Текст книги "Послевкусие страстей и превратности мнимой жизни"

Меня беспокоили твои метания. Я не знал, куда они приведут тебя. Я хотел, чтобы ты была сильной. Я хотел, чтобы ты выбрала свой путь. Я до бешенства хотел, чтобы ты обрела себя. Осуществилась… Я верил в тебя… У нас в России гибнут и бесследно исчезают десятки и сотни тысяч талантливых, безмерно одарённых людей. Литературные мародёры растаскивают их наследство. Я не хочу, чтобы с тобой случилось это.

Всё может случиться… Мы с тобой такие неожиданные, такие… с сюрпризами…

Это готовит себе оправдание зловредный с бледным, злым, жёстким лицом, с холодными глазами человечек, который живёт во мне. Я не люблю его. Гоню. А он, дрянь, и не собирается уходить…

…Запутаны мои пути. Будто пьёшь-пьёшь – и вино не вино, и вода не вода – а в горле всё сухо, на душе пусто.

Вот я тебя люблю, а заглядываю через годы, десятилетия, и замирает сердце. Я люблю тебя! Мне не стыдно этих наивных слов. Они пройдут. А если вернутся, то после семидесяти.

Почему ты не приходишь ко мне даже во сне?

Это нечестно…

Платон отложил в сторону пожелтевший от времени лист бумаги – письмо, написанное больше сорока лет назад. Заставил себя сесть за компьютер, чтобы закончить сценарий.

…Ваня зачарованно смотрел, как беснуется в своём загончике чёрный бык по имени Гаврюша.

Как топчет он воображаемого врага.

Бьёт мощными своими рогами доски клетушки.

Ваня испытывал свою волю и свою храбрость.

Бык угрожающе ревел, наклонял голову, рыл землю передними копытами.

Но брякала цепь. Она держала его.

Ваня смеялся над быком.

И только когда разомкнулось слабое звено, разлетелась дверь загончика, Ваня бросился наутёк.

Он выскочил из хлева с криком:

– Папа!.. Папа!.. Он сорвался с цепи!

Чёрная громада мистически застыла в проходе хлева.

Леденящий душу рёв заполнил пространство вокруг Дома, докатился до другого берега Мсты и возвратился в образе эха. И эхо сталкивалось, соперничало с новыми выплесками ярости мощного, в несколько центнеров мяса и костей, животного.

На крыльце Дома толпились дети.

Ваня подбежал к ним и сбивчиво рассказывал о страшном зрелище, которому был свидетель.

– Цепь разорвал!.. Глаза красные!.. Рогами… как ударит… доска… вот такая, разлетелась!..

Платон, в одной рубахе и портах, бросился к воротам хлева.

Дети испуганно смотрели, как отец и Гаврюша старались перекричать друг друга.

И замерли, когда бык сорвался с места, сбил Платона с ног и стал топтать его.

Платон хотел подняться на ноги, но бык не позволил ему встать. Добивал его на вытоптанной чёрной с зелёными вкраплениями навоза земле.

Ребята в страхе застыли на своих местах. Их отец, самый сильный и справедливый человек в мире, умирал у них на глазах.

Это было так нереально, что они словно окаменели.

И вдруг…

Оля кинулась к отцу. Она бросилась к нему на помощь, чтобы защитить и спасти его.

Она кричала, как зверь.

И бык остановился от этого крика.

Оля схватила Платона под мышки и попыталась оттащить от ворот хлева…

Это был сигнал к атаке. Всё племя, все его дети, даже тихая Гюлька, забыв страх, окружили отца. Жалость и любовь были сильнее страха.

Они пытались поднять его, но он стонал, и это пугало их.

От леса бежала сержант Инга Красавина…

– Малыши, назад!.. – командовала она. – Андрей, Ольга!.. Под мышки. Не за руки!.. Взяли!.. Кристина!..

Все вместе они тянули Платона по траве, подальше от опасного соседства, к крыльцу Дома.

А бык снова ревел в полную силу своих лёгких, вызывая людей на бой. Но подходить к ним опасался. Он прошёл мимо них, не удостоив взглядом, вышел к реке и стал пить быстротекущую воду.

Платона уложили около крыльца.

– Папа, папочка! Ты жив? – плакала Оля, стирая косынкой кровь с его лица. – Ты жив, папочка? Ну, скажи, ты жив?

Платон не отвечал, только стонал.

Изо рта тонкой струйкой стекала кровь.

– Нам не поднять его по лестнице, – сказала Инга. – Ваня!.. Махмуд! Принесите одеяло!.. И подушку!.. Андрей! Вызывай врача!

Они позабыли все свои счеты. Позабыли, кто кому подчиняется. Они все признали опытность и главенство Инги, прапорщика в отставке, боевого друга их отца.

Ваня и Махмудка принесли подушку и одеяло, укрыли Платона.

Андрей кричал в мобильник:

– Больница?.. Больница! Отца бык затоптал!.. Жив!.. Он весь в крови!.. Помогите!.. Помогите, пожалуйста!.. Каташино!.. Семейный детский дом!..

– Скажи, возможно, задето лёгкое, – подсказала Инга.

– Возможно, задето лёгкое, – повторил Андрей. – Ну, найдите какую-нибудь машину!.. Мы заплатим… Хорошо!.. Я привезу его на нашей!.. Но у меня нет прав!..

– Почему вы думаете, что задето лёгкое? – спрашивала между тем Кристина у Инги.

Они, в этих опасных обстоятельствах, вдруг поняли, что могут полагаться друг на друга.

– Вон, видишь, кровь изо рта. Его нужно немедленно в больницу… А пока надо обезболивающее… – сказала Инга. – Где у вас аптечка?

– Я знаю где!.. Сейчас!

– И шприц! – крикнула ей вслед Инга.

Кристина сорвала со стены аптечку, высыпала её содержимое на стол. Взяла вату, бинты…

Она вывернула содержимое своего рюкзака на кровать. Нашла свою аптечку. Шприц. Обезболивающее…

Инга умело сделала укол.

Видимо, боль отступила.

Платон перестал стонать.

– Нужны носилки! – сказала Инга.

– Я знаю! – сказал Андрей. – Раскладушка!

– Принеси! – приказала Инга.

– Есть принести! – крикнул Ваня.

Они с Махмудкой кинулись в Дом.

– Кристина, откуда у тебя это? – спросила Инга.

Она показала глазами на шприц и ампулу с обезболивающим.

– На всякий случай, – сказала Кристина. – Вожу всегда с собой с тех пор, как на моих глазах умер человек от болевого шока…

Они аккуратно переложили Платона с земли на носилки.

Андрей уже подогнал автобус.

Долго размещали носилки в проходе автобуса.

В автобус забрались все, даже малыши.

Последней прибежала Ксюшка с пластмассовой бутылкой минералки.

– Вот! – сказала она. – Если папа попросит пить!

– Может, я поведу? – сказала Инга.

– Нет, – ответил Андрей. – Я лучше знаю дорогу.

– Разумно, – кивнула Инга. – Поехали… Только осторожно.

Андрей повёл автобус по лесной дороге.

Он старался вести автобус аккуратно. Каждый толчок отражался на его лице гримасой боли и стыда.

Платон лежал с закрытыми глазами.

Дети не спускали с него глаз.

– Он ведь не умер? – спрашивала время от времени Гюля. – Не умер?.. Я не хочу!..

На шоссе гаишник остановил их.

Автобус прижался к обочине.

– Предъявите документы.

– У меня нет документов, – сказал Андрей.

– Как это? – удивился гаишник.

– Дяденька, – попросила Оля. – Не задерживайте нас. Мы отца везём в больницу. Мы из Каташина. Из семейного детского дома… У нас несчастье. Бык отца затоптал.

– Старший сержант Красавина, – представилась Инга. – Мы очень торопимся. Человек умирает.

Гаишник залез в автобус. Увидел Платона, в беспамятстве лежавшего в проходе меж кресел. Увидел испуганные лица малышей.

Спрыгнул на землю. Подошёл к патрульной машине, что-то сказал напарнику.

Сел в автобус на место водителя.

Теперь впереди автобуса ехала патрульная «Волга». Она сигналила, заставляя других участников движения прижиматься к обочине, пропускать автобус.

Автобус въехал во двор больницы. Носилки приподнялись силою многих рук и выплыли в простор вечернего больничного двора, где бродили скучающие ходячие больные.

На полу автобуса остался мобильный телефон Платона, который выпал во время всех этих хлопот перемещения и теперь лежал одиноко.

Он так лежал некоторое время, а потом вдруг проснулся и засветился переменчивыми огнями и запел знакомую мелодию вызова.

Но никто не поднял его, потому что автобус был пуст.

Теперь самодельные носилки с Платоном было легче нести. Два дюжих гаишника ускорили продвижение носилок по двору.

В приёмном покое разный, покалеченный и больной, народ ждал участия дежурного врача.

При помощи все тех же отзывчивых гаишников Платона переложили с раскладушки на высокую каталку.

– Удачи вам, ребята, – сказал один гаишник.

А другой поднял руку в знак доброй удачи.

Они ушли. Дети молча, тихо, испуганно стояли вокруг каталки.

– Я сейчас! – решительно сказала Инга. – Потороплю врачей!.. Сколько можно ждать!

Она скоро вернулась с дежурным хирургом.

Хирург приподнял одеяло, приподнял рубаху.

