Текст книги "Василевс"

Сказано было это откровенно и цинично грубо.

– С вами же пойдёт к императору мой посланник Таргитий!.. И он выскажет все мои требования императору!.. Езжайте, с Богом, как говорят у вас!.. – язвительно произнёс он в напутствие пленникам, которых отпускал со своим посланником.

– Если же я не получу того, что скажет Таргитий, тогда вы сами выберете войну!..

На границе, по Истру, магистр Вон задержал это посольство настолько, чтобы оформить им документы на проезд до столицы, сообщив императору об этом срочным гонцом.

И Таргитий с посольскими, и Виталиан беспрепятственно прибыли в Константинополь.

Юстин сразу же принял их, когда ему доложили об этом. Он сидел на троне в большой палате Хрисотриклина, в которой обычно принимал послов.

Когда двери палаты раскрылись, то первым вошёл логофет с жезлом, украшенным флагом империи, за ним вошёл Таргитий и два его помощника.

Логофет прошёл вперёд, остановился в трёх шагах от трона. Стукнув три раза жезлом о кафельный пол, он громко объявил посольство аваров.

– Ваше величество, к вашей милости от кагана Баяна посланник Таргитий! – прозвучало громко в палате, заполненной придворными и чиновниками государства.

Он отступил в сторону, давая возможность представиться посланнику и высказать цель своего визита.

Таргитий шагнул к трону и, как опытный дипломат, сначала представился, затем заговорил о требованиях кагана.

– Государь, я послан к тебе каганом Баяном! – полилась льстивая речь из его уст. – При хорошем расположении между тобой, государь, и каганом ты дашь ему должную награду!.. Я разумею город Сирмий и деньги, которые ежегодно давал Юстиниан кутригурам и утигурам, так как в настоящее время этими народами владеет Баян!..

Он закончил говорить, отступил шаг назад от трона.

Лёгкая снисходительная усмешка скривила губы Юстина.

– Таргитий, ты явился сюда не как посланник, а с тем, чтобы показать, какие вы есть, авары, на самом деле!.. Предадим ли мы Сирмий варварам?.. Мы не перестанем поражать и покорять варваров, пока они нагло ведут себя! Для ромеев война будет полезнее мира! Быть друзьями аваров, пришельцев и кочевников, тягостнее, чем враждовать с ними, притом их дружба коварная!..

Когда толмач перевёл его речь Таргитию, тот стушевался, не ожидая такую резкую и угрожающую отповедь своим претензиям.

– Я отпускаю тебя до твоего господина, кагана Баяна! Передай ему то, что я сказал!..

Логофет поднял вверх жезл, затем указал на дверь посланникам, направился впереди них к дверям.

Юстин же, когда Таргитий и его помощники вышли из палаты, велел магистру оффиций послать строгий выговор полководцу Вону за то, что он отправил это посольство в Константинополь с такими наглыми требованиями.

– Да ещё пошлите ему мой указ, чтобы он принялся за дело, а не болтал! Приказываю подготовить всё военное оружие, зная, что немедленно начнётся война с аварами!..

Посольство аваров покинуло дворец императора и вскоре отбыло обратно к себе, в Паннонию.

* * *

Весной же, в мае месяце 570 года, от аваров опять прибыло в Константинополь посольство. Требования оказались всё те же.

Юстин равнодушно выслушал посланника кагана, не стал ничего даже возражать на его речи, а просто отправил его обратно к Баяну.

Вскоре снова прибыло посольство от кагана. Теперь его возглавил военачальник кагана Апсих.

– Видимо, Баян надеется, что Апсих добьётся своего! – сообщил Юстин своим чиновникам, принимая этого военачальника, уже известного ему по донесениям Тиберия с границы на Истре, который отзывался о нём как об умном и опасном противнике.

Апсиху действительно удалось уладить все недоразумения между каганом и императором.

И после двух лет переговоров с послами в Константинополе был заключён мир, подписано соглашение. Посланники кагана Баяна окрылёнными возвращались к себе на родину, за Истр… Бесконечная песня полилась из уст даже самого Апсиха… Еду степью, что вижу, то пою!..

