Текст книги "Агенты Берии в руководстве гестапо"

Операция «Валькирия»

Об офицерском заговоре против Гитлера написано очень много. В исторической литературе, особенно западной, ему уделяется чрезмерно повышенное внимание. Его возводят до уровня «антинацистского подполья», а то и «немецкого движения сопротивления». Впрочем, причина такого явления вполне понятна. В период «холодной войны», когда ФРГ стала членом НАТО, требовалось в общественном сознании отделить Германию от нацизма. Вот и преувеличивалось значение «немецкого сопротивления» – точно так же, как в СССР, чьей союзницей стала ГДР, преувеличивалось значение немецкого коммунистического подполья. Мюллер, кстати, отслеживал те и другие организации, и к коммунистам начал в 1944 г. засылать «долгоиграющих» агентов, которых красноречиво называл «люди победы».

Что же касается заговорщиков-военных, то стоит изучить их конкретные дела, чтобы понять – никакой серьезной оппозиции очень долгое время в общем-то и не было. В их число входили те, кто оказался обижен лично Гитлером, был недоволен ущемлением самостоятельности военных с его стороны, считал его безграмотным военачальником, был не согласен с теми или иными политическими решениями – например, войной на два фронта. Ну как можно говорить о политической оппозиции, если основа политики фюрера, то есть внешняя экспансия, отнюдь не бралась под сомнение. Большинство «оппозиционеров» выступало даже и не против нацизма, а только персонально против Гитлера. А отставной генерал Бек, считавшийся признанным лидером заговорщиков, прямо говорил: «Плохо не то, что делает Гитлер, а то, как он это делает». Повышенным гуманизмом многие из этих господ также «не страдали». Скажем, массовые расстрелы заложников во Франции начал заговорщик Штюльпнагель.

Ну и наконец, понятия «заговора», «оппозиции», «сопротивления» должны выражаться в каких-то реальных делах. А вот их-то до июля 1944 г. практически не было. Основная «деятельность» в течение долгих лет заключалась в частных разговорах друг с дружкой – дескать, а вот хорошо бы, если бы каким-нибудь образом – и оказаться без Гитлера… Причем существовало несколько течений. «Кружок Крейсау» (по названию поместья, где он собирался) во главе с графом Мольтке и графом Йорком был всего лишь подобием дискуссионного клуба молодых идеалистов. Здесь вариант свержения фюрера вообще не рассматривался, поскольку члены кружка были принципиальными противниками насилия. Они только теоретизировали о неопределенном будущем Германии и обсуждали радужные модели идеального государственного устройства, что-то вроде христианского социализма.

Второе течение, состоявшее из офицеров, дипломатов и ряда административных работников, действовало по двум направлениям. Во-первых, шли бесконечные обсуждения за чаем или за рюмочкой списков будущего правительства и вариантов правления. Как уже отмечалось, в качестве будущего вождя Германии некоторые допускали даже кандидатуру Гиммлера. Другие рассматривали гипотетические варианты возрождения монархии и спорили, кого из сыновей Вильгельма II стоило бы в этом случае возвести на престол.

А во-вторых, практическая деятельность сосредоточилась на поисках контактов с Западом. И эмиссары оппозиции только и делали, что торговались с второразрядными представителями Англии и США, на каких условиях может быть заключен «мир без Гитлера». Мол, прежде чем развернуть борьбу против фюрера, надо получить твердые гарантии, что за Германией останутся ее завоевания. Тут уж, конечно, признаки заговора были налицо – но только не «движения сопротивления». Тем более, что все военные заговорщики оставались дисциплинированными служаками и приказы ОКВ и фюрера продолжали исполнять безоговорочно.

Видный американский исследователь У. Ширер отмечает: «Можно только удивляться лидерам немецкого сопротивления, которые проявляли такую настойчивость в достижении мирного соглашения с Западом и такую нерешительность в избавлении от Гитлера». Впрочем, несколько попыток покушения имели место. Но уж больно по-детски они выглядят. А то и вызывают сомнение в их достоверности. Потому что поведали о них после войны немногие уцелевшие заговорщики, старавшиеся изобразить из себя героических борцов с нацизмом. Нередко такие воспоминания проверке не поддаются, поскольку их авторы ссылаются только на погибших свидетелей. И иногда это смахивает на откровенную «развесистую клюкву». Взять хотя бы случай, будто генерал фон Тресков с тремя молодыми единомышленниками в августе 1941-го собирался арестовать Гитлера в Борисове, когда тот прилетит в группу армий «Центр» – хотели якобы захватить его по пути с аэродрома в штаб. Но от попытки пришлось отказаться, потому что… вдруг обнаружилось, что у фюрера есть охрана. Да, вот так – ни больше ни меньше. Оказывается, не знали, что главу государства охраняют!

