Текст книги "Василевс"

Глава 25. Маврикий

Май 583 года с самого начала выдался знойным и душным. Поэтому Маврикий работал обычно с утра пораньше, по холодку, пока было свежо. Работал он с письмами, указами и распоряжениями в своём кабинете, доставшемся ему от его тестя, Тиберия. Правда, он переделал его немного, чтобы он не напоминал ему о предыдущем его хозяине. Рабочий стол он не только увеличил в размерах, но и переставил на новое место: ближе к окну, из которого открывался вид на пролив Босфор и азиатский берег…

От этих мыслей его отвлёк секретарь Лангин, деликатно постучав в дверь. Он уже знал этот стук и громко крикнул:

– Входи, входи, Лангин!..

Лангин вошёл, поздоровался. Это был молодой, приятной наружности секретарь, способный в своём деле составления важных документов.

Слегка наклонив голову в знак уважения императора, он открыл было рот, собираясь что-то доложить, но в этот момент сильный толчок потряс всё здание дворца… Секретарь не удержался на ногах, поскользнулся на гладком мраморном полу и неловко упал.

Маврикий мгновенно понял, что это землетрясение, вскочил с кресла и бросился на помощь ему… Но тоже упал от следующего сильного толчка, за которым последовала серия слабых толчков… Он вскочил, помог встать секретарю, и они выбежали из кабинета под звон падающих на пол каких-то предметов… В коридоре и дальше по всем лестницам и переходам дворца в панике бежали охранники, придворные, женщины и дети, с одним желанием скорее выбраться из здания дворца… Маврикий, увидев в этой толпе своих семейных, бросился к ним, подхватил под руку супругу, увлёк её за собой, заметив, что секретарь тоже помогает женщинам и детям… И вся эта толпа, выбежав из дворца, направилась к храму Святой Софии, стены которой были достаточно прочными и выдерживали сильные землетрясения.

Там, переведя дух, они успокоились.

За разговорами они не заметили, что толчки затихли.

Маврикий с семейством и придворные вернулись во дворец.

И там уже секретарь доложил ему то, на чём был прерван его доклад:

– Прибыло посольство от кагана Баяна!..

– Сколько человек?

– Всего с полсотни!

– Значит, будут что-то снова клянчить! – язвительно усмехнулся Маврикий.

– Да, похоже, ваше величество! – подтвердил секретарь его догадку.

– Тогда назначь им приём… Денька через три!.. И на приём пригласи референдария, казначея и адвоката!..

Секретарь поклонился ему и вышел из кабинета.

Маврикий задумался о том, с какими ещё новыми пакостливыми требованиями приехали варвары.

– Сначала каган просил у нас слона! – обратился он на следующий день к чиновникам. – Он не видел их и был заинтригован рассказами о них! И мы послали ему слона. Так он только раз глянул на него и сразу же отослал назад… Хм!.. Затем он пристал с тем, чтобы мы изготовили ему и прислали золотое ложе. С ложем он поступил так же, как и со слоном!.. Что ждать от него на этот раз? – задал Маврикий вопрос советникам.

– Он потребует увеличить ежегодную выплату золотых! – подал голос квестор.

Квестор Евфалий, скряга, чуть ли не заболевал, когда у него выпрашивали лишний золотой или два на государевы расходы. А сейчас он притащился на совет к императору еле живой, чувствуя своим хлипким организмом непомерно большие затраты, на которые его будут уговаривать.

– В казне денег нет! – сразу заныл он. – Там мышь с голоду умрёт! Этого наглеца, кагана, десятком тысяч не удовлетворить! Он потребует увеличить выплату до ста тысяч! У нас же в казне не набрать и пяти! – чуть не заплакал он, обращаясь к императору. – И мне придётся идти по миру с протянутой рукой!..

После долгих споров решено было отказать кагану, если речь зайдёт о деньгах.

– Но это же война! – вскричал комит федератов.

– Ты можешь предложить иное?! – впился в него глазами казначей, сразу оживившийся, сообразив, что отстоял государеву казну.

В этот день все разошлись недовольные собой и сложившейся в империи ситуацией.

