Текст книги "Дверь в полдень"

– Можно задать личный вопрос? – спросил Рома.

– Попробуй.

– Что ты увидела во время психотеста?

Елена замялась.

– Сначала расскажи ты, – потребовала она.

Рома пожал плечами:

– У меня не было ничего интересного. Дружеская попойка, я соблазняю женщину, а потом, в самый разгар процесса, ее вдруг тошнит.

Только потом Рома осознал, что в этот момент он впервые приоткрыл свою душу другому человеку. Пусть не полностью открылся, а всего лишь приоткрыл дверцу, за которой прячется Золотой Ключик (или Черный Тринадцатый Шар, смотря с какой стороны посмотреть), но это был первый шаг, самый важный и самый трудный.

Но тогда Рома ничего этого не понимал. Он просто почувствовал, что у него и у этой женщины, манящей и пугающей одновременно, есть кое-что общее. Общая душевная боль, одинаковый сбой в узоре студенистой слизи, заменяющей людям электрические контуры, которыми думают компьютеры. Впервые за много лет Рома почувствовал, что встретил по-настоящему близкого человека.

– В психотесте я убила собственную внучку, – сказала Елена. – Я выполняла задание, это была обычная террор-операция, я не понимала ее сути, просто знала, что должна убивать всех, кого увижу. Одной из жертв была моя внучка. Я убила ее и только потом поняла, что наделала.

Рома ожидал, что будет продолжение, но Елена замолчала.

– И что? – спросил Рома. – Что было дальше?

– Ничего не было. Я выпала из виртуальности. Компьютер убедился, что я очнулась, и сказал, что мое присутствие в текущем времени недопустимо. Он потребовал, чтобы я села в летающую тарелку и немедленно вернулась обратно в свое время. А если я откажусь, мне придется драться с тысячей роботов одновременно, а этого даже мне не выдержать. Он очень испугался.

– Кто?

– Компьютер.

– Москомп?

– Думаешь, психотест проводил он?

– А кто?

– У меня сложилось впечатление, – сказала Елена, – что в двадцать шестом веке обычные домашние компьютеры тоже интеллектуальные. Они обращаются к москомпу только в самых сложных случаях, когда не могут сами принять решение. Мне показалось, что мой домашний компьютер проводил психотест самостоятельно.

– Неважно, – махнул рукой Рома. – Какая разница, кто что проводил? Все равно мы с тобой во всем этом сами не разберемся. Можно еще один личный вопрос?

Елена улыбнулась:

– Боюсь даже предположить, что это будет за вопрос. Твоему воображению можно только позавидовать.

– У тебя есть любовник? – спросил Рома.

Улыбка Елены растянулась до ушей.

– Есть, – кивнула она. – Кажется, я его нашла. Я так рада…

Второй раз за сегодняшний вечер их губы соприкоснулись и Рома подумал, что все-таки он соблазнил эту женщину. А потом он спросил себя, не пожалеет ли он об этом, и не смог дать ответа.

5

Гвидон просидел в машине почти два часа, причем большую часть этого времени он провел в одиночестве. Вскоре после того, как Илья скрылся внутри здания, у Миши зазвонил коммуникатор, Миша с кем-то поговорил, извинился и ушел.

Гвидон сидел и скучал. Он включил радио и некоторое время переключался с одной волны на другую, но всюду было одно и то же – однообразная электронная музыка, неинтересные новости и колоссальное количество рекламы. Уже второй раз в этом времени Гвидон пожалел, что закон о психотронной рекламе был принят несколькими десятилетиями позже.

В конце концов ожидание закончилось. Из здания вышел Илья, его сопровождал незнакомый Гвидону толстый и лысоватый мужчина лет семидесяти-восьмидесяти, а с поправкой на эпоху – лет сорока. Гвидон вылез из машины.

– Это Гвидон, это Стас, – сказал Илья. – Будьте знакомы.

Гвидон и Стас пожали друг другу руки, Илья запер машину, вежливо попрощался и ушел обратно внутрь здания.

– Поехали, – сказал Стас.

– Куда?

– Куда надо. – Стас заметил, что Гвидон внутренне напрягся, и поспешно добавил: – Я имею ввиду, куда тебе надо. Тебе надо где-то поселиться, правильно?

