Текст книги "Агенты Берии в руководстве гестапо"

Рождение РСХА

Разумеется, разгрому Польши способствовал не только альянс Гитлера со Сталиным. Но и, в не меньшей степени, попустительство демократических держав. В западных источниках его пристойно объясняют «пацифизмом». Хотя в прошлой главе уже приводились факты, что англичане и французы были не против перенацелить агрессию немцев на восток. И какой уж тут пацифизм, если гремят пушки и бомбы сыплются на города? Однако та же политика продолжалась и с началом войны. Британский посол в Берлине Гендерсон несколько дней носился с идеей очередного предательства младшего союзника. Сообщал в Лондон, что первым условием для «спасения мира» должно стать «объявление маршалом Рыдз-Смиглы о его готовности немедленно прибыть в Берлин в качестве военного и полномочного представителя и обсудить все вопросы с фельдмаршалом Герингом». Да еще и жаловался, что «поляки саботируют мирное решение» – это когда их давили германские танки!

Чемберлен колебался, лавировал, тянул время. Подтолкнул его к действиям только скандал в палате представителей, поскольку вся его политика «умиротворения» позорно провалилась. Гитлер Лондону в рожу плевал, а ему все еще улыбочки строили. И лидер оппозиции А. Эмери резонно заявлял: «Доколе мы будем заниматься пустой болтовней, когда Британия и все, что ей дорого, и сама цивилизация находятся под угрозой?… Наш долг – выступить вместе с французами». Кабинет Чемберлена повис на волоске, и ему пришлось согласиться, что, конечно же, «вместе с французами» выступить придется.

Но в том-то и дело, что еще труднее было заставить выступить самих французов. Великобритания на своих островах могла позволить себе бушевать и возмущаться, даже объявлять войны, а непосредственные боевые действия в основном легли бы на долю Франции. И начинать их она совершенно не хотела. Между Парижем и Лондоном пошли долгие споры насчет ультиматума немцам: стоит ли его предъявлять, когда предъявлять, какой срок давать на выполнение требований? В результате Англия и Франция объявили Германии войну лишь 3 сентября, когда вооруженные силы Польши были основательно разгромлены.

Но и это вызвало в Берлине весьма подавленное настроение. А то и близкое к панике. Хотя Германия успела подготовиться к кампании гораздо лучше, чем против Чехословакии, она была еще далеко не та, что в 1940–1941 гг. Чтобы сокрушить Польшу, Гитлеру пришлось бросить против нее почти все свои силы. На Западе у него осталось всего лишь 23 дивизии. Против 110 французских. Как свидетельствовал Кейтель: «При наступлении французы наткнулись бы лишь на слабую завесу, а не на реальную немецкую оборону».

Все могло кончиться одним решительным ударом. И Польшу спасли бы, и агрессора уничтожили. Да только удара не последовало. Вместо этого началась «странная война». Франция даже потребовала, чтобы Англия не бомбила военные и промышленные объекты внутри Германии (чего немцы тоже очень боялись в тот момент). Словом, война началась только для того, чтобы политики смогли сохранить лицо. Для галочки. А Польшей пожертвовали запросто – тем более, что за ней лежал уже Советский Союз. Так может, все-таки сцепятся? Не сцепились. 17 сентября, когда разбитая польская армия практически перестала существовать, границу перешли советские дивизии. На следующий день они встретились с немцами, организовывались совместные «парады победы», культурно-массовые и спортивные мероприятия.

Отношения установились прекрасные. Часть офицерства, служившая еще с догитлеровских времен, воспитывалась в духе дружбы с Россией и издавна считала ее естественным союзником, а произошедшее – торжеством здравого смысла над временными разногласиями. Шло и политическое сближение. Интересно отметить, что на этом поприще нацисты перенимали и коммунистический опыт. Например, при составлении коммюнике по поводу оккупации Польши Сталин указал, что в немецком варианте факты изложены «слишком откровенно». И сформулировал вопрос так: дескать, целью России и Германии является «восстановление мира и порядка в Польше, которые были подорваны развалом польского государства, и оказание помощи польскому народу в установлении новых условий для его политической жизни». Немцы от данной формулировки пришли в восторг.

