Текст книги "Агенты Берии в руководстве гестапо"

Конечно, многие не выдерживали. От них шли нити к другим. И очередные передатчики схваченных разведчиков зондеркоманда «поворачивала», подключая к радиоигре. Но вот тут-то начинаются сплошные загадки… Как уже говорилось, аресты шли не единовременно, и уцелевшие радисты неизменно докладывали Центру о провалах. Предупреждали, что тот или иной засыпавшийся агент работает уже явно под контролем. Однако все такие предупреждения Москва игнорировала! И продолжала регулярно выходить на связь с «повернутыми» радиоточками. Мало того, разведчики, сообщавшие о переходе той или иной группы к работе на врага, получали от Центра выговоры. А перевербованных радистов поощряли, информация от них неизменно получала самую высокую оценку руководства.

1 ноября, когда Треппер повторно предлагал Центру прекратить всякую связь с бельгийской и голландской группами, однозначно работающими на немцев, его отчитали: «Вы ошибаетесь, передачи продолжаются, и мы получаем замечательный материал». Приказали не разводить панику и даже выражали недоверие к благонадежности тех, кто предупреждал о провалах – не пытаются ли они преднамеренно ввести руководство в заблуждение? Подтверждения арестов шли и через компартию Франции, имевшую независимые каналы связи – но и их Москва пропускала мимо ушей. И, как теперь выяснено, все агенты «Красной капеллы», очутившиеся под колпаком гестапо, не забывали сопровождать свои передачи условным сигналом провала! (см. послесловие канд. ист. наук А.И. Галагана к кн. Треппера «Большая игра», М., 1990) Но даже это оставлялось без внимания.

20 ноября, вновь повторив информацию о гибели разведгрупп, Треппер радировал в Москву о больших арестах в Париже. 22 ноября он отправил свою последнюю самостоятельную радиограмму. О полном разгроме всей французской сети. Гестапо нагрянуло в его офис 24-го. И во второй раз чуть не упустило. «Месье Жильбера» не оказалось на месте! Он и впрямь уже не собирался появляться в офисе «Симэкса», намереваясь скрыться. Подвела его случайность. Один из оперативников, осматривая кабинет, обратил внимание на запись в настольком календаре – там на 24 ноября был запланирован визит к стоматологу. К какому – неизвестно. Срочно разослали наряды искать по зубоврачебным клиникам и кабинетам дантистов. Да попробуй найди в таком городе, как Париж!

Принялись «трясти» персонал «Симэкса». И когда нажали на жену сотрудника Альфреда Корбина, пригрозив, что от ответа зависит жизнь ее мужа, она вспомнила, что «месье Жильбер» обычно ходил к доктору Малеплату. Гестаповцы ворвались в последний момент, когда Треппер уже вставал с зубоврачебного кресла. «Большого шефа» взяли. А 21 декабря была выявлена и захвачена последняя разведгруппа – Генри Робинсона. Всего в Бельгии, Нидерландах и Франции арестовали свыше 200 человек, из них часть случайных людей и 130 связанных с разведсетью Треппера. «Красная капелла» прекратила существование.

Но стоит остановиться и на загадках этой истории. Эксперты английской и французской спецслужб, изучавшие после войны дело «Красной капеллы», в своем заключении отметили: «До сих пор непонятно, почему советская разведка, которая была своевременно предупреждена о происшедших в то время арестах ее агентов, продолжала поддерживать связь с ними и давать им задания». Треппер в своих мемуарах пытается объяснить это «неопытностью» руководства Центра из-за гибели старых кадров в чистках 1937–1938 гг. Однако с таким предположением никак нельзя согласиться. Простите, не до такой же степени «неопытность»!