Во главе посольства аваров приехал на этот раз новый посол, неизвестный ещё в Константинополе.

После того как посол, по обычаю, был представлен императору, ему дали возможность высказать, с чем пришёл он как посол кагана.

– Государь, ты выполняешь условия договора! – начал посол с пафосом речь, очень похожую на речь Таргития, который обычно кичливо излагал наглые требования кагана, нахально перевирая то, что записано было в договоре. – Так прибавь сверх того, что в них указано, чтобы не в обиде был каган Баян! И каган рассчитывает, что ты, ублажив его зрелищем подаренного тобой слона и утешив золотым ложем, не будешь мелочиться из-за каких-то ещё двадцати тысяч золотых, которые он просит на прокорм своего многочисленного войска!..

Посол перевёл дыхание, затем продолжил с пафосом свою речь, не хуже Таргития:

– Чтобы не пришлось ему выпускать, как ни хочет он этого, свои войска на земли империи, Мезию и Фракию, чтобы они кормились там!..

Маврикий побледнел. Так же когда-то бледнел и Тиберий, слушая вызывающие речи послов кагана.

– Да, мы послали дары кагану, чтобы почтить этим его как мудрого кагана, умеющего ценить нашу дружбу! – стал он отвечать послу. – Но он отверг тот и другой наш дар, как недостойный его высокого положения! Цивилизованные государи в Европе, да и в Азии, ценят дары не по тому, что они из золота! А ценят внимание, оказанное таким образом государю соседнему! Передай же это кагану, что и мы тоже придерживаемся такого же порядка между государями!.. И не хотим оскорбить его какими-то двадцатью тысячами золотых!..

Он замолчал, высказав всё, кивнул головой магистру оффиций.

Тот же подошёл к послу, обратился к нему:

– Его величество император ответил на требования твоего господина!

И он вежливо указал ему на дверь, а четверо схолариев, стоявших подле послов, повернулись к ним лицом и жестом пригласили их следовать вместе с ними до дверей тронного зала.

Послы, в сопровождении схолариев, покинули императорский дворец.

Маврикий и Константина поднялись с трона и тоже вышли из тронного зала.

* * *

Не прошло и месяца с отъезда аварского посла, как Маврикию донесли архонты с Истра, что каган напал на Сингидун.

– Лето же, чёрт возьми! – ругался Маврикий. – Мир же с этим, сволочью каганом!..

– Да, город к тому же не был укреплён! – подтвердил секретарь Лангин.

У Маврикия в этот день, когда пришло сообщение о нападении кагана на Сингидун, собрались на совет его ближние советники, патриции и сенаторы. Здесь же был и квестор Евфалий, комиты федератов.

– Вот к чему приводит твоя скупость! – бросил упрёк Маврикий квестору. – Двадцать тысяч не нашлось, говоришь!.. А сколько жизней заплатили граждане Сингидуна за это!..

Квестор опустил глаза. Но по всему было заметно, что он не считает себя виноватым.

Комит федератов сообщил, что авары захватили жителей Сингидуна в то время, когда они, выйдя из города, работали в поле, радовались хорошему урожаю, настроенные радушно и весело… Был мир с аварами, и они ничего не опасались.

– И вот на тебе! – погрозил он пальцем квестору. – Я же говорил тебе, что будет война!.. Пожалел волк кобылу – оставил хвост да гриву!..

Тут же были и сенаторы. Среди них выделялся претор[157]157
  Преторы – высшие (после консулов) римские магистраты, ведавшие судопроизводством.


[Закрыть] Эльпидий, молчун, редко скажет за совещание два-три слова.

Маврикий в конце заседания предложил направить послов к кагану.

– Пойдёшь ты, Эльпидий! – указал он на претора. – И тебе нужен помощник, знающий, толковый! С хорошо подвешенным языком, который не полезет в карман за словом! В общем – оратор! Способный уговаривать и сочинять! Коментиол подойдёт для этого в самый раз! Не зря прозвали «скрибоном»![158]158
  Скрибон – человек, хорошо сочиняющий, оратор.


