Текст книги "Василевс"

Затем он заговорил, а толмач стал переводить его слова:

– Зилгиби говорит, что он друг римлянам и готов всегда помочь им против их неприятелей… И останется таким другом!..

Каган снова помолчал, опять заговорил:

– Но вы, римляне, за эту дружбу мало даёте денег Зилгиби, его воинам! А чем им кормиться, на войну ходить против неприятелей императора?.. Всегда обман, один обман!..

Он хитро прищурился.

Толмач стал переводить дальше.

Проб же молча усмехнулся на всё ещё хвастливые речи гуннов, у которых всё осталось в прошлом. Спокойным голосом он постарался смягчить резкие слова вождя гуннов, повторил ещё раз, зачем они пришли сюда.

Каган же, похоже, не желая обидеть отказом императора, сказал что-то.

Толмач перевёл: «Но я не буду против, если желающие найдутся на эту войну с персами… За деньги!..»

Проб пояснил кагану, всё так же же через толмача, сколько будет платить император каждому воину, уточнил, сколько получит сам каган за каждого воина.

На этом первая деловая встреча завершилась.

И каган предложил гостям вино. Он взмахнул рукой, и в комнату вошли две женщины, внесли на подносах пиалы с вином и вышли. Вошли другие две женщины, внесли огромные подносы с кусками варёного мяса, поставили перед гуннами и гостями.

После угощения посольских проводили в гостевую юрту и оставили там отдыхать с дороги.

На следующий день посольские поднесли подарки кагану, его женам и ближним людям. Затем, обговорив у кагана сумму денег за наём воинов, Проб и казначей составили договор, подписали его, каган же приложил под договором палец. Казначей вручил кагану мешок с деньгами, и посольство отбыло из хринга, столицы гуннов.

На обратном пути к Боспору на них напали какие-то разбойники. Но они отбились, и только благодаря купцам, у которых была неплохая охрана.

– Это каган послал на нас своих гуннов, чтобы ограбить! – возмущался Проб, когда их в Боспоре, в крепости, встретил префект.

– Это не гунны! Шайки разбойников бродят по степи! – пояснил префект. – Вам ещё повезло!.. Порой, бывает, грабят и убивают одиноких путников!..

Посольские остановились в городе. Погостив у префекта ещё день, они собрались в дорогу.

– Передайте эти документы императору! – вручил префект связку папирусов Пробу. – Здесь прошение о приёме Боспора под власть Византийской империи!

Они распрощались. Посольские поднялись на галеры и пошли морем обратно до Константинополя.

* * *

Прокл вошёл к василевсу в кабинет, вошёл без стука. Двери во дворце сейчас, летом, в жару, были широко распахнуты. И по коридорам, залам и палатам гуляли прохладные сквознячки, слабо уменьшая духоту знойного полудня. Раскалённые улицы в городе, площади и портики и здесь, во дворце тоже, были пустынные. Жара и духота донимали всех.

Вместе с ним вошёл ещё патриций Апион, из богатой египетской семьи. Но он был уже совсем старенький, дряхлый… Во время войны с персами он управлял финансами военной компании и попал в опалу к Анастасию. А Келер отстранил его от должности по указу Анастасия. Юстин же вернул его из опалы, приблизил, назначил комитом личного имущества, так как тот хорошо разбирался в финансовых делах.

Юстин сидел за письменным столом и задумчиво вертел в руках остро отточенную для письма палочку… Он, похоже, настроен был заняться письмами с самого утра.

Прокл знал его неприязнь к этому занятию, в отличие от его племянника Флавия Юстиниана. У того, Флавия, служил секретарём вот уже несколько лет Прокопий из Кесарии, незаурядный человек…

«Сколько же?» – мелькнуло у него.

Три года назад Флавий стал патрицием…

И тогда Флавий для укрепления своей власти стал обзаводиться своими канцеляристами, хитроумными, циничными… Его же дядя, Юстин, тогда ещё комит экскувитов, мало говорил, ещё меньше трудился с письмами. Это для него было сущее наказание. Но зато этот молчун был деловит без лишних слов. Война, походы закалили, приучили не болтать языком, но отняли живость ума, дерзость в разговорах и мыслях.

