Текст книги "Агенты Берии в руководстве гестапо"

Падение «Крепости Европа»

С 1943 г. история Третьего рейха неумолимо покатилась к концу. И итог войны определялся все более однозначно. Нет, о подавляющем численном превосходстве русских, вопреки утверждениям германских мемуаристов, речи еще не было. Но небезынтересно отметить, что во многих отношениях ситуация стала меняться в сторону, противоположную той, что имела место в 1941-м – начале 1942-го. А именно – менялось качество войск. Скажем, для восполнения потерь после Сталинграда немецкое командование изъяло значительное число солдат и офицеров из батальонов аэродромного обслуживания, тыловых учреждений ВВС, органов их снабжения и охраны. Но Геринг отдавать «свой» личный состав не захотел. И вместо того, чтобы рассредоточить этот резерв по пехотным соединениям, стали формироваться «авиаполевые» дивизии. Не имевшие ни артиллерии, ни другого тяжелого вооружения. Не имевшие и опыта действий в качестве пехоты.

В качестве пехотных стали использоваться также охранные дивизии, части полиции и жандармерии. И к марту 1943 г. из общего числа 298 дивизий Германии и ее союзников насчитывалось 68 дивизий именно таких – авиаполевых, полицейских, охранных. Выучка и подготовленность других соединения также значительно упала. Об этом писал, например, генерал-инспектор бронетанковых войск Гудериан в докладе от 9 марта 1943 г. Сперва эти процессы были еще неявными, не слишком заметными, о чем свидетельствует крайняя ожесточенность сражения на Курской дуге. Но они уже шли. И по мере войны углублялись.

А качество Красной Армии росло. Она теперь была спаяна единым патриотическим духом. После освобождения значительных территорий и всего, что там открывалось и узнавалось, уже и для тех, кто в душе был настроен антикоммунистически, Сталин становился куда более «своим», чем оккупанты. Подпитка техникой, оружием и боеприпасами шла широким потоком. Войска, конечно, несли значительные потери. Но пополнялись жителями освобожденных районов, партизанами, отбитыми у неприятеля пленными – все эти категории несли в себе заряд колоссальной ненависти к врагу и становились отчаянными бойцами. Да и зеленая молодежь, призванная в советских тылах, больше не бросалась в бой абы как, по мере прибытия на фронт. Она распределялась по старым, «обстрелянным» частям, имеющим боевые традиции, попадала под опеку опытных сослуживцев.

И к началу 1944 г. подавляющего численного превосходства советская сторона все еще не имела. Германия держала на Восточном фронте 4,9 млн. человек, 54 тыс. стволов артиллерии, 5,4 тыс. танков и штурмовых орудий, 3 тыс. самолетов. В частях российской действующей армии насчитывалось 6,1 млн человек, 89 тыс. орудий и минометов, 2 тыс. установок реактивной артиллерии, 4,9 тыс. танков и самоходных орудий и 8,5 тыс. самолетов. То есть по танкам даже уступали (поскольку в длительном наступлении часть их была выбита или вышла из строя). Однако качественное превосходство уже существовало. Да еще и в германских тылах действовало 1,5 млн. партизан.

Тут, пожалуй, стоит еще раз коснуться тенденций однобокого освещения войны. Либо с той, либо с другой стороны, но все равно однобокой. То боевые действия описывались по советской версии – как немцев ломили и громили «в одни ворота». Потом с Запада пришла германская версия, и за нее ухватились наши искатели сенсаций. Советские данные и свидетельства стали отбрасываться как заведомая «коммунистическая пропаганда», а немецкие документы и мемуары гитлеровских генералов браться без проверки в качестве истин последней инстанции. Откуда и пошли рассуждения, что воевать по-прежнему не умели, врага только «головами закидывали», назывались совершенно невероятные цифры советских потерь – в 40, 50, 60 миллионов.

