Текст книги "Агенты Берии в руководстве гестапо"

Однако Клара Шаббель уже была арестована, и прибывший к ней «Франц» попался. А «Инге» при прыжке потеряла чемодан с рацией. Через супругов Мюллер и «Микки», имевших контакты со швейцарской организацией Радо, она сумела доложить о случившемся в Москву. И «Францу», уже работавшему под контролем, Центр направил приказ доставить к «Инге» запасную рацию. Взяли всех. Кроме того, от имени супругов Мюллер гестапо послало вызов в Базель их родственнице Анне – дескать, Элен больна. Заманило в Германию и арестовало. А Анна была связной в организации Радо. Этот успех наглядно продемонстрировал Кальтенбруннеру и Гиммлеру пользу радиоигр, позиции Мюллера упрочились. А вскоре во Франции удалось разгромить и арестовать группу «Мориса» – от которого тоже вели нити к Радо.

Новые акции против Радо предпринимал и Шелленберг – совместно с абвером. В приграничные со Швейцарией районы было переброшено несколько пеленгаторных установок, которые засекли места расположения трех передатчиков, два в Женеве и один в Лозанне. Шелленберг провел еще несколько «дружеских» встреч с начальником контразведки Швейцарии полковником Массоном и главнокомандующим швейцарской армией Гизаном. Предлагал «систему обмена разведсведениями», получил отказ. О передатчиках пока молчал, СД больше интересовало другое. Читая радиограммы, немцы обнаружили утечку сверхсекретной информации по каналам Ресслера. Поэтому хотели узнать, кто же такие «Вертер», «Ольга», «Тедди» и другие.

Шелленберг предполагал, что они связаны с «генеральской опозицией», и попытался спровоцировать швейцарцев. Указал, что германским спецслужбам уже известно о «генеральском заговоре», что его участники вскоре будут арестованы. Но тогда и тем, кто с ними связан, то бишь Швейцарии, может не поздоровиться. А он, Шелленберг, хочет оказать услугу нейтралам и спасти участников заговора. И если Массон назовет информаторов, поможет им. Конечно, на столь дешевую удочку начальник швейцарской контрразведки не попался. Миссия окончилась впустую.

А игры зондеркоманды «Роте капелле» продолжались своим чередом. От Центра поступали запросы к своим «разведчикам» на ту или иную информацию военного характера. Чтобы ответить на них и создать видимость работы разведсети, зондеркоманда направляла соответствующие требования командованию Западного фронта и службе абвера. Они еще в начале «функшпиля» получили указание Кейтеля (по просьбе Гиммлера и Канариса) удовлетворять подобные требования. И в результате в Москву пошли точные сведения о номерах полков и дивизий, вооружении и командном составе частей, воинских перевозках. Для «завоевания доверия противника».

И советский Центр всячески поддерживал видимость, будто идет у немцев на поводу. Скажем, Ефремову, уже больше четырех месяцев пребывавшему в застенке, 4 февраля 1943 г. была направлена радиограмма: «Вашу июньскую информацию о положении «Германа» (арестованного еще раньше) считаю несерьезной, а потому вредной». Такое послание явно рассчитывалось на то, чтобы дополнительно успокоить нацистов. Пусть еще информацию дают.

Руководители зондеркоманды Гиринг и Берг всемерно старались установить с Треппером «доверительные» личные контакты. Даже усердно доказывали ему, что он не еврей, а русский. А обрезание, мол, сделал перед заброской в 20-х годах в Палестину по линии Коминтерна – чтобы работать под еврея. Видимо, таким образом обосновывалось «нееврейское» отношение к нему в глазах Гиммлера и Кальтенбруннера. И ему на всякий случай подсказывали ту же линию. А порой в разговорах гестаповцы допускали вообще крамольные мысли. Например, Берг любил рассуждать: «Во времена кайзера я был полицейским, я был полицейским Веймарской республики, теперь я шпик Гитлера, завтра я с тем же успехом мог бы стать слугой режима Тельмана».

