столп «крестоносного параллелизма» относится к предполагаемой способности ислама извлекать ценные уроки из Средневековья. В 1963 году мусульманский автор Саид Ашур опубликовал на арабском языке двухтомную «Историю Крестовых походов», в которой заявил, что ситуация, в которой живут сегодняшние мусульмане, во многом похожа на эпоху Средневековья, и поэтому «на нас лежит долг изучать Крестовые походы тщательно и научно». Многочисленные исламские идеологи черпали вдохновение из средневековых войн за Святую землю. Некоторые настаивали на объединении ислама, если потребуется, силой, и решительном и бескомпромиссном ведении джихада, якобы имитируя поведение мусульман в Средние века. Некоторые пропагандисты предполагают, что ислам должен подготовиться к долгому сражению – в конце концов, ведь для того, чтобы отобрать Иерусалим у франков, потребовалось восемьдесят восемь лет, а почти два века ушло на уничтожение Утремера. В качестве примера для подражания приводятся «герои» эры Крестовых походов, чаще всего – Саладин. В XX веке имя султана Айюбидов обросло мифами. Он стал центральной фигурой средневековой войны за Святую землю. Теперь Саладин, а вовсе не султан Бейбарс стал кумиром всего арабоговорящего мира. Его победа над христианами в битве при Хаттине почитается как одна из величайших побед в мусульманской истории, а последующий захват Иерусалима – предмет панисламской гордости и торжества[430]430
Sivan E. Modern Arab Historiography of the Crusades. P. 114; Hillenbrand C. The Crusades: Islamic Perspectives. P. 592–600.
[Закрыть].
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.