На Истр авары вернулись навеселе, с подарками от императора, закупили ещё кое-что на базарах и в магазинах Константинополя, в том же Ламповом доме.

Магистр Вон, охранявший переправы на Истре, уже ожидал их, чтобы перебросить на левый берег реки, в их родные края, в Паннонию.

– Ну, будь здоров, Апсих! – пожал он на прощание руку удачливому переговорщику. – Живите мирно! Не допускай своих на наш берег: грабить, разорять селения!.. Тогда и жить будем в дружбе!..

Он дал команду переправить посланников на судах через Истр.

Авары погрузились на суда с лошадьми, скотом и дарами. Отчалили, переплыли реку, выгрузились благополучно на другом берегу и вскоре скрылись в лесу.

Магистр облегчённо вздохнул, сел на коня и поехал в крепость, думая, что теперь, хотя бы на какое-то время, на год-два, а может быть и больше, на Истре станет спокойно.

В крепости, уже дома, он разоблачился от доспехов, сходил в баню, смыл грязь и пот последних напряжённых дней на границе. Вечером у него собрались архонты, командиры отрядов фемов, расквартированных здесь, вблизи крепости Сирмия.

На столе появилось вино, закуска, мясо, сыр, фрукты… Заснул он в тот день поздно, когда все его подчинённые разошлись по своим домам, пьяными, весёлыми и беспечными.

Наутро с переправы на Истре прискакал на взмыленном коне со сторожевого поста легионер.

– Открывай, открывай! – заорал он у ворот на охранников.

Ему открыли ворота. Он подлетел на коне к дому магистра, скатился с коня, заскочил в дом.

– Аварских посланников ограбили скамары[148]148
  Скамары – участники движения рабов, колонов и разорившихся ремесленников, развернувшегося в конце V и сер. VII в. на территории ряда провинций Западной и Восточной Римской империи. Движение зародилось в Норике и Паннонии. «Скамары», от лангобардского – «разбойники».


[Закрыть]! – выпалил он. – Подстерегли в засаде, напали, отняли коней, весь обоз и серебро!..

– Ах, сволочи! Чтоб им в … пусто было! – вылетело злобно у магистра.

Он понял, что рано расслабился. Теперь надо было срочно организовать погоню за разбойниками, догнать их и наказать. Отобрать ворованное, вернуть посланникам… Иначе?.. Иначе снова могут возникнуть напряжённые отношения с аварами. Тот же Баян воспользуется моментом, обвинит во всём ромеев, придёт с войском… Может дело дойти и до войны… И хотя Юстин пишет кагану, что ромеи уже не те, не преданы лени, что они любят войну и способны переносить её тяготы… Но одно дело писать, другое дело – как обстоит с этим делом реальность…

Он собрал архонтов, организовал несколько отрядов из имевшихся у него сил, послал их на поиски разными дорогами, по которым могли уйти грабители.

В этот же день вернулись из-за реки аварские посланники, потребовали, чтобы их отправили опять к Юстину, жаловаться на грабителей, чтобы им вернули их вещи.

– Отправлю, если не поймаю скамаров! – заверил их магистр.

Принятые им быстро меры, по следам происшествия, дали свои результаты. Вскоре грабителей привели в крепость, с ними были и похищенные вещи. Вещи вернули посланникам, а грабителей тут же повесили.

Магистр вздохнул свободнее, снарядил сотню легионеров для сопровождения аварских посланников до их кагана.

Глава 23. Борьба православных с монофизитами

Константинопольский патриарх Иоанн Схоластик просил у императора Юстина II приёма по церковным делам. Но затем, когда Юстин назначил день приёма, патриарх стал тянуть с этим, ссылаясь то на плохое здоровье, то на занятость другими спешными делами.

И вот наконец-то он нашёл время, явился на приём в сопровождении епископа патриаршей кафедры.

Юстин и Элия приняли его в большой палате Хрисотриклин, осведомились о его здоровье.

Патриарх ответил, что всё в порядке. Затем он перешёл к делу, ради которого явился.