Помилуйте, да все население СССР составляло 180 млн.! И это – по официальным данным. А реально – значительно меньше, поскольку как раз эти цифры являлись «пропагандой», сейчас доказано, что данные переписи населения 1937 г. преднамеренно завышались. Ну и рассудите сами – что сталось бы, если бы погибла треть населения? А при этом еще треть – исходя из обычного соотношения убитых и выбывших по ранениям – была искалечена. И еще учтем, что львиную долю погибших и инвалидов составляли юноши и мужчины зрелого, трудоспособного возраста. Кто же у нас уцелел-то? Одни лишь женщины, старики и дети? Вот и прикиньте по обычной человеческой логике, каким образом в случае потери 40–60 млн. человек страна вообще смогла бы восстановить хозяйство? И не просто восстановить, не ослабеть после войны, а усилиться? Настолько усилиться, что смогла несколько десятилетий соперничать в «холодной войне» со всем западным миром? Неувязочка получается…

Хотя по германским документам именно так и выходит. Вся Красная Армия оказывается перебитой и уничтоженной несколько раз. Но следует не забывать, что и эти документы были пропагандой военного времени. Они предназначались для поднятия духа своих граждан, а с действительностью близко не лежали. Разумеется, и советские командиры в своих донесениях наверх частенько подвирали. Как же без этого? И самим отличиться, и подчиненным награды выхлопотать, а глядишь – какие-то средства усиления подбросят. Однако и германские военачальники подвирали не меньше. Выше приводился пример, как через «Красную капеллу» до Гитлера дошла сводка собственных потерь под Сталинградом и вызвала ужасный скандал.

К таким источникам, как военные мемуары, также стоит подходить с осторожностью. Какой бы стороне они ни принадлежали. Потому что приукрашивать свои воспоминания свойственно отставным генералам всех времен и народов. Тем более что писались они по прошествии значительного времени после войны, когда невольно тянет «подлакировать», сгладить «острые углы». И германские военачальники в данном плане отнюдь не были исключением. Известно, например, что Манштейн многократно преувеличил русские силы, противостоявшие ему в Крыму. Откуда-то взял масу танков, которых там отродясь не бывало. Свои же силы преуменьшал – видимо, считая лишь немцев, но «забывая» подчиненные ему румынские дивизии. А один из неудачных штурмов Севастополя Манштейн просто выпустил из воспоминаний, словно его и не было.

1944 г. стал для качественного и количественного соотношения сторон переломным. Последовали знаменитые «десять сталинских ударов». Наступательные операции, разнесенные по месту и по времени. Осуществлявшиеся последовательно, с перебросками части сил и средств на другие участки – заставляя германское командование метаться и распылять внимание и ресурсы то на один, то на другой фланг. Первый удар – Ленинградско-Новгородская операция. Второй – Корсунь-Шевченковская, третий – Крымская. Обратим внимание, многие из них завершались для немецких войск окружениями. И Корсунь-Шевченковское сражение, и Крым стал, по сути, огромным «мешком». Особенно эффективной в данном отношении стала летняя Белорусская операция, когда возникло сразу несколько «котлов» – Витебский, два Бобруйских, Минский…

По последствиям это было примерно равнозначно германским операциям 1941 г. Если из окружений и удавалось просочиться или пробиться части личного состава, то терялось тяжелое вооружение и техника. Терялась и значительная доля старых, опытных кадров, заменяясь недоученными новобранцами. Для затыкания «дыр» приходилось вводить в бой новые, наспех сформированные части, попадавшие под удары и несшие повышенные потери. Как уже отмечалось, «посыпались» германские союзники, что вызвало дополнительные сложности. Прорыв в Белоруссии сделал возможными удары на флангах возникшей грандиозной «дыры». Последовала блестящая Львовско-Сандомирская операция. Последовали прорывы в Прибалтике, в результате чего на Курляндском полуострове оказались «запертыми» до конца войны 33 дивизии…

И если почитать впечатления самих немцев – нет, не приглаженные мемуары, а документы того времени, донесения, письма и дневники конца 1944–1945 гг., сохранившиеся в большом количестве, то они поразительно напоминают те же воспоминания Симонова 1941-го. Всюду, чуть ли не со всех сторон, «русские танки». В воздухе – только «русские самолеты», а своих нет как нет, русская артиллерия устраивает «настоящий ад». А советские солдаты начали поговаривать, что «немец стал не тот». Хотя германские войска сопротивлялись жесточайше, дрались за каждый рубеж, но нет, солдаты уже каким-то образом ощущали – «не тот». А советские полководцы – И.С. Конев, Г.К. Жуков и другие, отмечали ослабление оперативного искусства германского командования. Дескать, куда прежнее мастерство подевалось? Указывали, что немцы стали действовать по шаблонам, неуверенно, то и дело допускать ошибки.

