Текст книги "Витязь на распутье"

Глава 3
Слово не воробей, поймают – не вылетишь

Едва царевна удалилась, как принц взвыл и забегал из угла в угол, периодически вскидывая руки к потолку, и срывающимся от восторга голосом выкрикивал нечто высокопарное:

– О-о-о, lumen coeli! О-о-о, sancta rosa![15]15
  О свет небес, о святая роза (лат.).


[Закрыть]

Угомонился он не сразу, но первым делом, плюхнувшись на свой стул, потребовал от меня дать ему хороший совет, как завоевать сердце неприступной красавицы.

Я хотел было напомнить насчет предложения Дмитрия, но, решив, что лучше всего будет, если он сам вспомнит о нем, не сказал ни слова, а в ответ на повторный вопрос Густава только неопределенно передернул плечами, давая понять, чтоб думал сам, и принялся с энтузиазмом наворачивать свиную грудинку с бесподобным пирогом.

Принц укоризненно уставился на меня – дескать, как я могу преспокойно лопать в такие минуты, но я не поддавался, внимания на его тяжкие вздохи не обращал и продолжал энергично работать челюстями.

Густав терпеливо дождался, пока из моей миски не исчезнет последний кусок, открыл было рот, чтобы поделиться своими соображениями, но я сразу же, без перерыва переключился на вкуснющие яблочно-медовые лепешки, запивая их столь же приятным яблочным квасом.

– Я думать, что ты мне друг, – не выдержал принц, – что ты помогать, а ты есть…

Возмущение его было столь велико, что нужного слова он так и не сумел подыскать, оставив фразу незаконченной, после чего вновь вскочил и забегал из угла в угол, но спустя несколько минут, плюхнувшись на стул, заявил:

– Кажется, я все придумать!

Ответить я не мог, ибо как раз парой секунд ранее запихал в рот изрядный кусок лепешки, поэтому лишь одобрительно промычал в ответ, давая понять, что я весьма рад этому обстоятельству.

– И ты мне помогать, – строго заметил он. – Друг всегда есть помогать, ибо – amicus cognoscitur amore, more, ore, re[16]16
  Друг познается по любви, нраву, речам, делам (лат.).


[Закрыть], вот ты и…

Интересно, с чего он решил, что я его друг? Впрочем, возражения были неуместны, поэтому я вновь промычал нечто неопределенное.

– И мы с тобой ее украсть, – радостно сообщил он мне и… кинулся хлопать меня по спине, поскольку я незамедлительно поперхнулся и закашлялся от восторга перед столь дивной увлекательной идеей.

Придет же такое на ум?! Ох, переборщила Ксения Борисовна. Вполне хватило бы, чтоб у принца поехала крыша, а тут, судя по всему, ее попросту снесло. И что мне теперь делать?

Наконец я кое-как откашлялся, слегка отдышался и выпалил:

– С ума сошел?!

– А что? – удивился Густав. – Я слыхать, что есть на Руси такой обычай, когда мать-отец против, а жених и невеста любить друг друга.

– А с чего ты взял, что невеста, то есть Ксения Борисовна, тебя полюбила?! – возмущенно осведомился я.

– Ну как же, – растерянно развел руками он. – Она сама говорить, что я есть пригож, ум мой хорош, и еще я славный, – припомнил он под конец. – Не попало кому такое не сказывают.

– Что такое комплимент, ты, надеюсь, знаешь? – поинтересовался я, решив чуть-чуть сбить азарт с не на шутку разошедшегося шведа.

Тот утвердительно кивнул и озадаченно уставился на меня.

Пришлось пояснить, что Ксения Борисовна, характеризуя кое-какие качества принца, скорее их проавансировала, поскольку на самом деле они, возможно, в нем присутствуют, но являются нераскрытыми и не проявились в конкретных делах. Вот, например, слово «славный». Оно на Руси означает известность, причем полученную в боях и громких победах, то есть ратную. А откуда ей пока взяться, если принц из Углича ни ногой, и даже когда его в кои веки позвали за этой самой славой, он отказался. Ну и о чем тогда говорить?