К концу 1942 г. Берия уже полностью успел восстановить спецслужбы и поднять их уровень на прежнюю высоту. В Москве снова работали великолепнейшие специалисты своего дела. В войну советская разведка ничуть не уступала германской, успешно противостояла ей, а во многих отношениях могла дать фору. Да и сами немцы считали русский шпионаж намного более эффективным и отлаженным, чем работу английской или любой иной секретной службы. Так что, пожалуй, предположение об абсолютной глупости и неопытности московского руководства критики не выдерживает. Поэтому напрашивается одна-единственная версия. Что советский Центр, извещенный о попытках немцев начать радиоигру, стал специально подыгрывать им, желая посмотреть, что из этого получится.

Наверное, тут стоит пояснить, что радиоигры сами по себе – штука тонкая и «обоюдоострая». Сторона, которая их затевает, имеет возможность узнать, какие вопросы и объекты интересуют противника. Можно сделать важные выводы. Скажем, по интересу, проявленному к какому-то участку фронта, догадаться о планах. По косвенным данным можно узнать, что уже известно противнику. Иногда предоставляется возможность протолкнуть четко выверенную стратегическую дезинформацию. Но пичкать неприятеля одними лишь обманами нельзя. Если при проверке ложь откроется, вся игра пойдет насмарку. Поэтому основной поток сведений должен быть истинным, поддерживая безусловное доверие к источнику. И чтобы иметь возможность запустить одну «дезу», нужно долгое время «прикармливать» врага подлинными разведданными.

Но если сторона, с которой ведут радиоигру, раскусит это, тогда уже она получает возможность получить огромные выгоды! Можно «доить» противника – пусть якобы для «прикормки» сообщает ценные сведения. Можно по содержанию диалогов угадывать, что известно неприятелю о собственных секретах, а что нет. И, в конце концов, даже дезинформация, которую захотят всучить, способна обернуться важнейшей информацией! Если быть готовым к ее получению и сделать поправку на обман. Как бы «сменить знак на противоположный».

Очевидно, советский Центр вполне оценил перспективы, открывающиеся при подобном развитии событий. А может быть, и предпочел их рядовой информации, которую могли поставлять агенты Треппера, останься они на свободе. Много ли они могли сообщить со своими, в общем-то, ограниченными возможностями коммерсантов, коммивояжеров, мелких служащих в оккупационных учреждениях? Поэтому и одергивали из Москвы тех, кто давал предупреждения – чтобы не насторожить и не спугнуть немцев. Пусть лезут в «функшпиль»…

В целом же в результате успешных операций гестапо, СД и других нацистских спецслужб практически все структуры советской разведки в Германии и оккупированных ею западных странах были разгромлены. Уцелела и функционировала только группа Ольги Чеховой. Впрочем, и над ней сгущались тучи. Русское происхождение давно вызывало в ее отношении подозрения контразведчиков. Поступали доносы, было установлено наблюдение, фиксирующие те или иные ее поступки, способные подтвердить обвинение. Прямых и весомых доказательств, что Чехова является агентом противника, не было. Но она имела доступ в высшие круги германского руководства, и сочли, что терпеть подобное положение слишком опасно для государственных секретов рейха. Было решено ее взять, а там, глядишь, получится выжать признание или запутать на допросах.

Учитывая, что Чехова имеет очень высоких покровителей и ей достаточно снять телефонную трубку, чтобы оперативники получили нагоняй и были изгнаны прочь, арестовать ее взялся лично Гиммлер. Правда, такое решение могло быть связано не только с причинами служебной целесообразности, а еще и с тайными наклонностями рейхсфюрера СС. Стоило ли отказывать себе в удовольствии арестовать всемирно известную кинозвезду и холеную красавицу, допросить ее, насладиться ее страхом и смятением, приказать применить «особые методы»… Но когда Гиммлер в сопровождении гестаповцев приехал к Чеховой, прислуга попыталась остановить его, предупреждая, что у хозяйки гость. Естественно, рейхсфюрер и слушать не стал. Шагнул, без стука распахивая дверь в гостиную. И обомлел. У Чеховой и впрямь сидел «гость». Сам… Гитлер. Сидел и о чем-то глубокомысленно беседовал с ней.