Ну а в апреле 1943 г. радисты «Красной капеллы» вдруг получили из Москвы совершенно необычную радиограмму. Им передали сводку потерь германской армии под Сталинградом! Очень удивленным Гирингу и Бергу Треппер пояснил, что таким образом советский Центр иногда поддерживает дух подчиненных. Сам же он был уверен, что его доклад, переданный через Жюльетту Мусье, дошел по назначению. И совершенно верно понял, что сводка предназначена уж конечно не для разведчиков, а для немецкого руководства, ведущего радиоигру: посеять сомнения в победе и заставить подумать о своей собственной судьбе.

Но в одном он ошибся. На самом-то деле его записку, как чрезвычайно важную, французы по радио передавать не стали, а отправили в подлиннике кружным путем, через конспиративные цепочки курьеров, через Скандинавию. И дошла она до Москвы лишь 7 июня (см. послесловие канд. ист. наук А.И. Галагана к кн. Треппера «Большая игра»). Откуда уже однозначно следует, что Центр и без пояснений «Жильбера» знал о захвате сети. Что предыдущие сигналы провалов учел и поддерживал радиоигру вполне сознательно.

Что же касается сведений о сталинградских потерях, они сыграли именно ту роль, на которую рассчитывались. Германское командование в своих докладах имело привычку изрядно «сглаживать» картину. Такое «сглаживание» происходило на всех уровнях при движении донесений снизу вверх и их обобщениях. И к высшему руководству рейха доходили данные уже очень и очень искаженные. Сейчас известно, что эта сводка, полученная через «Красную капеллу», вызвала в штаб-квартире Гитлера грандиозный скандалище. Гиммлер представил ее фюреру, и тот учинил страшный разнос генштабистам и командованию вермахта. Обвинил их, что все они бессовестно врут. Поскольку цифры потерь, представленные в их докладах, оказались сильно заниженными по сравнению с реальными.

Но учтем, что к Гиммлеру необычная радиограмма попала от Мюллера. И он должен был расценить ее точно так же, как Треппер. Москва предлагала руководству германских спецслужб задуматься о своей судьбе. По сути, говоря разведывательным жаргоном, это было «приглашение к танцу». И все последующие факты свидетельствуют о том, что группенфюрер СС Мюллер «приглашение» принял.

Руки по локоть…

Тут, наверное, стоит коснуться и вопроса другого порядка: а могла ли советская разведка пойти на контакт с начальником гестапо? По моральным соображениям? Ну что ж, стоит напомнить, что операции спецслужб – дело жестокое, нередко грязное, в «белых перчатках» тут успеха не добьешься. А понятие морали порой отходит на второй план. Например, выше описывалась операция англичан по покушения на Гейдриха, специально нацеленная на то, чтобы вызвать массовые репрессии в Чехословакии. Где тут мораль? Так почему было русским спецслужбам не использовать Мюллера? Перспективы это сулило грандиознейшие.

Да, гестапо являлось страшным учреждением. В ходу тут были и провокации, и пытки (в официальных документах их называли «усиленные допросы»), и тайные убийства без суда, и отправка людей в концлагеря или Народные трибуналы на уничтожение. Но ведь и до войны, и в ходе войны иностранные дипломаты отнюдь не брезговали встречаться с Гиммлером, Гейдрихом, Кальтенбруннером, раскланивались с ними на официальных приемах, пожимали руки, которые, как принято говорить, были «по локоть в крови». И западные разведки ничуть не стеснялись наводить с ними «мосты». Специфика нацистских спецслужб и карательных учреждений вообще была такова, что там находили свое «призвание» и выдвигались к руководству соответствующие персонажи, по сравнению с которыми Мюллер выглядит, прямо скажем, «бледновато».