Если по первоначальным советско-германским договоренностям после разгрома Польши на ее урезанной территории предполагалось оставить слабенькое марионеточное государство, то 19 сентября Молотов намекнул на другой вариант. Мол, такое государство будет постоянным источником напряженности и разногласий между СССР и Германией, так зачем оно вообще нужно? 25 сентября Шуленбург доложил в Берлин, что Сталин считает ошибочным сохранение Польши на оставшихся после изъятия территориях и предлагает Варшавскую провинцию добавить к немецкой доле, а немцы за это откажутся от Литвы, которая изначально относилась к их сфере интересов. «Если мы согласны, то Советский Союз немедленно возьмется за решение проблемы Прибалтийских государств в соответствии с протоколом от 23 августа и ожидает в этом вопросе безоговорочной поддержки со стороны немецкого правительства. Сталин выразительно указал на Эстонию, Латвию и Литву, но не упомянул Финляндию».

Немцев подобный дележ устраивал, и 27 сентября в Москву снова примчался Риббентроп. На следующий день был заключен полномасштабный «Советско-германский договор о дружбе и границе», закрепляющий раздел в Восточной Европе. И по возвращении в Берлин Риббентроп восторженно говорил, что чувствовал себя среди сталинского окружения так свободно и вольготно, «словно оказался среди товарищей по партии».

Параллельно шло дальнейшее совершенствование германских спецслужб. Гиммлер к этому времени в значительной мере отошел от непосредственного руководства ими. У него появилось много других забот. Первые полки СС в Польше отличились, по отзыву Геринга, «образцовой храбростью». И жестокостью тоже образцовой, поскольку их после оккупации привлекли к «чисткам» страны. Рейхсфюреру позволили создавать новые части, их численность возросла до 100 тысяч бойцов.

Заметно вырос рейтинг Гиммлера и в государственном руководстве. Теперь его начали приглашать на узкие совещания в непосредственном окружении фюрера, он начал выдвигаться из «второго ряда» в число главных лиц рейха. Наконец, он давал волю мистическим увлечениям своей натуры. Еще в 1933 г. он создал под своей эгидой научную группу «Анэнербе» («Наследие предков»), собирая там историков, археологов, оккультистов, геополитиков, антропологов, антропософов. К 1939 г. он сумел развернуть эту группу в крупный институт, придал ему официальный статус и включил в СС. Тут велись и научные, и псевдонаучные разработки, касающиеся «германской расы», появились отделы, занимающиеся медицинскими и техническими направлениями – лишь бы эти направления вызвали интерес рейхсфюрера.

Озаботился он и воспроизводством «чистых арийцев». Ведь «жизненное пространство», которое будет завоевано, требовалось заселить! Возможно, в Гиммлере проснулись прежние навыки птицевода. И созданные им СС, куда отбирались лучшие нордические экземпляры, он рассматривал в качестве некоего «банка генофонда», а то и племзавода для арийского размножения. Кроме предъявления родословных, были еще введены дополнительные условия для невест эсэсовцев. Перед браком девушки должны были пройти несколько антропологических и медицинских осмотров, физических испытаний, чтобы подтвердить способность к рождению здорового потомства. (На этих осмотрах и испытаниях, где нагих девиц обмеряли, взвешивали, заставляли побегать, попрыгать, продемонстрировать мускулатуру, любил присутствовать сам рейхсфюрер – якобы из научного интереса и профессионального долга. Во всяком случае, разглядывая анатомические подробности нордических подруг, он старательно показывал полную бесстрастность).