– Рентген! – приказал он санитару и показал пальцем на Ингу. – Вот вы помогите. А остальные пусть выйдут… Откуда вас столько?

– Позвольте остаться, – твёрдо сказала Кристина. – Мы никому не помешаем… Это наш отец.

Они отошли в дальний угол приёмного покоя, смотрели, как увозят Платона.

– Папа!.. Папочка! – кинулась было за каталкой эмоциональная Гюля, но Оля перехватила её:

– Хочешь, чтобы нас выгнали?

И опять они затихли в углу большой казённой комнаты перед окошком регистратуры…

Через окошечко, как в видоискатель фотоаппарата, смотрела на них с любопытством пожилая регистраторша, перебирала взглядом эти лица, такие разные, совсем разные, но объединённые общим выражением испуганной любви и тревоги.

Вернулась Инга. Она была уже в зелёном халате, похожа на медсестру.

– Значит, так, докладываю, – говорила она, обращаясь к детям. – Низковато давление… Но всё равно сделали анестезию… Сейчас он в операционной. Потом под капельницу. Ждать придётся долго. Потому что суббота. Один дежурный врач.

– В сознании? – спросила Кристина.

– Нет… Но мы вовремя его доставили… Андрей, может, вы домой?.. Я потом доберусь как-нибудь на попутках… Или здесь останусь. Попробую добиться разрешения.

– Я тоже останусь! – сказала Ольга.

– Я тоже… И я… Я тоже, – заговорили все другие.

– Будем ночевать в автобусе, – предложил Андрей.

– Ну, как хотите, – кивнула Инга. – Я в операционную… Помогу. Вы посидите здесь. Потом всё решим.

Одежду с Платона для быстроты не снимали, а срезали.

Спины в зелёных халатах заслонили от Инги то таинственное и кровавое действо, о смысле которого можно было догадываться по характерным для этого богоугодного заведения звукам столкновения стекла и стали.

Ему зашили обширную рану на внутренней поверхности левого плеча, рану на лице и снова повезли в коридор.

А в коридоре, выстроившись по стенке, ждал весь семейный дом. Все глаза устремлены были на дверь операционной.

Они пошли за каталкой, где лежал в забытьи Платон. Даже нежная Гюля не смела плакать.

Врач догнал каталку.

– Состояние тяжёлое, – сказал он. – Мы сделали всё, что могли… Он спит. Поезжайте домой.

Они не уходили. Смотрели, что дальше будет с отцом. Он спал.

– Если сказали, что сделали всё возможное, это значит, что он умрёт… – сказала Оля.

Платон вдруг почувствовал, как защемило сердце. Он не мог больше работать. Он еле дополз до тахты. Лёг. Закрыл глаза. Никаких мыслей. Тёмно-серый экран его внутреннего зрения, заселённый обычно силуэтами всадников, был пуст. Эта тёмная пустота была непереносима. Он приоткрыл глаза и увидел монитор, аккуратно распаханный строчками текста. Буквы были неразличимы. Но он помнил все слова. Они вызывали отвращение. Всё на свете вызывало отвращение и боль.

«Ну, вот и конец», – подумал он равнодушно.

Но это был не конец. Это была пока генеральная репетиция.

Платон дополз до компьютера и записал:

…Оля вдруг обняла Кристину и заголосила по-бабьи:

– Не хо-очу! Не хо-о-чу, чтобы он умирал!

– Молчи, дура! – Кристина зажала ей рот ладонью. – Молчи, а то нас выгонят…

Оля затихла.

Места в палате не хватало, и Платона положили в коридоре. Впрочем, не его одного. Коридор был заставлен раскладушками, на которых лежали больные. Слышен был детский плач. Храп. Всхлипы.

Дежурная сестра спала на стуле перед раскрытой книгой регистрации и учёта больных.

– Я остаюсь, – сказала Инга. – Утром позвоню.

Андрей включил зажигание.

– Подожди, – сказала Кристина. – Сегодня суббота… Он лежит в коридоре. Завтра никого из врачей не будет… Сестричка спит… Мы не можем оставить его здесь одного. Я предлагаю выкрасть его и лечить дома… Кто за? Кто против? Кто воздержался?

Воздержался только Андрей.

– А вдруг ему станет плохо? – сказал он. – Ему нужен врач.

– А мы заедем в посёлок, – сказала Оля. – Разбудим Морковина. Он на пенсии. Он не хуже любого из этих врачей. Он добрый. Он будет жить у нас, пока отцу не станет легче.

– Ольга, Андрей и я идём в больницу, – командовала Кристина. – Уговорим Ингу. Остальные ждут. Сидят тихо.

Теперь на месте дежурной сестры вообще никого не было.

Инга сидела на табуретке у изголовья Платона.

Когда Оля, Кристина и Андрей появились в полутьме больничного коридора, она всё поняла. Встала.

Хорошо, что палата расположена была на первом этаже больницы.

Вчетвером они вынесли Платона на крыльцо.

– Тише.

– Осторожней.

На своих импровизированных носилках понесли к автобусу.

Свет фар возникал и исчезал на пустынной ночной дороге.

У одного из домов они остановились. В окнах было темно.

Андрей вошёл в калитку. Постучал в дверь.

Наконец засветились окна.

Вышел старик в телогрейке.

– Виктор Тимофеевич, мы за вами. Нужна ваша помощь, – сказал Андрей. – Отца бык изувечил… Помогите… В больнице места нет.

– Знаю, – сказал Виктор Тимофеевич. – Автобус с паровозом столкнулись на переезде…

– Мы забрали его… Нужна ваша помощь.

Виктор Тимофеевич кивнул:

– Подождите… Сейчас соберу всё, что надо.

И снова огни фар блуждали меж деревьев, исчезая и снова возникая, высвечивая в ночной осенней мгле устремлённые в небо стволы.

Платона положили на втором этаже Дома на диван в холле перед камином.

Андрей принёс дров.

Махмудка и Ваня разжигали камин.

Ксюшка включила спокойную музыку.

Оля принесла на подносе чай, пыталась поить отца с ложечки.

Кристина, Инга и фельдшер Виктор Тимофеевич перебирали лекарства и совещались.

Гюля просто сидела рядом с диваном и держала отца за руку.

Платон спал. Лицо было спокойно. Он был дома…

Работа прервалась, потому что позвонил Ростик:

– Как ты?

– Работаю.

– Как чувствуешь себя?

– Нормально.

– Голос у тебя скрипит.

– Простудился. Холодного пива выпил.

– Много осталось?

– Да вроде бы за сутки можно закончить, но, думаю, растянется на неделю…

– Мне приехать?

– Делай свои дела. Закончу, посидим поговорим.

Он снова смотрел на экран компьютера, и сценарий раскручивался так легко и естественно, будто во сне или в плохом кинофильме.

…В кухне шёл совет детей. Решалась судьба чёрного быка Гаврюши.

– Работает он один раз в году, – сказал Андрей. – А жрёт каждый день.

– Он хотел убить нашего отца! – сказал Махмудка. – Мы должны убить его!

– Ну и кто же из вас сделает это? – спросила Кристина. Она переводила взгляд с одного на другого.

– Нет! – испугался Ваня. – Я не хочу убивать!

– Я! – закричал Махмудка. – Я первый сказал. Он мой!

– Нужно продать его какому-нибудь фермеру, – предложил Андрей. – Дать объявление. Приедут и заберут… А вместо него купим ещё одну корову или четырёх коз…

– Я принципиально против убийства, – сказала Кристина. – Виноват не бык. Если бы прочнее было стойло и крепче цепь, ничего бы не случилось.

– Я убью его! – снова закричал Махмудка.

…Охотничье ружьё хранилось в особом, стальном сейфе. Оля искала ключ в ящике стола. Мимолетно смотрела на какие-то фотографии. Фотографии, как моменты прошлой, другой, детской жизни.

Толстая амбарная книга дневника. Она отодвинула её без любопытства. Искала ключ.

Нашла.

Открыла сейф с ружьем.

Нашла патроны.

Зарядила ружье.

Вышла из комнаты.

Ей предстояло пройти мимо гостиной, где лежал на широкой тахте Платон.

Морковин и Инга устанавливали капельницу.

Оля застыла на мгновение, всматриваясь в лицо отца, но этого мгновения было достаточно, чтобы Инга увидела воронёный ствол и приклад ружья.

Она метнулась за девочкой.

– Куда вы? – крикнул Морковин, но, не получив ответа, стряхнул градусник и устроил его под здоровую руку Платона.

Чёрный бык Гаврюша время от времени взрёвывал, вызывая на бой весь мир. Всех быков мира, всех самцов. И всех мужчин…

Оля с ружьём бежала через двор на этот рык и рёв.

– Отставить! – перехватила её Инга. – Дай мне ружьё.

– Не дам.

– Это работа не для маленьких девочек…

После недолгой и опасной борьбы Инга отобрала у Оли оружие.

Инга включила свет. Телята и корова беспокойно топали и вздыхали в стойлах. Они веками видели это – смерть, исходящую от людей.

Бык Гаврюша высокомерно смотрел на Ингрид.

Она протянула ему кусок хлеба.

Бык не выдержал соблазна. Слизнул хлеб с её ладони своим толстым лилово-серым языком.

И пока бык ел, Инга приставила к его голове ствол охотничьего ружья и выстрелила…

…Из темноты, из плеска дождя и воя ветра за окном рождались свет и тишина. Из тишины рождались тихие звуки рояля. Чайковский, «Времена года». «Ноябрь».