Так, Гейдрих славился крайней жестокостью, о чем уже упоминалось. Причем жестокость открыто сочеталась в нем с чрезмерной сексуальностью. Он лично инспектировал концлагеря, наблюдал за казнями. И не только сам любил кровь, но и стремился «повязать кровью» других. Выше приводились примеры, как он отправлял подчиненных на «стажировку» в айнзатцгруппы, проводил поочередно через Чехию батальоны СС для «обкатки» в экзекуциях. Именно Гейдриха предложил включать в карательные формирования женщин из аппарата РСХА. И ничего, многие фрау и фройляйн привыкли, потом находили удовольствие в зрелищах расстрелов.

Он лично придумывал и писал инструкции для айнзатцгрупп, детализируя, как должны производиться расправы. В этих руководствах оговаривалось не только изъятие золота, ценностей и личных вещей, но и требовалось, чтобы перед массовыми казнями жертвы раздевались донага. Согласно инструкциям, их одежда и обувь должны были отправляться в административно-хозяйственную службу СС для передачи в финансовое управление рейха. Хотя неизвестно, кому могло понадобиться грязное и завшивленное белье узников гетто и тюрем, но данное требование выполнялось неукоснительно. Впрочем, в плане «хозяйственности» Гейдриха переплюнул начальник административно-хозяйственной службы СС Поль, издав приказ, чтобы в концлагерях у обреченных женщин еще и обрезались волосы на стельки и тапочки для подводников и железнодорожников.

Садистом с сексуальной подоплекой был и Гиммлер. Но, в отличие от Гейдриха, не выпячивал это, а пытался скрывать. Что у него плохо получалось. Известен случай, когда он 31 августа 1942 г., находясь в Минске, пожелал увидеть массовую экзекуцию. Местные власти тут же определили к расстрелу 100 человек из минской тюрьмы. Ради «зрелищности» для столь высокого гостя отобрали женщин помоложе, девушек, юношей – из заложников, из задержанных за те или иные проступки, из «партизанок», захваченных по деревням вместе с детьми. Однако «зрелище» получилось вовсе не таким, на какое рассчитывал рейхсфюрер. Обычно айнзатцгруппы делили жертвы на небольшие партии, и их убивало несколько солдат, а то и один. Часто применяли «рационализацию», заставляя следующую партию ложиться на трупы только что умерщвленных и приканчивая очередью по головам. Но на этот раз, чтобы блеснуть перед начальством, выстроили взвод эсэсовцев при полном параде и обреченных перед ними вывели всех вместе.

Точно так же, как на медосмотрах «нордических» девиц, Гиммлер пытался изображать «профессиональную бесстрастность». С глубокомысленным видом наблюдал, как обнаженных людей ставят под дула автоматов. Но когда по телам хлестанул поток пуль, кромсая их в клочья, когда на земле забились раненые в муках и агонии, когда солдаты опустошили магазины, а две девушки, обливаясь кровью, все еще остались стоять и никак не падали – рейхсфюреру стало плохо. И он, по показаниям Бах-Зелевского, сомлел «как заурядный интеллигент». После чего очень озаботился. Указывал, что многие солдаты – люди женатые, имеют детей, и подобные экзекуции могут дурно повлиять на их психику и половые функции. Отсюда родилось распоряжение срочно найти альтернативные способы умерщвления женщин и детей.

Для этого инженер Беккер изобрел «газенваген» – «душегубку». Испытания «успешно» прошли в Таганроге – при разных режимах работы двигателя, разной загрузке кузова, разной погоде, на людях разных возрастов. Результаты напрямую докладывались рейхсфюреру. Но «газенваген» не удовлетворял низкой «пропускной способностью», уничтожал по 15–25 человек за рейс, возникала и проблема выгрузки трупов. Иное дело – газовые камеры. Для оценки их эффективности Гиммлер в начале 1943 г. посетил концлагерь Собибор. Уже зная вкусы начальника, специально к его приезду сюда свезли из других мест заключения 300 девушек, не успевших исхудать. Постарались привести их в «товарный вид» хорошим питанием, помыли. А во время визита загнали в газовую камеры. Гиммлер наблюдал через глазок за агонией и на этот раз в обморок не падал, остался доволен, даже наградил коменданта Вагнера медалью. И последовало распоряжение рейсхфюрера впредь умерщвлять женщин таким способом. А если это окажется невозможно, если придется расстреливать на местах, привлекать для казней украинскую, белорусскую, прибалтийскую полицию, формирования из русских «добровольцев».

