Текст книги "Агенты Берии в руководстве гестапо"

«Странная война»

7 октября 1939 г., сразу после завоевания и раздела Польши, Гиммлер получил еще один высокий пост. Декретом Гитлера, который подписали также Геринг и Кейтель, он был назначен «комиссаром рейха по утверждению германской расы». И именно ему поручалось «германизировать Польшу». Как раз после этого он стал вхож в ближайшее окружение фюрера, оттеснив большинство министров, хотя сам еще не имел министерского портфеля. Ему вменялось в обязанность «устранять пагубное воздействие иностранной части населения, представляющей опасность для рейха и для сообщества германского народа», для чего ему предоставлялся выбор средств и полная свобода действий.

После назначения Гиммлер издал собственную директиву: «Наш долг состоит не в том, чтобы германизировать Восток в старом значении этого слова, то есть преподавать тамошнему народу немецкий язык и германское право, а в том, чтобы обеспечить заселение Востока только чистокровными германскими народами». Территория Польши была разделена, ее западные области вошли в состав Германии, на остальных было создано «генерал-губернаторство», во главе которого был поставлен Ганс Франк. Ответственным за «германизацию» Гиммлер назначил Гейдриха. И дела начались такие, что перед ними померкло все, что творилось прежде в Германии, Австрии и Чехословакии.

Из западных польских областей изгонялось 1,5 миллиона крестьян. На освободившиеся земли было переселено 500 тысяч немцев. А изгнанников суровой зимой перегоняли в генерал-губернаторство. Сколько дошло, сколько погибло, не знает никто. Остальных западных поляков отправили в Германию или отдали новым хозяевам, переведя на положение рабов, женщин (500 тыс.) определяли прислугой в немецкие семьи (семьи членов НСДАП имели приоритет в получении рабынь). Инструкции для невольников и их владельцев разрабатывал лично Гиммлер. В них определялась продолжительность рабочего дня, прислуге запрещалось посещать общественные места, вступать в половую связь, хозяевам предоставлялось право (и обязанность) осуществлять телесные наказания за мелкие проступки, а за «саботаж» или даже «вызывающее поведение» требовалось передавать провинившихся в гестапо. Надзирать за соблюдением этих инструкций также вменялось в обязанность гестапо.

Развернулась и реализация прежних программ по уничтожению интеллигенции и «окончательному решению» еврейского вопроса. Интеллигенция, две партии по 3000 человек, пошла под расстрелы. Для евреев создавались «компактные» гетто. Было решено, что вовсе не нужно везти их в германские лагеря, проще уничтожать на месте. И в Польше был создан свой, самый большой концлагерь, Освенцим. А в дополнение к нему – Майданек и Треблинка.

На Западе установилось состояние «странной войны». Чему подыгрывал сам Гитлер, усыпляя противников. Еще 25 сентября 1939 г. Гальдер записал в дневнике о «плане фюрера предпринять наступление на Западе». А назавтра Гитлер через шведского бизнесмена Далеруса заявил о готовности к миру. Накануне Далерус встретился с британским послом в Осло Форбсом, сообщившим, что и британское правительство занято поисками мира, и фюрер изображал, будто ничего другого не желает: «Если англичане действительно хотят мира, они могут обрести его через две недели, и без каких-либо унижений». Конечно, это были лишь маневры. 27 сентября, на следующий день после встречи с Далерусом, Гитлер собрал командующих видами вооруженных сил и сообщил о решении «наступать на Западе как можно скорее, поскольку франко-английская армия пока еще не подготовлена». Определялась дата удара – 12 ноября.

Ну а политиков и народы западных стран Гитлер убаюкивал миролюбивыми декларациями. 1 октября передал таковые через итальянского министра иностранных дел Чиано. 6 октября произнес речь в рейхстаге, рассыпавшись в заверениях, что Германия не имеет к Франции никаких претензий, даже не будет касаться проблемы Эльзаса и Лотарингии. А уж тем более нет причин для нарушения дружбы с Англией. Из-за чего ссориться-то? Смешно сказать, из-за какой-то «мертворожденной» Польши! Хотя ответа от западных держав фюрер не ждал, уже 10 октября он зачитал своим военачальникам длинный меморандум о состоянии войны и вручил им Директиву № 6 на разработку операции против Франции.