Про остальное, особенно о пригожести, говорить как есть не стал, пожалев мужика. Отделался обтекаемым:

– И вообще, в горячке, чтобы сделать приятное человеку, чего только не скажешь. – И придирчиво оглядел его.

М-да-а, видок у него еще тот.

Нет, что касаемо нарядности – полный порядок. Все на своих местах, одежда блестит и сияет, сапоги вон жемчугом расшиты, а кафтан даже при свете свечей переливается от золотого шитья.

Зато внешность…

Дело, конечно, вкуса, а любовь зла, так что кому-то очень даже пришелся бы по душе и такой, только не царевне. Одни мешки под глазами чего стоят. А уж вкупе с отекшей кожей нездорового цвета… Словом, весьма выразительное зрелище. Как там поется в песенке? «Пять минут у зеркала постой. Ты все поймешь. Ты все увидишь сам…»

Нет-нет, ревность ни при чем. Признаться, на минуту-другую и впрямь становилось немного не по себе, когда она ворковала с ним, но это же для дела. Кроме того, после всего, что у нас было с Ксенией, считать Густава потенциальным конкурентом просто смешно.

Смешно и глупо.

Но и совет насчет зеркала тоже бесполезен. Не тот случай. Вон у него какой ошалелый, затуманенный взгляд. Оставалось только вздохнуть – ох уж эти женщины! Такое порой настряпают, что ой-ой-ой, а нам, мужикам, потом расхлебывай.

И какой умник сказал, что кашу маслом не испортишь? Очень даже запросто. Если кого интересует рецепт – обращайтесь к моей Ксюше. И ведь не упрекнешь – для меня старалась.

Однако мой намек насчет славного и славы Густав пропустил мимо ушей, так что пришлось зайти с другого бока.

– А обо мне ты подумал? – осведомился я.

– Ты бояться, – не понял меня Густав и попытался ободрить: – Кто волков бояться – тому глаз вон. Думать, что ее слуги стрелять?

– Ее слуги стрелять нет! – От возмущения я даже перешел на его стиль речи. – А вот мои стрелять о-го-го.

– В тебя?! – вытаращил глаза недоумевающий принц.

– Да не в меня, а в тебя, – поправил я.

Наступила пауза. Нахмурившийся Густав пытался сообразить, почему мои гвардейцы станут в него палить, а я быстренько прикидывал, как бы половчей еще раз натолкнуть принца на иной выход.

Так ничего и не придумав, я приоткрыл завесу тайны и пояснил главную причину, по которой не смогу стать ему помощником в деле кражи невесты. Нет-нет, я тоже питаю к нему дружеские чувства и любую другую умыкну, если, разумеется, согласна сама девушка, но вот именно царевну… Договаривать не стал, предоставив ему самому додуматься почему.

Судя по оценивающему взгляду, Густав был достаточно догадливым. Но, дабы успокоить его, я сразу добавил, что, к сожалению, в связи с отсутствием не только городов, сел, деревень, не говоря уж о прочих владениях, но и славных ратных побед, мне пока что предлагать царевне свою руку и сердце не имеет смысла.

Так, оценивающий взгляд слегка потеплел, подозрительность исчезла, хотя настороженность осталась. Придется добавить. И я рассказал про дополнительные обстоятельства, которые тоже заставляют меня не только хранить гробовое молчание, но даже и не помышлять ни о чем таком.

Мол, я поклялся доставить царевну живой и здоровой к ее брату, а свое слово привык держать. Кроме того, в качестве довеска я упомянул и об особом отношении к царевне нашего государя. Нет-нет, он тоже хранит обещание, данное им ясновельможной пани Марине Мнишек, и Густав может не опасаться каких-либо поползновений с его стороны. Но, всячески заботясь о Ксении Борисовне, он взял под особый контроль выбор ее будущего мужа, и я от имени ее брата Федора Борисовича даже дал Дмитрию Иоанновичу слово, что царевна выйдет замуж лишь после того, как получит разрешение на брак от государя.