Выбросив лишнее из головы, и небезопасное о человеке, строгим взглядом встретившем его, он поклонился василевсу… Бывшему пастуху…

– Садитесь! – показал Юстин ему и Апиону на лавку, что стояла у длинного и широкого стола.

Прокл и Апион сели за стол, на котором перед ними оказался пергаментный свиток.

– Читай и объясняй! – велел Юстин, показав пальцем Проклу на свиток, зная, что в свитке речь идёт о деле по его части.

Прокл взял документ, свёрнутый в свиток, развернул его и стал читать.

– Кавад, царь царей, властитель солнца востока, цезарю Юстину, властителю луны запада!..

Прокл исподтишка, краем глаза стрельнул по фигуре василевса, властителя луны… Невысокий ростом, коренастый, сильный и грубый, он походил на грузчика или крестьянина… Он не любил его. И его удивляло, что тот малограмотный, но живо мыслит даже теперь, уже прожив семь десятков лет… Старик… А выглядит молодо, ужасно молодо, быстр в движениях и мыслях… Правда, мысли простые, житейские…

– Кто из них смышлёнее! Умнее? – пробормотал Юстин, но явно обращаясь не к нему, Проклу.

И это сильно задело Прокла. Вот этот мужик, безграмотный крестьянин, только одним своим присутствием здесь, во дворце могущественного императора, оскорблял его божество – грамотность…

Он, Прокл, квестор священного дворца, ведал законодательной функцией императорской власти, был самый влиятельный министр из ближних людей Юстина. Здравых суждений, честный, храбрый, неподкупный, он был украшением империи своими качествами.

То, что он начал читать, было послание Кавада Юстину.

В своих посланиях Кавад и Юстин обычно называли себя «братьями».

Но на этот раз послание «брата» Кавада было полно резких слов и угроз:

– Несмотря на дружбу и мир, которые были установлены между нами, вы действуете как враг! Вот, слушайте! Вы влезли в мои собственные владения, владения короля Лазики[61]61
  Лазика – государство в Западной Грузии II–VI вв. Основное население – лазы. Расцвет в III–IV вв. (завоевание Северной Колхиды). Борьба Византии и Персии за Лазику в VI в. завершилась в 562 г. захватом Лазики Византией. В VIII в. в составе Абхазского царства.


[Закрыть], который не был под римской властью, но был с незапамятных времён под властью персов!..

Послание было полно таких обвинений и скрытого раздражения.

– Ну что же, дадим ему свой ответ! – решил Юстин. – Давай подумаем, как тактично обойти это дело, чтобы не вызвать войны! – обратился он к Проклу.

Над ответным посланием Каваду они провозились долго.

– Мы не захватили ничего из владений вашей империи и не убеждали его приезжать к нам, – начало вставил Юстин, затем объяснение продолжил Прокл о религиях. – Но человек по имени Цафий приехал к нам, в нашу империю, кротко прося нас освободить его от языческой религии, нечистых жертв и дьявольских ошибок, и просил сделать его христианином, достойным изящного Вечного Бога и Творца всех вещей. Как я мог остановить того, кто желал войти в лучший мир, к познанию истинного Бога? И после того, как он стал христианином и достойно получил Святые Тайны, мы отпустили его назад в его собственную страну…

Юстин умолчал в письме Каваду о том, что Цафий уже был христианином. Повторное же крещение не поощрялось в христианстве. Лазика была уже христианской.

Молодой человек, двадцати пяти лет от роду, миловидный, неглупый, смышлёный, предстал перед ним год назад.