Меморандум же, составленный накануне, 9 октября, четко ставил задачи: не анализировать другие возможности, а руководствоваться «необходимостью продолжения борьбы». «Цель Германии в войне должна… состоять в том, чтобы окончательно разделаться с Западом военным путем, т. е. уничтожить силу и способность западных держав еще раз воспротивиться государственной консолидации и дальнейшему развитию германского народа в Европе».

Правда, и ответы Даладье и Чемберлена были отрицательными. Гитлеру они уже не верили. Сколько же раз можно на одни и те же грабли наступать? Писали, что нельзя «полагаться на обещания нынешнего правительства Германии», Даладье требовал гарантий «подлинного мира и общей безопасности», Чемберлен тоже, указывая, что если Германия хочет мира, нужны «дела, а не только слова». Что ж, для фюрера это стало хорошим пропагандистским поводом обвинить Запад в эскалации войны. Вот только наступление все же пришлось отложить, но вовсе не из-за поисков мира. Выяснилось, что нужно несколько месяцев для ремонта танков, участвовавших в польской кампании, для накопления запасов горючего, боеприпасов – их имелось в наличии лишь треть боекомплекта.

Планы очередной войны, против Франции, опять активизировали «генеральскую оппозицию». Опять риск, и если с Польшей сошло с рук, то уж с Францией и Англией – точно кончится позором и новым унижением! Тут уж явно всплывал призрак Первой мировой и Версаля. Но, как совершенно справедливо отметил видный исследователь Второй мировой войны У. Ширер, в действительности эта «оппозиция» яйца выеденного не стоила. И не шла дальше кулуарной болтовни и сплетен. Гальдер, Браухич, отставной Бек возмущались, высказывались за то, чтобы сместить Гитлера, даже арестовать его. Однако ни в каких конкретных действиях это не выражалось. Потому что рисковать своими шкурами они желали еще меньше, чем «шкурой» Германии.

Опять же, генералы теоретически были не против того, чтобы избавиться от фюрера и заключить мир с Западом. Но при этом хотели сохранить все прежние, уже осуществленные завоевания! И сохранить полученные от фюрера чины и награды. Что было проблематично. Доходило до курьезов. «Оппозиция» назначила себе срок 5 ноября. В этот день планировалось предъявить Гитлеру «контрмеморандум», и если он не примет генеральских требований, начать действовать. Ну и что? Предъявили. Фюрер дал им нахлобучку за нерешительные настроения. И генералы принялись резво выполнять его указания. Как пишет Ширер, «каждый раз, когда «заговорщики» излагали условия, при которых, они будут действовать, эти условия выполнялись… Но дальше они ничего не предпринимали».

Центров реальной оппозиции обозначилось только два. И оба встали на путь контактов с противником, то есть измены. Одним стал статс-секретарь МИД Вайцзекер, который направил в Берн своего эмиссара Кордта для переговоров с британским представителем Корнуэллом-Эвансом. Другим – начальник абвера адмирал Канарис. Он строил прогнозы не на стратегических возможностях германской армии, не на моральных и политических факторах, как Гитлер, а на чисто арифметическом соотношении ресурсов и военного потенциала немцев и западных держав (учитывая и США). Приходил к выводу о неизбежности поражения и решил загодя связаться с англичанами. Точнее, сам Канарис в игре не участвовал, но позволил вести ее своим помощникам Остеру и Донаньи. Через обер-лейтенанта Йозефа Мюллера они установили контакты в Риме с иезуитом доктором Лейбером, доверенным лицом папы Пия XII, и британским послом в Ватикане Осборном.

В общем-то, ни группировка Канариса, ни ее партнеры по переговорам реальных сил и полномочий не имели. Дело свелось к теоретическому прощупыванию позиций на уровне дипломатов и спецслужб – на каких условиях мог бы быть заключен мир. Сходились на том, что в Германии должно смениться правительство, а немцы при этом настаивали на оставлении за ними уже захваченных территорий и предоставлении им свободы рук в Восточной и Центральной Европе. Осборн соглашался, что англичане могут пойти на оставление Германии Австрии и Судет при условиях отстранения Гитлера и того, что немцы «не предпримут никаких наступательных действий на Западе» (многозначительно умалчивая о действиях на Востоке). Да и папа римский, судя по германским источникам, готов был выступить посредником в заключении мира, который предусматривал бы «урегулирование восточного вопроса в пользу Германии».