Были учреждены и специальные курсы, которые обязаны были пройти после свадьбы супруги эсэсовцев. Там преподавались политические дисциплины, «идеология, вытекающей из понятия расовой чистоты», домоводство, правила ухода за детьми. Гиммлер начал создавать и систему заведений «лебенсборн» («источники жизни»), где отобранные по нордическим признакам девушки-патриотки занимались с эсэсовцами производством потомства без вступления в брак. Дети, рожденные в этих человекофермах, принадлежали государству и должны были воспитываться в специальных детских домах.

Ну а поскольку Гиммлер постоянно утопал в огромном спектре подобных вопросов, руководство подчиненными ему спецслужбами фактически подмял под себя Гейдрих. Он провел еще одну реорганизацию и объединил все разнородные структуры и ветви в единый механизм. 27 сентября 1939 г. это было официально оформлено законом о создании РСХА – Главного имперского управления безопасности. Оно трактовалось как «корпус защиты государства», правительственная служба, входящая в министерство внутренних дел, но одновременно и одна из главных служб СС, подчиненная рейхсфюреру. Сотрудники обмундировывались в эсэсовскую форму, а на рукаве носили отличительную ленту СД, даже если принадлежали к гестапо или крипо – это просто был знак, отличающий их от прочих формирований СС.

Начальником РСХА стал Гейдрих, а в состав Главного управления имперской безопасности входило семь управлений. Первое управление было «службой личного состава», то есть управлением кадров всего РСХА. Второе ведало административно-хозяйственными вопросами. Оба этих управления возглавил доктор Бест. Третье управление охватывало «внутреннюю СД», то есть занималось вопросами безопасности внутри Германии, в его ведении находилась огромная сеть осведомителей. Руководителем стал группенфюрер СС Отто Олендорф. Четвертое управление – гестапо. Его начальником остался Мюллер. Пятое управление – крипо, уголовная полиция. Ее главой остался Небе. Шестое управление – внешняя СД, занималось зарубежной разведкой. Начальником стал Хайнц Йост. Седьмое управление занималось работой с документацией, работой с публикациями и письменными источниками, централизацией архива.

Каждое управление подразделялось на ряд групп – по конкретным направлениям деятельности. Так, «епархия» Мюллера включала в себя шесть групп. Группа IVА занималась политическими партиями – марксистами, коммунистами, либералами, ведала вопросами саботажа и мерами общей безопасности Германии. Группа IVВ – религиозными течениями. Католиками, протестантами, сектантами, масонами, иудеями. Группа IVС занималась интернированием в концлагеря, делами партии и составлением досье, группа IVЕ являлась контрразведкой, группа IVF ведала пограничной стражей, выдачей паспортов и контролем за иностранцами. Группы, в свою очередь, делились на подгруппы – IVА1, IVА2, IVА3 и т. д.

Численность и «вес» подразделений были совершенно неоднозначными, в зависимости от важности решаемых задач. Например, подгруппа IVВ4 Эйхмана, ведавшая «еврейским вопросом», формально входила в группу IVВ гестапо, но считалась настолько важной, что представляла, по сути, самостоятельное учреждение. И хотя Эйхман являлся сотрудником Мюллера, но не только ему, а даже Гейдриху подчинялся чисто номинально. Чаще он свои вопросы докладывал напрямую Гиммлеру.

А с другой стороны, кроме собственных структур, IV управление сразу же практически поглотило III управление, внутреннюю СД. Оно занималось сбором информации о врагах Германии внутри страны, умонастроениях и поведении населения, то есть было оперативно-разведывательной службой. А гестапо – оперативной службой с исполнительной властью. Теоретически III управление должно было поставлять свою информацию IV управлению, а оно – арестовывать врагов. В реальности это оказалось слишком сложно и надуманно. И оба управления почти слились под руководством более опытного и авторитетного начальника – Мюллера.