– Я приехал к вашей императорской милости, потому что сорок дней назад скончался мой отец Дамнацес… Отметив сорок дней, я стал свободен от обязательств перед ним… Мой отец был коронован персидским шахом Кавадом. Не раз Кавад настаивал, чтобы мой отец ввёл в Лазике обряды религии Заратустры. Согласно той религии, мёртвых не хоронят в земле, а бросают птицам и собакам на съедение… Но отец всё тянул с этим, ссылаясь на свой возраст. Приводил доводы, что лазы не примут эту религию, уже познав нового Бога, Творца всего на земле и небесах…

И я прошу вашу милость освободить меня от встречи с людьми шаха…

Юстин понял, что юноша сбежал сюда, в Константинополь, чтобы не принимать навязываемую ему и Лазике веру.

– Мы желаем, чтобы вы сделали нас христианином, какими являются византийцы! И тогда мы будем верными Римской империи!

Юстин был рад такой просьбе, но и Персия, шах Кавад удерживали его.

Выход из создавшегося положения предложил Прокл.

– Ваше величество, – обратился он к Юстину, – мы не только окрестим его во имя Бога, творящего всё сущее, но и женим на римской леди! И так будет сложнее Каваду настаивать, чтобы король Лазики принял учение Заратустры!.. Ибо, как говорится в Библии: муж и жена уже не двое, но одна плоть. Итак, что Бог сочетал, того человек да не разлучит!..

Юстин, признавая находчивость квестора, поблагодарил его за предложение.

Приготовления к венчанию не заняли много времени.

Невеста, Валериана, дочь куропалата[62]62
  Куропалат – начальник дворцовой стражи.


[Закрыть], одного из самых высоких сановников в империи, понравилась молодому королю. И молодые обоюдно выразили симпатии друг к другу.

Затем, вскоре, Юстин короновал молодого человека. Перед этим в императорской швейной разработали королевские одежды для молодой супружеской четы.

Юстин в свою очередь поднёс много подарков супруге короля, красавице Валериане.

– А что же производит твоя страна Лазика? – поинтересовался Юстин у нового вассала. – Зерно, вино или другие хорошие вещи для торговли?.. Ну хотя бы соль-то добываете?

Цафий отрицательно замотал головой: «Ничего!»

– Да-а, приобретение не очень-то ценное, – тихо процедил сквозь зубы Юстин, чтобы не обидеть юного царя.

– Но Лазику Кавад рассматривал как барьер против варваров на Кавказе, – пояснил Прокл, в чём преимущество приобретения Византией Лазики. – Высокие снежные горы, узкие и длинные горные проходы. Их невозможно пересечь ни зимой, ни летом… И Кавад будет пытаться вернуть её себе!..

Так Лазика превратилась в вассала Византии.

Шах Кавад был раздражён таким вмешательством василевса в дела Лазики.

«Поскольку в прежние времена Лазика зависела от Персии, то такое вмешательство в дела нашего вассала разрушает прежнее наше дружеское соглашение от 506 года», – писал он Юстину.

Дело оборачивалось новой войной. Обе империи начали искать союзников в предстоящей войне.

– Ваше высочество! – обратился Прокл к Юстину. – Нужно обратиться к гуннам, направить посла с богатыми подарками к их вождю Зилгиби… Подарки и отлично подвешенный язык посла сделают своё дело: склонят вождя гуннов стать союзником Византии и воевать за Лазику!

Юстин согласился с этим. Снарядили посольство на север Кавказских гор, где гунны занимали огромную территорию степей севернее Понта Эвксинского.

Посол, вручив подарки вождю гуннов и заключив договор с гуннами против Персии, вернулся в Константинополь. Приехав, он доложил Юстину на совещании ближних, что стараниями его шпионов он выяснил там, что вождь гуннов уже заключил точно такой же договор с персами против Византии…

Услышав это, Прокл, всегда сдержанный и расчётливый, чуть не подпрыгнул в кресле:

– Готов! Попался!.. Война отменяется!..

Все с удивлением и вопросительно уставились на него.

– Ваше высочество! Об этом вероломстве вождя гуннов Зилгиби нужно сообщить Каваду!..

– Ну и что? – спросил его Юстин. – Что это даст?

– Кавад, зная теперь, что вождь гуннов взял деньги, чтобы предать его, обязательно вызовет его к себе на суд!.. И спросит, получал ли он деньги от василевса!.. А результат нам сообщат сами персы!