Кто из друзей или доброжелателей предупредил разведчицу, каким образом и через кого она сумела в нужный момент зазвать такого «гостя», остается неизвестным. Но Гиммлеру, естественно, осталось только вытянуться по струнке и извиниться – мол, накладочка вышла, не знал, заглянул с визитом вежливости. После такого конфуза он уяснил, что даже для него Чехова – «табу». И операция в отношении нее ограничилась продолжением наблюдения, перлюстрацией писем, прослушиванием телефонов, что не дало никаких существенных зацепок.

«Приглашение к танцу»

В конце 1942 г. очень усилившийся Гиммлер вдруг «споткнулся». Причем не без прямого участия Мюллера. В школе СД в Бергенбруке содержался под охраной глава румынской фашистской организации «Железная гвардия» Хория Сима. В 1940 г., когда решался вопрос о союзе с Румынией, Гейдрих организовал заговор «железногвардейцев» против правителя этой страны маршала Антонеску. Путч провалился, вызвав огромное недовольство Гитлера, но Антонеску и без того согласился войти в альянс с немцами, и в знак дружбы выслал к ним арестованного Симу. Растроганный таким доверием фюрер торжественно поклялся, что путчист будет находиться у него под надзором и ни малейших хлопот союзнику больше не доставит. И вот в 1942 г. этот тип неожиданно сбежал, пробираясь в Италию. Мюллер тут же организовал поиски, однако Гиммлеру о случившемся не доложил. Вроде бы из-за того, что надеялся быстро поймать Хория Симу.

Зато через десять дней после побега о нем откуда-то узнал враг Гиммлера, Риббентроп. Узнал он даже о том, что Хория Сима в Италии. Сумел первым накапать Гитлеру. И преподнес дело в очень невыгодном для рейсфюрера свете – будто Гиммлер и Шелленберг снова втихаря заваривают «румынскую кашу», и вождь «железногвардейцев» будет руководить очередным путчем с итальянской территории. Шутить такими вещами было не время, румыны и без того приуныли после гибели под Сталинградом своих 3-й и 4-й армий. Но вызванный к фюреру Гиммлер о происшествии вообще не знал, чему Гитлер не поверил. Пришел в бешенство, грозил выжечь каленым железом «эту черную чуму» – указывая на форму СС. Шелленберг через четыре дня нашел беглеца, но Гиммлер очутился в опале. А Мюллер отделался написанием объяснительной записки. Что с него возьмешь, тупое «баварское рыло»!

Однако из действий по делу «Красной капеллы» хорошо видно, что уж тупым-то он не был. Это был профессионал, умный, хитрый и расчетливый, хотя и умеющий скрывать это под простоватой «мужицкой» маской. И если сопоставить случившееся с оскорблениями, которые рейхсфюрер летом 1942 г. допускал в адрес Мюллера, с изрядной долей вероятности можно предположить, что отсутствие доклада Гиммлеру и странная информированность Риббентропа были не случайными. Шеф гестапо умел мстить. Тем более что имел возможность получить защиту от сильного покровителя – удар по Гиммлеру был выгоден и Борману, которого тоже начало беспокоить усиление позиций рейхсфюрера.

Центр хитросплетения разведслужб в это время сосредоточился в Швейцарии. В ноябре, совершив головокружительный вояж по оккупированным территориям (больше из жажды острых ощущений, чем по необходимости) сюда прибыл американский резидент Аллен Даллес, будущий шеф ЦРУ. Крупные организации британских спецслужб обосновались тут еще раньше. А после Сталинграда сюда, для установления контактов с Западом, потянулись германские заговорщики всех мастей: представители Канариса, «генеральской оппозиции». Пожаловал и Шелленберг, связался с англичанами. И британский представитель вроде бы даже получил «добро» от Черчилля на неофициальные переговоры. Но Гиммлер после полученной встряски осторожничал, рискованных инициатив своего подчиненного испугался и дать благословение отказался.