Платон открыл глаза. Пытался понять, где он и что с ним произошло.

Из носа его тонкая трубочка капельницы тянулась к небу, к тёмному потолку его жилища, где парила в воздухе прозрачная ёмкость с плазмой.

Красноватый свет пульсировал неритмично. Это в камине дрова превращались в свет и тепло.

Платон скосил глаза, чтобы увидеть тепло.

Увидел жёлто-красный квадрат каминного жерла и фигуру Андрея, который ворошил угли и подкладывал новые поленья.

Фельдшер Виктор Тимофеевич дремал в кресле.

У камина, на коврике, свернувшись как котёнок, спала Гюля-Киска.

Но предчувствие боли заставило Платона искать для головы и тела то безопасное и удобное положение, в котором, как ему казалось, приходило облегчение, которое избавляло от острой боли. Он закрыл глаза, а когда снова открыл их, увидел Кристину за роялем, спиной к нему.

Кристина почувствовала его взгляд и обернулась.

Всматривалась напряжённо, а когда увидела, что сознание вернулось к нему, подошла и склонилась над ним.

– Пить, – попросил Платон.

– Он очнулся! – ликующим шёпотом сообщила Кристина. – Он просит пить… Сейчас, сейчас…

Он не видел, но ощущал, как гостиная наполняется его детьми.

Он слышал, как булькает вода, переливаясь из графина в стакан.

Увидел и графин, и стакан, и руки Кристины. И даже сломанный ноготь на безымянном пальце её увидел.

Услышал бульканье воды в горле, жадные свои глотки услышал.

Фельдшер Виктор Тимофеевич подошёл к дивану.

– Доброе утро, – сказал он. – Доброе утро… Ребятки, займитесь своими делами… А мы займёмся своими…

Платон полулежал-полусидел, опираясь спиной на подушки. И говорил слабо и хрипло.

– Я жить хочу, Виктор Тимофеевич… Мне надо жить… Надо… Надо доучить ребят в школе, помочь им получить профессии… Устроить их личную жизнь… Я должен жить. Посмотри на моих деток… Они от меня не отходят… Переворачивают меня, укрывают, относят утку… Им не противно. Оля клизму мне ставит. Да так ловко… Как будто всю жизнь клизмы ставила… Нет, я не имею права умирать! Я даже не имею права быть инвалидом!.. Помоги мне, Виктор Тимофеевич, выжить…

Он закрыл глаза, а когда снова открыл их, Виктора Тимофеевича в гостиной уже не было, а над ним склонился отец Игорь. Внимательно слушал его. А Платон говорил, жадно, горячо говорил, словно отчаянно стосковался по речи за время своего забытья и молчания.

– Грешен… Грешен… Во всех грехах… Да кто же не грешен в пятьдесят лет?! Да, я убивал… И нет во мне раскаяния… Иногда и теперь, в душе, в гневе могу убить… Если увижу, что мучают и унижают ребёнка или женщину… Грешен. Я ведь молодых солдат на верную смерть… Грешен… До сих пор в ушах: «Товарищ майор… Товарищ майор… Я жить хочу!» Грешен… Я лгал, когда замполит спрашивал, верю ли я в Бога. Я говорил: «Не верю!» Грешен. «А почему крест носишь?» Это память, говорю, от матери остался… Грешен… Отец Игорь, молись обо мне… Чтобы я выжил. Я ещё не всё сделал для них… Я не знаю, как мне воспитывать их в доброте и всепрощении… Упал лев, и всякий осёл норовит лягнуть его, а шакал откусить кусок побольше. Я должен жить!.. Должен жить, чтобы вырастить этих детей благородными и великодушными, но чтобы их не лягали ослы и не кусали шакалы… Я должен жить! Молись обо мне!.. Отец Игорь, молись за меня!..

Ничего нет в человеке, кроме страха смерти…

Платон подумал, что, возможно, все люди разные и для кого-то всё же перед лицом смерти есть радость – дети (пусть живут и будут счастливы!), любовница (ах, как радостны были объятия!), жена (такая духовная близость!), а у кого-то только страх…

– Я сломался? Да? – спросил Платон своё отражение, ощупывая щёку, решая вопрос: бриться или отложить на завтра. Его кожа не терпела прикосновение бритвы. Делалась красноватой и бугристой. – Ты сломался? – повторил он свой вопрос, теперь уже как некто третий. – Но почему ты жив?

Он вспомнил, как представлял свои фильмы в Москве… Как унижали его после просмотров в обкоме партии… Как унижали и обманывали уже при капитализме продюсеры… И только Ульяна возвращала его к жизни… Однако пора было заканчивать этот сериал и искать новую работу…

Платон и отец Игорь готовили обед.

Священник сидел на низкой скамеечке и чистил картошку.

Платон пытался нарезать лук тонкими ломтиками для салата.

Глаза его полны были слёз. Он говорил другу о наболевшем.

– Я всё чаще прихожу к выводу, что эти дети лучше меня. Да, они курят, воруют, сквернословят… Они рано познали сексуальную жизнь… Но они сентиментальны. Они не лишены чувства благодарности. Может быть, мне повезло. Но я ожил среди них. Ожесточение и жестокость, которые были во мне… пригасли… не скажу, чтобы исчезли, но затаились… И в детях меньше агрессии… больше теплоты… Но вот эта история с Ольгой. Этот взрыв ненависти. Её хотят исключить из школы.

– За что? – спросил отец Игорь.

– За избиение учителя… Она при этом ещё ругалась матом…

– За что она его так?

– Лапал… Но она не хочет говорить директрисе.

– Почему?

– Ей стыдно. У них свои понятия о чести. И мне запретила говорить.

– Это я улажу, – сказал отец Игорь. – Поручусь… Скажу, что беру шефство… Хуже другое… У тебя хотят отнять Дом.

– Я сам давно это чувствую, – сказал Платон. – А ты знаешь кто?

– Только подозрения.

– И всё же.

– Это люди из другого региона. Ты слыхал, что в области обнаружена нефть. Мы живём на громадной канистре, – сказал отец Игорь.

– Теперь я понимаю, зачем ко мне приезжала эта Регина из Москвы… Старики, которых она хотела устроить у меня, были только прикрытием… Пусть забирают дом. И эти сто гектаров земли…

– Они не могут так просто, им нужен предлог, – сказал отец Игорь. – Вот почитай. «Ершовские ведомости». Видишь, статья «Развратитель». Это – ты. Подписано – Геннадий Большаков…

Платон стал читать статью. Изредка вскидывал глаза на батюшку.

– Какой стиль! Он ведь без мата не может связать двух слов… Наверное, это Безкозырко ему написал, он ведь книгочей и графоман… Обороты! Обороты! Какие перлы!

– Ты хоть понял, в чём тебя обвиняют?.. – спросил отец Игорь.

– Чего тут понимать?! – Платон поднял глаза от текста. – Набрал детей для личной наживы… Завладел домом… нечестным путем… Замучил детей непосильным трудом… Жена убежала, не выдержав издевательств… И померла… – Платон поднял на отца Игоря возмущённые глаза. – Это я!.. Менял женщин как перчатки… Пьянствую… Не уберег ребёнка от ожогов… Едва не поджёг лес на Празднике примирения… Ольга избила учителя… Андрей водит машину без прав… Протаранил «Ниву» Большакова…

– Ты дальше читай… Он пишет, что ты заделал детей Зое Калиничевой… А потом прогнал её ночью с двумя малышами… Она едва не утонула в болоте… Так что будь готов к худшему…

Платон бросил газету на пол.

– Игорь, не хочу больше читать эту мерзость… Я ведь уже повестку получил в суд. Сюда приезжала целая бригада деловых ребят. Описали всё имущество. Боятся, что я что-то спрячу… Утаю… Если отберут дом… Ты знаешь, Игорь, я не привык в армии к тяжбам… Я не умею оправдываться… Если виноват, пусть наказывают… Но доказывать, что ты не крокодил… Не хочу! Не буду!

– Ну и напрасно… Нужно привыкать к новым реалиям. Нужно уметь защищаться. У меня прихожанка одна, дачница, – лучший адвокат Петербурга…

– Ты что, в уме, Игорь?! Откуда у меня деньги на хорошего адвоката?!

– Я ей говорил о тебе. Она бесплатно готова защищать тебя в суде.

– Нет уж, Игорь. Когда она успеет.

– Ты говорил с Безкозырко? – спросил отец Игорь.

– Нет, он отказался от встречи. А теперь вот слёг в больницу в предынфарктном состоянии…

Ещё немного… Чуть поднапрячься… Проникнуть в созданную ими мнимую страну. И писать свободно, не думая о редакторах и продюсерах. Заряжать текст эмоционально. Чтобы их, заказчиков, хозяев жизни, тоже торкнуло…

…После его интервью на ТВ, где он так трогательно объявил на всю страну о своём одиночестве, об отсутствии женской заботы и теплоты в его доме, сердца сотен россиянок воспылали сочувствием, и почтальонка приносила чуть не каждый день пачки писем с цветными и чёрно-белыми фотками доброхоток.

Маша, Эмма, Наташа, Вера… Все подписаны. И почти на всех сверху на обратной стороне фотки – «Пришли денег на билет».

Регина не просила денег на билет. Писала, что обеспечена, но одинока. Хочет помочь.

С фото на Платона смотрела женщина на исходе пятого десятка с высокой причёской и властными глазами, a la Екатерина Вторая.