Вскоре из Персии, от Кавада, пришло сообщение, что когда вождь гуннов признался в том, что взял от ромеев деньги, то он тут же был убит, а затем началась резня гуннов, которые пришли с вождём. Немногим удалось бежать на родину.

Этот дружественный жест Юстина понравился Каваду, и он через специального посыльного сообщил Юстину, что готов начать переговоры о мире.

Глава 8. Испытания Боэция

Боэция вызвал в Равенну король Теодорих. Не зная, где придётся остановиться в Равенне, Боэций приехал из Рима заранее. Но всё оказалось просто. По указанию короля уже было возведено здание большого Гостиного двора. Его называли в Равенне базиликой Геркулеса. Там он и остановился. На следующий день он был у королевского дворца в назначенное ему для приёма время.

Этот город вызывал у него, воспитанного в духе античности, странное состояние. Ему постоянно казалось, что город умирает, он ощущал даже запах его разложения. И возникало чувство страха, как при виде мертвеца, который уже умер, но ещё не знает об этом. Его какие-то органы доживают своё в мёртвом теле и смердят, в мёртвом теле античного совершенства, а из него начинают уже выпирать, как у гусеницы, которая превращается в бабочку, непривычные формы варварства… И он не мог от этого отделаться, от вида полного упадка античной культуры, в которой был воспитан, впитал её, жил ею. И от этого, её смерти, ему хотелось заплакать, оплакать прошлое… Он не в силах был принять вот это – варварство, смешанное с античностью, которое изуродовало античность, но и не видел он, не хотел видеть, что в этом процессе рождается будущее, с новыми художественными формами, хотя бы той же Святой Софии.

Подходя к дворцу, он окинул его мельком снаружи одним взглядом, невольно отмечая всё те же элементы варварства.

На переднем фасаде, в центральной части, находилось изображение Равенны. Этот передний фасад, с четырьмя мощными белыми колоннами, образовывал фронтон, а под ним был главный портал. Свод над этими четырьмя колоннами завершали три полукруглые арки. Два средних клинообразных элемента свода были украшены изображениями богини Виктории. Над этими же арками, опираясь на белые мраморные лежни, возвышался второй этаж… Передний фасад дворца был обращён к западу, а задний – на восток, к морю. Туда же, к морю, были обращены во дворце трапезная, широкие галереи, стены которых были облицованы мрамором и украшены великолепной мозаикой…

Что там, во дворце, находилось ещё, Боэций не представлял.

Здесь же, у главного портала, его встретил секретарь короля.

Вежливо поздоровавшись, он пригласил его следовать за ним.

Они вошли в переднюю комнату, прошли какие-то залы, галереи, поднялись по широкой мраморной лестнице на второй этаж и вскоре были у дверей зала заседаний совета.

Секретарь, постучав в дверь, открыл её, громко объявил:

– Ваше превосходительство, к вам господин сенатор Аниций Боэций!

Затем он прошёл вперёд на середину зала, остановился.

Боэций, пройдя за ним, тоже остановился.

В зале, кроме короля, был ещё какой-то его канцелярист со стопкой папирусов в руках, стоя вблизи рабочего стола короля.

Теодорих сделал ему знак, мол, постой помолчи… Затем он справился у Боэция, как он добрался из Рима, как устроился здесь, в Равенне.

Боэций ответил, поблагодарил за участие. Мельком заметил на столе, рядом с бумагами, красивый, полированный и покрытый лаком охотничий рог… И он догадался, что король иногда балуется охотой на оленей или кабанов.

Рассеянно спрашивая его о всяких пустяках, о Риме и сенате, король продолжил занятие с канцеляристом, а тот стал дальше подносить ему на подпись документы и письма.

И Боэций, к своему удивлению, увидел, как Теодорих прикладывал к документам дощечку с прорезями «legi» («читал») и водил по прорезям кисточкой с краской…

Король Теодорих оказался безграмотным… Боэций слышал, что так же делает и василевс Юстин…

Этот вид короля с кисточкой несколько охладил его пыл.