Потом были более реальные случаи – с бомбами. Но заговорщики сочли, что немецкие бомбы замедленного действия для покушения не годятся, они издают шипение перед взрывом. Нужны, мол, только английские. Что ж, Лахузен из абвера достал английские. И последовала операция «Вспышка». Название позаботились придумать в первую очередь. Но дальше все выглядит не столь гладко. 13 марта 1943 г., когда Гитлер прибыл на совещание в Смоленск, фон Тресков и Шлабрендорф решили передать ему бомбы в самолет под видом двух бутылок коньяка для берлинских друзей (как видим, груз даже не досматривался!). Подумывали о том, не убить ли фюрера тут же, на совещании. Но сочли, что при взрыве могли погибнуть генералы, которых (когда они «освободятся от присяги») не исключалось привлечь на свою сторону. Простите, а пистолеты? Или автоматы? От которых генералы, находившиеся в одной комнате с Гитлером, не погибли бы? Но нет, выбрали бомбы, передали в самолет, и они благополучно не сработали.

Еще об одном «покушении» поведал историкам полковник Гернсдорф, также оставшийся в живых, в отличие от других участников описанных им событий. Дескать, он, Гернсдорф, вызвался пожертвовать собой. Фон Тресков дал ему две бомбы замедленного действия, он положил их в карманы шинели и 21 марта 1943 г. на выставке трофейной техники должен был подойти поближе к фюреру и взорвать его вместе с собой. Но взрыватель по своей конструкции мог сработать минимум через 15–20 минут, а Гитлер сократил осмотр выставки до 8—10 минут, и покушение оказалось невозможным. И это говорил военный человек! Которому историки с какой-то стати поверили! Хотя, если уж офицер действительно решился пожертвовать собой и мог положить в карманы две мины, то не проще ли было воспользоваться обычной гранатой? Или пистолетом?

В сентябре 1943 г. пронести бомбу на совещание в Растенбург взялся генерал Штифф. Но в последний момент струсил. А потом весь склад английских бомб, хранившихся у Штиффа, вдруг случайным образом взорвался. Тех самых бомб, которые в нужный момент имели привычку не взрываться. Ну а раз нет английских бомб – значит, и дальнейшие покушения оказались невозможны… Не знаю, как у других, а у меня сложилось впечатление, будто все подобные покушения очень лихо придумывались на тех же застольях. А как только доходило до дела, участники сами начинали накручивать себе дополнительные трудности и думать не о покушениях, а о причинах, позволяющих отползти в сторону.

Ну а в переговорах с представителями Запада у различных групп оппозиции сквозил один и тот же мотив: мир с англичанами и американцами и продолжение войны на востоке. Да вдруг еще получится – в союзе с англичанами и американцами? Причем в западной литературе это почемуто подразумевается для «сопротивления» как само собой разумеющееся. Хотя позволю себе заметить: даже в коммунистическом подполье вариантов мира Германии с СССР для продолжения войны на западе не рассматривалось. Но большинство заговорщиков интересовал именно такой вариант.

О выработанном плане рассказал генерал Шпейдель, начальник штаба сосредоточенной во Франции группы армий «Б» фельдмаршала Роммеля. План включал перемирие с англо-американцами, отвод немецких войск из Франции – но и западная коалиция границу не переходит. Кроме того, предусматривались арест Гитлера и предание его германскому суду. Должно было сформироваться правительство во главе с Беком. При этом авторами планировалось продолжение войны на востоке с сокращением линии фронта (от устья Дуная до Литвы). И подготовка с западными державами «конструктивного мирного соглашения в рамках Соединенных штатов Европы». (Поясню, Соединенные штаты Европы – это был еще кайзеровский проект, ради которого он начал Первую мировую. То есть под властью Германии должны были остаться все центральноевропейские страны, Польша, Балканы).

Генерал Бек тоже соглашался лишь «как минимум на продолжении войны на востоке». А в мае 1944 г. переслал в Швейцарию Аллену Даллесу вообще иждивенческий меморандум. Указывалось, что западным странам надо бы оказать заговорщикам «маленькую» помощь. А именно: высадить 2–3 десантные дивизии в Берлине, высадить крупные десанты в Гамбурге и Бремене, осуществить высадку во Франции, а уж тогда «оппозиция» сделает свою долю работы – арестует Гитлера. Короче, сами можете судить, насколько серьезным было такое «подполье».