Никуда оно, конечно, не девалось, военное искусство. Германской армией руководили те же полководцы, что в начале войны, или многие из них. Но на них напала та же беда, что на наших начальников в 1941–1942 гг. Приходилось оперировать уже не по собственному разумению, а вынужденно. Принимать решения импровизированно, без подготовки, без достаточной оценки обстановки. И не теми силами, как хотелось бы, а теми, что имеются. Это тоже не «неумение воевать», а объективная закономерность.

Стоит коснуться и «двойных стандартов», увы, бытующих в оценке тех или иных событий войны. Так, почемуто лишь в плоскости «тирании Сталина» делаются попытки рассматривать поддержание суровой дисциплины в тылу. В той же плоскости нередко преподносятся жестокие расправы над всеми, кто сотрудничал с оккупантами – и был за это расстрелян, повешен или сослан в лагеря. Но авторы этих обвинений почему-то предпочитают забыть, что во время любой войны мобилизация тыла и дисциплина – вполне нормальные и естественные меры. В Первую мировую Николай II (в отличие, кстати, от англичан и французов) таковых мер предпринимать не стал, при нем русский тыл продолжал жить по законам мирного времени – и что получилось?

А в годы Второй мировой не только Советский Союз, но и другие государства с лицами, угрожавшими их безопасности, обращались круто. Англичане без долгих разговоров вешали ирландских сепаратистов, которых немцы забрасывали к ним для подрывной деятельности. А в 1942–1943 гг. жесточайше подавляли национальные волнения, вспыхнувшие в Индии, без колебаний расстреливали мирные демонстрации – в военное время это расценивалось однозначно, как «удар в спину». Ну а во Франции за сотрудничество с немцами люди расплачивались не менее сурово, чем в СССР. Сразу после освобождения прокатилась целая волна кровавых расправ – по одному лишь доносу или устному обвинению в коллаборационизме многих линчевали самосудом, забивали насмерть, вешали. Женщин и девушек, объявленных германскими «подстилками», раздевали донага, обривали головы и возили по улицам на потеху толпе, подвергая при этом побоям и истязаниям.

Если же вспомнить депортацию Сталиным целых народов – чеченцев, ингушей, крымских татар, то я, прошу понять меня правильно, далек от каких-либо попыток оправдания подобных акций. Но почему же рядом с ними не вспоминают депортацию 3 миллионов судетских немцев в 1945 г.? Это куда больше, чем общее количество людей, переселенных Сталиным. Причем депортированным народам СССР все же отводили места для их «спецпоселений», предоставляли возможность работать и получать средства к существованию. А судетских немцев по одному лишь национальному признаку загоняли в поезда, не позволяя брать никаких личных вещей, и вышвыривали за границу, в Германию, предоставляя там умирать от голода или кончать самоубийством – что и случилось со многими тысячами. Проводилась эта акция еще не коммунистическим, а демократическим правительством Чехословакии. И не тайно, в глубине российских земель, а на виду у всей Европы, на глазах присутствовавших в Чехословакии американцев и англичан. Да и сейчас почему-то не слышно, чтобы хоть раз поднимался вопрос о восстановлении «исторической справедливости» и возвращении судетских немцев на исконные места проживания…