– Я назначаю тебя, за заслуги перед королевством, на административный пост магистра всех служб! – всё так же рассеянно произнёс Теодорих. – Это пост первого министра!..

Он закончил дела с бумагами, встал с кресла, подошёл к стоявшему во всё время приёма Боэцию и крепко пожал ему руку.

– Желаю успехов на новом поприще!..

И Боэций впервые увидел на лице этого жёсткого человека подобие улыбки… Она казалась даже приветливой… Может быть, из-за усов, которые скрашивали его угловатые черты лица. Бороду же Теодорих никогда не носил…

– Ваше высочество, искренне благодарю за доверие! – дрогнувшим голосом произнёс Боэций. – Обещаю исполнять возложенные на меня обязанности, не жалея себя!..

Король ещё раз пожелал ему успехов на новом месте службы и отпустил его.

И Боэций, в сопровождении всё того же секретаря, покинул зал заседаний совета.

Проходя вслед за секретарём по дворцу, он невольно обратил внимание на необыкновенное разнообразие орнаментов, украшающих стенные бордюры и полы во всех помещениях дворца.

Выйдя из дворца, он немного осмотрелся. И только теперь заметил недалеко от дворца, почти рядом, базилику Святого Аполлинария. Она была значительно выше и крупнее дворца. Он уже слышал, что её построили при Теодорихе…

«Святой Аполлинарий – покровитель Равенны!» – мелькнуло у него в голове.

Знал он, что три года назад Теодорих отдал распоряжение о строительстве огромной гробницы неподалеку от Равенны.

И ему захотелось посмотреть на неё, хотя бы одним глазком.

Он спросил первого встречного прохожего, где идёт строительство мавзолея короля Теодориха.

Тот сказал ему, что его строят за городскими стенами Равенны… И указал направление.

– А там сообразите сами! – крикнул прохожий вдогонку ему.

Площадку для гробницы он нашёл без труда, так как там больше ничего другого не строили.

Здание мавзолея возводили быстро, оно росло, тянулось вверх, как будто сама земля старалась изрыгнуть из себя что-то чуждое ей.

За три года, как его заложили, срок короткий, но уже был полностью готов первый этаж и заканчивали второй.

И Боэций увидел что-то уже знакомое ему. Это двухэтажное сооружение было похоже на те, какие возводят на Востоке для шаха и его семейных.

Нижний этаж снаружи был сделан в форме десятиугольника, внутри же в виде креста с коробовым сводом. На каждой стороне десятиугольника были углублённые в стены полукруглые арки, опирающиеся на угловые столбы античного характера. В этом этаже строго воплотились элементы античности римского стиля, он покоился на фундаменте из гранитных плит в четыре слоя. Девять из десяти арок были глухие, а на десятой стороне находились двустворчатые двери, открываемые, вероятно, для вноса или выноса больших предметов… Жёлтый известняк, похожий на мрамор, из которого было сложено здание, привозили с далматского берега, о чём Боэций уже знал. Камни были приложены один к другому очень аккуратно, особенно камни клиньев в полукруглых арках.

Верхний этаж снаружи, в нижней части, также был сделан в виде десятиугольника, но внутри представлял собой круг. Наружные стены этого этажа были расчленены на каждой стороне десятиугольника на два поля, прямоугольных, углублённых в стене, образующих род ниш.

Второй этаж только-только возвели… И там, по словам строителей, будет стоять небольшой алтарь в западной части, в маленькой прямоугольной нише, и саркофаг с останками короля. Нижний же этаж предназначался для размещения саркофагов членов семьи Теодориха…

– Арки второго этажа выполнены в византийском стиле, – объяснил ему архитектор, когда Боэций представился, сказал, кто он такой. – Верх мавзолея закроем огромным каменным куполом из известняковых блоков… Их уже привезли с Данубия. Вон видите, лежат в стороне от стройки, прикрытые от дождя настилом из досок!..