[Закрыть] Напомните кагану о мирном договоре! Просите о перемирии! Ваш путь сейчас в город Анхиал, на берегу Понта Эвксинского! Там каган устроил сейчас свою столицу! А в построенных там ещё императором Траяном банях, на горячих источниках, моются сейчас жены кагана!.. Хм-хм!..

Пожелав им удачи в переговорах, Маврикий закончил на этом совет приближённых.

* * *

Была уже осень, когда послы прибыли к кагану в Анхиал. Анхиал, крепость на северной дуге Бургасского залива, у подножия горного хребта Гемимонта, продуваемая всеми ветрами в ненастье.

Унылый вид!.. Лист жёлтый уже слетел и унесён был ветром в море…

Их большую команду, из двух десятков всадников, заметили с крепостных стен городка. И там заиграл, тревожно и воинственно, сигнальный рожок. На стенах зашевелились, забегали кочевники. Открылись ворота, подъёмный мост лёг на своё место. И из городка выехала большая группа всадников, в кольчугах, с мечами, за спинами колчаны, полные стрел, поющих о степи и о свободе.

Они съехались. Эльпидий и Коментиол представились:

– К кагану Баяну от императора Маврикия послы!..

Толмач перевёл их слова кочевникам.

Посольских впустили за стены городка. Они заехали в городок. Сотник, старший из наряда, проводил их со своими людьми до места, где указал им разместить свои палатки.

Оставив при них небольшую охрану, он куда-то удалился.

Вскоре он явился снова с толмачом.

– Завтра каган примет вас! – сообщил он посольским.

Юрта кагана, большая, просторная и добротная, стояла неподалёку от места, где встали со своими палатками посольские.

И на следующий день Эльпидий и Коментиол, в сопровождении аварских воинов, прошли до неё пешком.

У входа в юрту их уже ожидал вчерашний сотник. Когда они подошли к юрте, сотник откинул входной полог, вошёл в юрту первым, за ним Эльпидий и Коментиол, затем ещё четверо воинов личной охраны кагана, его фули.

В первый момент, шагнув с улицы в полутёмную юрту, ни Эльпидий, ни Коментиол не увидели ничего… Присмотревшись, они увидели человек десять, сидевших около очага, как обычно делают кочевники. Среди них же сидел человек, высокий ростом по сравнению с остальными, с не восточным типом лица: прямой нос, широкие светлые глаза европейца, загорелый, скорее обветренный в походах.

Сотник провёл послов к очагу, усадил на кошму напротив аварских властных людей и отступил назад, к входу в юрту, встал там, рядом с другими фули.

Каган рассматривал послов некоторое время. Затем он махнул рукой: дескать, говорите…

Эльпидий сообщил цель посольства, как ему было велено императором:

– Император Маврикий напоминает тебе, славнейший каган, об условиях оплаты по договору!..

Но когда толмач перевёл эти слова кагану, тот внезапно взорвался, обрушил на послов целый поток брани и угроз:

– Я решаю, сколько и с кого брать дань!.. Вы, ромеи, нарушили мирные условия! За это я прикажу срыть Длинные стены!..

Он ещё что-то кричал по-своему, горячо и страстно.

Но когда каган замолчал, то заговорил Коментиол, у которого накипело, и он стал изливать свою речь так же страстно, как и каган.

– Ромеи полагали, каган, что ты чтишь своих богов, клятвы дружбы! Что не отказываешься ты от заключённых договоров! Что ты помнишь о многих дарах императора!.. Ромейская земля приняла тебя, чужеземца и пришельца, поселила в своих пределах, когда часть твоих соплеменников, оторвавшись от своего народа, как осколок, была заброшена сюда. Есть в твоей власти земля, обширная и богатая пастбищами! Обитатели её не живут в тесноте, а для вас, вновь прибывших, нет никакого недостатка во всех удовольствиях! Возвращайся же в свои земли и не выводи свои силы из её пределов!..

Коментиол говорил долго, наконец закончил свою речь, перевёл взгляд на кагана.

Лицо того раздулось, стало красным. В глазах заметалось безумное пламя.

И Коментиол понял, что пощады за эту речь ему не будет.