– Значит, я идти к царю, – решительно произнес Густав.

– Бесполезно, – махнул рукой я и намекнул: – У него голова сейчас только Эстляндией занята, так что ни о чем другом он и думать не желает. – И уставился на принца, в надежде что хоть теперь он вспомнит о моем предложении.

Однако увы.

Дошло до него только через пару часов, и он, не став дожидаться утра, попытался вломиться в мою светелку, затеяв громкую перепалку с бдительными караульными, дежурившими подле двери. Пришлось вмешаться, впустить его и до рассвета выслушивать «блистательный мысль» о том, как покорить сердце царевны.

Вначале я немного испытал его на прочность, уточнив, не слишком ли скоропалительно он поведал мне о своем решении, которое уж больно разнится с точкой зрения, высказанной не далее как два дня назад.

– Я есть наследник престола, – пояснил он. – Однако я все понимать и готов отказать от свой прав на него, но взамен… Если даже младший сын моего дяди Иоанна, кой меньше прав на престол, чем я, стать герцог Эстрегётландский, то мое право взамен отказа на корона требовать Эстляндия неоспоримо. А если он мне отказать, то… – И угрожающе засопел.

– И ты твердо это решил? – на всякий случай продолжал я допытываться. – Не передумаешь?

– Я – принц. – Он замялся, припоминая, и наконец выдал очередной виртуозный шедевр русского фольклора в шведской аранжировке: – Слово не воробей, поймают – не вылетишь.

Правда, он хотел вначале сделать предложение Ксении, а уж потом заняться сочинением гневного письма своему дядюшке Карлу IX[17]17
  Карл IX (1550–1611), регент Шведского королевства с 1597 г. В 1598 г. добился низложения своего племянника, короля Швеции и Речи Посполитой Сигизмунда III. В 1604 г. принял титул короля, но официально короновался только в 1607 г.


[Закрыть], потребовав у него часть отцовского наследства в виде Эстляндии, но я отсоветовал, пояснив, что неизвестно, как и что получится с походом, а на Руси не принято делить шкуру неубитого медведя.

Вот когда он войдет в захваченный Ревель, сядет на трон и примется повелевать приобретенными подданными, можно будет и предложить Годуновой свою руку, сердце, а заодно и эликсир. Но до того ни-ни.

Однако Густав сразу же заверил меня, что не сомневается в успехе, и заявил, что, странствуя по европейским странам, многое повидал, и к тому же занятия алхимией… Не зря же его называют новым Парацельсом, и в грядущем походе он намерен в полной мере доказать истинность своего прозвища.

– Ты, – палец устремился на меня, – идти со мной, и я показывать тебе то, с чем победить даже глупец…

Заинтригованный, я быстро оделся и поспешил следом за Густавом, который, жаждая немедля похвалиться своими изобретениями, не шел, а бежал в свою лабораторию, перескакивая на лестнице через ступеньку, будто мальчишка.

Едва мы пришли, как принц полез в какой-то хитро устроенный в стене тайничок, откуда достал нечто продолговатое и достаточно тяжелое, горделиво протянув мне извлеченную штуковину. Я взял ее в руки и принялся разглядывать.

Раскрытая мне Густавом тайна и впрямь вызывала восхищение. Дело в том, что он изобрел самую что ни на есть гранату, которая была практически готова к употреблению, разве что отсутствовало кольцо. Отверстие, куда должен ввинчиваться запал, имелось, но вместо запала из этой дырки свисала небольшая веревочка, второй конец которой уходил внутрь яйца, а само отверстие было аккуратно залеплено воском.