Явно выраженные садистские наклонности проявлял и Кальтенбруннер. Осенью 1942 г., еще не будучи начальником РСХА, он посетил Маутхаузен, попросив коменданта Цирайса показать ему работу газовой камеры. В начале 1943 г. заехал еще раз с товарищами, был в веселом настроении, шутил и смеялся, и полюбопытствовал, чтобы ему продемонстрировали разные способы умерщвления. Как свидетельствовал Цирайс, отобрали «около пятнадцати человек», мужчин и женщин, и казнили тремя способами, через повешение, выстрелом в затылок и в газовой камере. У Кальтенбруннера, кстати, садизм сочетался с патологической трусостью. Он боялся, например, идти к зубному врачу. И не пошел, хотя даже Гиммлер приказывал ему привести зубы в порядок.

Но и те руководители РСХА, которые не были садистами, тоже оказывались причастны к неблаговидным деяниям. Скажем, Шелленберг постарался изобразить себя в мемуарах эдаким «чистым», идеальным разведчиком. Но ведь до 1941 г. и он служил в гестапо, возглавлял контрразведку. Он описывает, к примеру, как мастерски раскрутил польского шпиона Сосновского, который влюбил в себя работавших в военных учреждениях «фройляйн Н.» и «фройляйн Б.», сожительствовал с обеими и получал ценные сведения. Шелленберг представляет это дело в качестве некоего интеллектуального поединка, умалчивая одну «мелочь» – чтобы сломить и расколоть Сосновского, обе его любовницы были гильотинированы у него на глазах.

Исказил он и историю о том, как после начала войны с Россией были арестованы несколько сотрудников советских учреждений. А потом, дескать, они боялись возвращаться к своим, опасались гнева начальства и репрессий на родине. В реальности подчиненные Шелленберга в тот раз захватили нескольких работников торгпредства и журналистов, не имевших дипломатического иммунитета. И измордовали их так, что для последующего размена на немецких представителей в Москве некоторых пришлось нести на носилках. Наконец, именно Шелленберг, а не Мюллер договорился с вермахтом о деятельности айнзатцгрупп на советской территории и их обеспечении (на Нюрнбергском процессе он наивно отговорился тем, будто не знал, для чего предназначены эти группы – ну мало ли, порядок поддерживать, охранную службу нести, воришек ловить, движение на дорогах регулировать?)

Но, между прочим, и в целом сложившееся представление о том, будто преступления творила только кучка эсэсовцев и гестаповцев, а большинство германского народа осталось при этом вполне «цивилизованным», очень далеко от истины. Я не зря привел в начале книги примеры из времен Первой мировой, когда не было ни нацизма, ни СС. Так чего бы немцам не вытворять то же самое во Вторую мировую, когда это вдобавок поощрялось господствующей идеологией? Взять хотя бы армию. Охрану Освенцима несли не только подразделения СС, но и вермахта. Комиссаров и евреев, а часто и просто пленных расстреливали по приказам Кейтеля не эсэсовцы, а захватившие их армейские части. А в 1941–1942 гг., чтобы не отвлекать служащих вермахта, конвоирование пленных и охрана лагерей возлагалась на солдат из строительной организации Тодта, куда призывались почтенные граждане старших возрастов. И именно они пристреливали отставших, морили людей голодом и холодом в первых, самых страшных лагерях военнопленных.

Армейцы широко участвовали в карательных акциях. Многие солдаты и офицеры становились палачами очень охотно, при этом чрезвычайно любили позировать перед фотообъективами и кинокамерами, собирая целые коллекции свидетельств о своих «подвигах». Из-за чего и сохранилось так много кадров, где «бравые немецкие парни» измываются над жертвами, расстреливают, вешают, жгут. Манштейн, оставивший подчеркнуто «солдатские» воспоминания, правда, попросил Олендорфа, чья айнзатцгруппа оперировала в полосе его 11-й армии, не осуществлять массовых расправ ближе 200 км от его штаба. Но обратился и с другой просьбой – прислать ему несколько тысяч часов, взятых у расстрелянных. Для награждения офицеров. Что ж, Олендорф обе просьбы любезно исполнил. Чего не сделаешь ради плодотворного сотрудничества? Ведь и Манштейн ему помогал, предоставлял солдат для расстрелов, машины для перевозки жертв к месту казни.