То есть объяснять особенности «странной войны» чистым «пацифизмом», как это делают западные авторы, вряд ли объективно. Если Чемберлену и Даладье после мюнхенского надувательства даже из соображений политического престижа просто нельзя было идти на соглашение с Гитлером, многие влиятельные деятели и военачальники западных держав (во Франции – большинство) были вовсе не против того, чтобы замириться. При условии, если Германия вновь станет «предсказуемой» и (как ей и предназначалось), обратится против СССР. С той же целью президент США направил к Гитлеру в марте 1940 г. своего личного представителя Уэллеса.

Но фюрер, даже если бы и захотел, не мог в это время повернуть против русских. По той же самой причине, по которой кайзер Вильгельм II не мог в 1914 г. вести войну на один фронт. Наступать на Россию, втянуться в ее огромные пространства, оставив в тылу 110 французских дивизий, было слишком рискованно. Если и не нанесут удар в спину, то могут в подходящий момент вмешаться и под угрозой удара продиктовать условия мира, сведя на нет все усилия и плоды побед. Словом, как уже говорилось, оптимальными представлялось последовательное сокрушение западных и восточных соседей, соответствующее старому плану Шлиффена.

И в чисто оперативном отношении за основу брался все тот же план Шлиффена. Директива № 6 от 9 октября предписывала: «На северном фланге Западного фронта подготовить наступательные операции через люксембургско-бельгийско-голландскую территорию. Это наступление должно быть проведено как можно более крупными силами…» То есть так же, как у Шлиффена, предусматривалось обойти французские пограничные укрепления путем нарушения нейтралитета стран Бенилюкса, прорвавшись через их границы. И германские генералы добросовестно отработали именно такую операцию, повторившую план 1914 г. – сосредоточение главных сил на северном фланге и прорыв, после чего англо-французские армии окружаются, прижимаются к границам Германии и Швейцарии и уничтожаются.

А удара со стороны России Гитлеру бояться не приходилось. Хотя Советский Союз не объявлял войну Англии и Франции (впрочем, и Гитлер сперва не хотел настораживать их, даже запретил своим подводным лодкам топить британские корабли, чтобы не нарушить выгодное ему состояние «странной войны»), фактически Сталин стал союзником фюрера. 31 октября 1939 г. на сессии Верховного Совета СССР Молотов обосновывал новую идеологическую линию: «За последние несколько месяцев такие понятия как «агрессор», «агрессия» получили новое конкретное содержание… Германия находится в положении государства, стремящегося к скорейшему окончанию войны и миру, а Англия и Франция, вчера еще ратовавшие против агрессии, стоят за продолжение войны и против заключения мира. Роли, как видите, меняются… Идеологию гитлеризма, как и всякую другую идеологическую систему, можно признавать или отрицать, это – дело политических взглядов. Но любой человек поймет, что идеологию нельзя уничтожить силой. Поэтому не только бессмысленно, но и преступно вести такую войну, как война за «уничтожение гитлеризма», прикрываемая фальшивым флагом «борьбы за демократию»… Мы всегда были того мнения, что сильная Германия является условием прочного мира в Европе».

Коминтерн предписал коммунистам всех стран «начать широковещательную кампанию против войны и разоблачать происки Англии». И глава этой организации, прежний обличитель нацизма Димитров, теперь провозглашал: «Легенда о якобы справедливом характере антифашистской войны должна быть разрушена». На полную катушку заработал в данном направлении советский пропагандистский аппарат. Очень важным фактором стало и экономическое сотрудничество. В Германию начались поставки продовольствия, горючего, стратегического сырья. В 1939 г. немцам предоставили товарный кредит на 180 млн. марок, потом еще на 500 млн. Только за 12 месяцев, с февраля 1940 по январь 1941 г., СССР поставил Гитлеру 1 млн. тонн кормовых злаков, 900 тыс. тонн нефтепродуктов, 100 тыс. тонн хлопка, 500 тыс. тонн фосфатов, 100 тыс. тонн хромовой руды, 300 тыс. тонн железа и чугуна, 2400 кг платины, марганцевую руду, металлы, лес. Немцам разрешили пользование Северным морским путем, дозаправку и ремонт судов, в том числе военных, в советских портах.

Конечно, столь масштабная помощь осуществлялась не бескорыстно. Германия поставляла в ответ новейшие образцы самолетов, станки, морские орудия и другую технику. И подыгрывала планам Сталина по присоединению к СССР бывших национальных окраин Российской империи: республик Прибалтики (письма протестов, с которыми прибалтийские послы в Берлине попытались обратиться к германскому правительству, были им возвращены по указанию Риббентропа), потом Бессарабии – ее вместе с Буковиной румыны отдали России под давлением Берлина.