Вскоре Платон получил телеграмму – «Встречай. Регина». Указывался номер поезда, вагон и время прибытия.

Платон вложил фотографию в корочку паспорта и спрятал документы в нагрудный карман куртки.

– Пап, ты на чём поедешь? – спросил Ваня.

– На лошади, – ответил Платон.

– Давай лучше на нашем автобусе, – предложил Махмудка. – А то она подумает, что мы бедные.

– Дорога плохая, сынок… Не проехать на автобусе.

– Можно я с тобой? – попросился Махмудка.

– Я тоже хочу, – сказал Ваня.

– И я хочу, – присоединила свою просьбу Ксюша.

– И я, – прошептала Гюля.

– Ребята, лучше мне поехать одному, – сказал Платон. – Вас так много, что она испугается… и убежит…

Дорогу действительно развезло. Только Мальвина и могла преодолеть эти хляби.

…Платон ждал на перроне.

Пришёл поезд. Такой же, как тот, что увёз Ульяну.

Высаживались пассажиры.

Платон наблюдал со стороны.

Сверялся с фотографией. На фотке была брюнетка. А из вагона выходили только блондинки. Тёмноволосых не было. Вышла рыжая, крашеная разорва. Вышла ещё одна – платиновая – со стариком. У них было три чемодана с иностранными наклейками, и местные жители помогли им выгрузиться на платформу.

Наконец вышла тёмненькая, с рюкзачком, в фуражке… Нет, слишком молода…

Платон искал глазами брюнетку в летах.

Дородная тётка. Седая. Нет, не она.

Не эта.

Не она…

Ушёл поезд.

На перроне остался Платон и платиновая блондинка лет тридцати пяти, с тремя чемоданами… Рядом с ней – старик с узнаваемым лицом популярного в советские годы актёра.

Женщина озабоченно оглядывалась.

Платон подошёл к ней.

– Вы кого-то ждёте? – спросил он.

– А вам-то что! – ответила женщина.

– Если вас не встретили, я могу подвезти, – не замечая грубости, предложил Платон.

Женщина вглядывалась в него.

– Это вы? – спросила она. – Платон?!

– А вы Регина?

– Да.

Она достала из сумочки фото, где он в камуфляже на фоне гор. Сравнивала.

– А я думала, что вы моложе.

– Разочарованы? – спросил Платон.

– Не очень, – ответила Регина.

Она принадлежала к тому подотряду блондинок, у которых есть всё, что надо женщине-блондинке, но отсутствует очарование лёгкости, глупости и простодушия этой породы женщин. Их расчётливость и деловая хватка отпугивают мужчин.

– Это я десять лет назад, – сказал Платон, рассматривая её, – на Кавказе…

– ВДВ? – спросила она.

– Так точно. – Он был польщён её проницательностью. – А вот вас я представлял старше… лет на двадцать, – сказал Платон, передавая ей фотокарточку.

– Это фотография моей мамы, – ответила она.

– Зачем вам такой камуфляж понадобился? – спросил он.

– Я боялась, что вы откажете мне из-за моей молодости…

– Ну и шуточки! – возмутился Платон. – Нельзя так разыгрывать пенсионера.

– Люблю всякие неожиданности, – сказала она. – Поехали? Где ваша машина?

– В гараже. У нас после дождей дороги развезло…

Этот бытовой, ни к чему не обязывающий разговор скрывал самое главное и существенное – начало их отношений, попытку понять, с кем имеешь дело.

– А как же мы? – спросила она.

– Поедем на подводе, – ответил он.

– Как интересно! – Она чуть преувеличивала свою оживлённость, чуть переигрывала. – Никогда не ездила на подводе!.. Хотя мой джип, наверное, справился бы с вашей дорогой.

Она ждала ответной реплики, реакции на джип.

– У вас джип? – Платон уже входил во вкус игры.

– Да, «чероки», – небрежно сказала она.

Платон оценил её деловитое кокетство.

– Чем это так пахнет от вас? – вдруг простодушно спросил он.

– А что? – лукаво улыбнулась Регина. – Не нравится?

– Что вы, очень нравится! То ли блинами, то ли супом гороховым. У нас вчера на обед был гороховый суп.

Она расхохоталась, одобряя его дерзость. Сделала ответный ход:

– Это сейчас самые модные духи… Позавчера купила в Париже…

– В Париже?! – искренне удивился он. – Позавчера?

И было в этом удивлении желание, чтобы она отметила его восхищение и преклонение перед женщиной, которая так легко говорит о городе, побывать в котором мечтает каждый средний русский обыватель.

– Ну да… Позавчера…

Регина достала сигареты.

– У вас есть зажигалка?

– Где-то была, – он искал по карманам, – я же взял с собой… Вот, пожалуйста.

Платон чиркнул зажигалкой, но огня не было.

Он спрятал зажигалку в карман.

– Так хочется курить, – жалобно сказала она. – Ладно, потерплю.

Она умела разительно быстро меняться. Вот и теперь из надменной и хамоватой столичной штучки в один миг стала приветливой и тёплой, даже беззащитной…

– Вы – первая Регина в моей жизни, – признался Платон.

– А вы у меня уже третий Платон, – сказала Регина, пытаясь разжечь в нём ревность.

– Не может быть! – сказал он. – Имя у меня редкое.

– Шучу, – вздохнула она и опять переменила тональность. – Я хочу помочь вам…

Он с облегчением перешёл на простой, без игры, разговор.

– У нас ведь суровые условия, Регина… Трудные дети… Нет, вы представляете мою жизнь? – Он говорил быстро, всё убыстряя темп речи. – В шесть – подъём, приготовить завтрак, подоить коров, разбудить ребят, собрать их в школу, накормить завтраком, разогреть автомашину, завести её, отвезти ребят в школу, приехать домой, накормить скотину, напоить её, принести дров, затопить плиту, готовить обед, поехать в школу, забрать ребят, привезти их домой, накормить обедом, вместе заняться уборкой дома, готовить уроки с младшими, проверить домашнее задание старших, снова накормить скотину, приготовить ужин, посмотреть новости, обойти хозяйство, подправить, подлатать, постирать, наконец добраться до кровати… А на следующий день всё сначала. Хорошо, если машина не сломалась, если никто из детей не заболел, если ничего не приключилось со скотиной… А время летит очень быстро… Хорошо бы, конечно, если бы кто помог мне… – закончил он устало…

– Попробуем. Может, и получится, – сказала она и опять переменилась. – Ну, кто в конце концов подаст мне огонька?..

– Вот, пожалуйста. – Старик, приехавший с ней, поднёс огонёк к её сигарете.

– Спасибо. – Регина затянулась. – Да, я же вас не познакомила…

– Платон Крылов. – Платон протянул старику руку.

– Александр Лещёв. – У Старого Артиста рука была морщинистая, но сильная.

– Александр Лещёв… – задумчиво повторил Платон. – Лицо знакомое, а вспомнить не могу, где видел.

– Это мой дедушка, – сказала Регина.

– Регина шутит, – возразил старик. – Но я не отказался бы от такой внучки.

– Сигарету? – предложила Регина Платону.

– О, вы тоже любите «Кэмел»! Спасибо. Я бросил… Из-за детей… – объяснил Платон. – Чтобы не подавать им дурного примера… Пожалуй, одну за компанию. Но вы не очень дымите при детях…

– Постараюсь. – И опять пошла в наступление: – А я ведь вас сразу узнала… Потом подумала, нет… Не он…

Платон затянулся. Пряный запах «верблюда» перенёс его в счастливое время молодости.

– Что? Я очень старый? – улыбнулся Платон.

– Посмотрим, – дерзко сказала женщина. – Где ваша лошадь?

– Недалеко. Я привязал её возле сберкассы… Пошли? – предложил он Регине и подал руку, чтобы помочь ей перейти через пути.

– А вещи? – оглянулась она.

– Да никто не тронет здесь ваших вещей. Здесь воруют друг у друга, а гостей не трогают… Уважают.

– Я покараулю, – вызвался Старый Актёр. – На всякий случай… Посмотрю на народ… Давно не был в провинции… Всё Москва, Москва… А здесь, я смотрю, совсем другая жизнь…

Они подтащили чемоданы к скамье.

Артист сел и стал смотреть на народ.

И было на что посмотреть.

Подошёл ещё один состав.

«Стоянка поезда – одна минута, – предупреждал голос невидимой женщины. – Одна минута!..»

Александра Лещёва здесь никто не узнавал. Никто. Никто не обращал на него внимания в этой провинциальной суете. Это был другой мир.

И он пошёл через пути за Платоном и Региной. Чемоданы они оставили под присмотром козы, которая была привязана к скамье и обгладывала веточки декоративного кустарника, украшавшего станцию.

Возле сберкассы лошади не было.

Какой-то мужик уныло пытался продать кучку зеленушек.

– Лошадь ищешь? – спросил мужик Платона.

– Ага.

– Отвязалась… Домой пошла… Купи грибы…

– У нас этих грибов! – Платон всё надеялся отыскать лошадь.

– А рыжики есть? – живо откликнулся Заслуженный.

– А как же… Есть рыжики… – обнадёжил его мужик.

– Вот это ценно!.. – подхватил Заслуженный. – Солёные рыжики – это вещь!

– Вот, – сказал мужик, протягивая мешочек. Там рыжевато светились несколько мелких, но крепких грибов.

– Мы так и будем стоять? – Регина холодно смотрела на мужика-грибника. Раздражение её росло.