Дело это касалось императорского эдикта, в котором никак не могли прийти к согласию монофизиты и православные. Монофизиты внесли в императорский эдикт кое-какие мелкие поправки, совершенно не упоминают о Халкидонском соборе, эдикт, в их правке, снимал и отлучение с Севира, как произнесённое несправедливо и неосновательно…

– Они настаивают на внесении в диптихи Севира и всех умерших в изгнании епископов! – страстно приводил патриарх всё новые и новые поправки, внесённые монофизитами…

Изложив это императору, он высказал в заключение своё мнение:

– Если ты примешь монофизитские главы в свой эдикт! И они будут объявлены в церкви, она будет разом ниспровергнута и разорена! Ты хочешь привлечь и удержать немногих, а уйдут из церкви массы!

Юстин понял, что это шантаж, и патриарх выбрал момент перед самым Вербным воскресеньем, когда невозможно отказать или что-либо предпринять… Он разозлился… Но перед ним был патриарх, за которым стояли православные епископы, массы прихожан… И это удерживало его от того, чтобы оборвать его… Он пересилил себя, согласился выдать доверенность патриарху на действия против монофизитов, за ней тот и явился.

Получив доверенность, патриарх ушёл от императора.

На следующий день, 22 марта 571 года, в Вербное воскресенье, утром Иоанн Схоластик собрал на патриаршей кафедре, которой руководил, православных столичных епископов.

– Вот доверенность императора Юстина II! – показал он им документ. – Он дал, своей властью, разрешение на евхаристию[149]149
  Евхаристия – причащение (приобщение).


[Закрыть] монофизитов по-православному!..

Он обвёл взглядом епископов, стараясь определить, понимают ли они истинный смысл этой акции, что дело не в евхаристии, а в борьбе с опасной схизмой, монофизитами, обладающими большой властью при дворе покойных Юстиниана и Феодоры и сохранивших её до сих пор, поскольку даже племянник покойного императора Юстин II с опаской относится к ним. Самое же главное в том, что они, схизматики, скопили огромные богатства по монастырям от дарений той же Феодоры. И сломать их можно, если лишить их имущества…

По глазам епископов он понял, что они не расходятся с ним в этом вопросе.

– И властью, данной мне императором! – показал он снова доверенность, подняв её в сжатом кулаке над головой. – Я даю вам распоряжение: закрыть в столице все монофизитские собрания!.. Все священники и епископы подлежат аресту и заключению в тюрьму!.. Послать клириков, с евхаристией, в сопровождении солдат в монастыри, находившиеся в столице, на её окраинах и окрестностях! Силой заставляйте монахов принимать евхаристию по-православному!.. Тех же, которые будут упорствовать, арестовать и тоже посадить по тюрьмам!.. Экскувиты уже ждут ваших клириков у дворца императора во главе с их начальником Тиберием!.. За дело, с Богом!.. Аминь!..

Акция была проведена стремительно. После того как по монастырям монофизитов прошли клирики с солдатами, патриарх обошёл сам эти монастыри и поставил там своих настоятелей.

На другой день ближайший к дворцу монастырь монофизитов посетил Юстин с Элией. С ними пришли придворные, экскувиты с Тиберием, они оцепили Юстина и Элию кольцом так, что к ним невозможно было подступиться монахам.

Юстин обратился к монахам, объяснил, с чем была связана эта чрезвычайная мера.

– Вы, монофизиты, стоите на своём, не идёте на соглашение с православными, цепляетесь к каждому слову эдикта!.. И это тогда, когда раздор в церкви наносит ущерб единству страны перед нашествием варваров, персов и других наших недругов!..

Он говорил долго и эмоционально, раздражённый этой ненужной акцией, устроенной патриархом, догадываясь о его истинных целях.

Монахи же молчали, угрюмо взирая на него и Элию.

Затем по его знаку придворные слуги стали предлагать монахам подарки… Вышло несколько монахов из их рядов, приняли подарки в знак согласия на евхаристию по-православному…

Юстин и Элия покинули этот монастырь монофизитов, зная, что тех, кто согласился на евхаристию по-православному, оставят в этом монастыре, остальных же отправят в ссылку и заточение.