Западные державы рассматривали Москву именно в качестве германского союзника. До открытого столкновения не дошло едва-едва. Лорд Горт и генерал Паунелл всерьез разрабатывали фантастический проект удара по Германии… с востока. Дескать, укрепления линии Зигфрида слишком сильны, поэтому целесообразнее наступать из Ирана через Кавказ, попутно разгромить Советский Союз – и атаковать Германию с того направления, где она защищена слабее. А в период войны с Финляндией в Шотландии был сформирован экспедиционный корпус в 57 тыс. человек для отправки на помощь финнам. Правда, Норвегия и Швеция 2 марта 1940 г. заявили об отказе пропустить войска через свою территорию, но руководство западных держав все равно подталкивало Финляндию официально запросить у них помощь. Да только Маннергейм оказался умнее. Он на примере Чехословакии и Польши видел, как англичане и французы «помогают» союзникам, и вместо обращения к ним финны 8 марта направили делегацию в Москву и подписали мирный договор с уступкой требуемых территорий.

По сути, период «странной войны» превратился в период закулисных политических игрищ. За что западные державы жестоко поплатились. И если мы говорим о «слепоте» Сталина в отношениях с Германией, то слепота и беспечность Англии, Франции, Голландии, Бельгии, Дании, Норвегии была еще более поразительной. От заговорщиков в абвере во главе с Остером они заблаговременно знали о сроках и планах немецкого наступления. В январе 1940 г., потеряв ориентировку, в Бельгии совершил вынужденную посадку самолет с картами и планами операции. В них однозначно было видно, что нейтралитет будет нарушен. Но, несмотря на это, правительства Бельгии и Голландии решили «не поддаваться на провокации», не обратились к Франции и Англии о заключении союза и приглашении их войск – а обратились к Гитлеру с очередными мирными инициативами.

Времени для подготовки к отпору было более чем достаточно. Сроки наступления Гитлер переносил трижды. Сперва с ноября на январь – из-за неготовности армии. Потом с января на март – из-за упомянутой посадки самолета. И с марта на май – из-за решения сперва захватить Данию и Норвегию. Эти государства Остер тоже заблаговременно предупредил. Ему не поверили. Не объявили мобилизации, не привели в готовность войска. И все разыгралось позорнейшим для Запада образом. Генерал Химмер, командующий вторжением в Данию, и германский майор, командир десантного батальона, приехали в Копенгаген… поездом. Чтобы посмотреть обстановку и ждать свои войска. 3–7 апреля мимо датского флота и мощных береговых батарей шли германские караваны военных и транспортных судов для высадки десанта в Норвегию. На это не отреагировали. Один из немецких транспортов, «Рио-де-Жанейро», был потоплен британской подводной лодкой. Спасенные десантники показали, что следовали в Норвегию. Это тоже оставили без внимания.

А 9 апреля в порту Копенгагена причалило судно «Ганзештадт Данциг» – тоже не остановленное ни береговыми батареями, ни флотом. И один-единственный батальон, встреченный своими начальниками, захватил столицу. За сопротивление высказался только датский главнокомандующий генерал Приор. Но король Дании и премьер-министр Торвальд Стаунинг его предложения отклонили. Охрана дворца вступила было в перестрелку, несколько человек было ранено. Однако по заявке генерала Химмера над Копенгагеном пронеслись с ревом несколько бомбардировщиков, и этого оказалось достаточно. Правительство сочло, что лучше принять «политическое решение». То бишь капитулировать.

Для захвата Норвегии предназначалось всего 5 дивизий. Вдесятеро меньше норвежской армии. Но они нахрапом захватили пять главных портов, в стране пошел хаос и неразбериха. Вскоре на помощь подоспели англичане и имели возможность не только выручить норвежцев, а вообще завершить войну – в Нарвике немецкие части Дитля были разбиты и откатились в горы, к шведской границе. А ведь через Нарвик шли поставки в Германию шведской железной руды, без которой встала бы вся военная промышленность. Но в этот момент началось сражение во Франции. Англичане запаниковали и предали очередного союзника. В спешке начали эвакуировать свои контингенты на главный фронт. А норвежские войска под командованием полковника Руге, брошенные на произвол судьбы и деморализованные бегством англичан, капитулировали.

