Текст книги "Агенты Берии в руководстве гестапо"

Дело идет к развязке

По вопросу открытия второго фронта, как и по многим другим аспектам Второй мировой войны, в исторической литературе существуют серьезные расхождения. Советские источники утверждали, что союзники преднамеренно затягивали высадку во Франции, выжидая, когда немцы и русские измочалят друг друга. Западные источники до сих пор зачастую повторяют, что англичане и американцы были просто не готовы к столь масштабной операции, как «Оверлорд».

Но стоит ли из чисто политических симпатий и антипатий отрицать очевидные вещи? Наверное, пора уж отрешиться от красивых сказок и признать, что ни одна из держав, участвовавших в войне, чистым альтруизмом не занималась. Конечно, главной целью у всех стран антигитлеровской коалиции было сокрушение нацизма. Тут интересы сходились. Но ведь у всех партнеров были и свои частные интересы. И их тоже не упускали. Например, с началом Второй мировой США провозгласили во внешней торговле принцип «плати наличными». И лишь после того, как откачали у дружественной Британии все золотовалютные запасы (4,5 млрд. долларов наличными и 335 млн. в американских акциях), приняли закон о ленд-лизе.

А весной 1943 г. Рузвельт направил к Сталину своего специального уполномоченного Дж. Дэвиса с конфиденциальным письмом, где предлагал устроить «сепаратную» встречу без англичан на предмет послевоенного устройства мира. И поскольку советский лидер это предложение отверг, соответствующий разговор состоялся на Тегеранской конференции, где президент США в отсутствии Черчилля откровенно подкатывался к Сталину с предложениями – дескать, после войны ослабленная Англия будет не в состоянии удержать свою огромную колониальную империю, поэтому американцам и русским стоит подумать о переделе «сфер влияния» за счет британцев. Сталин тогда отказался обсуждать этот вопрос.

Разумеется, частные интересы играли роль и при открытии второго фронта. Играли роль и сроки подготовки. Но «пришивать последнюю пуговицу к мундиру последнего солдата» можно по-разному. Хорошо известно, что заверения Черчилля о невозможности высадки в 1943 г. изза подготовленной обороны немцев и значительного количества их войск во Франции, были ложью. Имея в своем распоряжении уникальную систему дешифровки «Энигма», британский премьер читал все германские радиограммы и прекрасно знал, что оборона на Атлантическом побережье слабая и воинских контингентов мало. Тем не менее, еще и на Тегеранской конференции он убеждал открывать второй фронт не во Франции, а на Балканах. И в мемуарах продолжал доказывать, что это было бы выгоднее.

Советская пропаганда тоже в определенной мере перегибала палку. Вряд ли союзники выжидали, когда Германия и СССР взаимно выдохнутся. Подорвать советские силы до нулевого уровня было не в интересах Запада – требовалось еще и с японцами воевать. Но разве не естественно желание начать активные операции попозже, понести потери поменьше, сохранить побольше жизней своих солдат? А значит, сохранить и больший вес к тому моменту, когда придет пора делить плоды побед. И из всей совокупности действующих факторов для открытия второго фронта лето 1944 г. получилось оптимальным сроком. С одной стороны, почти все германские резервы оттянулись на восток, восполняя понесенные ранее потери. С другой, русские уже выходили к своим государственным границам, а в оккупированных странах Европы стало утверждаться мнение, что Советская Армия одна побеждает немцев, и, соответственно, росли прокоммунистические симпатии.

Мог ли действительно принести выгоду план Черчилля о высадке на Балканах? Здесь тоже ответ напрашивается однозначный. План был чисто политическим, но с военной точки зрения бесполезным. Ну и ползли бы союзники по Балканскому полуострову от одного горного рубежа к другому – точно так же, как ползли в Италии. И что из этого? А советские войска выходили к этому региону широким фронтом, и после Ясско-Кишеневской операции Балканы сами «посыпались» – 20 августа 1944 г. вышла из войны Румыния, 26 августа Болгария. И немцам пришлось бросить Грецию без боя, еле-еле и с огромными потерями вытаскивая оттуда свои части (реализовался именно тот вариант, который случился бы и в Италии, если бы высадка произошла не на юге, а на севере).