Не в силах терпеть в это время краха дела всей своей жизни, сидеть на месте, Иоанн Эфесский взобрался на своего ослика и поехал в «монастырь сирийцев», монастырь отшельника Мары, покойного «сына Завета». Путь туда был не ближний, за заливом Золотой Рог, и за время в пути он много передумал, но так и не нашёл объяснения всего происходящего… В голове только стучала одна едкая мысль, что во всех бедах монофизитов был виноват патриарх Схоластик…

Когда он добрался до монастыря Мары, как называл он до сих пор «монастырь сирийцев», там его встретили в воротах монахи-синодиты, преградили ему путь, не пустили даже во двор монастыря.

От такой жестокости он прослезился, утёр слёзы рукавом рясы, повернулся и поплёлся прочь, вспоминая, что двери этого монастыря монофизитов, как и все другие, были открыты для всякого в пути нуждающегося странника, убогого… Почувствовал его состояние и ослик, без лишних команд он дробно застучал копытцами по каменистой тропе вслед за ним.

Он вернулся в столицу, в ксенодохий Еввула, где он ютился в крохотной каморке. Его почему-то не трогали, оставили пока на свободе. Вокруг же него рушился его мир, мир монофизитов. Он создавал его, управлял, ухаживал, как за цветком нежным и ранимым.

Со всех сторон приходили известия, что тот или другой из его единоверцев под давлением уступал синодитам. Те же, что томились по монастырям и тюрьмам, тоже постепенно подчинялись патриарху.

Прошёл праздник Пасхи, напряжение среди монофизитов стало спадать. Но тут опять напомнил о себе патриарх Схоластик.

– Все монофизитские епископы подлежат снова рукоположению! – заявил он на собрании православных священников.

– Ваше преосвященство, перерукоположение диофизиты считают недопустимым, – подал голос один из епископов. – И это может взорвать всю ситуацию, и так напряжённую!..

Монофизиты же сразу догадались, что этим обрядом Схоластик хочет закрепить зависимость вступавших в Константинопольскую иерархию лиц от патриаршей кафедры. Поняли они также, что их считают еретиками самой опасной категории и отнимают всякие оправдания у тех, кто пошёл на уступки синодитам.

Монофизитские епископы решительно отказались подвергнуться повторной хиротонии. Они отложились опять, борьба возобновилась с новой силой.

На этот раз монофизиты нашли поддержку у императора, который, изменив церковную политику, не изменил, однако, взгляда на монофизитство по существу.

Император особым указом строго запретил повторную хиротонию.

На это без особых возражений согласился и патриарх Схоластик, но предложил своим епископам вызвать монофизитов на богословские дискуссии для устранения возникшего осложнения:

– Пригласить на дискуссию прежде всего Иоанна Эфесского и патриарха Антиохийского Павла!.. Павел сейчас сидит под арестом в монастыре акимитов!..

Он задумался на минуту, затем продолжил:

– А также пригласить епископов Стефана и Елисея!.. Эти же заключены здесь, на патриаршем дворе, в камерах, внизу епископиона!.. И эти двое не долго будут сопротивляться, сдадутся… Начнём, с Богом! Аминь!..

На следующий день указанных лиц привели под стражей на судилище патриарха. И спор разгорелся сразу же, как только патриарх заикнулся об изменениях и добавлениях, которые монофизиты внесли в эдикт императора. Несколько часов шумных препирательств, затем и обвинений в упорстве синодитов в том, что они цепляются за Халкидонский собор, не привели ни к чему. Монофизитов снова увели и посадили по камерам.

И так прошли несколько дней в спорах и ни к чему не привели: и те и другие остались при своём мнении. Монофизиты говорили: «Уберите Халкидонский собор из эдикта», православные же – «не будем упоминать о нём в эдикте»… Монофизиты понимали, что этим, замалчивая о соборе в эдикте, православные просто хотят их обмануть.

Иоанна Эфесского перевели тем временем из кельи в подвал, в темницу, в той же Еввуловой ксенодохии. Этот ксенодохий построила Феодора специально для восточных монофизитов, где они могли получить не только питание и ночлег, но уход и лечение, если заболеют. Расположен он был недалеко от церкви Святой Ирины. И там Иоанна держали в заключении целый год. Это было самое тяжёлое время его жизни. Покинутый друзьями, осуждённый на полное одиночество, к нему приходил только два раза в день монах, приносил какую-то похлебку.