Во Франции, как было сказано выше, немцы сперва готовили операцию по разработкам прошлой войны. Но и англо-французское командование готовилось действовать в соответствии с прежним опытом – если неприятель пойдет через Бельгию, бросить главные силы туда. Однако Рунштедт и Манштейн предложили другой вариант. Прорвать позицию в центре, в Арденнах. Окружить и прижать к морю ту самую вражескую группировку, которая ринется отражать предполагаемый удар в Бельгии. Этот план был утвержден еще в феврале. Через Остера он и сроки его реализации также были доведены до западных держав. Тем не менее для англо-французского командования и эти события стали «неожиданными».

Численного преимущества у немцев не было: каждая сторона сосредоточила на фронте по 135–136 дивизий. А превосходство в технике было у англичан и французов: 3163 танка против 2445 германских, самолетов в 1,5 раза больше. Зато западное командование раскидало технику по всему фронту, а Гитлер сосредоточил на участке прорыва кулак из 7 танковых дивизий. И все разыгралось как по писаному. 10 мая 1940 г. началось наступление – вторжением в Бельгию и Голландию. Противник послушно двинул главные силы туда. А 14 мая при поддержке пикирующих бомбардировщиков танковая лавина прорвалась в Арденнах и начали обходной маневр, окружая 40 британских, французских и бельгийских дивизий. Обладая двойным численным превосходством, эти соединения вполне могли контратаковать под основание клина прорыва и отрезать окружавших, но были настолько потрясены силой удара, что и не подумали о такой возможности.

От полного уничтожения их спасло лишь «чудо». 24 мая Гитлер вдруг остановил свои танки на подступах к Дюнкерку, что в разных исследованиях трактуется по-разному. Ряд авторов полагает, что фюрер «протягивал руку» Англии, чтобы после победы над французами примириться с ней. Хотя была и другая весомая причина. Судя по высказываниям Гитлера, он все еще руководствовался опытом Первой мировой, заявив генералам: «Второй Марны я не допущу». То есть старался учесть уроки поражения на Марне, когда немецкие войска, точно так же побеждавшие, зарвались в наступлении и получили внезапный контрудар сосредоточенных французами резервов. Фюрер и теперь ожидал аналогичного хода неприятеля. Не зная, что у французского командования резервов… нет. Подготовить и собрать их в глубине страны оно попросту не позаботилось.

Разгром дополнился политическими кризисами. В Британии на посту премьера Чемберлена сменил Черчилль. 14 мая капитулировала Голландия, 27 мая – Бельгия. Англичане сумели эвакуировать из Дюнкерка 340 тыс. своих и французских солдат, бросив там еще 40 тыс. французов и всю технику. И оставили Францию без авиационной поддержки, оттянув все самолеты для защиты Британии. А немцы, покончив с Дюнкерком, 5 июня повернули на юг. Смяли остатки французского фронта и 14 июня вступили в Париж. Через два дня правительство Рейно, бежавшее из столицы, ушло в отставку, и глава нового кабинета Петэн обратился к Гитлеру с просьбой о перемирии. Фюрер сполна отомстил французам за прошлое унижение. Заставил их подписать капитуляцию в Компьене, в том же вагоне, в котором в 1918 г. принял германскую капитуляцию маршал Фош… Франция была расчленена на оккупированную зону и «свободную», со «столицей» в Виши.

После столь впечатляющей победы вся «генеральская оппозиция» рассеялась как дым. Тем более что Гитлер, зная натуру своих военачальников, еще и откровенно купил их. Кайзер за всю Первую мировую произвел лишь 5 генералов в фельдмаршалы. Фюрер, сокрушив Францию, в один день сделал фельдмаршалами 12 человек: Браухича, Кейтеля, Рунштедта, Бока, Лееба, Листа, Клюге, Вицлебена, Райхенау, Мильха, Кессельринга и Шперле. И все! Никто больше и не заикался о том, чтобы его свергнуть! А Герингу, чтобы не обидеть старого товарища и не уравнять с прочими военачальниками, фюрер присвоил вновь придуманное персональное звание рейхсмаршала.