Каган что-то крикнул сотнику, стоявшему с фули у входа в юрту. И те в одно мгновение оказались рядом с послами, вздёрнули их на ноги, заломили за спину руки и вытащили из юрты.

– Заковать их, забить в колодки! – кричал всё ещё каган, когда послов уже вытащили из юрты. – Разрушить и сжечь их палатку!.. А их самих казнить!..

На этой высокой и угрожающей ноте закончился приём послов у кагана. Все его ближние советники разошлись по своим юртам.

На следующий день его советники уговорили кагана не делать задуманное.

– Повелитель, их надо посадить в тюрьму, пускай посидят, затем отпустить. Сейчас нам не нужна война с императором.

Каган согласился на это, остыв после вчерашней вспышки гнева.

* * *

На следующий год Маврикий назначил Эльпидия снова послом к аварам с той же самой целью, с какой ходил он год назад с Коментиолом.

Каган не стал тянуть встречу с послом: принял его сразу же, как только он появился в его городке.

– С чем пожаловал, сенатор? – грубо и прямо спросил каган его, когда посла ввели к нему в юрту его телохранители, фули, и усадили напротив очага, подле которого сидели рядом с каганом его ближние, тудуны и тарханы.

– Всемилостивейший каган, ты просил императора увеличить выдаваемую тебе сумму на двадцать тысяч золотых! Не так ли?.. Вот с этой целью и направил меня Маврикий к тебе. И если у тебя ещё не пропала нужда в этой сделке, то император предлагает оформить договор о мире и записать, какую сумму будет выплачивать он ежегодно тебе!

Каган что-то проворчал.

– Вот так сразу и надо было делать, – услужливо перевёл его слова толмач, с которым приехал сенатор.

– Хорошо! – сказал сенатор. – Тогда для переговоров о мире и заключения договора о платежах отправь со мной посла к императору!..

Угощая сенатора и своих ближних советников, каган после выпитой араки разболтался, стал говорить, что он союзник императору, хороший друг. И пускай император не обижается на него за то, что он заковал в цепи его посла Коментиола.

– Слишком длинный язык у того, слишком!.. Но и умно, складно говорит!.. И передай императору: пусть подарит его мне… У кагана мало таких, очень мало!

В Константинополе, у императора, оформление документов прошло без проволочек.

Только в конце, когда подписывали соглашение о дополнительной выплате ежегодно двадцати тысяч золотых, Таргитий сказал:

– Если же по какой-нибудь небрежности не будут выплачиваться эти двадцать тысяч, то снова будет война!.. Это условие кагана Баяна!..

Маврикий смолчал, проглотил это наглое заявление пришлого ордынского кагана.

Но он успокоился быстро. Его мысли сейчас были о другом, о более приятном. Сегодня вечером у него должны были собраться несколько историков, начинающих поэтов и писателей, которых он слушал с интересом, покровительствовал им, поддерживал наградами. Среди них был и один из его протикторов[159]159
  Протиктор – воин придворной гвардии, привилегированного подразделения, состоявшего из людей офицерского статуса.


[Закрыть], из числа его придворных гвардейцев-телохранителей. Его приметил он случайно, когда увидел однажды читающим какую-то книгу. Тот стоял на посту охранником у Золотой палаты, Хрисотриклина. И это, чтение на посту, было грубым нарушением устава придворных телохранителей.

Но он закрыл на это глаза, остановился, спросил, что он читает. И тот протянул ему книгу Агафия[160]160
  Агафий Миринейский – византийский историк и поэт, 536–582 гг.


[Закрыть] «О царствовании Юстиниана».

– Нравится? – спросил он этого молодого офицера.

– Да, ваше величество!..

Несколько секунд Маврикий не сводил с него взгляда… Высокий ростом, открытое лицо, большие умные серые глаза, по виду упрямый, но и безвольный в то же время… И это понравилось ему. Он уже знал, что такие способны на многое, если подтолкнуть их на правильный путь.

И он пригласил его заглянуть к нему в рабочий кабинет.

– Подойди хотя бы сегодня вечером. Там соберутся историки, которые занимаются тем, что полезно будет знать и тебе.

– Хорошо, ваше величество! – поклонился офицер ему.