Несколько раз появлялись в темнице у него люди от императора.

– Последуй примеру патриарха Антиохийского Павла! – говорили они ему. – Тот недолго стоял на своём! Так же как и епископ Елисей!.. Сейчас они на своих кафедрах, свободные!..

Пришёл к нему и Стефан, епископ Кипрский, когда-то был верным помощником.

– Иоанн, дружище! – воскликнул он, едва переступив порог темницы. – Как ты можешь переносить вот это?! – ткнул он пальцем в угол, где кучами копошились какие-то паразиты. – Брр-р! – брезгливо передёрнул он плечами. – Давай, хватит потешать людей! Я скажу Схоластику, что ты признаёшь пункты эдикта императора, касающиеся Халкидонского собора!.. И тебя выпустят тотчас же!..

Иоанн уже знал, как обработали вот его, Стефана, люди патриарха Схоластика за то, что он, порицая того, стремился разрушить его православные рукоположения. За это его выслали на отдаленный остров. Затем патриарх послал туда духовенство и с ними экскувитов с наказом избить его дубинками, пока не будет харкать кровью или согласится на их вероисповедание… Экскувиты избили Стефана, он упал замертво на землю… Экскувиты испугались, увидев его неподвижно лежавшим, побежали, принесли воды, стали обливать его… Прошло немало времени, прежде чем его душа возвратилась к нему снова…

– Ты пострадал от них и ещё приходишь с …! – выругался Иоанн на языке простолюдинов. – Я видеть не хочу тебя!..

Стефан, всё так же с виноватым видом что-то дружески наговаривая, исчез из его темницы.

Иоанну же стало ещё хуже после его исчезновения. Вот только что был тут его сотоварищ по убеждениям, пришёл он с подленькой мыслью уговорить его, Иоанна, предать убеждения его юности, его дело всей жизни… Но от этого как будто в его темницу проник луч света, озарил все углы гадкого помещения… Хотя пришёл с… Тут он постарался не наговаривать лишнее на него, на слабую душу… Он забылся в беспамятстве, с этой разорванной мыслью… Тяжёлый ревматизм не давал пошевелить ни рукой ни ногой ему, уже шестидесяти пяти лет старцу…

Из ксенодохия Иоанн был переведён патриархом на один из островов архипелага.

Глава 24. Тиберий

В начале декабря 574 года безнадёжно больной Юстин II устранился от управления империей.

Новый цезарь Тиберий распорядился, чтобы Иоанна Эфесского перевели в столицу с острова архипелага, где тот провёл два с половиной года в полной изоляции от людей.

С воцарением нового цезаря патриарх Схоластик стал докучать теперь почти каждый день Тиберию всё с теми же нападками на монофизитов. Он посчитал, что молодого и неопытного Тиберия легче будет склонить на репрессии против церковных соперников, полностью властвующих совсем недавно при дворе императрицы Феодоры.

И Тиберий не выдержал, однажды спросил его прямо:

– Под присягой Богу, скажите мне: они – еретики или нет?..

И патриарх, хотя и лицемерил, всё же не стал рисковать, под присягой сказать ложь, ответил:

– По правде говоря, они не еретики!..

– Тогда они христиане? – снова спросил Тиберий.

– Да, полностью христиане… – слегка замявшись, ответил патриарх.

Он помолчал, затем стал сумбурно выкрикивать:

– Но они не будут иметь никакого отношения к нам и церкви!.. Не будут общаться с нами!..

Тиберий улыбнулся на яркую речь ещё эмоционального старца. Подождав, когда тот закончит кричать, он стал излагать позицию дворцовой власти в деле церкви:

– Если, как вы свидетельствуете, они – верующие и христиане, почему вы убеждаете меня походить на Диоклетиана, преследователя христиан?.. Идите и сидите спокойно: нам достаточно войны с варварами! Так не добавляйте ещё войны с нашим собственным народом!..

Схоластик ушёл от него пристыженный и сердитый. Эта встряска сильно подействовала на старца: он слёг, заболел, стал быстро худеть и чахнуть.