При реорганизации он был повышен в звании, стал бригаденфюрером СС. В 1939 г. Мюллер добился еще одного успеха. Его наконец-то приняли в партию! Помог ему не кто иной, как Мартин Борман. Это был человек весьма своеобразный. В 1920-х гг. он был связан с националистическими группировками, к НСДАП примкнул довольно поздно и никаких особых заслуг перед партией не имел. В лидерах не фигурировал, гауляйтеры и прочая партийная «знать» на него до поры до времени даже внимания не обращали. Борман пристроился скромным чиновником в аппарате начальника партийной канцелярии Гесса. И оказался редкостным интриганом, даже можно сказать – талантливым. Имеющим к этому как призвание, так и чрезвычайные способности. Все его конкуренты и противники с поразительной закономерностью устранялись различными подсидками, подлянками и прочими пакостями.

А Борман всякий раз оказывался вроде бы и ни при чем. Вроде бы никогда сам не инициировал этих подлянок. Да и вообще на вид не лез, оставался «сереньким» трудягой-бюрократом, пребывающим в тени начальства. В 1930 г. ему удалось взять под свое заведование нацистскую «кассу взаимопомощи» – из нее выплачивались пособия пострадавшим в драках, семьям погибшим и арестованных. Дело, казалось, было хлопотное и малоперспективное, кому с этим интересно возиться? Но «касса взаимопомощи» являлась юридическим лицом, имела банковский счет. И когда на предвыборные кампании нацистов потекли деньги банкиров и промышленников, они тоже пошли через борманскую кассу.

А когда нацисты пришли к власти, и для германских фирм были введены отчисления на партийные нужды (5 %), то и эти деньги стали проходить через Бормана. Теперь Гесс уже называл его своим «начальником штаба». Ходили слухи, что для упрочения своего положения Борман применил и другой способ, вступив с Гессом в гомосексуальную связь. И повязав его этой общей тайной – ведь Гитлер за «голубизну» не жаловал. В 1939 г. Борман еще не значился в числе партийных бонз рейха, он был всего лишь канцелярской крысой при Гессе. Но уже очень и очень могущественной канцелярской крысой.

Он узнал о партийных злоключениях начальника гестапо, заявления которого сослуживцы по СС и СД раз за разом заворачивали назад. Конечно, понял, что для дальнейших интриг такой человек – просто клад. Глядишь, в свою очередь поможет. Тем более что гестапо располагало досье на всех заметных лиц в партии и государстве. И Борман выступил в роли покровителя и благодетеля Мюллера. Надавил где нужно, замолвил слово. В результате Мюллер перестал быть «белой вороной» среди младших по чинам, но партийных сотрудников спецслужб. Получил партийный билет № 4583199.

К осени 1939 г. относятся и весьма интенсивные контакты Мюллера с НКВД. Советско-германский протокол от 23 августа (приложение к пакту Молотова – Риббентропа) одним из пунктов предусматривал совместную борьбу против «польской агитации». Поэтому политическая чистка Польши от нежелательных элементов началась общими усилиями гестапо и чекистов. Одних подгребали в советские лагеря, других в немецкие, и кому «повезло» больше, трудно сказать. Обе службы широко обменивались информацией, помогали друг дружке разыскивать людей, которыми интересовались германские или советские «органы», если те укрылись по другую сторону демаркационной линии. НКВД выдавал новым союзникам и немецких антифашистов, ранее эмигрировавших в СССР (многие из которых уже пребывали в системе ГУЛАГа). Всего до лета 1941 г. было передано в руки гестапо около тысячи бывших германских граждан (по другим данным – около 4 тыс.). Стоит отметить, что гестапо в данном отношении вело себя более дальновидно, и русских антикоммунистов на родину не выдавало. А когда они замечались в деятельности, враждебной рейху, карало их само.