– Она есть пропитана особой смесью, состоящей из… – вновь начал было пояснять он, тыча пальцем в веревочку, но я перебил его:

– Ты гений!

Принц ухмыльнулся, самодовольно кивнул, принимая мою похвалу как должное, после чего заявил:

– Я видеть такой раньше во Франция, но их хлипкий безделушка ничто в сравнение с моим монстром[18]18
  Густав, мягко говоря, преувеличил. Еще в 1405 г. Конрад Кайзер фон Айхштадт впервые предложил использовать чугунный корпус для ручных метательных снарядов.


[Закрыть]. К тому же я ввел много новшеств. Гляди. – Он бережно провел пальцем по веревочке и самодовольно пояснил: – У них фитиль фуй, потом гореть, сейчас погас, а мой…

Из дальнейшего рассказа Густава выяснилось, что, оказывается, он давно подметил неустойчивое горение фитиля, которое не позволяло предугадать время до взрыва. К тому же зачастую фитиль гас при ударе о землю. Вдобавок из-за отсутствия точных расчетов солдат противника имел возможность отбежать на безопасное расстояние или даже успеть отшвырнуть гранату обратно. Зато теперь…

Вначале принц изобрел смесь селитры с порохом, которой пропитал фитиль. Поскольку однородная смесь горела с одинаковой скоростью, можно было почти точно рассчитать момент броска. Затем, когда Густав понял, что веревка слишком подвержена сырости, он после некоторых размышлений внес дополнительную защиту из специально пропитанной клеем оплетки…

Словом, если быть кратким, то он изобрел бикфордов шнур, и я тут же назвал его гением вдвойне, а он, довольно заулыбавшись, заметил:

– А ты думать, я просто так пугать царь Борис зажечь Москва? Хо! Но ты не говори гоп, коли рожа крива, ибо это еще не все. Я придумать такое же и с ядро пушка. Ныне его калить докрасна, так?

– Так, – подтвердил я.

– А зачем? Прок с того пустяк, грош выеденный не стоит. Загорится дом или нет – неведомо, к тому ж в него надо еще попасть. А ежели его сделать так же пусто и засыпать в ядро порох, то…

– Ты втройне гений! – не дослушав, с еще большим восторгом произнес я.

Еще бы, разрывной снаряд – это вам не шухры-мухры, как говаривала давным-давно, четыреста лет назад, точнее, вперед, одна моя знакомая.

– Я думать и еще, – предупредил меня принц. – Я мыслить одолеть всадник. Мой королевство мало конь, и я думать, яко помочь пеший ратник…

На завтрак, невзирая на ранний подъем, мы с ним опоздали, и несколько встревоженная нашим дружным отсутствием Ксения отправила на розыски гвардейцев. Осторожно заглянувший в лабораторию Дубец вытаращил глаза, когда увидел, как мы с принцем, усевшись на полу – места на захламленном столе было мало, требовался простор, вот мы и переползли вниз – и наперебой тыча пальцами в чертежи, громко спорили.

– Но этот змеиный ров хорош только при достаточной ширине, иначе его преодолеет слишком много конницы, – доказывал я.

– Твой глупый голова ничего не понимать! Для того и мыслить совсем рядом копать другой – так проще, чем делать первый в сажень ширина, – кипятился хозяин терема.

И даже сдержанный кашель Дубца, которым тот дал знать о своем присутствии, не сразу привел нас в чувство, вернув в окружающий мир. Лишь спустя минуту мы услышали его и принялись рассеянно оглядываться – что за посторонний звук и откуда? Затем оба ошалело уставились на моего гвардейца, переглянулись и дружно рассмеялись.

– Там того, Ксения Борисовна на трапезу кличет, – пояснил свое появление Дубец.

Мы как по команде сожалеюще вздохнули.

– Потом вернемся, – предложил я. – Надо договорить.