Тиберий, узнав о том, что старец тяжко заболел, навестил его, справился о здоровье.

– Да какое уж тут здоровье-то, – ответил слабым голосом старец.

Тиберий же понимал, что виной этому был его отказ от содействия церковникам наводить порядки в церкви, как это делали Юстиниан с Феодорой. Пожелав старцу поскорее выздороветь, он ушёл от него.

Схоластик целый год не поднимался с ложа, теперь ставшего для него смертным. Почувствовав приближение скорого конца, он призвал к себе синодитов, епископов столицы и провинций.

Два диакона, присматривающих за ним, облачили его в одеяния патриарха, возложили на него омофор, посадили его в кресло с огромными подушками. Так он и принял епископов.

Епископы встали перед патриархом.

– Мой конец близок, – тихим голосом начал Схоластик. – Вы выберете нового главу Божьей церкви… Я же вскоре предстану перед Творцом!..

Он остановился, перевёл дыхание… Ему трудно было говорить…

– И мне держать перед Ним ответ за все мои деяния здесь, на земле… И за хорошие, и за плохие… Больше всего меня преследует вина в том, что я поступал жестоко по отношению к монофизитам, преследуя их… Они христиане, не еретики! – окреп его голос. – И я запрещаю вам преследовать их!..

– Но того, что сделано, не вернёшь, – прошептал кто-то из стоявших кучкой епископов, но так, что это было слышно всем, и тому же патриарху…

Тот согласно покивал головой. Ему нечего было ответить на это.

Поблагодарив собравшихся за помощь в укреплении православной церкви, он отпустил их. Через несколько дней, в последний день августа 577 года, он умер.

И прошёл целый месяц дискуссий, совещаний православных епископов, прежде чем был избран новый Константинопольский патриарх. Им стал Евтихий, некогда низложенный Юстинианом и сейчас вторично призванный на патриаршую кафедру.

Вскоре Тиберий дал распоряжение освободить из-под стражи Иоанна Эфесского.

Приведённые к общению насильно с синодитами монофизитские монастыри опять отложились от церкви, закрытые храмы открылись вновь.

Иоанн вернулся в свой монастырь сирийцев. Но теперь монастырь стал для него чужим, в нём как будто побывали люди с чем-то нечистым, и этот их дух, нечистот, чувствовался, разносился по всей столице.

По старой памяти он явился как-то во дворец, думая поблагодарить Тиберия за ходатайство по освобождению… Пришёл, но там его встретили холодно уже на входном портике те же экскувиты, когда-то подчинённые Тиберию.

«А ведь я часто стоял рядом с Тиберием на приёмах у Юстина!» – мелькнуло сейчас у него с горечью…

И он понял, что пуповина, связывающая их, монофизитов, с императорской властью, разорвалась вместе с Феодорой и Юстинианом…

В приёмной Тиберия ему пришлось долго ждать, пока его примет новый цезарь.

Но Тиберий принял его тепло, поздоровался за руку, осведомился о самочувствии, усадил за стол. Слуги подали вино.

Тиберий кратко, в нескольких фразах, обрисовал ему военное положение империи, сказал, что заниматься церковными делами ему сейчас просто нет времени и средств.

– Персы, авары, славяне, – стал перечислять он полчища неприятелей империи, сжимающих её со всех сторон.

Иоанн же чувствовал невольно натянутость этого разговора и всего происходящего…

Уходя из дворца, он понял, что зря приходил сюда. И теперь им, монофизитам, придётся самим отстаивать свои интересы, защищаться от церковных грабителей.

* * *

В середине мая 576 года, во второй год своего правления, Тиберий-василевс вызвал к себе во дворец своего меченосца Валентина.

И тот явился сразу же, как только получил приказ, с которым прибежал к нему домой посыльный от императора.

– Сейчас буду! – получив приказ, ответил Валентин на вопрос посыльного.

Посыльный ушёл.

Валентин же прошёл на женскую половину двора, к супруге.

– Меня вызывает Тиберий! – сообщил он ей. – Ухожу! Не знаю, сколько задержусь там! Поэтому обедай с нашими малышами одна, не дожидаясь меня!.. Пока!..