Ситуация изменилась лишь после того, как в ряды заговорщиков вступил граф фон Штауфенберг. Он, кстати, многому научился у русских. Полтора года провел на Восточном фронте, занимаясь формированием частей «Остгруппен». И придумал фантастический проект о союзе с русскими антисоветчиками – немцы сбросят Гитлера, а власовцы Сталина. Из России Штауфенберг попал в Северную Африку, при авианалете потерял руку, глаз. После чего был назначен начальником штаба Резервной армии – в нее входили военные училища, охранные гарнизоны на местах, формируемые маршевые пополнения. И штаб Резервной армии после разгрома абвера стал новой «крышей» заговоршиков. Точнее – Штауфенберг оказался единственным человеком, готовым и способным не болтать, а что-то делать. Весь заговор осуществлялся силами одного человека!

Главным толчком к реализации путча послужили события на фронтах – высадка западных армий в Нормандии и грандиозное наступления русских в Белоруссии, буквально раздавившее группу армий «Центр». Стала ясна бесперспективность дальнейшей борьбы. А вдобавок возникла возможность переговоров с англо-американским командованием! И, например, заговорщик Роммель 15 июля 1944 г. направил Гитлеру послание, что война неотвратимо идет к концу, и срочно требуются «политические решения». Направил – и сказал приближенным: «Я дал ему последний шанс. Если он не воспользуется им, мы начнем действовать». Как нетрудно увидеть, тут уж речь шла не то что о нацизме, даже не о фигуре Гитлера – речь шла только о его упрямстве и нежелании трезво оценить ситуацию. Пусть заключает мир на западе или уйдет в отставку и даст заключить мир своим преемникам. А если уж нет – только тогда «начнем действовать». Однако самому Роммелю действовать не пришлось, он был ранен.

Были и другие факторы, заставляющие поспешить. При упоминавшихся арестах посетителей «салона фрау Зольф» нескольких участников заговора уже взяли – Кипа, Остера. Другие попали под наблюдение, о чем Гиммлер предупредил Канариса. А Штауфенберг решил установить контакт с коммунистами, его представители Лебер и Рейхвейн встретились с эмиссарами красного подполья Якобом, Зефковым и Рамбовом. Но Рамбов оказался агентом гестапо. И остальных четверых участников встречи схватили. Возникла опасность, что гестапо раскрутит дело, и последуют новые аресты. Поэтому было решено приступить к операции «Валькирия».

Это название, между прочим, было вполне официальным, его предложил Гитлеру Канарис – план «Валькирия» предусматривал мобилизацию и действия Резервной армии, если внутри Германии восстанут миллионы «остарбайтеров» и пленных. Как раз в этом случае должны были подняться по тревоге и совместно выступить на усмирение курсанты училищ, охранные, гарнизонные, формируемые части, солдаты и офицеры, пребывающие в отпусках, подлечившиеся раненые. Ну а заговорщики решили использовать готовый план и его название в целях переворота. Но получилось так, что и в реализации плана движущей силой и исполнителем оказался один человек, полковник Штауфенберг. Все ему пришлось делать самому, и договариваться, и связь держать, и покушение собственноручно осуществлять.

Первый раз оно намечалось на 11 июля 1944 г., когда Штауфенберга вызвали в Оберзальцберг для доклада фюреру о наличии и подготовке армейских резервов. Но на совещание не пришел Гиммлер. Когда Штауфенберг позвонил в Берлин, взрывать ли бомбу, генералы-заговорщики сочли: нет, не стоит, пусть все вместе соберутся – Гитлер, Геринг, Гиммлер. Словом, опять готовы были отползти, найдя малейший предлог. Штауфенберг это, кажется, понял. И решил, что в следующий раз он будет взрывать в любом случае. Однако при очередном его докладе о резервах, 15 июля, Гитлер ушел раньше времени. Для следующего доклада вызвали в Растенбург на 20 июля…

Позиция «заговоршиков» представляется очень характерной. Многие из них в этот день просто не пришли на службу! Сказались больными и сидели дома, выжидая развития событий. То, что произошло в Растенбурге, хорошо известно. Штауфенберг оставил на столе портфель с миной и вышел. А полковник Брандт, разглядывая карту, переставил портфель подальше, за тумбу стола. Что спасло Гитлеру жизнь. Штауфенберг об этом не знал. Вместе с начальником связи ставки Фельгибелем он увидел взрыв и помчался на аэродром. А Фельгибель передал в Берлин условный сигнал.