Летние планы союзных армий были четко скоординированы по времени. И тут стоит отметить еще одну «противоположность» между Сталиным и Николаем II. Царь проводил весьма лояльную линию по отношению к западным союзникам. Шел навстречу их требованиям, а то и капризам. Сам же в случае какой-либо нужды выступал довольно скромным и вежливым просителем. Но приводило это к тому, что союзники откровенно наглели, часто пытались диктовать свои условия, сесть «на шею», даже позволяли себе лезть во внутренние дела русских и навязывать свои политические условия. Сталин, напротив, держался по отношению к западным державам твердо и независимо, руководствуясь лишь собственными соображениями. И считал их должниками России, а себя – вправе предъявлять им решительные требования. Наоборот, вынуждал их выступать скромными просителями, ежели что-то нужно. И это оказывалось гораздо эффективнее. Слушались, соглашались. Даже и не пытались заноситься, как перед царем. И авторитет России в составе антигитлеровской коалиции был куда выше, чем в составе Антанты.

Летом 1944 г. первыми начали союзники. 6 июня тучи самолетов, армады кораблей и дивизии десантов обрушились на берега Франции. Хотя скрыть столь масштабную подготовку было невозможно, для германских войск операция оказалась столь же неожиданной, как их собственные удары во Франции в мае 1940 г. и по России в июне 1941-го. Часть офицеров поехала на выходные в тыл, некоторые части ушли на учения, а командиры отбыли на совещания. Прошляпили немцы и время высадки, и место – ее ждали в районе Па-де-Кале, в самой узкой части пролива, а не в Нормандии. Разведка-то доносила обратное, но германское командование считало такие сведения дезинформацией. Даже когда высадка уже началась в Нормандии, а не возле Кале, тем, кто докладывал об этом, приказывали не паниковать. Мол, то, что происходит у вас – отвлекающий маневр.

Да и сами планы германских генералов по отражению десантов оказались никуда не годными. Они базировались на опыте Дюнкерка. На том, что высадившегося противника легко можно будет сбросить в море немедленными контрударами танковых и моторизованных соединений. Сразу, пока враг не закрепился. Но ведь теперь плацдармы прикрывались мощнейшим, многослойным огнем корабельной артиллерии! И контрудары танков, спешно перебрасываемых к местам вторжения, вводимых в бой по частям, как раз и попадали под этот огонь. А бронедивизий во Франции было всего четыре… 23 июня началось и советское наступление в Белоруссии, операция «Багратион», Восточный фронт тоже был взломан. И с востока на запад, как и с запада на восток перебросить никаких подкреплений было уже нельзя…

«Атлантический вал» рухнул. И продвижение англоамериканских войск пошло очень быстро. Способствовало этому еще одно немаловажное обстоятельство. Весьма значительную долю германских войск во Франции составляли части «Остгруппен» – русские, туркестанские, грузинские, армянские батальоны и «легионы». На востоке, как ранее отмечалось, они сражались очень хорошо. Одни – будучи убежденными антикоммунистами и антисталинистами. Другие просто из-за того, что знали – если попадутся в плен или даже перейдут фронт, их ждут крупные проблемы. Во Франции ситуация была иной. Французы «сталинистами» никак не были. И относились к бойцам «Остгруппен» совсем иначе, чем к немцам. Охотно общались, приглашали в гости, на сельские праздники. Многие солдаты обзавелись местными подружками. А французские группы сопротивления принялись усиленно разлагать русские части. Иногда – через девушек. Иногда – через соотечественников-эмигрантов, занявших антинацистскую позицию. Одним из лучших агитаторов считалась, например, «красная княгиня» Тамара Волконская, благодаря ее доверительным беседам только за один день в отряды «маки» ушло 85 человек.

Дезертирство приняло значительные масштабы – беглецов укрывали, передавали по конспиративным цепочкам. В результате на территории Франции возникло около 50 русско-советских партизанских отрядов: из перебежчиков «Остгруппен», бежавших пленных, эмигрантов. Ну а когда началось вторжение англичан и американцев, русские солдаты при первых же столкновениях стали сдаваться. Иногда – целыми частями и подразделениями, перебив немецких командиров. Тут уж никаких препятствий к сдаче не было, «Смерша» нет – не расстреляют. Да и те, что готовы были драться за «новую Россию», отнюдь не стремились служить «пушечным мясом» для Германии. Многие не просто сдавались, а стремились вступить в союзные армии в надежде выслужить гражданство и осесть после войны за границей. Всего во Франции англичане и американцы взяли 250 тысяч пленных, и большинство из них составляли солдаты «Остгруппен».