Схоларии пропустили его во дворец, зная уже отлично в лицо и кто он такой.

Пока он шёл к рабочему кабинету кесаря, он как-то поневоле вспомнил ситуацию, сложившуюся два года назад, что привела вот его, Тиберия, на место кесаря, при живом ещё императоре Юстине II.

Тогда в первый раз проявилась какая-то странная болезнь у Юстина II. Тот стал бродить по ночам в дворцовом парке, освещаемом бледным светом луны… Всё выглядело зловеще… Кажется, было светло, но не так, как днём… Резкие тени деревьев, огромная луна плыла над городом, его окрестностями… За крепостными стенами темнела провалом пустота Босфора, как будто ушла куда-то в пустоту вода… Далее же, на азиатском берегу, всё такая же призрачная картина, неясная и чужая, как мир иной… А то Юстин выходил из дворца, бродил по городу, лаял на собак и дико хохотал, пугая поздних прохожих… Затем у него отнялись ноги… И он, по совету жены Элии, назначил соправителем с титулом кесаря комита экскувитов Тиберия…

Два раза навестил душевнобольного императора патриарх Иоанн Схоластик. После этого он встретился с Тиберием.

– Безумен, совершенно больной, – заключил он, печально глядя на Тиберия. – Не по нему оказалось то, что досталось от Юстиниана-то! – продолжил он, стараясь уловить в глазах собеседника, понимает ли он его. – Раздавили его громадные государственные дела Юстиниана!.. Раздавили его сознание!..

Поправив съехавший набок омофор[150]150
  Омофор – часть архиерейского облачения.


[Закрыть], шёлковую ленту на плече с изображением креста как символа смирения и чистоты помыслов, он опустил скорбно голову, повернулся и ушёл…

И вот Валентин сейчас предстал перед ним, Тиберием.

Тот, поднявшись из-за стола, за которым сидел с сенаторами и чиновниками, подошёл к нему, поздоровался за руку. Рука у него была сильная, цепкая, взгляд прямой, открытый, не отводит глаз от собеседника. Он был высокий ростом, широкоплечий и статный… Из-за мягкого характера придворные, да и за пределами дворца называли его «тишайший»…

Он провёл его к столу, усадил рядом, стал объяснять, какое поручение ему предстоит выполнить.

– Пойдёшь посланником к тукю! – начал он. – Объявишь им о смене кесаря!.. Объяснишь, чем это вызвано!.. Не скрывай, что Юстин безнадёжно болен! И не может больше исполнять обязанности императора!.. Нужно заключить с тукю мир! Чтобы дружба между римлянами и тукю оставалась бы по-прежнему! Также остаётся в силе договор, заключённый между Юстином и каганом Истеми. С тем договором ездил туда Зимарх!.. Задача ясна? – спросил он Валентина.

– Да, мой господин!..

– Свита у тебя будет не менее полусотни человек!.. Да, чуть не забыл! Здесь, в столице, полно тукю! Они уже давно живут здесь! Посланы сюда в разное время!.. Так и прижились! Хм!.. Заберёшь их всех с собой!

Изложив всё, что предстояло выполнить Валентину, Тиберий отпустил его, пожелав удачи, и на прощание дружески похлопал по плечу:

– Справишься! Ты же не первый раз едешь к тукю! Там все тебе знакомы старые тарханы и владетели кагана Турксанфа!.. Он один из сыновей умершего кагана Истеми!..

В этот же день, вернувшись домой, Валентин сообщил Евдокии, что уезжает в дальнее посольство.

– К тукю! – лаконично сообщил он жене. – Надолго. Дорога дальняя!..

Евдокия приняла спокойно это сообщение. Её муж уже столько раз исчезал из дома в посольских поездках, что она сбилась со счёта, привыкла ждать его по году, а то и больше.

На следующий день Валентин пошёл на Посольский двор, где жили посланники тукю.

Когда он сообщил им решение кесаря Тиберия, а затем пересчитал их, то ему стало тоскливо. Он насчитал сто шесть человек.

– Откуда вас столько набралось-то?! – воскликнул он.

Толмач перевёл его слова тукю. Те залопотали что-то по-своему.