Некоторые военачальники и сами «полезную инициативу» проявляли. Скажем, командование группы армий «Центр» 12 июня 1944 г. направило меморандум Розенбергу, что по предложению, выдвинутому 9-й армией, собирается захватить 40–50 тысяч подростков 10–14 лет и направить в рейх для работы учениками и подмастерьями. Пояснялось, что «эта мера направлена не только на предотвращение прямого пополнения численности армий противника, но и на сокращение его биологического потенциала». Операция получила название «Сенокос».

Кстати, и некоторые германские сателлиты в данном отношении вели себя не лучше. Например, венгерские солдаты Сегедского корпуса под командованием генерала Ф. Фекетхалми-Цейдлера «отличились» в январе 1942 г. массовыми расправами над сербами и евреями в югославской Воеводине. По селам сотни людей даже не расстреливали, а обезглавливали топорами. И учинили двухдневную бойню в городе Нови-Сад. Богатые семьи вырезали прямо в домах, а 3,5 тысячи человек собрали на берег Дуная, приказали раздеться, выгнали на лед, расстреляли и спустили трупы в проруби. В 1942 г. в Будапеште вышла книга свежих фронтовых воспоминаний «Военный дневник». И один из авторов, взводный командир Шандор Криштоф, подробно расписывал, как он и его подчиненные помогали немцам в «спецакциях» в украинских селах, какое наслаждение доставляло ему собственноручное убийство женщин и детей, смаковал подробности и имел наглость благодарить Бога, что смог поучаствовать в уничтожении славянской и еврейской «заразы». Причем этой книге в Венгрии была присуждена конкурсная литературная премия!

О зверствах мадьяр на Черниговщине вспоминают в своих мемуарах А.Ф. Федоров, Б.Д. Полищук. Комдив Шафаренко описывает, как, отбив у венгров село Сторожевое под Воронежем, солдаты нашли трупы расстрелянных крестьян, а рядом – кучу запакованных посылок домой с награбленным добром. Жестокостью отличались и финны. Очевидец А.В. Титов, живший в войну ребенком в Починковском районе на Смоленщине, рассказывал автору, как сперва в их селе стояла германская часть и вела себя относительно прилично. Но затем вместо нее пришел батальон финнов, и в первый же день, без всякого повода, они вывели всех мужчин за околицу и перекололи штыками.

Не оставались в стороне от преступлений и немцы вполне «цивильные». Концлагеря неоднократно навещали руководитель «Гитлерюгенда», а впоследствии гауляйтер Вены Бальдур фон Ширах, министр экономики Шпеер. Тоже написавший в тюрьме очень «гуманные» мемуары. Но известны его приказы о «суровых наказаниях» за «лень и саботаж» для рабочих из пленных и «остарбайтеров». Известны и его распоряжения отсылать тех, кто уже выжат трудом, обратно в лагеря. То бишь, на смерть.

Добропорядочные германские промышленники, из «хороших семей», вовсе не возражали против использования рабского труда, наоборот, боролись, чтобы получить побольше дармовой рабочей силы. На одних лишь заводах Круппа трудились тысячи пленных, заключенных и «остарбайтеров». Заводской врач Эйгер описывал собственный небольшой концлагерь, где под охраной эсэсовцев содержались 600 женщин. Они ходили босиком, единственной одеждой им служили мешки с отверстиями для рук и головы, все были истощены и больны, многие умирали. «Остарбайтеры» жили и работали тоже в жутких условиях. По свидетельствам того же Эйгера, «более других страдали татары и киргизы. Они гибли, как мухи, от плохих условий проживания, низкого качества и недостаточного количества пищи, непосильной работы без отдыха». Даже снабжение водой для них иногда прекращалось на срок от 8 до 14 дней…