В 1980-х – 1990-х, при распаде социалистической системы, вовсю заговорили и о том, что вступление Красной Армии в сопредельные европейские страны было не освобождением, а новой оккупацией с хищными целями «коммунизации» этих государств. Позвольте не согласиться. Почему-то никакой «коммунизации» не было в Австрии, хотя она была занята советскими войсками. Почему-то никаких подобных попыток советская сторона не предпринимала и в Норвегии – хотя ее северную часть освободили наши солдаты. Что касается других стран, то дело происходило либо под влиянием местных движений, либо по договоренности с союзными державами Запада. Черчилль даже хвастает в своих мемуарах, как легко сумел договориться со Сталиным о разделе сфер влияния на Балканах. Дескать, пока ходили вокруг да около, ну ничего не получалось. А потом он взял и без обиняков, в открытую, написал на бумажке: в Румынии 90 % влияния получает Россия, а 10 % – остальные союзники, Англия и США. В Греции наоборот – 90 % остальные, а 10 % Россия. В Югославии и Венгрии – 50:50, а в Болгарии 75 % России – 25 % остальным. А Сталин бумажку повертел, попыхтел трубкой и галочку поставил. Мол, согласен. И Черчилль очень гордился тем, что сумел с ним договориться таким простым образом.

Если же взять широко нашумевшую историю о том, как Сталин не пришел на помощь Варшавскому восстанию, то напрашивается вопрос: а почему, собственно, он должен был помогать? И кому помогать? Сами западные державы, кстати, не стеснялись бросать в беде союзников, если этого требовали их интересы. В 1940 г. бросили норвежскую армию, в 1943 г. не пришли на помощь итальянцам. А Сталин, коли уж на то пошло, вовсе не отказал в помощи Словацкому и Пражскому восстаниям, хотя и в этих обоих случаях возглавляли выступления не коммунисты, а местные буржуазные лидеры. Они попросили о поддержке и получили ее по мере возможностей. Но ведь поляки из Армии Крайовой действовали наоборот! Для них как раз и важно было – захватить власть в Варшаве без Советской Армии!

Своих планов восстания они с СССР отнюдь не согласовывали. Напротив, специально выждали момент, когда советское наступление выдохнется на рубеже Вислы, чтобы русские не вмешались в их действия. Когда в ходе восстания к его руководителю Бур-Комаровскому были посланы для связи два советских офицера, он отказался их принять. Даже встретиться с ними не пожелал. А когда наши войска все же форсировали Вислу и захватили часть набережной, части Бур-Комаровского не стали пробиваться к ним на соединение. Потому что сама идея Варшавского восстания заведомо исключала советскую помощь. Она на том и строилась – овладеть польской столицей без такой помощи. Чтобы быстренько сформировать правительство и объявить суверенитет. Но с какой тогда стати на Сталина пенять, что не помог?

Кстати, если бы эдакое польское правительство возникло и удержалось у власти, очень сомнительно, чтобы оно разрешило проход советских армий через свою территорию. То есть или сорвалось бы наступление на Германию, или Москве пришлось бы воздействовать силой на новое правительство – ссорясь при этом как с поляками, так и со стоявшими за ними англичанами. Или, как это и случилось, реализовался третий вариант. Немцы восстание подавили, потопили в крови – а русские остались «крайними». Как видим, дело попахивает грандиозной и крайне грязной провокацией.

Что ни говори, а при исполнении тайных дипломатических и закулисных договоренностей Сталин действовал все же честнее. Обещал Черчиллю отдать «на откуп» Грецию – и отдал. Не стал вмешиваться, когда англичане в конце 1944-го – начале 1945 г. жестоко подавляли там партизанское движение и расстреливали активистов прокоммунистических отрядов ЭЛАС. Обещал после победы над Японией уйти из Маньчжурии – и ушел. Несмотря на то, что Чан Кайши очень просил оставить советские войска, предпочитая их «своим», китайским революционерам.

Впрочем, вернемся к развитию советского наступления на Германию. Оченью 1944 г. фюрер и его пропаганда широко начали рекламировать план «крепости Европа». Призывали удержать рубежи по крайней мере Центральной Европы и защитить «ценности цивилизации» от «орд большевиков». Был ли этот план реален? Вряд ли. С пропагандистской точки зрения он был слаб из-за того, что с запада наступали не «большевики», а англичане, французы, американцы. Получалось, что если на Восточном фронте надо стоять насмерть, то на Западном с «ценностями цивилизации» все в порядке, и там позволительно сдаться. И сдавались – те, кто не опасался за свои семьи.