Этого архитектора из Рима королю посоветовал привлечь для строительства Кассиодор, как известного и уже знаменитого такими постройками. В том же Константинополе церковь Святых Апостолов, место упокоения императоров, воздвигнутая ещё императором Константином, тоже строили римские архитекторы… Боэций это уже знал от того же Кассиодора…

Поговорив ещё немного с архитектором об этом мавзолее, Боэций простился с ним и ушёл со стройки.

Он вернулся в Рим. Встретившись там с Симмахом, тестем, он сообщил ему весь разговор с королём, но и пожаловался на это назначение.

– Магистр всех служб! Хм-хм! Это же дворецкий!.. Теперь я возглавляю штат мелких чиновников: агентов, курьеров, поставщиков продовольствия ко двору, дворцовых служащих!.. Помощник короля в соблюдении придворного этикета и дворцовых церемоний!.. Хм!..

Прозвучало это у него едко. Ниже его при дворе стоял только квестор.

– Да и то эти две должности могли быть совмещены в одном лице!

Симмах, выслушав его, как мог успокоил.

– Это только начало!

– Какое начало?! При короле все важные должности в совете занимают остготы! В провинциальном управлении значительную роль играют остготские графы и комиты! Но не только в провинциях, но и в Риме, Сиракузах, Неаполе… У графа Рима под командой отряд вооружённой стражи!.. А наш сенат, римский, только заседает и решает, какие учебники купить для школ да какие здания требуют ремонта!.. Ха-ха!.. Если к присмотру за выполнением королевского указа не приставлен сайон, значит, это не важное дело!.. Никакой сайон ведь не контролирует то, что решает сенат!.. Ха-ха!..

Наконец он успокоился, когда явилась с прогулки по саду Рустициана с детьми.

* * *

Королевский референдарий Киприан, как главный осведомитель двора, вошёл в кабинет короля Теодориха без стука. Это была его привилегия, как верного королю чиновника.

– Ваше высочество, есть тайные известия, которые мне донесли ваши доброжелатели! – вытянувшись перед королём, чётко и сухо доложил он.

Теодорих смерил насмешливым взглядом его необычно строгий вид.

– Говори! – велел он.

– Сенатор экс-консул Альбин состоит в тайной переписке с византийским императором Юстином! – положил Киприан на стол перед королём письма сенатора.

Он, референдарий, правовед королевства и римских законов тоже, знал, что в этом усматривалась государственная измена. К тому же король остготов, хотя и малосведущий в делах законодательства, тоже сообразит, что это ещё и оскорбление его величества, когда его подданный самовольно переписывается с императором, хотя тот формально является главой и его, короля Италии.

Заметив же, как лицо короля покрылось красными пятнами, он понял, что король догадался, что это оскорбление его персоны…

Теодорих взял письма, бегло просмотрел их, успокоился. Затем он дал задание референдарию подготовить судебное разбирательство дела сенатора Альбина на совете сенаторов.

– Собрать сенат в Вероне! – приказал он. – И не затягивайте с этим расследованием! – язвительно смерил он референдария неприязненным взглядом.

Но того не смутило это. Он знал короля Теодориха, знал, что тот никак не обойдётся без него.

Королевский дворец в Вероне стоял на вершине холма, издали заметный всем жителям города и далеко в окрестности. Он специально был построен для короля. И Теодорих с удовольствием отдыхал в нём после трудов в резиденции Равенны и мечтал о том времени, когда Равенна будет окружена не бесплодными болотами, а пышными садами.

– Это, ваше высочество, ваша Верона! – говорил епископ Эннодий, изредка появлявшийся в его дворце.

Эннодий был близким к королю человеком, образованный, язвительный и ловкий, он нередко исполнял дипломатические поручения короля.

Говорит ли он серьёзно или, как всегда, тонко язвит, определить было сложно. Он преподавал риторику в школе Милана, читал лекции. И над некоторыми своими учениками он любил подшучивать… Доставалось от него и Боэцию, когда он изредка заглядывал в его кружок философов. Он даже отпускал в его адрес весьма колкие шутки.