В августе войска союзников стали приближаться к Парижу. «Роте капелле» все еще продолжала свою работу. Но «повернутые» передатчики постепенно выводились из операции и замолкали. Осталась только рация «Кента»-Сукулова, выходившая в эфир под позывными «Марс». Когда началась эвакуация германских учреждений из Франции и ее столицы, «Кент» запросил Москву, остаться ли ему в Париже и ждать освобождения города или ехать с «немецкими друзьями»? Ответ был категоричным – ехать, но не прерывать связь с Центром.

Треппер находился в это время на свободе, он давно установил контакты с подпольем и французскими партизанами и разработал операцию против «Роте капелле». Настроения в Париже царили панические, эвакуация превращалась в бегство, немцы спешно грузили на машины имущество, жгли документы, а многое бросали, только бы уехать самим.

И Треппер планировал в этой суматохе с отрядом коммунистов блокировать особняк, где размещалась зондеркоманда, и не дать ей удрать – захватить в полном составе и со всей документацией. Однако когда он запросил через рацию компартии разрешения у московского начальства, Центр ему строжайше запретил подобные действия. И ему пришлось лишь наблюдать издали, как под руководством Паннвица гестаповцы набивают в машины папки с бумагами, грузят радиооборудование группы «Функшпиль», и как колонна автомобилей покидает город.

От остальных участников радиоигры гестапо избавлялось. Перед отступлением из Франции и Бельгии большинство агентов, арестованных по делу «Красной капеллы», были казнены. В это время вообще шли повальные «чистки» тюрем. Да и Мюллер, видимо, счел, что в его деле «лишние свидетели» не нужны. Если бы сведения о продолжавшейся игре просочились к своим же германским конкурентам или к спецслужбам западных держав, это могло нарушить контакты Мюллера с русскими и поставить под сомнение возможность перехода к ним. Он ведь и сам несколько раз пользовался всевозможными информационными утечками, разрушая контакты с Западом Шелленберга, Риббентропа, абвера. Ну а судьбы конкретных людей его не интересовали.

Число сотрудников гестапо, участвующих в работе, тоже сводилось к минимуму. Зондеркоманда с отступающими германскими войсками эвакуировалась в Эльзас. И здесь была расформирована. Во исполнение приказа фюрера о прекращении операции «Медведь» – все честь по чести. Большинство сотрудников разослали по другим назначениям. Но главное рабочее ядрышко сохранилось – Паннвиц, Сукулов и еще несколько особо доверенных лиц. Из Эльзаса эта группа двинулась в горы Шварцвальда и, наконец, обосновалась в Брегенце на живописном берегу Боденского озера. Откуда продолжила передачи в Москву. Теперь, естественно, и речи не могло быть, чтобы получать разведданные от военного командования. Но оставался сам Мюллер!

А он был одним из наиболее информированных лиц в рейхе. По мнению экспертов, он вообще являлся «одним из немногих людей в Германии, кто был информирован обо всех происходящих событиях».

После разгрома заговора 20 июля, ареста Небе, Хансена и других причастных к оппозиции руководителей РСХА, Мюллер достиг своей максимальной высоты в структуре спецслужб. Он теперь стал непосредственным заместителем Кальтенбруннера, из других начальников управлений ощутимую конкуренцию ему составлял только Шелленберг. Остальные – Эрлингер, Шпациль, Олендорф, Панцингер, по сравнению с Мюллером были личностями незначительными и бесцветными. Сидели у него «под каблуком», а то и являлись его выдвиженцами. Начальник гестапо по-прежнему продолжал пакостить соперникам. Причем обычно это оказывалось на руку русским. Например, подрывал доверие к докладам шелленберговского института в Ванзее, специализирующегося на изучении России. Там были собраны лучшие эксперты, в том числе из перебежчиков и эмигрантов. И Мюллер через Кальтенбруннера подвел «мину» под их информацию, обвинив экспертов, что они являются «агентами НКВД».