Срыву контактов способствовало и то, что Шелленберг, хвастая перед англичанами своими возможностями, пообещал им в качестве доказательства запросто свалить Риббентропа. Он обработал заместителя министра иностранных дел Лютера, тот собрал на своего шефа всякий компромат и в копиях разослал по различным правительственным инстанциям. Но опальный Гиммлер опять струхнул, ввязываться в придворную борьбу не захотел. Расследование было поручено Мюллеру, а он обернул историю против самого Лютера. Арестовал его вместе с ближайшими сотрудниками, обвинив в неподчинении начальству, осуждении внешней политики Германии, и Лютер загремел в концлагерь. А репутация Шелленберга перед западными партнерами по переговорам была подорвана. Они разуверились в его реальных возможностях, в «оппозиционности» Гиммлера, и сочли, что им либо морочат голову, либо переговоры являются провокацией, чтобы испортить их отношения с СССР.

В Швейцарию в данный период сместился и центр деятельности советской разведки. Если организации Шульце-Бойзена и Треппера провалились, то группа Радо получила новый источник ценнейшей информации. Упоминавшийся сотрудник швейцарской разведки Рудольф Ресслер, разочарованный тем, что англичане и американцы практически не используют передаваемые им стратегические сведения, с августа через Христиана Шнайдера («Тейлор») начал связываться с советской разведчицей Рашель Дубендорфер («Сиси»), подбрасывая материалы «на пробу». А с декабря 1942 г. стал уже вплотную работать на русских, поставив условие, что никто не должен пытаться узнать его настоящее имя, и что он никому не раскроет своих информаторов в Германии.

Центр после проверки полученных сведений и нескольких контрольных запросов согласился с этими условиями. Возможно, убедила именно их «нестандартность» – германские спецслужбы, уж конечно, постарались бы придумать своим агентам достоверные имена и легенды. В конце концов, даже в случае «игры» Москва ничего не теряла. Она уже вела в это время одну радиоигру. И в любом случае надеялась перехитрить противника. Поэтому имя Ресслера русские узнали много позже, после его ареста – он значился лишь как «Люци» (по созвучию с Люцерной, где жил). А его источники информации до сих пор известны лишь под псевдонимами: «Вертер», «Ольга», «Тедди», «Фердинанд», «Штефан», «Анна» и др. Сведения они поставляли действительно сверхсекретные и необычайно быстро (видимо, используя структуры германской армейской связи и радиослужбу швейцарской контрразведки).

Американский писатель Льюис Килзер в своей сенсационной книге даже пытался отождествить таинственного «Вертера» с Борманом. Впрочем, такое предположение никак не может быть принято. Хотя бы по той причине, что автор не потрудился доказать свою версию. И явно перепутал канцелярию Гитлера с ОКВ. «Вертер» давал информацию не политического, а только военного характера – подробные планы операций, сведения об их разработке, передислокации частей и соединений, данные разведки о Красной Армии. По заключению всех экспертов, это был высококвалифицированный военный-генштабист. Чего нельзя сказать о Бормане, никогда не служившем в армии и совершенно некомпетентном в военных вопросах.

Да и вообще псевдонимы были условными. Осталось неизвестным даже то, скрывались ли за ними физические лица или группы людей. Те же самые информаторы снабжали Реслера сведениями и раньше – для швейцарцев и англичан. А получили псевдонимы, когда он стал сотрудничать с Радо. Передаваемые материалы он снабжал пометками «из ОКВ», «из ВВС», «из МИД», и именно по этим пометкам была введена классификация, их заменяли псевдонимами. Из ОКВ – «Вертер» (по созвучию с вермахтом), из штаба люфтваффе – «Тедди», из управления связи – «Ольга», из швейцарского генштаба – «Анна».