Гвидон кивнул.

– Я бы еще поесть не отказался, – добавил он.

Стас почесал в затылке и спросил:

– Час потерпишь?

– Потерплю.

– Тогда поехали. Перекусить можно и по дороге, в любой забегаловке, но лучше потерпеть до места, там столовая хорошая и недорогая. Короче, поехали.

Стас подвел Гвидона к маленькой голубой машинке с круглыми фарами, кажется, это был легендарный «фольксваген гольф». Они поехали.

Стас не ошибся, дорога действительно заняла около часа. Вначале они больше стояли, чем ехали, но по мере того, как автомобиль удалялся от центра Москвы, средняя скорость движения возрастала, а ближе к концу пути «гольф» Стаса на отдельных участках разгонялся до ста километров в час.

Они въехали в лесопарковую зону. Вдоль дороги тянулся высокий бетонный забор с колючей проволокой поверху. В одном месте он прерывался воротами и именно туда Стас направил машину.

Ворота распахнулись, за ними обнаружился короткий коридор, заканчивающийся другими воротами. В боковой стене коридора открылась дверь, из нее вышел охранник в пятнистой униформе, поверх которой была надета кираса в брезентовой обертке. Вооружен охранник был автоматическим карабином с укороченным стволом. Стас предъявил свое удостоверение и сказал:

– Пропуск должен быть заказан.

– Подождите, – ответил охранник и удалился в свою будку.

Секунд через тридцать он вернулся и вежливо попросил:

– Откройте багажник, пожалуйста.

Стас скорчил недовольную гримасу:

– Разве в пропуске не указано пропустить нас без досмотра?

Охранник пробормотал что-то неразборчивое и удалился в будку, через приоткрытую дверь было видно, что он сверяется с какими-то бумагами.

– Нет, – сообщил он, вернувшись. – Про досмотр ничего не сказано.

– Раздолбаи, – констатировал Стас и вытащил коммуникатор.

При виде коммуникатора охранник оживился.

– Мобильник придется сдать, – заявил он.

– У меня тоже есть, – сказал Гвидон и вытащил свой коммуникатор.

Стас буркнул себе под нос:

– Страна идиотов.

По какому поводу он это сказал, Гвидон не понял.

Минуты три Стас разговаривал по коммуникатору с разными людьми и чем дольше он разговаривал, тем сильнее ругался. Закончив переговоры, Стас вышел из машины, распахнул багажник и сказал охраннику:

– На, смотри.

Тот сразу уперся взглядом в коробку с ноутбуком.

– Что это? – спросил он.

– Та самая вещь, из-за которой я просил пропуск без досмотра, – ответил Стас. – Взрывчатки там нет.

– А что есть?

Стас на секунду замялся.

– Ну… скажем так, специфическое электронное устройство.

– Рентгеном его можно просветить?

Стас вопросительно взглянул на Гвидона.

– Если оно выключено, то пожалуйста, – ответил Гвидон.

– А оно выключено?

– А я знаю, выключил его Илья или нет?

– Так проверь, – буркнул Стас.

Гвидон проверил и обнаружил, что компьютер выключен.

– Просвечивай, – сказал Стас, обращаясь охраннику.

Охранник велел Стасу достать коробку из багажника и перетащить в будку. Перед тем, как выполнить это распоряжение, Стас бросил быстрый взгляд на Гвидона, видимо, хотел перепоручить это задание, но постеснялся.

Коробку просветили рентгеном, а потом дали понюхать специально обученной собаке. Ни рентген, ни собака ничего подозрительного не заметили, охранник расслабился и больше не возражал против того, чтобы подозрительную коробку ввезли на территорию объекта.

На этом проверка закончилась, вторые ворота открылись и «гольф» въехал на внутреннюю территорию.

6

К тому времени, когда Максим закончил свой рассказ, у раковины стояли четыре пустые банки из-под пива. Две из них опустошил сам Максим, ФСБшники пили мало, больше слушали.

– Вот такие дела, – сказал Максим. – Спрашивать будете?

– Обязательно будем, – ответил Юра. – Кроме этого твоего Коляна, кто еще в нашем времени знает о машине времени?