– У вас плаща с собой нет? – спросил Платон. – Вроде дождь собирается.

– Еще дождя не хватало!.. Сколько нам идти до вашего дома?

– Недалеко… Шесть километров… Пошли.

Платон подхватил её сумку, пошёл, уверенный, что женщина идёт следом.

– А чемоданы? – обеспокоилась Регина.

– За чемоданами потом приедем, – сказал Платон.

– Нет, – возразила она. – Украдут. Это ведь не Индия. Это Россия. Я подожду вас на перроне, а вы найдёте такси! – И тут же переменила командный тон: – Да не хмурьтесь вы!.. Я зря приехала, да?.. Вы не рады? Я вам не нравлюсь?

Он посмотрел на неё:

– У меня Мальвина пропала, чему радоваться?!

– Как это пропала?!

– Ну, элементарно. Ушла. Что-то не то сказал, обиделась и ушла.

– Ничего не понимаю. Какая Мальвина?

– Обыкновенная… Рыжая… Лошади, они очень обидчивые. Самолюбивые. Ушла… И никаких следов…

…Регина сидела на чемоданах. Платон останавливал проезжавшие машины, но все куда-то торопились, не хотели ехать по грязи к хутору.

– Глупо как-то всё получается!.. – сказала она, когда Платон вернулся после неудачного разговора с шофёром. – Сначала не узнал… Потом лошадь убежала… Дождь идёт…

– Автобус в Новгород через полчаса… – жёстко сказал Платон. – Если вам всё так не нравится… Здесь такая жизнь… Артист может остаться. Потом заберёте. Артисты к нам редко приезжают…

Она раздумывала. Наконец решила:

– Да нет, почему же… Раз уж приехала, надо хотя бы взглянуть, как вы там живёте… Интересно. Дом на берегу большой реки… Зря ехала, что ли?

Тут, рассекая лужи, показалась из-за ёлок рыжая мокрая лошадь Мальвина, запряжённая в лёгкую телегу. Махмудка правил.

Платон неловко, как застигнутый родителем подросток, спрятал окурок за спину. Бросил его на землю и прикрыл сапогом.

– Папа! Мальвина сама домой пришла! – закричал Махмудка.

Лошадь остановилась. Мальчишка спрыгнул на мокрую дорогу.

– Мой сын Махмуд! – представил Платон и стал закидывать в телегу чемоданы.

Потом приподнял Регину, посадил на сено, которое щедро накидано было в телегу, сам сел рядом.

– А где ваш дедушка?

– Какой дедушка?

– Ну, народный.

– Заслуженный.

– Ну да, заслуженный…

Подошёл заслуженный…

– А знаете, Регина. Здесь совсем неплохо, – сказал он. – Одно грустно. Никто меня не узнаёт. Не просят автографов…

– А в Москве узнают? – спросил Платон.

– В Москве тоже в последнее время редко узнают. Я ведь не похож на Шрека… – сказал Старый Актёр. – Он сейчас самый любимый герой… Моё время прошло… Нет, здесь совсем неплохо.

– Садитесь, – предложил Платон. – Побольше сена под себя, и держитесь крепко, трясти будет.

Махмудка развернул лошадь и свистнул разбойным свистом.

– Цыганёнок? – спросила Регина.

– Отец – чеченец… Мать – русская…

И они понеслись по лесной дороге. Лошадь взбивала копытами свеженалитые лужи. Телегу бросало с боку на бок.

– Держись! – кричал Платон. – Держись! Не бойся!..

Регина в испуге прижалась к нему. Платону поневоле пришлось обнять женщину. Она источала не тепло – огонь…

А лес то светлел от берёз, то темнел от елей.

– Красиво? – спросил Платон. – Сейчас будет озеро!..

Старый Актёр понимающе подмигнул ему.

– Махмуд! – попросила Регина. – Нельзя ли потише?..

– А это не я! – обернулся лукавый Махмудка. – Это Мальвина…

– Останови! – Регина правда испугалась. – Я пешком! Вы… сумасшедшие какие-то!..

– Да вы не бойтесь, тётенька. Не опрокинемся! – успокаивал её Махмудка.

А тут и чемодан соскочил с телеги, шлёпнулся в лужу…

Махмудка рассмеялся некстати. Остановил лошадь.

Платон сходил за чемоданом. Взял вожжи.

Дальше ехали спокойно.

Простучали брёвнышки маленького мостика через светлый ручеёк.

Лес кончился. Открылся прекрасный зелёный луг. Затейливый трёхэтажный дом, с балконами и балкончиками, стоял посреди луга.

– Ну вот, – сказал Платон. – Это наш дом…

– Вилла! – восхитилась Регина. – Фазенда! Небось не меньше двух лимонов в валюте.

– Не знаю, – сказал Платон. – Откуда у меня такие деньги?! Это подарок губернатора.

Старый Актёр слез с телеги, растирал ноги, приседал. Делал стариковскую зарядку.

Чуть в стороне были теплицы и хозяйственные постройки. Какие-то ягодные кусты, яблони, клумбы… Строение в виде пирамиды.

– А это что? – спросила Регина.

– Пирамида, – объяснил Платон. – Для отдыха. Чертежи взял из Интернета.

– Для релаксации?

– Да, там мягкие кресла и музыка. Для разгрузки эмоций.

– Поразительно. Неужто сам всё выстроил?! – восхитилась Регина.

– Ну… Я всё могу… – Платон показал ей свои сильные руки.

– Рукастый… Это хорошо, это мне нравится, – одобрила она.

Настроение её улучшалось с каждой минутой. Она зорко оглядывала строения и окрестности.

– Сейчас пообедаем, и я всё вам покажу.

Она ему тоже нравилась. Он чувствовал душевный подъём, впервые после ухода Ульяны ожил мужик. Слишком молода, конечно, да ведь ничего серьёзного, просто хороший и красивый человек.

Они хорошо смотрелись рядом.

Со всех сторон – из дома, от реки, из кустов смородины – приближались к ним дети. Они несли цветы. Ваня положил свой букетик на землю и стал кувыркаться, показывая, как он умеет, вперёд через голову и назад. Он каждому новому гостю показывал все свои фокусы.

Ксюша и Гюля попытались даже присесть в полупоклоне, нечто вроде книксена. Они видели это по телику, и им очень нравились всякие церемонии. Они были ошеломлены – они никогда не видели таких эффектных и ухоженных женщин.

Дети окружили тётю, которая приехала, чтобы стать их мамой. Смотрели на неё с весёлым любопытством. Хотели понравиться.

Регина обняла малышей всех сразу, поцеловала в макушки. Отпустила.

– Гюлька, – зашептала Ксюша в ухо сестре. – Ты слышишь, как она пахнет!

– Это она?

– Ну да… от неё это…

– Ксюша… – стал представлять Платон своё семейство.

– Вруша, – добавил Ваня.

И тут же получил тычок от Ксюши.

– Ваня…

– Ваня-Дай-Дай, – прибавила Ксюша.

– Он что, китаец? – спросил Старый Актёр и засмеялся.

– Ну да, у него дедушка китаец… – быстро соврала Ксюша. – Ю Дай-Дай.

– Гюля-Киска… – продолжал знакомство Платон.

– А я привезла вам подарки, – сказала Регина.

– Где?! – не выдержал Ваня. – Дай! Я очень люблю подарки. Особенно шоколад и лимонад. Дай!

– Платон, откройте, пожалуйста, вон тот жёлтый чемодан! – сказала Регина. – Вот этим ключом!

Чемодан распахнулся, и Регина стала одаривать ребят.

– Дети, это телефоны с цифровыми камерами. Я научу вас, как пользоваться ими. А это тебе, Платон. Самая последняя модель.

– Спасибо, – сказал Платон и стал тут же испытывать, что может делать камера.

Регина продолжала раздавать подарки.

– Девочки, а вам ещё наборы французской косметики! А мальчикам – автоматы с оптическим прицелом…

Её глаза скользили по новым лицам приветливо, но, в сущности, безразлично. И каждый раз возвращались к Ксюше. И теплели её холодные глаза, выявляя в этой, переменчивой, холодноватой и жёсткой женщине тоску по несостоявшемуся материнству. Она привлекла девочку к себе, прикрыла рукой, словно крылом. Ксюша прижалась к ней и затихла.

– Только осторожно, не стреляйте друг в друга! – сказала Регина мальчикам.

– Пойдёмте, я покажу вам дом, – предложил Платон. – И вашу комнату.

Они ещё говорили друг другу то «ты», то «вы». И это было отражением неустоявшихся отношений.

– А где старшие дети? – спросила Регина. – Им тоже мобильники с камерами.

– Они в лесу, – сказала Ксюша и всё не отходила от красивой гостьи. – Собирают бруснику… Брусника сейчас такая сладкая!..

– У вас есть душ? Мне бы после дороги помыться.

– И душ есть, и ванна, – объяснил Платон. – И даже джакузи…

– Вау! – выразила своё восхищение гостья.

Она пошла за Платоном.

Ксюша побежала было за ними, но, перехватив ревнивый взгляд Гюли, остановилась и стала рассматривать телефончик.

Регина наконец увидела Мсту.

Большая, сильная река была совсем рядом.

– Ой, как красиво! – закричала она. – Я хочу искупаться в этой реке!

– Так душ или река? – спросил Платон.

– Сначала река, – сказала Регина. – А потом душ.

Из лесу выехали Андрей и Оля на велосипедах.