Аналогичное положение было и на заводах других фирм, на шахтах и рудниках. Концерн «И.Г. Фарбениндустри» специально построил цеха рядом с Освенцимом, чтобы иметь резерв рабсилы под рукой. И, кстати, германских рабочих, трудившихся на тех же предприятиях, подобное положение не очень трогало. Во всяком случае, ни одного факта возмущения, протестов, забастовок и других проявлений «классовой солидарности» не зафиксировано. А чего им было возмущаться? Они имели на военных заводах броню от фронта, получали пайки и очень хорошую зарплату (за счет использования рабов).

Против «взаимовыгодного» сотрудничества с карательными органами ничуть не возражала и германская интеллигенция. В солидный и «цивилизованный» рейхсбанк поступали в огромных количествах вещи казненных – золотые часы, серьги, кольца, браслеты, зубные коронки. Приходовались они на счет под шифром «Макс Хейлигер», но это было не ахти какой тайной. Потому что с 1942 г. подобные ценности Рейхсбанк стал закладывать в муниципальные ломбарды, чтобы обратить их в наличные. И операции приняли такой размах, что к началу 1944 г. Берлинский ломбард оказался переполнен этими вещами, известив Рейхсбанк, что далее он их принимать не в состоянии. Однажды начальник административно-хозяйственного управления СС Поль и директор Рейхсбанка Функ устроили для служащих и финансистов банкет, в ходе которого гости совершили экскурсию к сейфам, где им продемонстрировали те же груды сережек и зубных коронок, после чего все вернулись за столы и продолжили веселую трапезу.

Или возьмем высококвалифицированных германских инженеров, техников, конструкторов. Когда был объявлен конкурс на строительство крематориев в Освенциме, поучаствовать в нем нашлась масса желающих. Выиграла контракт компания «Топф и сыновья», специализирующаяся на поставках отопительной аппаратуры. По данному поводу была обнаружена обширная переписка, показывающая, что назначение конструируемых систем отнюдь не скрывалось. Так, фирма писала в Освенцим: «Содержание: О строительстве крематориев 2 и 3 для лагеря. Мы подтверждаем получение вашего заказа на 5 тройных печей, включая 2 электрических подъемника для поднятия трупов и 1 запасной подъемник. Заказ включает также установку для загрузки угля и устройство для транспортировки пепла…» А другие фирмы были рады урвать контракты на строительство и оборудование газовых камер.

Словом, можете себе представить обычную атмосферу конструкторского бюро. Начальник сообщает – так и так, удалось получить хороший заказ для концлагеря. И начинается обычная деловая работа. Инженеры на технических совещаниях спорят, какой запас прочности придать каким-нибудь штырям для подъемников. Роются в справочниках конструкционных материалов, советуются с технологами, как будут влиять температурные условия, насколько опасны человеческий жир и пепел с точки зрения коррозии. Находят оптимальные решения. Пожилые обстоятельные чертежницы и вертихвостки-машинистки готовят проектную документацию, клерки пересылают ее на производство.

Специалисты фирм-изготовителей приезжали в лагеря, участвовали в монтаже и отладке своих систем, присутствовали при испытаниях. Уточняли режимы эксплуатации, нормы потребления расходных материалов, амортизации. Писали акты приемки и свои инженерные отчеты с указанием выявленных недостатков, предложениями по усовершенствованию на будущее. А изготовление смертоносного газа «Циклон-В» находилось в ведении концерна «И.Г. Фарбениндустри» (с которым благополучно поддерживала картельные связи американская «Стандарт ойл оф Нью-Джерси»). Патенты на производство этой отравы получили у концерна фирмы «Теш и Штабенов» в Гамбурге и «Дегеш» в Дессау.