– Вы.

– Еще?

– Больше никого, только я и Колян.

– Подписку с тебя брать? – спросил Юра. – Или уже сам догадался, что болтать об этом не следует?

– Сам догадался, – сказал Максим. – Не дурак.

– Вот и хорошо, – резюмировал Юра. – Если так, лишние бумажки писать не будем. Ты, Максим, не думай, что я тебя пугаю, но запомни хорошенько – если эта информация попадет в газеты, тебя в тюрьму не посадят. Ты просто исчезнешь. Бесследно и навсегда.

Максим примерно так и представлял себе ситуацию, но услышать эти слова открытым текстом все равно было неприятно.

– Как же, – буркнул он. – Не пугаешь.

– Не пугаю, – повторил Юра, – а адекватно описываю ситуацию. Если начнешь делать глупости – будет плохо, а будешь вести себя благоразумно – ничего с тобой не случится. – Он неожиданно сменил тему разговора. – Гвидон Алиханов что из себя представляет?

– Нормальный мужик, – ответил Максим. – Поначалу казался тупым, но на самом деле вполне нормальный. Вначале он меня за бомжа принял, потом за наркомана, разозлился, стал из себя строгого мента корчить… А потом ничего, когда во всем разобрались, оказалось – нормальный мужик.

– Гвидон говорил, что звонил тебе сегодня по мобильнику, – сказал Юра. – Это правда?

– Да, точно, совсем забыл! Он утром позвонил, часов в одиннадцать. Сказал, что снова в нашем времени, обещал вечером перезвонить, но не перезвонил.

– Устал, небось, – предположил Юра. – С ним сейчас по полной программе работают.

Максим ехидно хмыкнул:

– Пытают, что ли?

– Да ну тебя! – скривился Юра. – Скажешь тоже, пытают! Сейчас не тридцать седьмой год на дворе.

И тут Максима понесло. То ли пиво сказалось, то ли нервы, сразу и не разберешь.

– Скажи мне, Юра, – начал Максим, – если бы ты попал в тридцать седьмой год, что ты бы стал делать?

– Ничего бы не стал делать, – ответил Юра. – Уточнил бы дату, а потом вернулся обратно и написал бы рапорт начальству. А может, и не написал бы. Они и без меня знают, что такое тридцать седьмой год и что тогда происходило.

– Еще бы им не знать… – многозначительно протянул Максим.

– Гонишь, – подал голос Данила. – Из той гвардии в живых уже давно никого не осталось – кого к стенке сразу не поставили, те от старости поумирали. Да и не такие уж и звери они были.

– Ну-ну…

– Что ну-ну? Ты о тех временах только из газет знаешь, а у меня дед в смерше отслужил от начала до конца.

– Заградотряды?

– Да какие, блин, заградотряды! Телевизор смотришь? Про Чечню новости видел? После войны на Западной Украине то же самое было. Мой отец четыре года за колючей проволокой просидел, как в тюрьме, с четвертого класса по восьмой в нормальной школе не учился, потому что в город выйти нельзя было. А все наладилось, бандеровцев кого переловили, кого перестреляли, нормальная жизнь пошла, не зря четыре года в осаде сидели.

Максим немного смутился.

– Но это все равно не то, – сказал он. – Те, кто с бандеровцами воевал – это одно, а кто диссидентов сажал – совсем другое.

Юра хихикнул.

– Его дед Солженицына сажал, – сообщил он.

– Ага, – подтвердил Данила. – Только так и не посадил за отсутствием состава преступления. При Брежневе диссидентов сажали только самых отмороженных, всего несколько случаев было за все время.

– Чаще их в психушки определяли, – заметил Максим.

– Ты Новодворскую видел? – спросил Данила. – Скажешь, зря сидела? Да ей там самое место.

Максим пожал плечами.

– Не знаю, – сказал он. – Ну ее в сад, эту Новодворскую. Давайте лучше вернемся к нашим баранам. Про первое сентября Гвидон вам говорил?

– Про какое еще первое сентября? – не понял Юра.

– Большой теракт на Кавказе, точно не помню, где именно. Могу сходить, посмотреть.

– Что-то такое на инструктаже говорили, – вспомнил Юра. – А что?