Да и с военной точки зрения сопротивляться сколь-нибудь долго для «крепости Европа» было проблематично. Такой лозунг вроде бы призывал сплотиться вокруг Германии покоренные ею народы. Но у них после прелестей оккупации подобного желания не возникало. Союзники остались только одни – венгры. Вот эти до конца продолжали сражаться стойко и упорно. Хотя их собственная страна была фактически захвачена Германией, хотя немцы и поставленные ими у власти салашисты наводили порядок в тылах драконовскими мерами, расстреливая на месте мирных граждан за панику, за «пораженческие» слухи и настроения, за невыполнение приказов об эвакуациях и реквизициях, на фронте мадьяры оставались первоклассными бойцами. И в кровопролитных сражениях за Будапешт и у озера Балатон основную массу войск противника составляли не германские, а венгерские дивизии.

Путем поголовных мобилизаций резервистов, фольксштурма, призыва в строй прежде освобожденных от службы и части комиссованных по ранениям Третьему рейху еще удавалось восстанавливать численность вооруженных сил. К началу 1945 г. в действующей армии набралось 5,3 миллиона. Но их теперь приходилось делить на несколько фронтов. И Восточный держало 3,1 миллиона человек, 28,5 тыс. орудий и минометов, 4 тыс. танков, 2 тыс. боевых самолетов… Противостоящие советские войска имели 6 миллионов бойцов, 91,4 тыс. стволов артиллерии, 3 тыс. «катюш», 11 тыс. танков и САУ, 14,5 тыс. самолетов. На стороне России теперь действовали и союзники – поляки, румыны, болгары, чехи. Еще 320 тыс. солдат, 5200 орудий, 200 танков. Как видим, вот теперь-то численное и техническое превосходство стало очевидным.

Правда, и линия фронта сократилась. Германия смогла уплотнить боевые порядки, опираться на многочисленные города, крепости, укрепленные полосы. Но ее промышленность была уже парализована. Для вновь формируемых частей не хватало обычных винтовок. Технику, выходящую из строя, уже нельзя было заменить – в то время как ее противники непрерывно получали новые танки, пушки, самолеты. В подобных условиях последний германский удар, в Арденнах в декабре 1944 г., лишь ускорил развязку. Задумка фюрера была, в общем-то, логичной. Попытаться разгромить более «слабое звено», вынудить к миру или временно вывести из игры, а потом все силы обратить против русских. А с чисто военной точки зрения план фактически копировал удачное решение 1940 г. Прорваться в Арденнах, отжать противника к морю, заставить эвакуироваться, захватить порты снабжения.

Но армии Гитлера были уже не те. И армии его противников не те. Группировка из 900 танков и миллиона солдат наделала западным державам немало бед и хлопот, прорвалась до Мааса. Однако застряла из-за нехватки горючего и боеприпасов. Англичане и американцы опомнились от неожиданности. Имея господство в воздухе, пресекли подвоз по дорогам. И сконцентрировали силы для контрударов. Таким образом наступление лишь растрепало последние хорошие резервы. А 12 января 1945 г., используя переброску германских войск на запад и откликнувшись на просьбу Черчилля о помощи, перешли в атаку советские силы, начав Висло-Одерскую операцию.

В последних сражениях Гитлер, как некогда Сталин, был вынужден поштучно распределять между различными участками фронта имеющиеся противотанковые пушки и зенитные установки. А его генералы точно так же, как советские в 1941 г., вынуждены были швырять для затыкания «дыр», под танки, все, что удалось наскрести – полубезоружных фольксштурмистов, зенитчиков, курсантов училищ, гитлерюгендцев, полицейских. По сути, роли переменились. И в битвах 1945-го очень многое напоминало битву за Москву. Но с одной большой разницей. В 1941-м у Советского Союза оставался огромный тыл, колоссальные материальные и человеческие ресурсы. И когда ополченцы с курсантами погибали в оборонительных боях, они помогали выиграть время для формирования и переброски свежих сил. У Германии в 1945-м тыла уже почти не было. И ресурсов тоже.