Успешно действовала и советская контрразведка. Шелленберг горделиво сообщает в своих мемуарах, что германским спецслужбам удалось завербовать «двух офицеров в штабе маршала Рокоссовского». Что ж, эта история известна. «Офицеры в штабе маршала Рокоссовского» были агентами НКГБ, от всей души водившими немцев за нос. В частности, они тоже были причастны к забросу дезинформации в период Сталинградского сражения.

А русская разведка разворачивала работу и на других направлениях. Так, осенью 1942 г. во Франции была создана группа «Мориса», независимая от организации Треппера. Что косвенно свидетельствует – в Москве о провалах знали и готовили резервную сеть. Еще одним свидетельством является приказ, посланный в Швейцарию для «Сиси»: сменить шифр – после того, как на нее вышел Ресслер, и Центр проверил истинность поставляемой им информации.

Правда, тут вышла накладка. Видимо, уровень и возможности германских служб радиоперехвата были советским руководством недооценены. Указание о новом шифре – книга «Буря над домом», издательство Эберс, 471-я страница, было передено прежним шифром. И прочитано. Как писал контрразведчик абвера Флике, «радиограмма представляла собой сенсацию: впервые узнали название книги-ключа, которая давала возможность читать все радиограммы, зашифрованные с помощью этой книги».

Гестапо тем временем усиленно разворачивало игру по планам операции «Медведь». Как уже отмечалось, Мюллер еще с лета оттеснял «конкурентов» и постепенно прибрал операцию из совместного ведения в собственные руки. Под предлогом крайней секретности радиослужба абвера была практически отстранена от дела. Ее функции перехватила гестаповская зондеркоманда «Функшпиль», специально созданная для радиоигры и подчиненная руководству команды «Роте капелле». Абверовцев знакомили с материалами сугубо в части касающейся – когда что-то требовалось от них. Доходило до обид: капитан Пипе, первым добившийся успеха в пеленгации, жаловался начальству, что его больше не допускают к расследованию. Местное парижское гестапо во главе со штурмбаннфюрером СС Бемельбургом, которому принадлежала главная заслуга в выслеживании и арестах разведчиков, также было оттерто в сторону. Сотрудники зондеркоманды «Роте капелле» деликатно подсказали узникам, что в присутствии Бемельбурга не стоит разглашать какие-либо сведения.

А когда из Берлина прибыла группа следователей, чтобы допросить соратников Треппера об их связях с группой Радо в Швейцарии, Берг счел нужным пояснить арестованным, что этим следователям вовсе не обязательно выкладывать имеющуюся информацию – поскольку они из службы Шелленберга. В прошлой главе указывалось, что гестапо тоже интересовалось швейцарской группой, но помогать разведке СД отнюдь не намеревалось.

Впрочем, в деятельности зондеркоманды «Роте капелле» секретность была доведена вообще до абсолюта. Арестованных разведчиков даже не регистрировали в тюрьмах, а надзиратели и тюремное начальство не то что не имели права общаться с ними, а даже видеть их лица. Их приводили в камеры и уводили, надев на головы специальные мешки. Ну а как же иначе – малейшая утечка информации могла сорвать «функшпиль»! Но для перевербованных радистов и руководителей создавали льготные условия. Размещали в удобных охраняемых особняках, обеспечивали хорошее питание, демонстрировали гуманное и уважительное отношение. И подъезжали тонко. Трепперу после ареста Гиринг заявил, что в Германии есть влиятельные лица, желающие заключить с СССР сепаратный мир. Поэтому, дескать, радиоигра вовсе не будет направлена во вред России, а станет инструментом для наведения контактов и установления доверия между сторонами. Сперва пойдет сугубо правдивая информация, а когда Центр поверит в искренность и дружелюбие людей, ведущих игру, последуют более серьезные предложения.