– Просто хотел убедиться, что информация дошла.

– Вот и убедился. Погоди, – Юра осекся на полуслове, полез в карман и извлек оттуда вибрирующий мобильник. – Да! Слушаю. Понял. В какой мафии? Ого! И давно? Хорошо, все понял.

Он убрал телефон обратно в карман и спросил Максима:

– Твой друг Колян про мафию что-нибудь рассказывал?

– Про какую мафию?

Юра испытующе посмотрел на Максима.

– Чем он по жизни занимается, ты знаешь?

– У него автостоянка, при ней сервис… У него проблемы с мафией? Да нет, не может быть, его тесть – генерал милиции.

Юра и Данила переглянулись. До Максима начало доходить.

– Погодите, – сказал он. – Намекаете, что его тесть и есть самый главный мафиозо?

– Вряд ли главный, – уточнил Юра. – Но то, что он в мафии – факт. Чтобы генерал милиции не сотрудничал с мафией… чудеса, конечно, бывают… Знаешь что, Максим, расскажи-ка о нем поподробнее.

– О ком? О Коляне или о его тесте?

– Ты и о тесте что-то можешь рассказать?

Максим помотал головой.

– Тогда чего спрашиваешь?

Максим открыл новую бутылку, отхлебнул и стал рассказывать о Коляне. Минуты через две стало ясно, что ничего интересного Максим о нем не знает – он был абсолютно не в курсе мафиозных дел Коляна, знал, что у него малый бизнес под крышей тестя, и на этом его знания исчерпывались. Максим даже не догадывался, что ФСБ имеет досье на Ивана Георгиевича, и тем более не знал, какими именно противозаконными делами тот занимается.

Юра задал несколько вопросов, касающихся психологического портрета Коляна – насколько он уравновешен, не склонен ли к опрометчивым поступкам, насколько находится под влиянием тестя… Максим ответил, что Колян вполне уравновешен, к опрометчивым поступкам не склонен, а относительно влияния тестя Максим ничего сказать не может, потому что живьем видел Ивана Георгиевича всего раза два, да и то мельком.

– А что случилось? – спросил Максим.

– Скоро узнаешь, – заявил Юра, залпом допил свою кружку и сказал, что им пора.

Они уже собрались уходить, как вдруг Данила вспомнил, что они должны изъять у Максима привезенный из будущего компьютер. Юра хлопнул себя по лбу и сказал, что с тех пор, как получил подполковника, стал тупеть. Максим не удержался и процитировал стишок про портупею. Данила в ответ сказал, что портупею как деталь военной формы отменили несколько лет назад и в общем-то зря отменили, потому что портупея – вещь удобная, особенно для строевых офицеров, у которых на ремне болтается не только пистолет в кобуре, но и планшетка с картами, фляга со спиртом, а также много других полезных вещей. Максим поинтересовался, есть ли у ФСБшников военная форма, ему объяснили, что форма есть, но надевают ее в году всего раз пять – исключительно на дежурство.

На этом разговор закончился. Юра задумчиво осмотрел ноутбук из будущего, уточнил, точно ли эта коробка является тем самым компьютером, а потом поинтересовался, не желает ли Максим получить расписку. Максим спросил, будет ли от расписки какая-то польза, и его заверили, что никакой пользы не будет. Тогда Максим сказал, что расписка ему не нужна, ФСБшники вежливо попрощались и ушли. Оставшееся пиво они оставили Максиму, как сказал Юра, в качестве компенсации за ноутбук.

Когда они ушли, Максим подумал, что будет забавно, если их тормознут гаишники за вождение в пьяном виде. А потом подумал, что с их удостоверениями такая участь им не грозит.

7

Колян даже не думал что-либо скрывать от Ивана Георгиевича, он давно уже убедился, что это бессмысленно. Каждый раз, когда Колян пытался в чем-то противоречить своему тестю, тесть всегда одерживал верх, а Колян, вспоминая прошедший разговор, даже не понимал, как это получалось. Как-то незаметно в ходе беседы Колян начинал чувствовать, что он не прав, а тесть прав, и все происходило так, как с самого начала предлагал Иван Георгиевич.