Он пришёл к назначенному времени.

– Менандр! – представил Маврикий его своим гостям. – Придворный гвардеец! Вы его уже видели не раз на посту во входном портике, но не обращали на него внимания.

Здесь оказались молодые люди, примерно такого же возраста, что и Менандр. Но они все были незнакомы для него. И он немного даже растерялся, не зная, как вести себя с ними, но чувствуя, что они не глупы и в чём-то похожи на него самого. А вот что удивило его, так это то, как общался с ними император.

– Синет, египтянин! – представляясь, протянул ему руку молодой человек его же возраста. – Откуда ты, приятель?

– Отсюда, из Византии! – ответил Менандр, пожав ему руку.

– Стало быть, Менандр Византиец! – пошутил Синет.

Менандр не стал возражать против такого прозвища.

Его же новый приятель был здесь уже своим человеком, знал всех, так как вскоре через него Менандр познакомился с остальными собравшимися у императора.

В этот вечер они слушали стихи одного из своих товарищей: стройного, среднего ростом, большеглазого и стеснительного.

Он читал им что-то из Гомера, как догадался Менандр, что затем подтвердил и Маврикий, когда поэт закончил читать.

– Это всё известно, – начал Маврикий, тактично стараясь не смущать чтеца, но и прояснить, что это сказано было давно другим поэтом. – Ты так бы и сообщил, что будешь читать из «Илиады» Гомера… А что у тебя есть своё? Мы собирались месяц назад, я дал задание подготовить что-нибудь для чтения из своих стихов.

И тот, стеснительный, по имени Норик, как он представился, стушевался, что-то пробормотал, краснея, и сознался, что ничего нового у него нет.

– Тогда бы прочитал старые свои стихи, которые мы уже слушали, но давно, – всё так же тактично посоветовал ему Маврикий.

И Менандр понял, что так император подталкивал всех собравшихся сейчас у него на то, чтобы занимались постоянно, ежедневно, даже если что-то и не получается сразу, сверх ожидаемого результата, быстрого, но не интересного и не поучительного… И это он взял на заметку для себя на будущее, как девиз к творчеству, к деятельности…

После поэта они слушали историка: он зачитал несколько страниц из истории Фукидида.

– Пелопоннесская война – яркое явление в истории Греции, – согласился с ним Маврикий, когда историк замолчал. – Фукидид родом фракиец! Можно сказать, наш соотечественник! – с пафосом продолжил он. – Но это же сказано и у другого историка, у Ксенофонта!.. Я уже не говорю о римском историке Таците! Среди его друзей был Плиний Младший! А друзья, как известно, хорошо оттеняют самого автора!.. Скажи, кто твои друзья, и я скажу, кто ты!.. Старая истина, в ней вековая мудрость!..

Он замолчал, заметив, что его молодые собеседники, над которыми он невольно взял попечительство, молча взирают ему в рот, ловят каждое его слово… А это, он считал, убивает у них самостоятельное мышление…

В этот раз выступал со своими стихами ещё один из поэтов.

Менандр, даже он, ещё школяр, каким считал он себя, не стал особо прислушиваться к тому, что декламировал тот.

– Ну а что прочитает наш новый собеседник? – обратился Маврикий к нему, когда поэт закончил читать своё.

Менандр немного растерялся, не ожидая того, что его сразу же будут испытывать, с первого дня посещения этого кружка любителей истории и поэзии. И он не был готов для чтения чего-нибудь стоящего.

– Хотя бы из эпиграмм Агафия! – подсказал Маврикий. – Их у него много, все они превосходные!

И Менандр быстро сориентировался: ему особенно запомнилась одна эпиграмма Агафия, созвучная его сегодняшнему душевному состоянию после потерянных лет в праздности на том же ипподроме, играх и пустых забавах.

– Это эпиграмма Агафия на дом, расположенный на вершине Византия, ещё древнего города, на месте современной столицы!

«Боги поставили труд добродетели выше намного, – так нам сказал Гесиод[161]161
  Гесиод – древнейший греческий поэт (VIII–VII вв. до н. э.), автор дидактических поэм «Труды и дни», где воспевается труд и даются практические советы по сельскому хозяйству, и «Теогония» – где под видом родословной богов осмысливается происхождение мира.