Впрочем, при этом пояснил и другое – что в случае отказа сотрудничать последует не только смерть Треппера, но и сообщение о его предательстве в Москву, что скажется на судьбе семьи, оставшейся в СССР. И «Большой шеф» согласился. Всего из 8 передатчиков, входивших в его организацию, было «повернуто» 6. Шелленберг в своих мемуарах преувеличил в 10 раз, называя фантастическую цифру 60. Что, разумеется, просто неправдоподобно. Доживая свой век в Италии, он любил приврать и пустить пыль в глаза. Опять же, надеялся заработать на книге, а заодно припугнуть западные спецслужбы масштабами советской угрозы – шла «холодная война». Вдруг вспомнят, востребуют специалиста.

Но в деятельности гестапо в это время вдруг начались «странности» и загадки, ничуть не меньшие, чем те, которые преподнес советский Центр. Дело в том, что радиоигра и все упомянутые меры чрезвычайной секретности почти сразу же… потеряли смысл. В январе 1943 г. один из перевербованных радистов, Йозеф Венцель, был привезен для очередного сеанса связи на конспиративную квартиру в сопровождении двух гестаповцев. Когда они вошли в прихожую, Венцель заметил, что ключ остался в замке с наружной стороны. Воспользовавшись секундной оплошностью агентов, снимавших пальто, он выскочил на лестницу и запер дверь. А пока ее выбивали изнутри, был таков. То есть произошла явная утечка информации! Правда, на самомто деле у Венцеля связи с Центром не было, он просто «залег на дно» у знакомых и скрывался до ухода немцев. Но ведь гестапо не могло этого знать! Участник радиоигры бежал! По всем канонам ее следовало прекратить. Тем не менее зондеркоманда продолжила «функшпиль», будто ничего не случилось. Поступить так она могла только с разрешения Мюллера.

В это же время Треппер, обеспокоенный, что Москва никак не реагирует на сигналы о провалах и на поданный им в эфир знак работы под контролем, решил сделать собственный ход. Тайком передать сообщение о подлинном состоянии дел. Он убедил гестаповцев, что для поддержания доверия Центра ему нужно периодически бывать в городе и появляться на «контрольных явках». Поверили ему или нет, но согласились. Под предлогом такой «контрольной явки» Треппер дважды посетил лавку Жюльетты Мусье, связанной с французской компартией, и сумел скрытно сунуть ей написанный мелким почерком на клочке бумаги доклад о работе под контролем (посоветовав скрыться и ей самой).

Однако именно в этот период, в начале 1943 года, Шелленберг заметил первые странности в поведении самого Мюллера. Произошло это на международном совещании полицейских атташе. Оба руководителя спецслужб изрядно употребили на банкете и уединились, чтобы еще «полирнуть» коньячком. В раннем варианте рукописи Шелленберга (английское издание) и позднем (немецкое издание) текст диалога сильно отличается. Из чего видно, что шеф разведки СД восстанавливал его в меру собственной фантазии и конъюнктуры. Но все же приведу этот отрывок (по английскому изданию).

Разговор завелся о стойкости на допросах агентов из группы Шульце-Бойзена – их казнили как раз незадолго до этого. И Мюллер сказал: «Они погибли, веря в возможность такого решения (т. е. коммунизма). В учении национал-социализма слишком много компромиссов, и оно не в состоянии возбудить такую веру. Идеи же духовного коммунизма в состоянии это сделать. Коммунизму присуще твердо установленное отношение к жизни, которое отсутствует у большинства наших западных интеллигентов, исключая, возможно, некоторых эсэсовцев… Если нам суждено проиграть эту войну, то причиной проигрыша будет не недостаточный военный потенциал, причиной будет духовная неспособность наших руководителей. У нас нет настоящих руководителей. Правда, у нас есть наш руководитель – фюрер, но на нем все замыкается. Возьмем толпу, находящуюся в его непосредственном подчинении. Кого вы там найдете? Они день и ночь проводят в непрерывных ссорах: одни стремятся заручиться расположением фюрера, другие закрепить за собой власть. Несомненно, что фюрер давно уже это видит, но, руководствуясь совершенно непонятными для меня соображениями, по-видимому, предпочитает именно такой порядок вещей для того, чтобы властвовать. Вот в чем его главный недостаток…