На этот раз Колян и не пытался упираться. Он изложил всю историю от начала до конца, настолько ясно и последовательно, насколько это вообще было возможно. Начав рассказывать, Колян почувствовал облегчение. Теперь ему не нужно больше ломать голову и принимать решения, теперь этим будет заниматься тесть.

Иван Георгиевич слушал внимательно и почти не перебивал, лишь изредка задавал уточняющие вопросы. Коляна удивило, что тесть не проявил интереса к техническим новинкам и общественному устройству будущего. Зато Ивана Георгиевича очень заинтересовало то, каким образом при путешествии в прошлое разрешаются временные парадоксы.

Колян никогда не думал, что его тесть читает фантастику. А ведь он читает, иначе невозможно объяснить, почему он на лету схватывает такие понятия, какие можно почерпнуть только из фантастики. Иван Георгиевич очень быстро разобрался, как происходят изменения реальности, Коляну даже не пришлось рисовать схемы, тесть все воспринимал со слуха.

– Ладно, думаю, пока достаточно, – заявил Иван Георгиевич примерно через час после начала разговора. – Главное я понял.

Колян хотел возразить, что еще не сказал самого главного, но тесть остановил его движением руки.

– Дай подумать, – сказал Иван Георгиевич.

Думал он от силы минут пять, а затем решительно произнес:

– Поехали.

– Куда? – не понял Колян.

– К идолу этому твоему.

– Так сразу?

– Иначе поздно будет. Максим наверняка решил поиграть в спасителя человечества. Очень удивлюсь, если ФСБ еще не в курсе дела.

– Что вы собираетесь делать? – спросил Колян.

– А что, есть сомнения? Ты говорил, что разумные компьютеры отнеслись к вам гостеприимно, значит, и к нам, скорее всего, отнесутся так же. По-твоему, где безопаснее – в двадцать шестом веке или в двадцать восьмом?

– Не знаю, – растерялся Колян. – Если с нашим временем сравнивать – везде замечательно.

– Тогда пойдем в двадцать восьмой век. Твоя мобила там времени работает?

– Вряд ли, она же из двадцать шестого.

– Ничего, нас там и так должны встретить. Роботы какие-нибудь. А если не встретят, пойдем в двадцать шестой век. Короче, пошли, поможем девчонкам собраться.

Коляну испытал чувство, которое умные люди называют дежа вю. Его тесть в точности повторял те самые мысли, которые Колян обдумывал, находясь в будущем. Только Иван Георгиевич, в отличие от Коляна, сомнениями не терзался, он начал действовать немедленно, не тратя времени на бесплодные размышления.

– Я почти ничего не рассказал еще, – пробормотал Колян.

Почему-то эти слова прозвучали жалобно.

– Потом расскажешь, – отрезал Иван Георгиевич. – Поехали. Мы должны появиться у идола раньше, чем охрана.

8

– Если хочешь, переезжай ко мне, – сказала Елена на следующее утро, когда Рома появился в дверях кухни.

Она давно уже проснулась, к этому времени она уже успела умыться, причесаться и сейчас завтракала. При дневном освещении Елена выглядела еще красивее, чем вчера в призрачном свете восковых свечей, которые она зажгла в спальне.

– Доброе утро, – невпопад отозвался Рома.

– Доброе, – подтвердила Елена, улыбнувшись. – Как отдохнул? Спина не болит?

Спина у Ромы немного побаливала, как и мышцы бедер, но он решил, что будет не слишком мужественно признаваться в этом женщине, с которой провел ночь. А потом Рома подумал, что вряд ли у него получится иметь от Елены секреты.

Елена тут же подтвердила его последнюю мысль.

– Мачо, – ласково произнесла она, улыбаясь одними глазами. – Садись, покушай. Дай я за тобой поухаживаю.

Рома сел к столу, Елена поставила перед ним яичницу с сосисками, дымящуюся чашку с настоящим кофе и два бутерброда с красной рыбой. Бутерброды она приготовила вручную.

– Кухонный комбайн сломался? – предположил Рома.

– С чего ты взял? А, нет… Тебя смущает, что я все делаю сама?

– Ну… да.

– Это старая привычка, еще из моей молодости. Психиатр говорит, это неопасно, это просто безобидное чудачество.