Встречался ли сам Мюллер с сотрудниками НКВД? Очевидно, да. Для того же обмена информацией, координации оперативных мероприятий, договоренностей по экстрадиции должны были иметь место какие-то совещания, переговоры. Существовала и практика контактов спецслужб для обеспечения безопасности высокопоставленных делегаций. Например, при визите Гитлера в Рим туда летали Мюллер и Шелленберг, встречались с руководством итальянской полиции, проверяя мероприятия по охране гостя. Подобное практиковалось и в советско-германских отношениях. В составе делегации Риббентропа в Москву ездил офицер гестапо Берг. Когда в Берлин направлялся Молотов, Шелленберг встречал его в Польше, обеспечивая безопасность следования по оккупированной территории. А Шелленберг в то время был подчиненным Мюллера, служил в группе IVЕ (контрразведка). Вероятно, мероприятия по охране делегации в Берлине согласовывал с представителями НКВД Мюллер.

Мы знаем также, что в последующие годы он присутствовал на конференциях и встречах полицейских атташе различных посольств в Германии. В 1939–1941 гг. в таких мероприятиях должны были участвовать и его советские «коллеги». В общем, он имел возможность оценить личные и профессиональные качества сотрудников НКВД и, судя по всему, это впечатление было положительным.

Спецслужбы обеих стран в данный период контактировали и в Прибалтике. Согласно приложениям к пакту Молотова – Риббентропа и последующему договору о границах, СССР предъявил требования к Эстонии, Латвии и Литве о размещении на их территориях военных баз. И начал там интенсивную подготовку «революционной ситуации». Гитлер дальнейшую судьбу прибалтийских государств прекрасно знал и, согласно тем же договоренностям, получил возможность репатриировать оттуда несколько сот тысяч «фольксдойче» – этнических немцев, о чем в сентябре 1939 г. отдал приказ Риббентропу.

В Прибалтике было много прогермански ориентированных граждан и организаций, пропитанных нацистской агентурой. Она подыграла советской разведке, помогая оказывать давление на местных политиков и общественных деятелей, распространять слухи и «революционизировать» народ. Конечно, не бескорыстно. При этом немцы постарались под видом «активистов» протолкнуть своих агентов на те или иные посты в будущих советских республиках. Русские в долгу не оставались, внедряя разведчиков в массу репатриантов, едущих в Германию. Но даже и аресты выявленных обеими сторонами шпионов отношений между двумя державами не испортили. Уж такая работа, и в спецслужбах это прекрасно понимали. А кто попался – что ж, сам виноват, все равно теперь не вернешь…

Да, уж такая специфика. С одной стороны, СССР и Германия старались всемерно укрепить складывающиеся отношения. С другой – использовали сближение в собственных целях. Немцы через едущие в Москву торговые и промышленные делегации, через отданные территории Западной Украины, Западной Белоруссии и Прибалтики пытались создавать в Советском Союзе новые резидентуры и сети. А курирующий стратегическую разведку Берия и подконтрольные ему службы ИНО НКВД и ГРУ РККА спешно восстанавливали разваленную разведку в Центральной и Западной Европе.

После заключения советско-германского пакта в Берлин был направлен новый полпред А. Кобулов, ставленник Берии. И в состав посольства был включен один из лучших разведчиков А. Коротков. Он сумел заново наладить оборвавшиеся контакты с группами Шульце-Бойзена и Харнака. А гауптштурмфюрер Леман-«Брайтенбах» сам напомнил о себе. При реорганизации РСХА он попал в управление Мюллера, в группу контрразведки IVЕ (в подгруппу IVЕ2, занимавшуюся противодействием экономическому шпионажу). И подбросил письмо в советское полпредство. Коротков снесся с Москвой, получив подтверждение существования и характеристику «Брайтенбаха». Организовал конспиративную встречу. И Леман включился в активную деятельность. На связи с ним стал работать резидент Б.Н. Журавлев, и Леман передавал информацию высочайшего класса, которая составила 14 томов в архивах Лубянки. Были восстановлены контакты и с другими агентами, действовавшими в Германии.