В архивах военного командования и правительств оккупированных стран были обнаружены следы предупреждений, посылавшихся на Запад заговорщиками из абвера. Гейдрих обсудил этот вопрос со своими подчиненными, однако Мюллер сумел уклониться от участия в расследовании, перевалив его на Шелленберга. Вероятно, понял, что дело слишком скользкое и «дохлое». И действительно, Гитлер подключил к следствию Канариса, который постарался все запутать и вывести из-под удара подчиненных. Тем не менее, гестапо собрало много фактов, позволяющих обвинить начальника абвера в измене. Однако Гейдрих вынужден был до поры до времени положить все материалы «под сукно». Поскольку знал, что у Канариса тоже имеется против него мощное оружие. Ведь во время службы на флоте адмирал был его начальником. И знал о его еврейском происхождении. Таким образом, игра закончилась «вничью». Канарис свернул контакты с западными странами (да они и потеряли смысл после взятия Парижа), а Гейдрих оставил собранный компромат «про запас».

При вторжении во Францию Гиммлера и Гейдриха «обидели». Военные мирились с деятельностью их служб в Польше, но на Западе хотели сохранить «культурное лицо», не замаранное связями с тайной полицией. И потребовали, чтобы здесь вся оккупационная власть была передана армии. Поскольку это происходило при подготовке наступления, Гитлер не хотел раздражать лишний раз и без того сомневавшихся генералов и дал им такое обещание. Однако и руководство РСХА с подобным положением не смирилось. Решило зацепиться в Париже хотя бы чисто символически. Гейдрих послал туда зондеркоманду из 20 человек во главе со штурмбаннфюрером Кнохеном. Она была подобрана в основном из сотрудников VI управления, внешней разведки СД, двух солдат СС. И Мюллер тоже добился хотя бы символического представительства, в состав зондеркоманды вошел единственный сотрудник гестпо, штурмбаннфюрер Бемельбург, старый сослуживец Мюллера по баварской полиции и его доверенный человек.

Когда военные узнали, что в Париже обосновалось 20 сотрудников СД, они только посмеялись и махнули рукой. А Кнохена вызвали к командованию и строго предупредили, что здесь у него нет никакой власти. Он легко согласился. Но его команда действовала высокопрофессионально и оперативно. Сразу же захватила архивы французской полиции, антигерманских организаций. При этом изображала послушание, за пределы своих полномочий не выходила – для арестов сведения передавались армейской полевой полиции. Военное командование усыплялось демонстративной лояльностью, а силы РСХА во Франции исподволь наращивались. На помощь первой зондеркоманде прибыла еще одна, гауптштурмфюрера Кифера. Потом третья, унтерштурмфюрера Нозека…

Впрочем, и армейские оккупационные власти, без всяких гестапо и СД, вели себя во Франции отнюдь не ангельски. Концлагерей не строили и до такого масштаба зверств, как в Польше, не доходили, но начали расстрелы заложников. Из расчета 50—100 человек за убитого немца. Ну и за все прочее – за «саботаж», сопротивление, невыполнение распоряжений комендантов. В этом германские генералы и офицеры не видели ничего зазорного, ведь они такие методы и в Первую мировую применяли. В других странах соотношение жертв было иным. Скажем, в Дании, которая столь «цивилизованно» сама легла под немцев, раскинув ножки, Гитлер распорядился снизить ценз и убивать «всего» по 5 человек за гибель германского солдата и прочие «враждебные акты».

Особенности взаимоотношений спецслужб и военного командования во Франции Гейдрих использовал в качестве предлога для кадровых перестановок в РСХА. Он давно хотел избавиться от одного из организаторов СД, доктора Беста. Он, как и Мельхорн, вел себя слишком независимо, был умным человеком, подмечал промахи и недостатки начальника. И Гейдрих направил его в Париж – представителем Главного управления имперской безопасности при оккупационной администрации. А на освободившиеся посты начальников I и II управлений РСХА назначил бесцветных, но верных себе людей. I управление возглавил Штрекенбах, «отличившийся» при репрессиях в Польше, II управление – Нокеман.

Русских большинство немцев продолжало считать надежными и верными союзниками. Когда после разгрома Франции советские дипломаты (и разведчики) получили задание проехать по местам боев и составить для Москвы общее впечатление, германские военные всюду пропускали их машину и встречали с исключительным радушием. Офицеры вермахта и СС искренне поднимали тосты за дружбу и заявляли, что нацизм и коммунизм идут к одной цели, хотя и разными путями. И выражали глубокую признательность: «Если удачи нашего наступления превзошли все ожидания, то это благодаря помощи Советского Союза, который дал нам бензин для наших танков, кожу для наших сапог и заполнил зерном наши закрома». Но эти радужные отношения уже менялись…