Рома обратил внимание, что она упоминает о психиатре гораздо чаще, чем это делают обычные люди. Может, она и вправду того… Внутренний голос Ромы ехидно спросил: «А что, были сомнения?» Рома велел ему заткнуться.

– Люди говорят, что я странная женщина, – сказала Елена. – Ты заметил, что здесь деревянные стены?

– Заметил. А почему деревянные? Пластик гораздо дешевле, а по виду почти не отличается.

– В том-то и дело, что почти, – вздохнула Елена. – В нашей жизни все почти такое, каким должно быть. Пластик почти как дерево, роботы почти как люди, кино почти как книги, друзья почти как настоящие. Даже в правительстве у нас почти демократия, – она грустно усмехнулась.

– А что делать? – развел руками Рома. – Мне это тоже не нравится, но приходится терпеть. Можно, конечно, сходить на ту поляну и перейти во времена твоей молодости…

– Ну уж нет, увольте! – воскликнула Елена. – Думаешь, в прошлом была одна только сплошная романтика? Зря так думаешь. Романтики в прошлом было гораздо меньше, чем кажется, а грязи – гораздо больше. Лучше жить в ненастоящем раю, чем в натуральной навозной яме.

– А если так, то к чему тогда красивые жесты? – спросил Рома. – Глупо топить печь дровами, если можно включить обогреватель. Я бы еще понял, если бы ты страдала ностальгией по прошлому, но если нет…

– Знаешь, что самое хорошее в мечтах? – спросила Елена и сразу же сама себе ответила: – То, что они не сбываются. В этом доме я выстраиваю иллюзию… Даже не знаю, чего именно. Не то чтобы единения с природой, но… какой-то простоты, что ли… Тут ведь есть роботы, их не видно, но совсем обойтись без них я не могу, к хорошему быстро привыкаешь. Я понимаю, что пускаю пыль в глаза, и не только гостям, но и самой себе, но большее мне не по плечу, да и не нужно мне большего, я просто живу так, как живу. Мне приятно, что здесь повсюду не холодный пластик, а настоящее дерево, которое раньше было живым. Мне приятно, что тепло в моем доме рождается от настоящего живого огня. Я люблю представлять себя… девой-воительницей, что ли… – она смущенно хихикнула. – Хотя какая я дева…

– У тебя и в самом деле есть внучка? – спросил Рома. – Или это был глюк во время психотеста?

– Есть, – кивнула Елена. – У меня шесть детей – два сына и четыре дочери, внуков штук двадцать, правнуков, полагаю, где-то около трехсот… Большая родня, – она печально хихикнула. – Только я с ними не общаюсь.

– Совсем?

– Совсем.

– И давно?

– Больше ста лет. И не только с ними. Знаешь, Рома, почему я тебя вчера не выгнала? Думаешь, ты мне так понравился? Правильно, понравился, но знаешь, чем? Тем, что не испугался. Я давно уже никому не представляюсь настоящим именем, меня иногда узнают на улице, я мило улыбаюсь и говорю: «Что, и вправду похожа? Как интересно!», и все идет своим чередом, но если я соглашаюсь, что я – это я, тогда я перестаю чувствовать себя человеком. На меня смотрят или как на икону, или как на чудовище. А я не хочу быть чудовищем, я хочу быть нормальной женщиной, я и есть нормальная женщина, только никто в это не верит.

– Я верю, – сказал Рома и осторожно поцеловал ее в плечо. – Я знаю, о чем ты говоришь.

– Откуда?

– Вряд ли я смогу это объяснить. Ты любишь панк-музыку?

Елена состроила неопределенную гримасу:

– Иногда могу слушать под настроение.

– Значит, не любишь. Тебе никогда не казалось, что все вокруг – сплошная мразь, все плохо сделано, а окружают тебя одни только негодяи и свиньи? Не хотелось послать весь мир куда подальше, наплевать на все и замкнуться в себе? Или вообще пустить себе пулю в лоб? Знаешь, что такое ненависть ко всему миру?

– Знаю, – серьезно ответила Елена. – У меня такое бывало. Психиатры называют это «реактивный психоз». Он быстро проходит.

– Проходить-то проходит, – вздохнул Рома, – но след остается. Ты читала мое досье?