– Если ему дать в руки меч и копьё, они немедленно превратились бы в прялку и тирс[63]63
  Тирс – палка, увитая плющом, листьями винограда и увенчанная сосновой шишкой; атрибут спутников Бахуса.


[Закрыть]!..

И вот здесь-то, во дворце Вероны, в королевской палате, для обсуждения дела провинившегося сенатора собрались на совет сенаторы.

Теодорих занял своё место на троне.

Неподалёку от трона стоял столик, за ним сидел его секретарь Кассиодор, молодой человек, служивший при его дворе, весьма преуспевший в канцелярском деле.

Внизу же, в зале, на скамейках, сидели рядами сенаторы.

Когда он сделал знак референдарию, тот стал зачитывать его указ о судебном разбирательстве дела сенатора Альбина.

– В связи с изложенным выше сенатор Альбин обвиняется в том, что вёл тайную переписку с императором Юстином! – закончил референдарий свою речь обвинением.

У Теодориха же сами собой сжимались кулаки, когда он слышал имя Юстина, того молодчика, которого он запомнил ещё с юношеских лет. И вот теперь тот, когда-то простой пастух, как ходили о нём слухи в Константинополе, теперь сидит там, в столице, императором, владыкой и его, Теодориха, принца крови…

В зале, когда референдарий закончил свою обвинительную речь, установилась тишина.

Сенаторы сидели, не поднимая головы.

– Ваше величество! – поднялся с места Боэций. – Позвольте я выскажу своё мнение по этому делу!..

Он волновался.

– Я полагаю, что письма, которые приписывают в обвинение сенатору Альбину, подложные! И свидетельство Киприана ложно!.. Но если считать, что сенатор Альбин так сделал, то нужно считать, что и я, и весь сенат тоже единодушно так сделали! Но это же абсурд, ложь!.. И я желаю взять на поруки сенатора Альбина, как невиновного в том, в чём его обвиняют! – со страстью выпалил он.

Киприан побледнел, затем покраснел, но отступать от своего обвинения не собирался.

– Ваше величество, я обвиняю и Боэция в заговоре против остготов вместе с сенатором Альбином! И прошу арестовать их!..

Теодорих, поколебавшись немного, дал распоряжение страже арестовать обоих: сенатора Альбина и магистра Боэция.

– Отправьте их в тюрьму впредь до судебного разбирательства! – приказал он командиру стражи.

Когда их выводили из палаты, Боэций как во сне повторял тихо, чтобы слышал только сенатор Альбин: «Да, я хотел спасти сенат… Но предал он меня, как предаст всё, если предал он свободу… Но на какие остатки свободы можно ещё надеяться вот здесь?» – тихо прошептал он.

Не слыша товарища своего по несчастью, он обернулся в его сторону, увидел совсем поникшего человека.

Сенатор не выдержал, сломался уже здесь.

* * *

И вот за Боэцием с лязгом захлопнулась дверь одиночной камеры.

Всё ещё ошеломлённый от такого быстрого превращения из магистра всех служб в заключённого, он, обессиленный от переживаний последних дней, присел на лавочку, что стояла у двери.

Немного придя в себя, он осмотрелся: лежанка, лавочка, низкий маленький столик, весь исцарапанный каракулями узников, которые томились здесь… Высоко, почти под потолком, оконце. В него проникал божий свет. И можно было вблизи него читать и писать… На следующий день он попросил стражника дать ему прежде всего восковую табличку и стилет для письма… Ему принесли… От этого он почувствовал себя сразу же не одиноким: с ним были его мысли, память, и есть на чём их запечатлеть, на что опереться, чем утешиться…

Как-то само собой получилось, что первые его мысли, отложившиеся на письме, были о только что происшедшем с ним, обвинением его… «Какими же доносчиками я был сражён?»

При его последней деятельности на посту премьер-министра у него появилось много недоброжелателей среди чиновников, окружающих его.

Он задумался, с чем же, с какими делами королевского двора выявились его обвинители.