[Закрыть], видя как будто тот дом. И, поднимаясь наверх, по лестнице длинной, пот я со лба вытирал влажной горячей рукой[162]162
  По словам Гесиода, путь к обиталищу доблести – крутой и длинный; с ним и сравнивает Агафий дорогу к упоминаемому дому.


[Закрыть]. Море лежало внизу, огромен был вид с этой вышки, крепость надёжная доблести здесь, верный покой»…

Зачитав на память, он посмотрел на своих новых приятелей… Они затихли, похоже, задумались…

Был уже поздний вечер, когда Маврикий отпустил их по домам, условившись, что через месяц они соберутся снова. Для той же встречи он дал им новое задание.

– Прочитать «Размышления» Марка Аврелия…

Но через месяц, когда они собрались, разговор у них, начавшийся было с задания, как-то сам собой соскользнул на современные события в империи.

– У них много князьков, поэтому такие несогласия! – начал Маврикий свою лекцию о славянах. – Что положат одни, на то не решатся другие! И полезно привлекать их на свою сторону!.. Вот как у Гудуина в армию набраны были анты!.. У славян болота и леса заменяют города. Они живут у болот и озёр, в лесах, в местах неприступных… Устраивают засады, всевозможные хитрости, искусно прячутся в горах…

А тот стеснительный поэт, Норик, во все глаза уставился на Маврикия, слушал, слушал… Затем, что-то смекнув, спросил его, краснея, почему они живут в лесах-то.

Маврикий посмотрел на него недоуменно, решил, что он не понимает этого, стал подробно объяснять:

– Живут они большими семьями, далеко друг от друга, поэтому всех опасаются… Обрабатывают землю, сеют просо и пшеницу, разводят скот… Но в переговорах нельзя полагаться на них, поскольку они разобщены: одни решают так, другие же могут всё разрушить!..

И Менандр удивился, что император много знает о славянах.

* * *

Приска, комита экскувитов, вызвал к себе в кабинет император Маврикий. Вызов этот для Приска оказался неожиданным, он же ещё не привык к таким вызовам, поскольку только что Маврикий назначил его комитом экскувитов.

И вот он, Приск, стоит в кабинете Маврикия, наполненном патрициями и сенаторами.

– Тебе, комит экскувитов, поручается командование армией Востока! – начал Маврикий. – Филиппик не справился с задачей, возложенной на него! За четыре года одни только мелкие пограничные конфликты. Да ещё набеги, взаимные грабежи персов и наших легионеров!.. Я назначаю тебя стратегом армии Востока!.. Получишь указ у референдария и немедленно отправляйся в Антиохию!

Приск поклонился императору: «Благодарю за доверие!»

Он чётко повернулся и вышел из кабинета.

В этот же день он отбыл с сотней телохранителей из Константинополя, переправился через Босфор. В Халкидоне, на азиатском берегу, они запаслись всем необходимым на дальнюю поездку, и для лошадей тоже, и двинулись на рысях на восток знакомыми дорогами.

Через десять дней скорого хода они достигли Антиохии.

Первым делом в Антиохии он зашёл к начальнику городского гарнизона, узнал, где сейчас стоят лагерем войска его подчинения.

– Они разбросаны по лагерям, – сообщил тот.

Приск тут же написал приказ собраться войскам в город Монокарт.

– Разослать по лагерям! – вручил он приказ начальнику гарнизона.

Затем он направился со своими телохранителями в город Эдессу, центр провинции Осроена. И там он встретился с Германом, дуксом[163]163
  Дукс – князь, правитель города или области.


[Закрыть] Дамаска, который прибыл туда раньше Приска с деловой поездкой.

Приск, благодушно расположенный прекрасным началом своих обязанностей здесь, пригласил с собой Германа в военный лагерь легионеров.

Но Герман вызвался первым сообщить воинам о прибытии полководца. И, получив его согласие, ускакал со своими телохранителями вперёд. А следом за ним направился со своей командой Приск туда же, к войсковому лагерю, что раскинулся возле города Монокарта, недалеко от горы Аисума, с которой берут начало многие притоки Тигра, а также река Абора. Эта гора возвышается к северу от города Константины[164]164
  Константина – современный город Караджа-Даг.