– Вот эти говорят, что пришли с Анангистом!.. Тот же, Анангист, ходил к тукю как посланник, а каган Истеми направил их с ним сюда! – перевёл толмач объяснение одних, что столпились вокруг Валентина и толмача.

Оказалось, что здесь были и те, которые пришли в своё время из каганата тукю с ним, с Валентином. Он узнал их. И они с той поры так и задержались здесь, прижились, наиболее шустрые даже успели жениться… Тут же были и те, что приехали с Эвтихием, тоже бывшим посланником к тукю. Некоторые из них сопровождали Иордана и Павла Киликийца, тоже византийских посланников к тукю.

* * *

Сообщив Тиберию, что он уходит в посольство, Валентин погрузился со своими спутниками и тукю на две быстроходные галеры, что стояли на причале императорского дворца. Их предложил взять Тиберий, чтобы Валентин с посольскими меньше времени потратили на дорогу.

– Скорее управитесь! – сказал Тиберий.

Галеры, выйдя из пролива Босфор, взяли курс на восток, вдоль побережья Понта Эвксинского.

До Синопа, на полуострове Инджебурун, они дошли за три недели при попутном ветре, балующем их в утренние часы. Обогнув полуостров, они оказались в широком Синопском заливе, на самой западной оконечности которого раскинулся город Синоп, с базарами, торговыми складами и огромным количеством судов в его бухте… И здесь оказался полнейший штиль, гребцы взялись за весла… Причалили…

Валентин со своими спутниками закупили здесь провиант на дорогу, чтобы хватило дойти до Херсонеса[151]151
  Херсонес – древний город в Крыму.


[Закрыть]. Запаслись, самое важное, и водой.

В городе, на базарах, их оглушил шум и разноязычный говор толпы купцов из многих стран, расхваливающих свои товары. Здесь были армяне, крепкого сложения, атлетические руки, плечи и мышцы, ловкие в скупках и перепродажах. И персы, тучные и медлительные, обычно сидят на пуховиках с поджатыми ногами даже на базарах, от этого с развитой сутуловатостью и кривоножьем. Честные в торговых делах, они свято соблюдают заключённые договоры. И здесь же были евреи, терпеливо дожидаясь своего покупателя, обменивались любезностями со своими соплеменниками, готовые разделить с ними по-братски свою торговую «грошовую» прибыль…

«А вон и греки!» – заметил Валентин своих земляков, горячих и тщеславных. Они выделялись даже в толпе торговцев. Изящно одетые, любители пустить пыль в глаза наружным блеском.

Но вот, наконец-то, они снова готовы были выйти в море. Капитан встал на свой мостик, команда разошлась по местам, гребцы тоже сидели за вёслами. С заходом солнца прозвучал удар гонга. И корабли медленно отошли от причала, подняли паруса. Береговой бриз, усиливаясь, развернул паруса, потянул корабли в море. Вскоре позади у них осталась видна лишь полоска земли и слабые очертания города.

Теперь их курс лежал в открытое море, на север.

У Валентина даже захватило дух от мысли, что он впервые в жизни вот так отчаянно устремился не по своей воле со всеми на борту в неизведанную морскую даль.

Заметив же, как уверенно ориентировался капитан на полярную звезду, он успокоился, успокоились и все его посольские, и даже бродяги-степняки тукю.

Херсонес тоже удивил их: своей великолепной корабельной гаванью, виноградниками и вином, шумом базаров и торговых рядов. Но здесь же они столкнулись со строгими порядками, коллегией архонтов.

– Ты зачем их везёшь-то?! – пристали сразу же архонты к Валентину, когда он явился на совет города и сказал, что едет с тукю к их новому кагану Турксанфу.

– Затем и еду с ними, чтобы легче было разговаривать с их каганом! – парировал Валентин. – Это мои заступники перед каганом!.. Император-то заключил договор с утигурами! А их-то тукю считают своими рабами! Так же как вархонитов[152]152
  Вархониты – племенное название, возникшее из имён Уар и Хуни, наиболее древних уйгурских князей.


[Закрыть] и аваров!.. Придётся объясняться! Хм! – пошутил он.