Кроме того, в наследство от абвера Шелленбергу достался очень эффективный разведцентр, организованный одним немецким евреем, располагавшим разветвленной агентурной сетью и придумавшим хитрую механизированную систему обработки данных. Данные о планируемых советских операциях, руководящем составе, стратегических замыслах поступали за 2–3 недели до событий и всегда пользовались высочайшей оценкой германского генштаба. Но Мюллер, когда ему в ходе разделов и переделов абвера стало известно об этом разведцентре, парализовал его работу. Поднял шум относительно национальности резидента и обвинил его в работе на русских – которые, дескать, просто подкармливают немцев ценными сведениями, чтобы в нужный момент запустить стратегическую «дезу». Что ж, по делу «Красной капеллы» начальник гестапо уже отлично знал, как действуют стороны в таких играх.

Летом 1944 г. Мюллер нанес новую серию ударов по НТС. Теперь эта организация пыталась вести свою пропаганду среди «остарбайтеров», беженцев и пленных, сея среди них антисоветские настроения и проповедь «национальной революции». 12 июня 1944 г. гестапо разгромило центр НТС в Бреслау, захватив 44 человека. Крупные аресты прошли в Чехословакии, Польше, Австрии. 24 июня взяли 50 человек в Берлине, в том числе председателя НТС В.М. Байдалакова и все Исполнительное бюро. В организации был предусмотрен такой вариант, сразу же включилось в работу «запасное» Исполбюро НТС. Но 13 сентября и оно было захвачено в следующей волне арестов…

Между тем за прорывом во Франции и крушением фронта в Белоруссии на Германию сыпались новые катастрофы. Стала рассыпаться вся коалиция ее союзников. Как уже отмечалось, отпали от нее, а вскоре перекинулись в противоположный лагерь Румыния и Болгария. Финляндия еще с весны вела тайные переговоры с русскими. Теперь Сталин не предъявлял к ней территориальных претензий, но выдвинул условие – финны должны очистить советские земли и интернировать или изгнать находящиеся в их стране германские войска. Это показалось Хельсинки неподходящим. Возникали надежды еще раз надолго отсидеться за укреплениями линии Маннергейма, да и в Карелии понастроили не менее мощную линию. А там, глядишь, что-то переменится, Запад вмешается или еще что-нибудь произойдет…

Предложения отвергли. Тогда в августе ударил Ленинградский фронт и прорвал линию Маннергейма, разгромив 100-тысячную финскую группировку. И не за четыре месяца, как в прошлую войну, а за несколько дней. А затем перешел в наступление Карельский фронт и разнес вдрызг еще одну группировку, из 140 тысяч солдат. И Финляндия 5 сентября согласилась со всеми условиями и вышла из войны. Немцев сперва изгоняли вежливо, только лишь «провожая» войсками, пусть сами уйдут. Но «гости» повели себя по отношению к хозяевам по-хамски. Отступая, стали сжигать деревни. Финны озлобились, произошли вооруженные столкновения. А советские войска вслед за Карелией ударили в Заполярье, освободили Северную Норвегию, и Германия лишилась поставок никеля для своей промышленности.

В антигитлеровский лагерь перешла и Турция. Она в войне участия не принимала, но ее нейтралитет не был пассивным. В 1941 г. она сосредоточила на советской границе 26 дивизий, и в тогдашней тяжелейшей ситуации сковала три армии, 53, 47-ю и 44-ю – их пришлось вводить в Иран, чтобы турки в тыл не ударили. В критические месяцы Сталинграда и битвы за Кавказ на границе с Турцией пришлось оставить 45-ю армию, а в Иранском Азербайджане – 15-й кавкорпус со стрелковой дивизией и танковой бригадой. Ко всему прочему, для Германии были крайне важны поставки из Турции хромовой руды. В августе 1944 г. они прекратились. И министр вооружений Шпеер сообщил, что теперь вся военная промышленность через полгода начнет «голодать», а максимум через год остановится.

Чтобы закрыть многочисленные «дыры», возникшие изза боевых потерь и отпадения сателлитов, в Германии предпринимались чрезвычайные меры. На Геббельса была возложена «тотальная мобилизация» – в фольксштурм призывали пацанов от 15 до 18 лет и мужчин от 50 до 60 лет. Отменялись льготы и брони тем, кто имел их раньше. Таким образом было мобилизовано 500 тысяч новобранцев. Чтобы пресечь дезертирство, Гитлер 10 сентября издал приказ – казнить не только беглецов, но и немедленно расстреливать их семьи.