Как бы я ни хотел думать иначе, но я все более склоняюсь к выводу, что Сталин умеет делать эти вещи лучше. Подумайте только, что пришлось пережить его системе в течение последних двух лет, а каким авторитетом он пользуется в глазах народа! Сталин представляется мне сейчас в совершенно ином свете. Он стоит невообразимо выше всех лидеров западных держав, и если бы мне позволено было высказаться по этому вопросу, мы заключили бы с ним соглашение в кратчайший срок. Это был бы удар для зараженного проклятым лицемерием Запада, от которого он никогда не смог бы оправиться. Видите ли, говоря с русскими, всегда ясно, как обстоят дела: или они вам снимут голову, или начнут вас обнимать. А эта западная свалка мусора все толкует о Боге и других возвышенных материях, но может заморить голодом целый народ, если придет к выводу, что это соответствует ее интересам… Гиммлер проявляет твердость духа лишь в тех случаях, когда чувствует поддержку фюрера… Борман знает, чего хочет, но он слишком мелкая личность и не может думать как государственный деятель. Посмотрите на него и на Гиммлера – ведь это сцепились две змеи. Гиммлеру будет трудно забраться наверх».

«Услышав, что Мюллер высказывает подобные взгляды, я, – пишет Шелленберг, – был изумлен… Я нервничал, пытаясь понять, что нужно Мюллеру? Хочет ли он поймать меня в ловушку? Выпивая одну рюмку коньяка за другой, он отпускал такие выражения в адрес гнилого Запада и наших руководителей – Геринга, Геббельса, Риббентропа и Лея – что те, наверное, чувствовали себя в тот момент весьма дурно. Мюллер был живой картотекой, ему было известно все, самые интимные эпизоды жизни каждого из них, и поэтому он сообщил мне ряд забавных деталей. Но все омрачало не покидавшее меня чувство беспокойства. Чего добивался этот человек, которого переполняли горечь и обида, так внезапно начавший раскрывать передо мной свою душу? Раньше никто подобных вещей от Мюллера не слышал. Для того, чтобы направить беседу по иному пути, я беспечным и шутливым тоном заявил:

– Превосходно, господин Мюллер. Давайте сразу начнем говорить: «Хайль Сталин», и наш маленький папа Мюллер станет главой НКВД. Он посмотрел на меня, и в глазах его таилась зловещая усмешка:

– Это было бы превосходно, – ответил он презрительным тоном, и его баварский акцент проявился сильнее. – Тогда бы вам и вашим твердолобым друзьям буржуа пришлось бы качаться на виселице».

В позднем варианте рукописи мемуаров Шелленберг значительно смягчил тона. В частности, последний ответ Мюллера вместо виселиц звучит: «Вас-то уж по носу видать, что вы заражены Западом». Из данного разговора Шелленберг делал вывод, что шеф гестапо уже переключился на работу на русских. Вот уж вряд ли. Если бы Мюллер уже работал на советскую разведку, неужто он стал бы трезвонить об этом?

Скорее, выплеснул наболевшее. А заодно прощупал позицию собеседника (напомню, что по своему служебному положению Мюллер обладал уникальной в рейхе возможностью говорить что угодно. Ну, мало ли – провоцировал человека). Но диалог, как и случай с побегом Венцеля, свидетельствует о другом. Что Мюллер уже был готов переключиться к работе на русских. Может, как раз и надеялся, что из продолжения игры после побега Москва поймет – шеф гестапо готов к контактам. Хотя, повторяю, Москва о побеге не узнала.

В январе 1943 г. в германских спецслужбах произошли важные изменения. Началось с того, что Борман примирился с Гиммлером. Крайне щепетильный в денежных делах рейхсфюрер СС испытывал финансовые затруднения, не мог построить дом для своей второй семьи. И обратился к Борману, попросив из партийных сумм ссуду в 80 тыс. марок. Тот охотно помог: с этого момента Гиммлер сидел у него на крючке и был больше не опасен. С подачи Бормана Гитлер смягчился к рейхсфюреру, снял «опалу». Но случай с Хория Симой объяснил тем, что Гиммлер сильно перегружен. А значит, надо бы найти ему заместителя – вместо Гейдриха, чтобы снять загрузку по РСХА.