– Да, – согласился Густав. – И я тебя убедить, что змеиный ров лучше всего учинять…

Однако после завтрака пришлось тащить залюбовавшегося царевной Густава в лабораторию чуть ли не на аркане – узнав, что на завтра запланирован наш отъезд, принц моментально забыл про особенности своих рвов и прочих сооружений, с умилением любуясь Ксенией, однако я оказался настойчивее.

Обсуждали мы с ним проблемы фортификации чуть ли не до обеда, а попутно я успокоил королевича относительно количества жертв нашего грядущего нападения на Эстляндию, заверив, что теперь-то точно учиню неприятелю самый настоящий блицкриг, при котором сведу к минимуму число погибших, постаравшись сделать так, чтобы оно не превысило двух сотен.

– Это много, – вздохнул Густав. – Если при каждый замок погибать две сотни, то…

– Всего две сотни, – пояснил я и уточнил: – За все время.

– Шутить, – понимающе кивнул принц.

– Нет, – мотнул головой я. – С войной шутки плохи. Сейчас, правда, я не готов тебе ничего рассказать, потому что тактика взятия крепостей мною до конца не отработана, но, когда мы выступим, ты сам убедишься, что будет все именно так, как я тебе обещаю.

– Но столь мало смерть… Как ты думаешь добиться такое?

– Говорю же, пока точно и сам не знаю, – решил я придержать кое-какие задумки. – Я, принц, как русский народ, который никогда не имеет плана действий, но зато страшен всем именно своей импровизацией.

– Я быть в Оверэйсел[19]19
  Имеется в виду одна из семи северных провинций, вошедшая в состав Соединенных провинций Нидерландов.


[Закрыть], – поморщился Густав. – Тогда я и видеть, яко Мориц Оранский брать города Энсхеде и Олдензал. Это быть за два лета до того, как я приехать на Русь. Спорить нет, он хороший воевода, но его люди…

– Его нападения ждали, – возразил я, – а наше будет неожиданностью, так что никаких кровопролитных штурмов.

– Больше всего погибать не при оборона, – уныло вздохнул королевич. – Больше всего погибать, когда воины входить в город. При взятии эти наймиты творить такое… – Он махнул рукой.

– Ах вон что… – протянул я. – Можешь быть спокоен, Густав Эрикович. В нашем войске наемники иные – грабить, насиловать и убивать не обучены, а чтоб не было соблазна, я приму дополнительные меры.

– Не обманывать? – настороженно покосился на меня Густав.

– При-инц, – с укоризной посмотрел я на него. – Я хоть и не королевич, как ты, но про то, что надлежит хранить верность своему слову, никогда не забываю. Будет приказ соблюдать строжайший порядок, а кара за его нарушение – расстрел на месте. – И негодующе фыркнул. – Еще не хватало, чтоб мои гвардейцы стали мародерами и насильниками.

Густав сразу заметно повеселел, а я подумал, что следом за моими ребятами придут московские стрельцы, которые и займут места в бывших шведских казармах. Пожалуй, навести порядок среди них будет куда тяжелее, чем среди своей неизбалованной гвардии. Тут уж без царского указа не обойтись, и я мысленно поставил себе очередную галочку-напоминание, чем надлежит заняться по прибытии в Кострому.

Да уж, не успел добраться до Годунова, а дел накопилось выше крыши – только вертись, поэтому я, коротко заметив Густаву, что перед смертью не надышишься, отказал принцу в просьбе погостить еще хотя бы несколько дней. Однако на один денек задержаться все равно пришлось, поскольку предстояло составить грамотку, адресованную его дяде Карлу IX, и принц затеял бурные дебаты по поводу текста начиная с первых же строк, то бишь с самого титула.

Честно говоря, я сразу заподозрил, что с его стороны такие споры вызваны лишь тем, чтобы потянуть время и не мытьем, так катаньем заставить меня притормозить на день наш с царевной отъезд. Как-то сомнительно мне было, что его дядька, невзирая на решительную победу над своим племянником, польско-шведским королем Сигизмундом, случившуюся аж семь лет назад, так до сих пор официально и не короновался.