Но попытка создать в Берлине еще одну нелегальную резидентуру кончилась провалом. Для этого в потоке прибалтийских репатриантов были направлены Мария, Эгон и Вильгельм Фитингоф (они же Мария Шульц, Эгон Альтманн и Вильгельм Оберрайтер), от них требовалось купить недорогой отель, который и станет «крышей» советской разведки. Подвел их чрезмерный «темперамент» руководительницы, Марии. По легенде она значилась женой «старшего брата», Эгона, но сожительствовала с обоими. И когда Вильгельм по дороге в Германию завязал роман с немкой-попутчицей, грубо разорвала их отношения. Попутчица в порыве ревности заложила странную тройку, где «жена» спит с обоими «братьями». Вильгельма взяли, он раскололся. Следом арестовали Марию с Эгоном.

Однако и план гестапо через перевербованного Вильгельма подурачить русских и выйти на других агентов потерпел неудачу. Чтобы скрыть арест, объявили, будто Марию скрутил приступ аппендицита, под ее именем в больницу Роберта Коха положили сотрудницу контрразведки. Для чего пришлось хотя бы в минимальном объеме проинформировать двух докторов. Но один из них, старший врач больницы, состоял в группе Шульце-Бойзена, да и Леман позаботился предупредить Центр. Мария, не сказавшая в гестапо ни слова, была казнена. Эгон, сломавшийся на допросах, получил помилование и был заключен в концлагерь. А Вильгельм стал мелким агентом-провокатором гестапо в оккупированных странах.

Начавшаяся в Европе война вносила свои коррективы в работу по реставрации разведывательных сетей. Советским спецслужбам приходилось спешить, идти на вынужденные меры, что порой оборачивалось просчетами, ошибками. Иногда приходилось допускать и грубые нарушения конспирации – другого выхода не оставалось. Фирма «Форин экселент тренчкоатс компани», созданная в Брюсселе Леопольдом Треппером, с началом войны приказала долго жить – попросту вылетела в трубу, поскольку границы закрылись или стали фронтами, морские перевозки нарушились и экспортная торговля одеждой стала невозможной. Прервалась связь с группами в скандинавских странах – и Центр переподчинил их резидентуре в Стокгольме. Вдобавок самого Треппера взяла «под колпак» бельгийская полиция. Как уже отмечалось, для быстрого развертывания организации он воспользовался помощью местной компартии. Полиция не могла не знать, что компартия так или иначе связана с СССР. А СССР в данный период стал фактическим союзником Германии. То есть потенциальным противником Бельгии.

Поэтому Треппер предпочел свернуть дела, для работы на старом месте оставил группы Михаила Макарова и Виктора Сукулова, а сам перебрался в Париж. С французской компартией он также имел контакты, но они не были «засвечены». И во Франции он создал новую «крышу», фирму «Симэкс» по продаже стройматериалов. А чтобы упрочить положение бельгийской агентуры, организовал дочернюю компанию «Симэксо», ее директором стал Сукулов-«Кент». Фирма процветала – французы наращивали укрепления линии Мажино, бельгийцы усиливали пограничную оборону, заказов появилось множество. И информации тоже.

Правда, как ранее отмечалось, прежнее московское начальство требовало от Треппера вербовки как можно более широкой сети. Теперь же Центр старался разыскать и активизировать осколки прежних, разгромленных структур. И получилось так, что на организацию Треппера, и без того уже громоздкую, замкнули еще и самостоятельную разведгруппу капитана Ефремова. Кроме того, после отзыва Марии Поляковой во Франции осталась группа Генри Робинсона, а в Германии – супруги Мюллер и Агнесса Циммерман. Некоторое время они поддерживали связь с агентами в Швейцарии. Но когда начались боевые действия, это государство закрыло границы, ужесточило контроль на въезде и выезде. И Робинсона также переподчинили Трепперу. Германских агентов передали в ведение берлинской резидентуры.