Но за три часа, пока Штауфенберг летел в столицу, и 45 минут, пока он ехал с аэродрома в штаб на Бенделерштрассе, остальные путчисты не предприняли ничего! Генералы Ольбрихт и Гепнер пили «за успех», другие слонялись без дела. И лишь после появления Штауфенберга дело зашевелилось, стали куда-то звонить, рассылать указания. Отреагировали на них только в одном месте. В Париже генерал Штюльпнагель по звонку из Берлина арестовал 1200 гестаповцев и эсэсовцев.

Однако представляется крайне любопытной позиция в этом деле Мюллера. Когда в Растенбурге оправились от шока, ему передали приказ арестовать участников покушения. И шеф столь мощной организации отправил в штаб заговорщиков… всего трех человек. Оберштурмбаннфюрера Пифредера и двоих рядовых агентов. Которых, естественно, самих там сразу арестовали. Невольно складывается впечатление, что приказ был исполнен только «для галочки». Вроде бы и какие-то меры предпринять – но при этом выждать развития событий, постраться опять сохранить за собой возможность переметнуться на сторону сильнейшего. Это, пожалуй, лишний штрих к психологическому портрету Мюллера. Он был ярко выраженным приспособленцем. Легко перешел от республики к нацистам. Потом переориентировался на русских. А если ситуация грозила измениться, почему бы еще раз к другим хозяевам не пристроиться?

Путч, разумеется, провалился. Едва выяснилось, что Гитлер жив, большинство оппозиционеров тут же пошло на попятную, дало отбой уже переданным командам (а они и не выполнялись, переданные, никто не додумался занять телефонную станцию, занять радио – и в эфире прозвучало обращение Геббельса, а потом выступление фюрера, наглядно опровергшее информацию о его смерти). Фельдмаршал Вицлебен, который должен был стать при перевороте главнокомандующим, появился в штабе лишь под вечер. Пришел, констатировал, что ничего не получилось, и ушел. А часть заговорщиков мгновенно изменила и принялась активно подавлять мятеж в надежде выслужиться. Командующий Резервной армией Фромм и подполковники Гербер и Хайде арестовали своих коллег, Бека заставили застрелиться, а Штауфенберга, генерала Ольбрихта, полковника Мерца и лейтенанта Хефтена быстренько, без суда и следствия, расстреляли во дворе, чтобы замести следы и собственное участие в заговоре.

Немудрено, что такое «восстание» было ликвидировано одним лишь батальоном майора Ремера и горсткой эсэсовцев Скорцени. Захватив штаб заговорщиков, он вдруг обнаружил там и запертых гестаповцев. И Скорцени с удивлением вспоминал: «Одно из двух: или путч явился таким сюрпризом для всеведущего гестапо, либо оно ошиблось, сочтя сведения об этом деле не заслуживающими внимания. Ведь для задержания вдохновителя переворота отрядили лишь двух агентов, что поистине необъяснимо».

В Париже аресты сотрудников гестапо и СС зондеркоманду «Роте капелле» чудом не зацепили. Она размещалась в отдельных особняках, и в суматохе о ней забыли. А когда дошли известия, что покушение на фюрера не удалось, парижские путчисты сразу выпустили всех арестованных.

Мало того, устроили с освобожденными гестаповцами и эсэсовцами совместную гулянку в отеле «Рафаэль» и, назюзюкавшись, братались с ними и пили на брудершафт. О каком антинацизме тут можно говорить?

Однако ни пассивность во время выступления, ни отсиживание дома, ни брудершафты и извинения, ни даже участие в подавлении и расстрел собственных товарищей никого из участников и соучастников заговора не спасли. Гитлер на этот раз не был намерен миндальничать и решил вырвать оппозицию с корнем. Гиммлеру он тоже не совсем доверял (раз тот вовремя не раскрыл это дело). Расследование было поручено персонально Кальтенбруннеру. А тот создал специальную комиссию РСХА по делу заговора, и во главе ее поставил Мюллера. Покатились аресты. Вот тут уж Мюллер «отвел душу» на «интеллигенции», аристократии, военных «свиньях» (да ведь надо было и свое поведение во время путча замазать). Воспользовавшись правом командовать, шеф гестапо не без издевки отдал приказ Шелленбергу арестовать Канариса. Шелленберг изображает это в мемуарах в трагических и романтических тонах – в чем можно усомниться, вспомнив, что он и сам неоднократно доносил Гиммлеру на адмирала (и возмущался, почему рейхсфюрер не дает хода его докладам).