«Ага-а!.. Это Опилион и Гауденций! Им королевская цензура повелела за многочисленные преступления удалиться в изгнание!»…

– Так нет же! – воскликнул он в тишине камеры, вспомнив тот случай.

«Они, не желая подчиниться, устремились под защиту святого убежища! – снова забегал острый стилет по восковой табличке. – Об этом стало известно королю! И тот приказал: если они не покинут город Равенну в предписанный срок, то после клеймения будут изгнаны!.. Но ведь в тот же день был принят донос этих преступников на меня!»

– Насколько присуща слабость порочным людям, которые не могут достичь того, к чему влечёт их и почти толкает природная наклонность! – сказал он вслух о доносчиках.

И он тут же желчно засмеялся оттого, что те на свободе, а он в тюрьме.

– А разве я заслужил это своими поступками? Или вынесенный немного ранее приговор сделал этих обвинителей порядочными людьми?! – задумался он о такой перемене судьбы тех и его самого.

Утомившись писать, он впал в забытьё.

Но и в забытьи у него в голове продолжали складываться мысли, появлялись какие-то размышления, образы: Рустициана, счастливые годы с ней, их дети… Да нет, они всегда были с ним, как и Симмах…

– Наиболее благородный род приятностей доставляют брак и дети. Но так установлено природой!.. Я не помню, кто это сказал: «Многие обретают в детях своих мучителей!..» Печально положение таких людей…

«Блаженствовало бы государство, если бы им управляли учёные мудрецы, или его правители стремились бы научиться мудрости!» – вспомнил он знаменитое выражение Платона… «Мудрые приняли бы на себя управление, чтобы оно, оставленное каким-либо порочным людям и злодеям, не принесло бы несчастье и гибели добрым!..»

– Один из умных людей спросил сам себя, спрашивал и окружающих: «Если существует Бог, то откуда зло? И откуда добро, если Бога нет?»

Он задумался, на минуту опять впал в забытьё, которое всё чаще накатывало на него… Снова очнулся.

– Так спрашивается, за какую вину я осуждён? Меня обвинили в том, что я хотел спасти сенат!.. Каким же образом? Мне поставили в вину то, что я препятствовал клеветнику в представлении документов, которые свидетельствовали бы об оскорблении величества сенатом… Но я желал и никогда не откажусь желать здоровья сенату! Повинюсь ли?.. Но это будет означать отказ от борьбы с клеветником!.. Могу ли я назвать преступлением желание спасти сенат? А ведь он сделал всё, чтобы своими постановлениями, касающимися меня, представить это в качестве преступления, – прошептал он, искренне уверенный в правильности своей позиции.

«В юности я читал, что на пороге обиталища Юпитера стояли два сосуда, в одном из них были заперты беды, в другом – блага… Вот и подумай: не досталось ли мне благ больше, чем горестей?»

– Многие часто удостаивались имени великих хвалой заблуждающегося народа, – заговорил он вслух, имея в виду известных ему правителей. – А что более ужасное можно себе представить?!

Он был близок к тому, чтобы догадаться, что оказался жертвой большой политики, затеянной Юстином, под влиянием своего племянника, против Теодориха, Остготского королевства.

– Прошлое приоткрывает свои тайны понемногу! – прошептал он только что пришедшую ему мысль. – И почти каждый год распространяется вокруг них новый свет. И надо набраться терпения, чтобы увидеть их…

Он готовился к судебному разбирательству своего дела, но не знал, что его попросту не будет. Ему не дадут никому и ни перед кем ничего доказывать.

– Часто случается, что смерть, которой страшится природа, избирает воля, и она заставляет также отрекаться иногда от продолжения рода, дара, которым природа наградила всех смертных для поддержания непрерывности их существования и исполнения чего она неукоснительно требует… Итак, любовь к жизни проистекает не из осознанного желания живого существа, но из природного стремления. К тому же Провидение вложило в созданное им великую основу бытия – стремление жить до тех пор, пока это возможно…

Он много, очень много занимался в жизни философией, и теперь она не давала ему впасть в животное состояние страха, ужаса перед исчезновением…