И другие пытались урвать свой кусок от «пирога». Берлинская компания «Заводы Дидье» боролась за контракт на поставку печей для сжигания трупов в Белградском лагере и писала эсэсовским заказчикам: «Для подачи трупов в печь мы предлагаем простую металлическую вилку, передвигающуюся с помощью поршней. Каждая печь будет иметь рабочую камеру 24х18 м, поскольку гробы использоваться не будут. Для транспортировки трупов от места их сосредоточения к печам мы предлагаем использовать легкие колесные тележки. Схема работы установки, выполненная в масштабе, прилагается». С ней соперничала фирма «С.Н. Кори», которая уже построила 4 печи для Дахау и 5 для Люблина и представляла свои предложения: «Ссылаясь на наши устные переговоры относительно поставки оборудования упрощенной конструкции для сжигания трупов, мы настоящим представляем чертеж наших усовершенствованных кремационных печей, действующих на угле, которые до сих пор полностью удовлетворяли заказчиков».

Контракт на изготовление «автомобилей З» – «душегубок», получила автомобильная фирма «Заурер». И тоже ведь вряд ли могло быть секретом для инженеров и техников, для каких целей надо делать кузов герметичным и отводить вовнутрь трубу выхлопных газов. Несколько фабрик поставили на серийную конвейерную основу производство дубинок для лагерных надзирателей, плетей, хлыстов. А Данцигский технологический институт занялся проблемами «утилизации» человеческих тел, рационального использования таких «отходов», как кожа и жир. После ряда экспериментов делались, к примеру, заключения: «Человеческая кожа, лишенная волосяного покрова, весьма хорошо поддается процессу обработки, из которой, по сравнению с кожей животных, можно исключить ряд дорогостоящих процессов». А жир рекомендовался для производства мыла. Для этого был изобретен специальный котел с электрическим подогревом и выработан оптимальный рецепт: «12 фунтов человеческого жира, 10 кварт воды и от 8 унций до фунта каустической соды… все кипятится в течение 2–3 часов и затем охлаждается… После остывания сваренную массу выливают в обычные, привычные публике формы, и мыло готово».

Не отставали и германские врачи. Не только эсэсовские. Первую идею опытов над людьми выдвинули министр здравоохранения Италии доктор Конти и ученый с мировым именем профессор Шиллинг, деятели Малярийной комиссии при Лиге Наций. И пошли опыты по заражению малярией в Дахау – из-за того, что рядом были медицинские кафедры Мюнхенского университета. Дальше спектр экспериментов стал расширяться. Принялись исследовать, воздействие отравляющих веществ, заражение тифом и гепатитом, провоцирование гангрены, пересадку костей, по заявкам Люфтваффе в лице фельдмаршала Мильха – воздействие на организм низкого давления в барокамерах, воздействие длительного пребывания в ледяной воде. Потом – и «сухое» замораживание на холодном воздухе.

Доктор Халленворден из медицинского института в Дилленбурге создал огромную коллекцию мозгов убитых людей. А профессор Страсбургского университета Хирт решил собрать коллекции черепов, скелетов и заспиртованных трупов мужчин и женщин, принадлежащих разным народам – евреев, славян, «азиатов». И собрал, для чего в концлагерях отобрали 115 человек, привезли в Эльзас, умертвили и передали Хирту и его сотрудникам для препарирования. Кроме гиммлеровского фаворита Рашера и Шиллинга в опытах на людях приняли активное участие и другие видные немецкие и австрийские медики: профессор Хольцлехнер из Киля, профессор Ярек из Инсбрука, профессор Зингер из Мюнхена, доктора Руф, Румберг, Покорны, Замерштранг, Вельтц, Мадаус, Брак, Гебхардт, Фишер, Сиверс, Бонг, Майер, начальник медслужбы люфтваффе Хиппке, Финке, Герта Оберхойзер, Катценелленбоген. При каждом, учтем, действовала бригада ассистентов и младшего медперсонала.