А Мюллер лично арестовал и допрашивал своего коллегу Артура Небе, начальника V управления РСХА. Физических мер к нему не применял, тот ничего не скрывал. Да и что было скрывать? На дело оппозиция оказалась неспособна, зато бумаги исписала массу. Тут были и списки предполагаемых «правительств», и детально расписанные планы, и протоколы встреч и собраний. Канарис на это сокрушенно сказал: «Эти типы из генерального штаба не могут обойтись без писанины». Многие закладывали других в тщетной надежде спасти себя.

Да и вообще германский офицерский корпус в данной ситуации проявил себя совсем не блестяще. «Заговорщик» фон Клюге, приняв яд, писал Гитлеру: «Я всегда восхищался Вашим величием… Если судьба сильнее Вашей воли и Вашего гения, значит, такова воля провидения… Покажите себя столь же великим и в понимании необходимости положить конец безнадежной борьбе, раз уж это стало неизбежно». Ну уж, знаете ли, если такое верноподданничество считать «немецким сопротивлением», то вообще трудно понять, кому и чему же оно «сопротивлялось». И чем же оно отличалось от нацизма?

Фельдмаршал Рунштедт, тоже считавшийся «заговорщиком», когда запахло жареным, добровольно принял на себя обязанности председателя «офицерского суда чести», который изгонял из армии всех лиц, причастных к оппозиции, и передавал на расправу Народному суду. В мемуарах ярым оппозиционером изобразил себя и Гудериан. Хотя и он после 20 июля стал членом «суда чести». А когда его назначили начальником генштаба, первым делом потребовал от подчиненных публично поклясться в приверженности нацизму. Находившиеся в опале Браухич и Редер, чтобы не быть заподозренными в соучастии, выступили в печати с гневными осуждениями заговорщиков и с изъявлениями верности фюреру. Словом, германские военные вели себя ничуть не лучше, чем их советские коллеги в период репрессий 1937–1938 гг.

Расправа была крутой. Арестовали 7 тысяч человек, не только действительных заговорщиков или причастных к путчу, но и их близких, друзей или тех, кто просто знал, но не донес. Казнили около 5 тысяч. По распоряжению фюрера их предавали Народному суду Фрейслера. И смерть их ждала особо жестокая – тем способом, который был придуман для группы Шульце-Бойзена. Вешали в петле, перекинутой через мясницкий крюк. Суд над «главными виновниками» во главе с Вицлебеном и их казнь снимались на кинопленку. Смонтировали фильм для фюрера и его окружения. Хотели показывать и в армии, но отменили – сочли, что солдаты и офицеры могут возмутиться.

Но стоит остановиться еще на двух моментах, напрямую относяшихся к нашей теме. К заговорщикам принадлежал и полковник Хансен, начальник нового, военного управления РСХА – того самого, что перешло к Кальтенбруннеру от абвера. И, воспользовавшись этим, Мюллер устроил там такую чистку, что практически доломал военную разведку. То, что осталось от нее, поделили. Службы контрразведки и диверсий отошли к гестапо, а сбора информации – к внешней разведке СД.

А подозрительность Гитлера после событий 20 июля усилилась. И он лично отдал приказ о прекращении радиоигры с русскими в рамках операции «Медведь». Но она и после этого не была прервана! Причем Треппер, как правоверный коммунист, в своих мемуарах категорически отрицает работу Мюллера на советскую разведку. Он утверждает, что Паннвиц и Берг действовали уже на свой страх и риск, видя близкий крах нацистов и переметнувшись на советскую сторону в надежде на благодарность победителей. Треппер пишет о Паннвице: «Сегодня мы располагаем доказательствами, что вплоть до мая 1945 г. в сотрудничестве с верным «Кентом» он ведет свою личную игру. До последних минут войны он передает военную информацию…»

Однако это, согласитесь, ни в какие ворота не лезет. Ну как мог бы какой-то гауптштурмфюрер продолжать операцию, запрещенную самим Гитлером? А начальство в течение девяти месяцев не знало и не интересовалось, где находится подчиненный и чем он занимается? И не один подчиненный, а зондеркоманда. А начальником Паннвица был Мюллер. «Роте капелле» подчинялась только ему.