– Кто бы мне дал…

Рома вздохнул с облегчением.

Елена посмотрела на него со снисходительной улыбкой. Странное дело, ее улыбка не показалась Роме презрительной. Елена понимала его, она воспринимала его не как полусумасшедшего придурка с тараканами в голове, а как человека, почти равного себе. Рома подумал, что за свою долгую жизнь она успела побывать в таких передрягах, какие ему и не снились, и если он ей сейчас расскажет во всех подробностях то, что никогда никому не рассказывал, она просто улыбнется, обнимет его и скажет, что его заботы и тревоги – сущая ерунда по сравнению с…

– Накуролесил где-то под кайфом? – предположила Елена. – Надеюсь, не убил никого?

– Неважно.

Рома попытался произнести это слово небрежным тоном, но прозвучало оно резко и даже вызывающе. Елена не обиделась, она все поняла.

– Знал бы ты, сколько у меня в душе дерьма скопилось… – вздохнула она. – Нет, не бойся, исповедоваться не буду и тебя слушать тоже не буду. Это наша судьба – таскать с собой повсюду ведро помоев, которое называется «совесть». Хорошо, что у меня оно резиновое и никогда не переполняется.

– Хотел бы я знать, какое оно у меня, – пробормотал Рома.

– В церковь ходить не пробовал? – поинтересовалась Елена.

– Нет. Советуешь?

– Я не психиатр, чтобы советовать. Лично я пыталась, но ничего хорошего из этого не вышло. Чтобы религия успокаивала, надо верить в бога по-настоящему, это как во внутренних школах ушу – если ты занимаешься, чтобы нарастить физическую мощь, от занятий пользы не будет. Чтобы была польза, надо забыть о теле, думать только о силе духа и тогда через пару лет будет результат. Так и в религии, душевное спокойствие – просто побочный эффект.

– Побочный эффект чего?

– Истинной веры в бога. Знаешь, что такое истинная вера?

Рома скептически хмыкнул.

– Да я не о том! – воскликнула Елена. – Кому какое дело, в какой храм ты ходишь и какие молитвы читаешь? Истинность веры не в том, какую религию ты выбрал, а в другом. Когда ты веришь, чтобы лучше жилось – это не истинная вера. А когда ты живешь, чтобы лучше верилось – вот такая вера по-настоящему истинная. Чтобы религия успокаивала, прежде всего надо поверить, что перед лицом бога вся твоя жизнь и все твое счастье – сущая ерунда.

– Ага, – подхватил Рома. – Перестать ругаться матом, полдня проводить в молитвах…

– Не надо утрировать, – оборвала его Елена. – Внешние проявления несущественны, важно только то, что происходит в твоей душе. Если тебе так важны обряды, выбери религию, в которой они не напрягают. Буддизм, например.

– Если религию выбирать, разве можно поверить по-настоящему?

Елена улыбнулась.

– Ты все понял, – констатировала она. – Значит, духовный опиум не для тебя. Наркотики пробовал?

– Кто же их не пробовал?

– И как?

– Никак. Они мне неинтересны.

– То же самое будет и с религией.

– Тогда почему ты мне советуешь ходить в церковь? – удивился Рома.

– Извини, – сказала Елена. – Я думала о тебе хуже, чем ты заслуживаешь. Думала, ты веришь, что душевную грязь можно слить в подходящий унитаз и больше не вспоминать о ней и не задумываться. К сожалению, это получается не у всех, а у нас с тобой точно не получится. Вот и приходиться носить в себе чан с дерьмом и следить, чтобы он не расплескался. Ты ведь тоже надеваешь маску?

Рома по привычке хотел переспросить, о какой такой маске идет речь, но внезапно понял две вещи. Во-первых, разговаривая с Еленой, нельзя прятаться за привычным обликом циничного интеллектуала, плюющего на весь мир с высокой колокольни. Она понимает все, высказанное и не высказанное, она просто не показывает это, потому что изо всех сил старается не унижать Рому, не демонстрировать ему собственное превосходство. Одно только это говорит о ее внутренней силе гораздо больше, чем все остальное, вместе взятое. По-настоящему сильный человек не выпячивает свою силу, а прячет ее внутри, чтобы не распугивать близких.