Густав уверял, что это вызвано опасениями Карла – вдруг ему предъявит законные претензии еще один королевский племянник, герцог Эстрегётландский, который, будучи родным братом Сигизмунда, имеет куда больше прав на шведскую корону. И хотя тот в прошлом году официально отрекся от своих прав в пользу дяди, решив, по предположению Густава, что «лучше иметь синица в небе», Карл все равно колебался насчет коронации. Во всяком случае, королевич до сих пор не получал об этом никаких известий, хотя последний раз встречался с купцом из Швеции не далее как три месяца назад.

Именно поэтому Густав, зло кривя лицо – не иначе как вспомнил все невзгоды и скитания по Европе, – мстительно настаивал на формулировке в обращении к дядьке-узурпатору как к «первейшему лицу Совета и регенту Шведского королевства», а я упирался на короле.

Дебаты длились чуть ли не час, но тут с прогулки вернулась Ксения Борисовна и, узнав, в чем дело, предложила отложить спор, а позже написать титул в точности так, как Карла именует государь Дмитрий Иванович. На этом и остановились.

В дальнейшем благодаря ее присутствию составление чернового текста пошло куда быстрее, поскольку стоило царевне предложить свой вариант, то даже если он не совпадал или вовсе противоречил предложенному Густавом, принц, выдав очередную порцию восторгов и похвал ее уму, без колебаний соглашался на него.

Лишь в самом конце, уже после обеда, когда Ксения, заявив, что притомилась, покинула нас, Густав выразил сомнение в том, что, прочитав послание, Карл отвергнет его. Уж больно мягко и вежливо звучали формулировки.

– Так радоваться надо – тогда войны не будет, – не понял я.

– А как же я стану славен, коль она не случится? – резонно осведомился Густав.

Я почесал в затылке. Действительно, получалось, что никак. Пришлось отделаться замечанием, что до следующей зимы далеко, так что…

Договорить я не успел. Едва услышав про следующую зиму, Густав чуть не подскочил на своем стуле и завопил, что ждать столь долгий срок он наотрез отказывается. Мои возражения по поводу неготовности армии в настоящий момент он отверг напрочь, заявив, что недостающее качество можно запросто компенсировать удвоенным количеством, и вообще, благодаря такому чудо-оружию, которое он вручил мне, никакой Карл перед русскими войсками не устоит, благо что при наступлении в зимнюю пору шведским гарнизонам не видать подкреплений, поэтому завладеть городами в Эстляндии будет легче легкого.

Я попытался напомнить про лишние жертвы, которые в таком случае неизбежны, но у королевича весь гуманизм неожиданно исчез – куда он делся, ума не приложу. Ох и кровожадная штука эта любовь. Кровожадная и эгоистичная – вынь да положь ему сватовство и свадьбу уже следующей весной, а то у него терпежу нет.

Хотя резоны в его рассуждениях имелись, даже если отмести в сторону главного конкурента, то есть меня.

– Ей ныне уже сколько летов? – наседал он на меня. – Я слыхать, что на Руси дозволено венчаться в пятнадцать лет, а баба в восемнадцать или в полных два десятка есть староперок.

– Чего?! – вытаращился я на него.

Он замялся, размышляя, как лучше пояснить, но я успел понять вывернутое им наизнанку слово чуть раньше его толкования, однако возмутиться по поводу перестарка не успел, ибо Густав оказался проворнее, заметив, что речь об ином. Где гарантия, что царевна не решит выйти замуж уже этой зимой, учитывая свои лета? И он с подозрением посмотрел на меня.

Ссылка на то, что сейчас Ксения Борисовна, так же, как и ее брат, находятся в глубокой печали[20]20
  Глубокая печаль – то же, что и глубокий траур. В случае смерти родителей его продолжительность составляла полгода.