– А вот и мои старшие, – представил Платон. – Андрей и Оля.

Регина протянула руку Андрею:

– Регина.

– Андрей.

– Оля.

– Вот вам мобильники… Можно снимать небольшие клипы.

– Спасибо.

Андрей с любопытством смотрел на гостью.

Оля изучала её. Взяла мобильник. Рассматривала.

Андрей подошёл к Актёру.

– Меня зовут Андрей, – представился он.

– А я Александр Иванович… – Старый Актёр приветливо улыбнулся.

– Он заслуженный артист, – объясняла Регина. – Снимался в разных картинах. Сто пятьдесят ролей! Призы на фестивалях! Вы должны знать его. Ну, командир партизанского отряда. Помните фильм «Чужое оружие»? Председатель колхоза… Как же он назывался, этот фильм?.. О! «Забубённая душа»…

Андрей виновато улыбнулся и кивнул, но было видно, что не помнил.

А Оля задумалась и сказала честно:

– Нет, не помню.

Тут откуда ни возьмись высунулся Ваня:

– А вы правда снимались в этом… ну, в этом… «Секс в большом городе»?

Старый Актёр рассмеялся.

– Как же… Снимался. Помните, там швейцар в гостинице… – пошутил он.

– Я тоже хочу сниматься! – сказала Ксюша. – Научите меня?

– Конечно, девочка, научу… – обнадёжил её Артист. – Мы откроем нашу маленькую театральную студию…

У подножия лестницы гостью встретил медведь.

Регина вскрикнула, прижалась к Платону. Она, конечно, видела, что медведь не живой. Но грех было не воспользоваться ситуацией.

– Не бойся, – сказал он, прижимая её. – Это чучело.

– Это ты его убил? – спросила она восхищённо и прижималась к мужику, всё прижималась.

– Нет, это подарок. – Он отстранился, но не грубо и не сразу.

Андрей и Старый Актёр подтащили к крыльцу чемоданы.

Они поднимались по лестнице.

– Давай договоримся на берегу. – Регина остановилась и смотрела на Платона строго. – Не будем торопиться… Нужна ситуация.

– Какая ситуация? – не понял он.

– Ну, как у японцев… Сначала чай… Разговорчики…

– Сейчас заварю чай! – заторопился он. – «Принцессу Нури»? Или «Принцессу Канди»?

– А кофе у тебя нет?

– А как же… И даже мельница есть. Старинная… Деревянная.

– По утрам будешь приносить мне чашечку чёрного кофе! Понял?

Так говорили они, пока поднимались по лестнице на второй этаж.

…Регина подробно рассматривала гостиную. Камин, рояль, мебель, часы…

Двери в комнаты детей были открыты.

– Ничего себе… У каждого своя комната? – восхитилась Регина.

– Да, у каждого… Это гостиная… Там оранжерея… Это компьютерная комната… Это для гостей… Это твоя комната… А это моя пещера.

– Можно посмотреть?.. Твою пещеру…

Он распахнул дверь.

Она оглядывала комнату, не переступая порога.

– Не думай, что я боюсь, – сказала она со значением. – Но не будем торопиться… Ладно? Всё в своё время… Да?.. Мне надо знать, в качестве кого ты хочешь видеть меня в своём доме… В качестве воспитательницы детей?.. Жены? Любовницы? Домработницы?

– А вы на что рассчитывали? – спросил он, чувствуя, что скользит по наклонной плоскости к обрыву.

– Я первая задала вопрос, – сказала она. – Отвечай.

– Моим детям нужна мать… Так положено по статусу семейного детского дома… Мне трудно одному…

– А почему вы один? Где ваша жена? Это её портрет?

– Да, это Ульяна – моя жена. Понимаешь, она… Мы с ней приехали вместе… А сын остался в Питере… У него свой бизнес, клиника… Он талантливый стоматолог. У него лечат зубы только очень знаменитые и богатые люди…

– Я понимаю, – сказала она. – Сын… А жена? Почему она не с тобой?

– Она умерла… Две операции…

Платон посуровел и, как бы прекращая разговор на эту печальную тему, сказал:

– Пойдём. Я покажу вам вашу комнату…

Регина раскрыла чемодан и извлекла из него махровый голубой халат.

– Отвернись, – сказала она с улыбкой. – Я переоденусь.

Платон послушно отвернулся.

– Ой! – услышал он её короткий испуганный вскрик и невольно оглянулся.

Она чуть улыбнулась своей победе… Разрешение на взгляд было как бы новым статус-кво.

– Мне показалось, что там, в углу, мышь…

– Где?

– Там, в углу.

– Там нет никакой мыши. Это мой старый носок.

– А я думала – мышь.

Она засмеялась, махнула рукой.

– Учти, вода холодная, – сказал Платон.

Хлопнула дверь. Заскрипели половицы лестницы.

Он стоял у окна и ждал, когда она появится на тропинке, ведущей к реке.

Он видел, как прошла она в голубом махровом халате и скрылась за перегибом берега.

Он видел, как пробежали вслед за ней любители домашнего стриптиза – Ваня и Махмудка.

И сам бросился вслед за ней.

Догнал у воды.

– Что с тобой?! – спросила она. – Тоже хочешь окунуться?

– Здесь очень сильное течение, – сказал он, волнуясь. – Вон там вообще – омут… Там сомы живут… Огромные…

– Омут? – Она со вкусом и значением произнесла это слово. – Хочу в омут!

– А вдруг судорога? И никого не будет поблизости…

– Спасибо, – сказала Регина, внимательно вглядываясь в его лицо, стараясь понять, его порыв предназначался только ей, женщине, или был естественным проявлением характера – заботливого и пекущегося обо всех.

На том берегу опять стоял старый рыбак в шляпе и чёрном пальто. Смотрел на поплавок.

Она скинула халат и оказалась в ярком мини-купальнике.

Она оглянулась и увидела восхищённые мордочки Вани и Махмудки.

Помахала им рукой.

Улыбнулась Платону.

И прыгнула в воду. Умело. Красиво. Даже брызги не разлетелись.

– Ух ты! – восхитился Махмудка.

Она вышла из воды победно, гордясь своей красотой и силой. Она уверена была, что все мужчины доступны, если захотеть.

Он шёл за ней по тропе, опустив голову.

Перед глазами был голубой халат и крепкие загорелые ноги.

…Платон лежал в постели и засыпал под тихие разговоры американских телегероев. Телевизор был искусно укреплен над кроватью с помощью мощного кронштейна.

…Они гуляли по берегу большой реки, отмахиваясь от комаров веточками пижмы.

– Заморочил ты меня, Платон, – сказала Регина. – Я ведь по делу приехала.

– Ну, так давай о делах, – с облегчением и разочарованием сказал он. – Что ты решила?.. Остаёшься?..

– Остаюсь… Хотела сразу уехать… И не могу… Знаешь, ты мне напоминаешь одного человека… Из моего прошлого…

– Надеюсь, хорошего человека? – спросил Платон.

– Не знаю… Так и не разобралась. Я очень его любила… И была счастлива… Я подумала, а вдруг… все повторится… Как ты думаешь, может повториться… счастье?

– Счастье… счастье… – Платон задумался. – Я не готов говорить о счастье…

Он был ошеломлён. Он почувствовал себя в ловушке. Ни в армии, ни на гражданке ни одна женщина никогда не плела таких изысканных кружев ловчей сети…

Регина заметила эту перемену и улыбнулась победно. Изменила тактику обольщения.

– Мне всегда говорили, не привязывайся к сильным мужчинам, – сказала она виновато… – Я должна уехать! – Отчаяние её было почти натуральным. – И не могу!.. Я попалась, Платон, я попалась в твои сети!.. Как девчонка… Как дура блондинка!..

– Да. В меня редко влюбляются умные женщины… – сказал он и поперхнулся, поняв, что сморозил глупость.

– Любовь не входила в мои планы.

– Понял. Этот старый Заслуженный Идиот Советского Союза… Он твой любовник?

– Что ты?! – засмеялась она. – Ему семьдесят семь!

– Он что, правда твой дедушка?

– Нет, я пошутила.

– Зачем ты привезла его?

– Понимаешь, я опекаю старых одиноких людей. Когда-то они были знамениты… А теперь они никому не нужны. Это те же беспризорные дети… Старые, никому не нужные беспризорные дети…

– Потрясающе! – сказал Платон. – Никогда не думал… А ведь правда…

– Я вот что надумала… – сказала она. – Нужно соединить твоих детей и моих стариков…

– Зачем? – спросил он.

– Молодость и мудрость… Опыт прошлого столетия и наши надежды. Старики будут учить детей всему хорошему, что они знают… А дети будут радовать стариков своей молодостью… Мы создадим большую дружную семью. Мы будем исцелять людей от одиночества… Что может быть благороднее!

– Здорово! – восхитился он. – Гениально и просто! И много у тебя таких… стариков?

– Их вообще очень много в Москве и Петербурге… Ну, не попали в элиту… Там ведь тоже количество мест ограниченно…

– Но как мы их всех поселим здесь? Дом, конечно, большой… Но у нас всего четыре свободные комнаты.

– Вот и хорошо. Пока устроим четырёх стариков… Можно в одной комнате. А можно детей по двое на комнату…

– А остальных? – Он ждал ответа. – Ну… остальных твоих стариков?