Правда, такие работы считались секретными, но о них знали в медицинских кругах Германии, результаты публиковались в специальной литературе, обсуждались на научном уровне – и никаких протестов не вызывали. Наоборот, многие медики считали эти результаты уникальными и очень ценными. Скажем, в октябре 1942 г. профессора Хольцлехнер и Финке, написав для ВВС отчет «Эксперименты по замораживанию человека», провели в Нюрнберге научную конференцию по результатам своих работ. Присутствовали 95 ученых, включая знаменитости. И хотя было ясно, что для получения результатов много людей было доведено до смерти, вопросы задавались только научного плана. Ни малейших признаков возмущения не было. А в мае 1943 г. К. Гебхардт и Ф. Фишер прочли в военно-медицинской академии лекцию по провоцированию газовой гангрены у заключенных. Их выслушали с огромным вниманием. А присутствовавший профессор Ф. Зауэрбрух, светило немецкой медицины, сделал единственное замечание – мол, «хирургия лучше сульфаниламида».

Возьмем и такой слой общества, как немецкие крестьяне. И оказывается, что некоторые концлагеря продавали пепел сожженных в качестве сельскохозяйственных удобрений. И его покупали! Существует и множество свидетельств о том, как обращались отнюдь не помещики, а обычные «бауэры», то бишь фермеры, с отданными в их распоряжение русскими и украинскими невольницами. Как за невыполнение дневного «урока» пороли. Без увечий и злости, но сильно. И публично, собрав прочих рабынь и своих домашних. Аналогия со скотиной тут, пожалуй, неуместна. Скотину бережливые и аккуратные немецкие крестьяне не били. Существуют и свидетельства, как при побегах «остарбайтеров» фермеры устраивали коллективные облавы с собаками и охотничьими ружьями. (Полевой Б. Эти четыре года, т.1. М., 1974). Правда, инструкциями Гиммлера приписывалось именно такое обращение с рабами, иначе могли наказать самих хозяев. Но… ведь никто же насильно не заставлял этих хозяев брать невольниц.

Наконец, коснемся и рядовых германских обывателей. Разве многие из них не радовались, получая от служивших на востоке родных посылки с брусками сала, шмотками и прочим награбленным барахлом вплоть до детских игрушек? А неужто были недовольны те, кто получал ордера на дефицитные в войну промтовары и покупал по сниженным ценам пальто, костюмы, платья, очки, сумки… изъятые у отправленных в газовые камеры или снятые с жертв перед расстрелами. Покупатели не знали об этом? Но ведь было видно, что вещи ношеные. Значит, в любом случае чьи-то чужие. Словом, хотя страны антигитлеровской коалиции и выдвинули лозунг, что воюют не против германского народа, а против нацизма, все же получается – в деяниях нацизма участвовала (и охотно участвовала) огромная часть немецкого населения.

Что же касается группенфюрера Мюллера, то и он в этих делах, разумеется, участвовал. Играл далеко не последнюю скрипку. И даже самую грязную работу выполнял попрежнему добросовестно. Так, после смерти Гейдриха и при вечной занятости Гиммлера ему было дано право подписывать приказы о «перемещениях» в концлагеря. Когда начальником РСХА стал Кальтенбруннер, это право было сохранено – Мюллер стал считаться его заместителем и должен был подписывать подобные приказы в случае отсутствия шефа. Он подписывал. По распоряжениям за его подписями было вывезено в Освенцим и другие места уничтожения 45 тыс. евреев из Голландии, 3 тыс. из Берлина, 30 тыс. из Белостока, 10 тыс. из лагеря Терезиенштадт. Сам он этих вещей не инициировал, но был человеком толстокожим, загрубелым, хладнокровным. Допустим, приезжает порученец Эйхмана с соответствующей бумагой – Мюллер прочитает, нет ли формальных ошибок, и подмахнет. Или приходит распоряжение Гиммлера – дескать, по заявке Поля в концлагеря требуется свежая рабочая сила. И Мюллер вызывает подчиненного, чтобы подготовить приказ: в такой-то срок переместить в лагеря 35 тыс. заключенных из французских тюрем. Персональная судьба каждого из этих 35 тысяч его не интересовала…