И в сентябре произошло то, что немецкие генералы назвали «чудом». Наступавшие широким валом англо-американские армии, выйдя к границам Германии, вдруг застопорились и остановились. Эйзенхауэр объяснял это тем, что войска устали, проделав долгий путь, что растянулись коммуникации от морских портов и требовалось делать большие концы для подвоза горючего, боеприпасов. Однако существовала еще одна причина. Только здесь союзники встретили воссозданный сплошной фронт и стойкую оборону. Пусть и состоявшую из второсортных ополченских частей и соединений, но этого оказалось достаточно, чтобы тормознуть зарвавшихся и расслабившихся наступающих.

Гиммлер, назначенный командующим Резервной армией вместо расстрелянного Фромма, и Шелленберг попытки контактов с Западом временно прервали. Сразу после покушения на фюрера это было слишком опасно. Поскольку о прежних их попытках знал Канарис, Гиммлер все же спас его и других абверовцев – Остера, Донаньи, от Народного суда. «Рука руку моет». Точнее – жизнь за молчание. Их упрятали в концлагерь. Но позже, в апреле 1945-го, все равно ликвидировали. Зато ликвидировали втихаря, уже без судов и допросов.

А когда волна репрессий стала спадать и период «всевластия» Кальтенбруннера и Мюллера завершился, Шелленберг свои игры возобновил. В Швейцарии и Швеции наведением новых контактов занялся доктор Керстен. На этот раз решили попробовать действовать через президента еврейского союза Жана Мари Мюзи и доктора Штернбруха – члена исполнительного комитета союза раввинов США. Но мюллеровская служба радиоперехвата сработала и тут. В конце лета 1944 г. она засекла радограмму об этих переговорах с упоминанием Керстена и Шелленберга. С подачи гестапо Кальтенбруннер начал тайное расследование. Разрабатывался план похитить Керстена и доставить в Германию для допроса. Но Гиммлер сумел замять дело. Своего врача, в отличие от Лангбена, он пожалел, уничтожать не стал. Через Шелленберга предупредил его, и Керстену пришлось скрыться.

А глава разведки СД занялся подготовкой встречи Гиммлера с Мюзи. Рейхсфюрер отчаянно трусил, уклонялся. Но обстановка становилась все хуже, и Шелленберг настоял на своем. В октябре Мюзи приехал в Германию. Договорились насчет спасения имиджа Гиммлера на Западе. Он отдал приказ приостановить уничтожение евреев в концлагерях. Сошлись на том, что евреев начнут партиями вывозить в Швейцарию для последующей отправки в США. Но Гиммлер решил поставить дело на коммерческую основу. Чтобы за это еврейские организации платили деньги, на которые будут поставляться в Германию машины, медикаменты, стратегическое сырье. Таким способом и перед фюрером в случае чего можно было оправдаться. А чтобы на Западе не опасались, что поставляемые машины будут использованы против их армий, предлагалось оборудовать эти машины какими-нибудь специальными устройствами, позволяющими эксплуатацию только «на снежных просторах России». Намек на сепаратный мир более чем прозрачный. А для пущего уверения Мюзи в лучших намерениях Шелленберг предложил сразу же отпустить нескольких видных еврейских деятелей из концлагерей.

Когда шеф разведки СД обратился по данному вопросу к Мюллеру, тот воспротивился и послал его подальше. Однако Шелленберг получил от Гиммлера специальные полномочия и добился своего. Разумеется, начальник гестапо доложил Кальтенбруннеру. Но дело в том, что тот и сам в это время занялся «торговлей евреями» – венгерскими. По его поручению штандартенфюрер Бехер вел переговоры в Швейцарии с видным сионистским лидером Салли Мейером. Тоже о выкупе за выезд. В частности, владельцы концерна «Манфред Вайс» получили разрешение выехать в Португалию, оставив все свои предприятия в собственность СС.

Только теперь, когда положение на фронтах стало катастрофическим, германское руководство вспомнило о своих антикоммунистических «союзниках» – власовцах, красновцах, националистах. Их взял под опеку Гиммлер. Он входил в роль полководца и усиленно взялся наращивать собственную армию, СС. То ли мечтая о роли спасителя отечества, то ли в перспективах грядущей борьбы за власть. Все прежние критерии «расовой чистоты», элитности, «генетического фонда» эсэсовцев уже были отброшены.