– Остальные будут ждать своей очереди, – сказала она. – Люди ведь не бессмертны. Приходит время, и они умирают… Особенно старые люди…

– Да… И мы с тобой когда-нибудь умрём…

– Но хорошо бы не в одиночестве, а среди добрых близких людей.

– Слушай, – сказал Платон. – У меня мороз по коже. Что ты за человек! Как ты всё это придумала?!

– А вот так… Днём работала… А ночью думала… Думала-думала и придумала.

– Вас, женщин, трудно понять. Мы сразу говорим что думаем… А вы как-то по-другому… Иногда кажется одно, а оказывается другое…

– Я помогу тебе… Всё поправимо, Платон, – сказала она. – Я помогу тебе пережить твоё горе…

Отец Игорь слушал Платона в церкви. Разговор был горячий, даже не разговор, а исповедь.

– Ко мне приехала удивительная женщина!.. Регина!.. – говорил Платон. – Ты представляешь, она жалеет одиноких стариков! Она собирает их, как я собираю бездомных детей!.. Приехала, чтобы помочь мне!.. Как она додумалась соединить два наших начинания! Брошенных детей и одиноких стариков!.. Это… это гениальная затея… За это ей нужно орден!.. Нобелевскую премию мира!

– И далеко у вас зашло? – суховато оборвал его отец Игорь.

– Что… зашло? – как на бегу, остановился Платон. – А… ты это имеешь в виду?.. Нет… пока ничего не было… И невозможно… И не будет… Так… разговаривали… Гуляли в лесу… По берегу…

– Э, брат. Я вижу, ты влюблён, – сказал отец Игорь. – Может, и сам не осознаешь ещё… Но влюблён.

– Брось ты, просто очень интересный… красивый человек, – возразил Платон.

– Ты не торопись, Платон… – продолжал отец Игорь, будто не слыша его слов. – Подожди… Пускай хотя бы год пройдёт… – сказал он. – Это дело серьёзное. Ошибок быть не должно. Ты ведь ничего не знаешь об этой женщине толком. Одни предположения… Я тебе советую… Не торопись… Даже если она такая замечательная… Проверь, как она с детьми. Главное, не торопись. Это бесы искушают тебя… Страсти… Помолись Марии Египетской. Вот тебе брошюрка… Там её жизнь… И молитвы… И не предпринимай ничего, пока не убедишься, что это не ловушка. Ты меня слышишь?..

Он не слышал. Он был во власти страстей. Пока у них не состоялся такой разговор.

– Войдите, – сказал Платон, услышав стук в дверь. – Зачем ты пришла? Зачем ты пришла?

– Я всё тебе объясню. – Она подошла совсем близко, села рядом, обняла. – Выслушай меня!

Он отстранился.

– Не кури, – приказал он.

– Не буду, не буду… Понимаешь, я с детства хотела быть счастливой… И очень-очень богатой… В семнадцать лет вышла замуж за генерала… Он застрелился в 93-м. Пробовала устроить жизнь ещё несколько раз… И каждый раз облом. Потом увидела тебя в ящике. Подумала – вот добрый и надёжный. Мой.

– Откуда у тебя такие деньги?

– Это неприличный вопрос. Кое-что осталось от первого мужа… Но я поняла – при той инфляции, что теперь, нужно вертеться, чтобы сохранить то, что есть… Очень сильно вертеться…

– А кто был второй муж?

– Ну… просто деловой человек… Бизнесмен… Его убили.

– А третий?

– Третьего не было.

– С кем же ты разговаривала? Перед кем отчитывалась? У тебя есть хозяин или ты сама по себе?

– Понимаешь, сейчас очень трудно работать в одиночку… У меня идеи. Но всем нужны спонсоры… Сообщники… в смысле сотрудники…

– Давай напрямушки, – сказал Платон. – В чем заключается твоя идея? Что тебе нужно от меня? Зачем ты приехала ко мне и моим детям?

– Я ведь рассказала тебе мой план. И тебе он понравился…

– Ты чего-то недоговариваешь… Говори всё… Только давай начистоту. Ты можешь говорить начистоту?

– С тобой могу.

– Давай.

– Понимаешь, я с детства хотела быть богатой и счастливой…

– Ну… Я уже слышал это.

– Ты не волнуйся… Ничего не изменилось… Будет хорошо и твоим детям, и старикам. Тебе… И мне… Но при этом мы с тобой тоже немного заработаем. Тебе ведь нравились мои планы… Повторю. В Москве много одиноких старых людей…

– Я ведь не такой наивный, как ты думаешь. Что тебе от меня надо?

– Это допрос?

– Да, это допрос.

– Хорошо… Слушай… После этих стариков… Ну, когда они умрут… Останутся хорошие большие квартиры. В центре Москвы… Не понимаешь?

– Не понимаю. Не мои проблемы…

– Ну и глупый же ты! В центре Москвы!.. Неужели не понимаешь?

– Не хочу понимать!

– Каждая квартира – миллионы… Не рублей! Не долларов… Евро!!! И сотни стариков! Не понимаешь?

– Зачем мне понимать! У меня никогда не было таких денег. И никогда не будет.

– Будут… Мы продадим освободившиеся квартиры. А потом я привезу тебе много денег…

– А дети?

– Что дети?

– Они ведь всё понимают. Они вырастут… Страшно сказать какими!

– Какими?

– Такими, как ты! Ты будешь привозить стариков ко мне, как в газовую камеру… Вместо огорода тут будет кладбище обманутых стариков… – Он замолчал. – Я убил бы тебя сейчас, как мародёра… Если бы знал, что мои дети попадут в хорошие руки…

– Мне уехать?

– Да. И чем скорее, тем лучше…

Она достала свой мобильный.

– Да, это я… Срочно пришлите машину… Да… Не получилось… Ну, не получилось… Приеду – расскажу. Срочно пришлите машину, чтобы увезти меня отсюда!.. Жду…

Она уже хотела выйти из комнаты, но Платон остановил её:

– Подожди! А зачем тебе двести гектаров болот?

– Это совсем другое дело…

– Какое?

Она не ответила.

Регина собирала свои чемоданы…

Ксюша сидела на полу и смотрела на неё грустно.

– Хочешь поехать со мной в Москву?

– В Москву-у?

– Да, в Москву. Будешь моей дочкой…

– Зачем?

– Я куплю тебе шубку белую… И красные сапожки…

– Зачем?

– Глупый вопрос… Ты ведь хочешь белую шубку?

– Да… И красные сапожки?

– И красные сапожки… Ты ведь хочешь такую маму, как я. По глазам вижу – хочешь. Почему ты молчишь?

– Вот возьми. – Ксюша протянула Регине свою «древность». – Эту серёжку потерял кто-то сто лет назад.

– Красивая! – восхитилась Регина.

– У меня дырочки в ухе нет, – сказала Ксюша. – А у тебя есть… Возьми. Это настоящая серебряная древность. Возьми. Только оставайся. Будь нашей мамой.

Ульяна обняла, поцеловала Ксюшу.

– Значит, мы не понравились тебе! – Ксюша старалась заглянуть ей в глаза, но не получалось.

– Да что ты, девочка! Понравились… Очень понравились… Но я не могу. У меня очень важные дела в Москве…

– Вы поссорились с папой?

– Ну, скажем так – не нашли общего языка… Так хочешь уехать со мной?

– Не знаю… Папу жалко… – сказала Ксюша. – Он хороший…

На лужайке стоял шикарный джип. На месте водителя дремал красивый молодой мужчина азиатской внешности. Изредка кошачьи глаза его приоткрывались, чтобы оценивать ситуацию.

Вскоре был суд.

Это была самая длинная речь в его жизни. Присутствие зала, присутствие тех, к кому он обращался, почти не ощущалось. Ни возгласов, ни вопросов, ни выкриков или аплодисментов. Как будто он обращался ко всем людям сразу.

– Ваша честь… – Платон замолчал, собираясь с мыслями. – Ваша честь. Вы посмотрите на муравейник перед грозой. Что они делают, муравьи? Пьют?.. Гуляют?.. Нет, они перетаскивают свои личинки, своих детей, в безопасное место… Они спасают свой муравейник… Вы знаете, что в мусульманских странах не встретишь нищих детей? А мы, православные, что делаем?.. У нас полмиллиона беспризорников… Статистика утверждает: за последние пятнадцать лет погиб тридцать один ребенок, который обрёл семью за рубежом. За тот же период в России погибли одна тысяча двести тридцать усыновлённых детей. Из них двенадцать убиты своими новыми родителями. Вы утверждаете, что мне нельзя доверять детей… Ну хорошо! Вы, вот вы, что судите меня, возьмите каждый хоть одного беспризорного ребёнка!.. Возьмите!.. Давайте вместе спасать наших детей!.. Их продают, развращают, делают на них бизнес!.. Матери променяли их на удовольствие от секса и алкоголя… Их отцы забыли их… Вы считаете меня преступником?.. Знаете, почему?.. Потому что я никому не приношу дохода… Вы обвиняете меня в том, что я эксплуатирую детей для своего обогащения. Да, они работают!.. Я хочу, чтобы труд стал для них не отвратительной повинностью, но естественной основой существования… Мы, взрослые, слишком хитры и разумны… Дети тоже хитры. Но что их хитрость перед нашей! Они неразумны и открыты… Но подумайте, подумайте – будущее принадлежит им, неразумным… Им оставим мы страну… Страна будет такой, какими будут наши дети… Какими будут эти дети… – Он остановился, потерял обличительную нить и вдруг попросил смиренно, на грани плача: – Прошу вас, не отбирайте у меня детей… Они уже не те, что были полгода назад… Дайте мне ещё хотя бы полгода!.. Я воспитаю из них честных людей, достойных граждан России… Забирайте этот дом. Я знаю, кому он вдруг понадобился… Я даже могу назвать его фамилию, но промолчу, чтобы не позорить его однофамильцев. Он приехал к нам с большими деньгами. Он хочет скупить все эти леса. Все озёра и реки. У него большие планы. У него сотни услужливых помощников. Так пусть берет и дом, и всё, что ему нужно! Но оставьте мне детей. Мы проживём. Мы выживем. Мы восстановим мой старый, наследный дом!.. Старую избу, в которой я родился пятьдесят лет назад. Берите! Но дайте мне ещё шанс… Полгода. И хочу предупредить!.. Каким бы ни было ваше решение, детей я не отдам!.. Горло перегрызу, но не отдам!..