[Закрыть].

Через два дня пути небольшой отряд Приска встречало всё войско. Под началом тагматархов[165]165
  Тагматархи – командиры гвардейских подразделений.


[Закрыть] оно вышло навстречу полководцу за три мили от лагеря. Там же уже оказался и Герман.

Приск знал старый обычай: при встрече с войском принимающий командование над ним слезает с коня и проходит перед строем, приветствует легионеров.

Но он посчитал это мелочью, не сделал этого, хотя и понимал, что обидит легионеров.

И первый день знакомства с войском для него закончился, ничем не примечательный. Он устроился в палатке, которую поставили его слуги.

Вечером к нему в палатку заглянул Герман. Его слуги принесли вино, и они загуляли.

Герман расчувствовался, с чего-то вспомнил своего отца, полководца Германа. Его он вообще-то не знал, поскольку родился, когда отец умер в походе на славян, вторгшихся огромной массой через Истр в провинцию Мезия.

– Моя мать, королева Матасунта, внучка короля Теодориха, рассказывала немного об отце… Дома он был простым в обращении, вёл себя как радушный хозяин, когда принимал гостей… Откровенный и приветливый собеседник…

Приск слушал его рассеянно, не вникая в сказанное о поведении дома знаменитого полководца. Это его не интересовало. Он хотел узнать что-нибудь новое о нём как о полководце. Но Матасунта, так и все его домашние, о том ничего не знала… А вот что у него мелькнуло о собеседнике: «Он же, вот этот Герман, приходится наследником королю Теодориху… И в то же время родственник, с другой стороны, через своего отца, императору Юстиниану!.. А такая родословная толкает на многое!..»

Герман ушёл от него, когда уже стала понемногу наползать серость нового дня.

* * *

И так, в тишине и спокойствии, началась размеренная жизнь его в войсковом лагере.

Затем, в один из дней, к его палатке с чего-то стали собираться толпами воины.

Шум за стенками палатки насторожил его, послышались крики:

– Приск, войско отказывает тебе как стратегу!.. Убирайся отсюда!..

По стенкам палатки застучали камни… Послышался лязг железа мечей и копий…

Приск похолодел. Не зная, чем вызван гнев воинов, он послал слугу с иконой выйти из палатки и спросить, что случилось… Тот же, выставив вперёд образ Спасителя, вышел из палатки… Шум, крики усилились… Слуга заскочил обратно в палатку, но уже без иконы.

– Они говорят, что вышел закон императора о снижении воинского довольствия на треть! Обзывают Маврикия торгашом!..

Приск, поняв, кто заварил всю эту историю, не стал дожидаться, чтобы войско разнесло его палатку и расправилось с ним. Быстро натянув броню, а на голову шлем одного из своих телохранителей, он выскочил вместе с ними из палатки, взлетел на коня, врезал ему по бокам каблуками сапог и пустил его во весь опор, с неистовым желанием вырваться из лагеря…

Ему удалось это. За ним увязались только несколько его телохранителей.

Легионеры не ожидали такой прыти от полководца, растерялись и упустили его.

Не задерживаясь в городке Монокарте, он с телохранителями вскоре был у ворот Константины. Там они придержали коней и уже спокойно въехали в город.

Он сразу же направил своего коня к зданию, где размещалось управление города, и там же было место начальника гарнизона.

Вскоре вся городская власть собралась в управлении.

Приск рассказал, что произошло, тут же письменно дал знать им, чтобы ничего не уменьшали из обычных выдач войску.

– И не бойтесь слухов, которые сейчас пойдут об этих событиях!.. Всё уладится, успокоится, останется по-прежнему с выдачей денежного и других довольствий воинам… И немалая вина в том, что войско возмутилось, лежит на Филиппике! Он в пику мне за то, что меня назначили на его место, посоветовал Маврикию уменьшить жалованье воинам и тем натравить их на меня!..