И появлялись такие соединения, как 13-я мусульманская дивизия СС «Ханшар», 20-я эстонская, 15-я и 19-я латышские дивизии СС. Рейхсфюрер выпустил из тюрьмы Бандеру, и стала развертываться 14-я дивизия СС «Галичина» (потом добавилась еще одна украинская дивизия). Из отступивших с немцами французских и бельгийских полицейских, сотрудников гестапо и других оккупационных учреждений начали формировать, соответственно, французскую дивизию СС «Шарлемань», фламандскую «Лангемарк», валлонскую «Валлония». Появились албанская дивизия «Скандерберг», хорватская дивизия «Кама», голландская «Лансторм Нидерланд», мадьярская кавалерийская дивизия СС.

В итоге силы СС выросли до 38 дивизий, 4 бригад, 10 легионов и 35 отдельных частей, хотя боевая ценность многих из них оставалась сомнительной. В ведение СС рейхсфюрер взял и казаков, разрешил развернуть казачью дивизию генерала фон Паннвица в корпус (слив ее с «Охранным корпусом» Штейфона). Вспомнили и о Власове, который впал в полную депрессию. Его покровители периодически вытаскивали его на «важные встречи» с второразрядным начальством вроде фон Шираха и Лея. Власов даже позволил немецким друзьям женить себя на вдове эсэсовца Адели Биленберг – а вдруг поможет? Хотя за линией фронта у него остались жена и «полевая походная жена», одна получила 8 лет лагерей, другая – 5. Но наконец-то и его вызвал к себе Гиммлер. Дал «добро» на формирование русских частей и на образование Комитета Освобождения Народов России (КОНР) – что-то вроде «правительства в изгнании».

В Праге, последней «славянской» столице, еще подконтрольной немцам, торжественно прошла конференция КОНР. Собрались некоторые представители старой эмиграции, делегаты от сепаратистской части казаков, от националистов. На заседениях долго вырабатывали «Манифест КОНР» и обнародовали его. Правда, все уже понимали, что Германия на ладан дышит. Но втайне от немцев рождались наполеоновские планы: объединить все антикоммунистические силы в кулак, сформировать 20–25 дивизий, дождаться падения Германии (которое предполагалось где-нибудь осенью 1945 г.), проломить фронт и прорываться в Россию, начинать там гражданскую войну. Впрочем, даже по этим проектам видно, что участники конференции плохо представляли реальное положение дел в СССР. Видимо, воспринимали Советскую Армию и российский тыл по собственным впечатлениям 1941–1942 гг. Иначе, наверное, призадумались бы – возможно ли «кулаком» из 20–25 разношерстных дивизий «проломить» фронт могучих и победоносных сталинских армий, о который крушились куда более весомые германские «кулаки»? И поддержит ли таких «освободителей» народ?

Но вскоре и эти мечты пошли прахом – немцы уточнили, что позволят Власову создать лишь две дивизии. Причем даже и для них, когда формирование началось, уже не хватало оружия: германские заводы после бомбардировок лежали в развалинах или останавливались из-за отсутствия сырья и топлива. Гиммлер же проявил «союзные» отношения к русским в том, что по просьбе КОНР издал приказ о запрете телесных наказаний для русских рабочих и работниц. Это он расщедрился уже 26 января 1945 г. А о том, чтобы освобождать русских из концлагерей, как, например, евреев по договоренности с Мюзи, речи не шло.

В то время как антисоветские силы тщетно пытались сорганизоваться, напомнили о себе и остатки советских агентурных структур, уничтоженных немцами. Париж, очищенный от оккупантов, осенью 1944 г. превратился в международный дипломатический и разведывательный центр. Тут обосновалось союзное командование, британские, американские миссии. Открылось и советское посольство. К нему и потянулись осколки погибших разведгрупп. К «компетентным товарищам» явился Треппер, все еще горя желанием сделать доклад Центру о том, что произошло с его организацией, и выяснить, почему столь странно вело себя московское руководство при арестах. Всплыл бежавший от гестаповцев радист Венцель, переждав оккупацию «на дне».

Ну а швейцарская сеть после ареста радистов и бесследного исчезновения своего руководителя Шандора Радо просуществовала в пассивном виде еще почти год. Агенты продолжали получать информацию от своих источников. Эту информацию у них не забирали. Денег для информаторов не поступало. Рашель Дубендорфер («Сиси») пыталась самостоятельно восстановить связь с Центром. Некогда она работала в Международной организации труда с другой советской разведчицей, Эрминой Рабинович. Знала, что та попрежнему числится в той же Международной организации труда в Монреале. И написала ей по почте, используя прозрачные иносказания – просила передать «старшим родственникам», что ее «семья» жива и здорова, только очень «скучает» и нуждается в деньгах.