Среди двух десятков людей, пришедших послушать этот процесс, сидел отец Игорь, и жена Большакова Варвара, и дети Платона. При последних словах Платона Ксюшка вскочила и закричала:

– Папочка, не сдавайся! Нас никто не разлучит!

– Суд удаляется на совещание, – сказала судьба строгим женским голосом.

…Он смотрел из окна Дома, как уходят его дети.

Уходили они по дорожке, что пересекала поляну их детства, мимо поблёкших от первых заморозков цветников, мимо грядок, где торчали чёрные остовы подсолнухов, мимо скотного двора и спортивной площадки.

С рюкзаками за спиной, как будто в дальний поход уходили они.

Впереди шёл отец Игорь, в полном облачении, но решительность шага сковывало облачение священника.

Андрей держал за руку Гюльку-Киску, и плюшевый рыжий кот был у неё за спиной вместо рюкзачка.

И Оля прошла… В мальчуковой красной бейсболке, вся одежонка в карманах, заклёпках, пряжках.

Оглянулась на Дом.

Ксюшка-Врушка прошла было мимо мёртвого цветника, но вдруг вернулась, собрала букетик из сухих цветов…

Последней шла Кристина. Она помахала Платону рукой.

И он поднял руку, будто благословляя её.

…Прошло несколько дней. Вдруг резко похолодало, и зима пришла, как всегда, неожиданно. День сжался, а ночь выросла непомерно.

В Доме на берегу большой реки горело только одно окно.

Платон смотрел на поляну.

Качался фонарь над воротами.

Платон взглянул на ружьё.

Ружьё манило. Ждало. Оно должно было по всем законам высокой драматургии поставить точку в этой истории…

Стол завален был книгами, тетрадями, газетами. С портрета смотрела на него Ульяна.

Платон нашёл скляночку с лекарством. Налил в стакан воды из графина. И вдруг увидел записку. Он развернул её. Неровным детским почерком было написано:

«Папа, прости меня. Я больше не буду трепать тебе нервы. Хоть ты на меня кричишь, я всё равно тебя люблю и не хочу с тобой ругаться… Если хочешь, можешь не прощать, даже можешь выгнать меня из дома, я на это не обижусь. Я всё равно люблю тебя и буду любить всегда. Всю мою жизнь. Прости, прости, прости… Ты самый близкий, дорогой мне человек в мире. Оля».

Горело лишь одно окно в доме.

Платон включил видеомагнитофон.

На экране был солнечный день. Возникли его дети. Будто прощаясь, говорили с ним.

ГЮЛЯ-КИСКА

…Я живу здесь немного, всего два месяца. А мне кажется, что я живу здесь всегда. Мне здесь очень хорошо. Меня никто не бьёт и не дразнит. Но мне иногда снятся кошмарные сны… Я хожу в школу. Помогаю отцу по хозяйству. Когда вырасту, выучусь на парикмахера. Я хочу делать людей красивыми и довольными своей жизнью…

КСЮША-ВРУША

Мне тоже очень хорошо здесь. Но я хочу побыстрее стать взрослой и сниматься в кино… Я хочу стать актрисой…

МАХМУДКА-АБРЕК

…Мы живём здесь дружно. Я учусь хорошо. Когда вырасту, стану военным, чтобы защищать наш народ.

АНДРЕЙ

…А я кончу автоколледж и стану шофёром-дальнобойщиком. Очень люблю технику. И компьютер. Может быть, потом, когда надоест ездить по стране, стану программистом…

Зазвонил мобильник.

– Здравствуй. Как ты? – спросил отец Игорь.

– Хорошо. Всё хорошо, – ответил Платон. – А ты?

– Нормально…

– Почему у тебя такой голос? – спросил отец Игорь.

– Да… Я… – Платон не мог найти нужных слов. – Я проиграл, Игорь. Я проиграл… У меня умерла жена… Недосмотрел. Не принял вовремя мер. У меня отобрали детей… Сын был прав: я – неудачник и никчёмный человек. Я ничего не понимаю в сегодняшней жизни…

– Да как ты смеешь! – закричал отец Игорь. – Мы с тобой были в обнимку со смертью. У нас оставалось по одному патрону… Но мы выжили… Выкарабкались… Выкарабкались с того света. Да как ты смеешь так говорить!

Он выключил трубку.

На мониторе был солнечный день, и его дети продолжали свои интервью.

ВАНЯ-ДАЙ-ДАЙ

А я хочу стать фермером. Мне кажется, растения живые и чувствуют, как мы относимся к ним. Ну, поливаем и… удобряем.

ОЛЯ

Всё хорошее, что я знаю, всё, что я могу, я получила здесь, в этом доме… Отец научил меня ездить на лошади, научил доить корову… А самое главное – научил любить жизнь и людей. Когда стану совсем взрослой, выйду замуж за миллионера и буду воспитывать брошенных детей…

И наконец, перед камерой стоит он, Платон.

Осветители слепят его своими приборами.

Платон говорил, мучительно выбирая слова:

– …Я остался один… Кто поможет мне?..

Он услышал стук во входную дверь. Там была такая массивная железная скоба для стука. Чтобы слышно было во всех уголках дома.

Платон потянулся было к ружью, но передумал, взял большую суковатую палку, на которую теперь вынужден был опираться при ходьбе после ссоры с быком…

Он долго, с трудом, спускался по лестнице.

– Кто?.. Кто это?..

Он отодвигал засовы. Возился с замками дубовой двери.

Из темноты зимней ночи ветер швырнул в сени ледяную крупку. В дверях стояла Ксюша. На ней было много осенних одёжек.

– Папа, папочка! – заверещала она. – Я видела в лесу волка. Но он не съел меня!

– Ой, какие лапки холодные, – говорил Платон хмуро и озабоченно. – Я сейчас камин разожгу. Чай поставим. Как хорошо, что волк не съел тебя… Ты что, бежала?

Ксюша кивнула.

– Я всё сама, сама. А ты посиди в кресле.

Она усадила его в кресло. Прикрыла пледом.

Подожгла щепки в камине.

Включила чайник.

Достала две чашки.

И снова стук в дверь.

Платон поднялся, опираясь на палку.

– Я открою, – сказала Ксюша.

Но Платон уже стучал палкой по лестнице.

– Кто?

– Открой, отец. Это я, Андрей.

Вошли замёрзшие, запорошенные снегом Андрей и Гюля.

– Господи, да что вы со мной делаете?! – сказал Платон и заплакал.

– Мы с тобой, отец! – сказал Андрей. – Не плачь, мы с тобой.

И снова стук в дверь.

Платон поднялся, чтобы открыть, но Андрей остановил его:

– Сиди, я открою.

Он легко сбежал по лестнице к входной двери.

– Это Оля, – сказала Ксюша.

– Нет, это Ваня, – сказала Гюля.

Они слышали, как открылась дверь. Слышали незнакомые голоса.

Прибежал смущённый Андрей:

– Отец, там женщина какая-то с тремя детьми. Пустить?

– Веди скорее! Они небось замёрзли!

По лестнице поднималась молодая женщина с младенцем на руках. У неё было несчастное лицо. А за её спиной прятались ещё два мальчика.

– Я нашла старую газету… – сказала женщина. – Там статья о вас… О вашем Доме… Может быть, я буду вам полезна…

– У нас тут неприятности, – сказал Платон. – Нас закрыли…

– Мы можем уйти, – сказала женщина, – если у вас нельзя…

– Нет, – остановил её Платон. – Куда вы в такую погоду?! Сейчас чай пить будем…

Ксюша доставала и ставила на стол новые чашки, чтобы было на всех.

Женщина заглядывала Платону в глаза.

– Я вам нужна?.. Ну, скажите, что я нужна вам… Да?

– Нужна.

– Но я ничего не умею…

– Андрей, найди там что-нибудь тёплое… Садитесь у камина… Ксюша, достань мамин тёплый платок.

– Я ведь городская… Я ничего не умею…

– Не бойся, научишься всему, – сказал Платон. – Научим…

Она с благодарностью смотрела на него и на его детей.

Её дети жались к камину, грелись…

Мальчик, Никитка, завоеватель сердец, сразу – папа, папа, папа! Любой мужчина, проявивший к нему интерес и доброту, – отец!

Высшая справедливость и гармония. Добрый – значит, отец. Как от этого оборониться?!

Папа! – Никитка прижался к Платону.

Оля накрывала на стол.

И снова стук в дверь…

На этом стуке финальные титры.

Платон написал – КОНЕЦ, выпил стакан водки и отключился. Выпал в другое измерение…