Наложился еще один фактор, сказавшийся позже роковым образом. В то время в советской разведке (и не только в разведке, но даже в вооруженных силах) действовала установка, что пользоваться радиосвязью можно лишь в крайнем случае из-за опасности пеленгации. Да оно, вроде бы, и не требовалось. Зачем нужна радиосвязь, если существовали и исправно действовали более надежные каналы передачи информации – системы «почтовых ящиков», цепочки курьеров, ведущие к «легальным резидентурам» в посольствах и торгпредствах. Из-за закрытия границ Швейцарией для обосновавшихся там разведчиков настал тот самый крайний случай. Но настал неожиданно. И группа Шандора Радо, прежде передававшая материалы через парижскую резидентуру, оказалась к этому не готова. Передатчик ей забросить успели, можно было собрать еще несколько – Радо завербовал супругов Хаммель, владельцев радиомастерской. Но не имелось ни шифров, ни специалистов для шифрования и работы на ключе.

Это как раз и был один из моментов, когда приходилось нарушать конспирацию, чтобы восстановить утраченные контакты. Адрес Радо Центр передал двум агентам, имевшим радиосвязь. Одной из них являлась Урсула Хамбургер («Соня»). Она потеряла мужа-разведчика, арестованного в Америке, жила в Швейцарии с двумя детьми и создала маленькую группу, куда, кроме нее, входили два англичанина, бывших испанских интернационалиста: Леон Бертон («Джон») и Александр Фут («Джим»). За Бертона она вышла замуж, обоих обучила специальности радистов, и к началу Второй мировой ее передатчик оказался единственным действующим в Швейцарии. Получив приказ Центра, она связалась с Радо и принялась вместе со своими подчиненными тренировать чету Хаммелей в работе с передатчиком.

Координаты Радо были переданы и в Бельгию Сукулову-«Кенту». О его визите щвейцарскую группу предупредили через рацию «Сони». Несмотря на пограничные трудности, «Кент» сумел приехать в Женеву под видом деловой командировки. Привез шифры и провел с Радо несколько уроков по кодированию текстов. Да вот только быстро доставить на Запад новые шифры было затруднительно. А события торопили. Поэтому Сукулов привез свои шифры. И у резидентур Радо и Треппера они оказались общими (кроме передатчика «Сони», у нее остался другой).

Москве требовалось восстановить и разведсеть в Англии. Поэтому, завершив подготовку новых радистов, Урсула «Соня» получила предписание выехать туда. Следом за ней отправился муж-англичанин Бертон. Надо отметить, что британскую контрразведку «Соне» удалось провести мастерски. Ведь на заметку она попала еще в юности, будучи очень левой журналисткой и вступив в компартию Германии. Потом вместе с первым мужем Рудольфом работала на советскую разведку в Шанхае. Провалились, чудом сумели бежать порознь. Рудольф загремел в американскую тюрьму… То есть след за ней тянулся «еще тот». Однако она изобразила, будто ее, как убежденную антифашистку, оскорбил пакт Молотова-Риббентропа, что она полностью разочаровалась в Сталине, и именно для того переехала в Англию, чтобы порвать с советской разведкой и мирно жить с мужем и детьми. Все это было разыграно настолько ловко, что британцы, а позже и американцы, поверили. Настолько поверили, что так никогда и не обнаружили ее подключения к активной деятельности…

Третий член ее группы, Фут-«Джим», вместе с передатчиком остался в Швейцарии и перешел в подчинение Радо. В этой стране существовал еще один осколок старой сети Поляковой – группа Рашель Дубендорфер («Сиси»). И чтобы восстановить связь с ней, оборванную два года назад, Центру снова пришлось идти на нарушение конспирации: передавать Радо по радио ее адрес. Он нашел «Сиси» и присоединил к своей организации. Вот такими способами, часто через пень-колоду, реорганизовывалась погибшая в 1937–1938 гг. советская разведка. Тем не менее Берия эту задачу решил. К приближению решающих событий агентурные сети, хоть и слепленные часто «на живую нитку», снова были боеспособны и готовы к работе.