Но Эрмина прямой связи с Москвой в данный момент тоже не имела. Все намеки бывшей напарницы она поняла и постаралась их передать через советское посольство в Оттаве. Правда, сперва попала на мелкого сотрудника, который принял ее настороженно и отшил восвояси. Тогда Рабинович послала сообщение «Сиси» в посольство письмом – авось попадет кому надо. Но оно попало представителю НКГБ – от которого разведка, напомню, была отделена в 1942 г. И сотрудник ничего не понял. Лишь третье письмо с указанием на «Знаменку» (адрес Генштаба и Разведуправления) достигло цели. Центр немедленно отреагировал, перевел Рабинович деньги, запросил, какими способами она связывается с Дубендорфер, чтобы восстановить контакты. Это было 14 апреля 1944 г. И было уже поздно.

Потому что весной 1944 г. ситуация вокруг Швейцарии снова обострилась. В марте Германия оккупировала свою союзницу Венгрию, чтобы застраховаться от назревавшего там переворота. Англичане и американцы наступали в Италии. А Шелленберга не удовлетворяли меры против советской разведки, предпринятые полковником Массоном. Он опасался, что сеть, лишившись передатчиков, но не источников, реанимируется – как и могло произойти. На волне очередной угрозы оккупации Швейцарии шеф разведки СД опять стал шантажировать представителей этой страны. Подбросил данные на некоторых агентов. И швейцарская контрразведка 19 апреля арестовала «Сиси» и Христиана Шнайдера («Тейлор»). Вполне вероятно, что Массон просто решил оборвать ту нить, которая вела к его агенту Ресслеру. Но на допросе Шнайдер раскололся и назвал Ресслера. В мае его тоже арестовали.

Однако международная ситуация быстро менялась. Летом стало ясно, что союзники одолевают, и их победа не за горами. Если швейцарцы опасались раздражать немцев, то еще меньше они хотели ссориться с победителями. Уже в июле, вскоре после высадки союзников в Нормандии, швейцарские власти выпустили под залог супругов Хаммелей, затем Маргариту Болли, в сентябре – Александра Фута, Рашель Дубендорфер и Ресслера. Вся организация снова была на свободе. Но… Радо, все еще сидевший с женой в тесном чулане, узнал что Франция освобождена. И как раз в сентябре через знакомых организовал свое бегство через границу. Добрался до Парижа и явился в советскую миссию, рассчитывая, что его защитят от преследований швейцарских властей.

А Фут («Джим») связался с Дубендорфер. Она ему организовала встречу с Ресслером. Обсудили создавшееся положение. Передатчиков у них не было. За время долгого радиомолчания материалов у агентов накопилось очень много. К тому же при встрече «Джим» и «Сиси» обменялись мнениями о предыдущей работе, сопоставили свои впечатления, известные им факты и заподозрили Радо в нечестных денежных махинациях, попросту говоря, в прикарманивании части валюты, присылавшейся на нужды разведгруппы. И Фут вызвался ехать в Париж, восстановить связь и обо всем доложить. Доехал он в ноябре без всяких приключений – у него был британский паспорт. В советской миссии нашел «компетентного» представителя, передал большой пакет материалов для Центра. Его доклад сильно отличался от донесения Радо о полном разгроме организации и ее героической гибели. И их обоих вызвали в Москву, чтобы разобраться.

В январе, едва установилось авиационное сообщение с Францией, собравшиеся в Париже разведчики были отправлены в Россию. Радо опять запаниковал – теперь он боялся, что в Советском Союзе его не погладят по головке за то, что в критической ситуации бросил руководство. Вероятно, и финансовые «нестыковочки» имели место. И при промежуточной посадке самолета в Каире он сбежал. Но англичане в это время осложнять отношения с русскими абсолютно не желали и выдали его. В результате трое из четырех разведчиков очутились в разных камерах на Лубянке. Треппер и Венцель – по обвинению в измене, за то, что согласились работать на немцев. Радо – за свои прегрешения и попытку перекинуться к британцам.