Войсковая верхушка, зачинщики мятежа, уже сами выбрали себе стратега. Они обратились к Герману, дуксу Дамаска, и, введя его на войсковое собрание, потребовали, чтобы он принял командование войском здесь, в восточных провинциях империи. Тот стал отказываться от этого, но ему пригрозили, что повесят, если не согласится. И Герман уступил нажиму, но потребовал прекратить мятеж и дать клятву, что не будут грабить граждан империи.

Тогда он отписал обо всём императору. И Маврикий приказал Филиппику вновь взять на себя командование.

Через две недели в Эдессу прискакал на взмыленной лошадке посыльный с известием о скором прибытии Филиппика. Приск понял, что проиграл, покинул Эдессу и отправился в Константинополь.

Это же известие, что вновь стратегом едет Филиппик, дошло и до мятежного войска, и там решили, что не примут командующим и его.

* * *

Этой ситуацией, раздором в ромейском войске, воспользовались персы. Они захватили под шумок пограничную крепость Мартирополь, из-за которой и разгорелся военный конфликт последних лет.

Когда об этом узнал Маврикий, он сразу же издал указ об отстранения от командования своего зятя Филиппика. На смену ему он послал уже проверенного на командных постах Коментиола.

Вступив в должность, Коментиол провёл успешную операцию против персов близ укрепления Сисавра, неподалёку от Нисибина, на территории Персии. Победа была блестящая, пал Афраат, и ромеи, захватив несколько знамён, сняли с убитых много золотых, усыпанных жемчугом поясов, мечей, тиар, а на следующий день взяли персидский лагерь и овладели богатой добычей.

– Вот видите, как удачно сложились наши дела на персидской границе! – воскликнул обрадованно Маврикий.

В рабочем кабинете императора поднялся глухой шум. Все обрадовались этому сообщению.

– Теперь можно снять часть военных сил с персидской границы! – предложил с места Приск.

После провала его утвердиться стратегом в Восточной армии, его разборками с Филиппиком и дуксом Дамаска Германом у него пропало желание появляться там.

– Да, переведём легионеров с востока на Истр! – согласился император с Приском.

И квестор со своими помощниками засели на целые дни: подсчитывали всё необходимое. Когда подсчитали, квестор, как всегда, прослезился от громадных затрат.

И на очередном заседании он назвал сумму расходов.

Император спросил его:

– Что можно сократить?

– Только не оклады легионерам! – подал голос Приск.

– Ишь, как напугали они тебя! – засмеялся Маврикий.

На этом заседании Маврикий объявил, что он сам предпримет этот поход, взяв на себя руководство армией.

Это дошло до императрицы Константины, та испугалась, стала упрашивать его отказаться от этой рискованной и опасной затеи.

– Когда это императоры ходили военными походами-то?! – чуть не с плачем вырвалось у неё.

– Да хотя бы император Феодосий! – напомнил он ей.

Константина же всё время напирала в разговоре на то, что будет с их семейством, детьми, если с ним что-нибудь случится в походе. Последнее время она была чем-то встревожена.

– У меня нехорошее предчувствие: в походе должно что-то случиться с тобой. И ты же видишь, что армия, солдаты неуправляемы, если не держать их в строгом подчинении, законе! Да и закон у них один, уже не раз слышал ты и сам, что право армии избрать того императора, который будет вести дела лучше, чем…

Тут она не договорила, запнулась, посмотрела на него со слезами на глазах.

– Чем ты! – закончила она.

Это задело его. Но он не стал спорить с ней, а начал успокаивать, старался говорить ласково, доходчиво.

– Военная кампания продлится не более полугода, – стал он объяснять супруге то, что было намечено сделать в походе и почему он выходит сам во главе армии. – Сейчас как раз удачная ситуация на Истре!.. И будет большой ошибкой не воспользоваться ею, пока каган аваров ещё не в курсе всех событий на Востоке, с персами…

Он обернулся к супруге, заметил, что она слушает его рассеянно, похоже, не вникая в то, что говорил он. И он не стал излагать ей дальше свои мысли и планы.

С этим же, чтобы он отказался от задуманного, обратился как-то к нему и патриарх Иоанн Постник.