Им неожиданно стал (очевидно, тоже при участии Бормана) обергруппенфюрер СС Эрнст Кальтенбруннер, до того занимавший пост руководителя австрийской полиции и СС. Как бы «земляк» Гитлера. Портрет его был впечатляющим. Он «был настоящим колоссом. При росте в 1 метр 90 сантиметров у него были широкие плечи и мощные руки со сравнительно тонкими кистями, способными, однако, раздавить камень. Массивный корпус его венчался крупной головой с твердым, тяжелым лицом, словно вытесанным из плохо отесанного обрубка дерева. Высокий и плоский лоб отнюдь не свидетельствовал о выдающемся интеллекте. Маленькие темно-карие глаза жестко поблескивали в глубоких орбитах… широкий, словно вырезанный одним ударом рот с тонкими губами и огромный, квадратный, массивный, грубо вытесанный подбородок еще более подчеркивали тяжелый и угрюмый характер этого человека».

Да, Кальтенбруннер был таким. Угрюмым, туповатым, высокомерным. И к тому же горьким пьяницей – квасить он начинал с утра, прямо на рабочем месте. Но Гиммлера такой заместитель устраивал – это был не Гейдрих, стать конкурентом рейхсфюреру он не мог. Устраивал такой начальник и Мюллера. В делах разведки и контрразведки он не понимал ничего. Да и в полицейские дела не лез. Его вполне удовлетворяла роль «начальника». Он бесконтрольно отдал весь этот круг вопросов на откуп шефу гестапо. Мало того, у них нашлись точки соприкосновения. Кальтенбруннер презирал интеллектуалов, сразу возненавидел «чистюлю» Шелленберга. Мюллер был ему ближе. Умел и подыграть, и выпить с ним. Хотя, в отличие от начальника, коньяк с шампанским не мешал и головы не терял. В результате возникли как бы две группировки: Гиммлер – Шелленберг и Кальтенбруннер – Мюллер. Шеф гестапо получил возможность использовать начальника РСХА в своих целях. Для прикрытия своих замыслов, а то и для каких-то действий его руками.

РСХА в это время максимально разрослось, в прежнем комплексе зданий на Принц-Альбрехтштрассе давно уже не вмещалось. Учреждения Главного управления имперской безопасности расползлись по Берлину, занимая 38 домов. И чтобы не исчезло «чувство локтя», Гиммлер ввел новый обычай. Руководители всех служб должны были обедать вместе в доме № 116 по Курфюрстенштрассе – там находилось ведомство Эйхмана. Обычай был, конечно, нудным и глупым, тем более что Гиммлер требовал соблюдения правил этикета. Приезжать на обеды следовало не в сапогах, а только в штиблетах, в белых рубашках. Словом, приходилось ломать график рабочего дня, переодеваться. А за нарушения этикета нагорало – в первую очередь «мужикам», вроде Мюллера. Зато в отсутствие Гиммлера председательствовал на обедах Кальтенбруннер. И тут-то уж шеф гестапо отыгрывался: они вдвоем начинали изводить разными придирками Шелленберга.

Гестапо в начале 1943 г. добилось очередных крупных успехов. Советская разведка попыталась воссоздать новую сеть в Германии. Тут еще оставалось несколько «законсервированных» агентов, с которыми не было связи. В феврале в окрестностях Фрайбурга были выброшены парашютисты Генрих Кенен («Франц») и Эльза Ноффке («Инге»). «Франц» должен был поехать на север Германии, на явку к Кларе Шаббель, а «Инге» были даны явки во Фрайбурге к Генриху и Элен Мюллер и в Мюнхене – к Агнессе Циммерман («Микки»).