[Закрыть], которая сменится на обычную аж после Покрова и в январе перейдет в полупечаль, то есть траур закончится только в середине апреля, а во время него ни о какой свадьбе не может быть речи, не помогла.

Оказывается, Густав все это разложил еще раньше, посчитав, что ему необходимо уложиться как раз к официальному концу скорби. Для надежности.

– Если бы ее брат Фьёдор Борисович сам пообещать мне ее руку, тогда мне не торопиться можно, – начал было Густав, но оборвал себя на полуслове и, виновато улыбнувшись, заметил, что и в случае такого обещания он все равно бы поспешил, поскольку помимо опасений появления иных претендентов на ее руку ему и самому невмочь пребывать в столь долгом ожидании счастливого дня, наступление которого он постарается всячески ускорить.

Единственное, чем я урезонил его, так это напоминанием, что необходимо подготовить посольство и изготовить новую королевскую печать, без которой и грамота не грамота, а так, не пойми что.

Зато что касается армии, то я приступлю к ее обучению немедленно, равно как и к изготовлению гранат. Правда, особых результатов до конца зимы ждать нельзя, так как процесс овладения ратным мастерством достаточно долог. Да и Пушкарский двор надо еще выстроить, не говоря уж о том, что уйма времени уйдет на эксперименты, без которых никак, и лишь после того, как удастся добиться создания образца, отвечающего всем требованиям, можно будет пускать отливку гранат и ядер на поток.

Уф-ф! Однако и темпы у принца. Во как разобрало! Мне же оставалось только искренне посочувствовать человеку, поскольку я прекрасно понимал, что, при всем старании, ему ничегошеньки не светит. Особенно жаль стало принца в последнее утро, когда настала пора прощаться и он выглядел таким грустным, что невольно захотелось сказать ему что-то теплое и доброе.

– Сияет незапятнанной красой, – с тоской в голосе негромко произнес он по-латыни, глядя на поднимающуюся по сходням в струг Ксению, и на глазах у него выступили слезы.

Он отвернулся, неловко вытер их рукавом кафтана, после чего снова повернулся ко мне и торжественно вручил небольшую красивую шкатулку, заметив, что самолично пересыпал стружками обе гранаты – оказывается, их у него было две штуки, а не одна, – а потому я могу быть спокоен за порох, который не должен отсыреть.

Там же, на дне, как он указал, находятся и листы с чертежами и рецептами состава горючего зелья для пропитки бечевки, дабы веревочки превратились в бикфордовы шнуры.

Густав еще раз заверил меня, что непременно воспользуется моим любезным приглашением и приедет, причем привезет кое-что интересное для развлечения принцессы Ксеньи Борисовны.

«Ха! Любезным приглашением», – усмехнулся я мысленно. Попробуй тут не пригласить, когда на тебя смотрят так, словно от этого зависит вся жизнь, не говоря уж о счастье. К тому же этого требовала и обычная вежливость.

Правда, вначале пожелание не забывать нас и приглашение наведаться в гости прозвучало минувшим вечером из уст Ксении, и Густав возрадовался как мальчишка. Невзирая на свой солидный титул шведского королевича, тридцать семь календарных лет и все пятьдесят, что у него были написаны на лице, он чуть не подскочил на своем стуле от ликования.

Короче, нам обоим стало ясно, что если не на следующую неделю, так через одну, от силы через две, но Густав непременно появится в Костроме, и я уточнил сроки, постаравшись их оттянуть. Мол, ни к чему затягивать со своим визитом, а прикатить сразу по первопутку, то бишь по первому снегу. Принц страдальчески скривился, но я был неумолим, поэтому Густаву осталось только заявить, что он будет считать дни до приезда и с нетерпением ждать встречи.

Я молча кивнул, обнял королевича и опрометью бросился к сходням.

Впереди была Кострома…