Вторая вещь, которую понял Рома, касалась не Елены, а его самого. Рома понял, что его душевная маска, тщательно вылепленная много лет назад, не просто дала трещину, а окончательно рассыпалась в прах. Впервые за много лет он оставался самим собой, общаясь с другим человеком. Он подумал, что может раскрыться перед Еленой до самого конца, открыть ей все свои тайны, включая самые позорные, и она от него не отвернется, она его поймет. За двести лет на грани безумия она просто обязана была научиться понимать людей.

– На мне нет маски, – сказал Рома. – Я и сам не могу поверить, но ее больше нет. По крайней мере, сейчас, с тобой.

Елена улыбнулась и стала похожа на сытую и довольную кошку.

– Кажется, я готова произнести одну банальную фразу из трех слов, – сказала она.

Рома не удержался и сделал одно нецензурное предположение. Елена расхохоталась.

– Как ты только мог такое подумать? – задала она риторический вопрос.

И добавила:

– Милый.

– Давай пока не будем произносить банальные фразы, – предложил Рома. – Эти слова мы всегда успеем произнести. Дело ведь не в словах.

– Это точно, – согласилась Елена. – Дело не в словах.

9

Прибыв на секретный объект, Гвидон и Стас отметили пропуска у дежурного, а затем Стас потащил Гвидона в столовую.

Когда они пришли, выяснилось, что идея была не слишком хорошей – время обеда уже закончилось и столовая закрылась. К счастью, буфет рядом со столовой еще работал. Полноценной еды там не было, но кофе и пицца в ассортименте присутствовали.

К большому удивлению Гвидона, в буфете продавались алкогольные напитки и некоторые люди покупали их в середине рабочего дня.

– Разве у вас не запрещено употреблять алкоголь на работе? – спросил Гвидон.

– У нас все разрешено и одновременно запрещено, – буркнул Стас. – Бардак у нас, если ты еще не понял.

– Бардак у всех бывает. У нас раздолбайства не меньше вашего.

Некоторое время Гвидон и Стас молча жевали пиццу. Гвидон был разочарован – он ожидал, что натуральная пицца будет намного вкуснее. Выходит, реклама не обманывала – синтетика действительно ничем не хуже, чем натуральные продукты.

– Какая будет дальнейшая программа? – спросил Гвидон, когда от пиццы на его тарелке остался только небольшой кусок. – Ты вроде говорил, меня где-то здесь поселят?

– Ага, – кивнул Стас. – Тут на территории есть что-то вроде гостиницы. Пятизвездочного сервиса не жди, но в целом вполне прилично.

– А что, – спросил Гвидон, – твое начальство долго еще собирается меня расспрашивать?

Стас пожал плечами.

– Не знаю, – сказал он. – Может, и долго. Кстати, а в чем цель твоей миссии? Передать спецслужбам компьютер с информацией и… что?

– На этом моя миссия исчерпывается. Собственно, она уже выполнена, я думал, мы еще немножко поговорим и я поеду обратно. А еще лучше, если меня довезут.

– Довезут обязательно, – сказал Стас, – можешь не сомневаться. А вот отпустить сразу не отпустят. Силой удерживать не будут, но лучше, чтобы ты здесь несколько дней покантовался. К тебе вопросы есть.

– Какие?

– Самые разные. Первый и самый простой – насчет твоей пушки.

– Какой пушки? – не понял Гвидон.

– Ну, бластера этого. Наши ребята-оружейники на него бегло взглянули, но стрелять без тебя не решились. Это правда, что его пуля железную дверь в пыль разносит?

Гвидон улыбнулся. Забавно наблюдать, как слухи, распространяясь, обретают совершенно фантастические очертания.

– Нет, – сказал Гвидон, – железную дверь его пуля в пыль не разнесет. При разрушении пули возникает миниатюрная шаровая молния, которая вызывает взрыв. Но металл всасывает электричество беспрепятственно и если попасть электрической пулей в металл, взрыва не будет, просто мишень сильно нагреется.

– Насколько сильно?

– Зависит от размеров мишени и мощности выстрела. Если дверь не слишком массивная, а мощность выстрела минимальная, то градусов на пятьдесят.