Выскребалось последнее. Как вспоминает маршал А.В. Василевский, при штурме Кенигсберга советским войскам, кроме частей вермахта и СС, противостояли всяческие сборные команды: отряды СД, штурмовиков СА, СС ФТ (охранные части), спортивного союза «Сила через радость», ФС (добровольные стражники), зипо (гестапо и криминальная полиция), НСНКК (нацистская транспортная организация), ГФП (тайная полевая полиция). Дрались отчаянно, многие – фанатично, до последнего патрона. Но фанатизм не заменяет профессионализма и опыта. Поэтому и потери несли соответствующие.

Приведу два примера. Один – из записок Константина Симонова, проследившего боевой путь произвольно выбранной 107-й, впоследствии 5-й Гвардейской Краснознаменной Городокской стрелковой дивизии. В 1941 г. при взятии заштатного городка Ельни она уничтожила 28 танков, 65 орудий и 750 солдат противника. Сама потеряла убитыми и ранеными 4200 человек. В 1943 г., в боях за Гомель и Городок, захватила и уничтожила 44 танка и 169 орудий, потеряла 5150 убитых и раненых. Но в 1944 г., как отмечает автор, наступает «решительный перелом в соотношении между потерями и результатами боев». В Белорусской операции дивизия освободила 600 населенных пунктов, захватила 98 танков и 9300 пленных – потеряла 1500 человек. А при штурме Кенигсберга заняла 55 кварталов, пленила 15 100 вражеских солдат – сама потеряла 186 человек убитыми и 571 ранеными.

Второй пример – из биографии летчика-аса Николая Скоморохова. За несколько лет войны, с 1942 по ноябрь 1944 г. (до взятия Будапешта) он сбил 22 вражеских самолета. А за оставшиеся несколько месяцев до мая 1945-го – еще 22. Хотя, с другой стороны, почти все, с кем он начинал войну, погибли. То есть на первом этапе войны советскому командованию пришлось бросать в бой плохо подготовленных пилотов – а на заключительном этапе в германской авиации были уже повыбиты лучшие, опытные кадры. Теперь уже немцы были вынуждены использовать неоперившуюся «зелень», и русские летчики сбивали их, как куропаток.

Как известно, общий урон СССР составил около 26,5 миллиона человеческих жизней. Но стоит учитывать, что 17 миллионов из них приходится на мирное население. Это умершие от голода в блокадном Ленинграде и на оккупированных территориях, жертвы бомбежек, эпидемий, расстрелянные с самолетов и раздавленные танками колонны беженцев, умершие на каторге «остарбайтеры», умерщвленные в концлагерях, истребленные карателями (одни лишь айнзатцгруппы отправили на тот свет 750 тысяч человек). А на боевые потери остается, соответственно, около 8,5 миллиона. Эта цифра совпадает с данными, опубликованными после рассекречивания сведений Министерства обороны – 8 668 400 человек. Убитых, умерших от ран, в плену, от болезней, несчастных случаев, казненных по приговорам трибуналов («Гриф секретности снят». М., 1993).

Но еще раз вспомним и тот факт, что в первые месяцы войны при очень незначительном сопротивлении попало в плен, сдалось и перешло к немцам почти 4 миллиона. Из которых 3 вымерло в лагерях в первую же зиму. И если вычесть их из общей цифры, то боевые потери сторон оказываются примерно равными. Германия потеряла 7 миллионов убитых. Конечно, она несла урон и на других фронтах, и от бомбежек союзной авиации. Но ведь и русские потери надо соотносить не только с немцами – а еще с румынами, итальянцами, венграми, финнами, с испанскими, бельгийскими и голландскими добровольцами. А погибшие власовцы, красновцы, всякие «Остгруппен» и «Остлегионен», солдаты прибалтийских и украинских частей СС – это какой армии потери, советской или германской?

Привожу эти данные вовсе не для того, чтобы поиграть цифрами. Цифры-то страшные. Ведь и один-единственный человек неповторим. Любой из этих миллионов представлял собой «целый мир». Но все же счел нужным представить и прокомментировать соотношение потерь, чтобы у читателя не было неясностей насчет «умения» или «неумения» воевать. Все, в общем-то, получается закономерно. В начале войны германские армии воевали гораздо лучше – и намного больший урон несла советская сторона. Потом все переменилось. И распропагандированная «крепость Европа» устоять уже никак не могла.