Текст книги "Исорропиус: Добро пожаловать домой"

Глядя на пораженную сестрёнку и то, как она крутилась вокруг, осматривая комнату, с тепло трепещущим сердцем он понимал, что потраченные часы и силы были не просто так. Кэндалл безумно устал, руки немели. Он использовал максимум способностей, и за тот вечер и следующие два дня попросту не мог больше колдовать – самый простейший грозовой кнут был лишь секундным блеском в руках угря. Чем сильнее маг, тем дольше он восстанавливается, и меръер Кэндалл пошёл на риск, чтобы увидеть искорки в глазах Элис.

Она чуть было не наступила на крупно ворсовой, мягкий как пух ковёр. Когда-то босые пальцы Квентина утопали, словно в песчинках, в огромном ковре, расстеленном в гостиной отчего дома.

Угорь попросил девушку снять обувь и принялся разводить огонь. Ещё обучаясь в девятом классе, Кэндалл читал о строительстве каминов, потому смог быстро восстановить схему и начал создание.

В камине спустя пару минут затрещали брёвна. Кэндалл сел рядом с Элис, мельком бросив взгляд на телохранителей, примостившихся на скамье в углу.

– Когда я смогу сотворить нечто… подобное? Это же невиданный масштаб!

– Этот дом – мой собственный рекорд. Ты можешь попытать удачу и через пару лет усердных тренировок, изучения огромного количества литературы о базовом строительстве и магии общемагийцев. Эти сроки я указал с учётом того, что твои способности развиваются удивительно быстро.

– Быстро? Я на первых тренировках убивала кучу времени, получала раны.

– Я делал это на протяжении многих лет. Мои способности появились, когда мне было восемь. В тот же день Верэбриум впервые поразила жёлтая молния. Тогда-то я впервые познакомился с Аздели. Он меня ненавидел. Приходилось быть хладнокровным, спокойным, контролировать эмоции. Я к этому привык быстрее, чем думал. Даже в классе шестом-седьмом, когда дети стояли на ушах, я прилежно учился, слушался КЦ, родителей, твоего отца. Я никому так не благодарен, как Джону. Именно он выгадал для меня время, место для тренировок, оправдания для КЦ. Без этого ручья я, наверно, сошёл бы с ума. Всё было нормально, жить можно. В начале пятого класса Уилл возненавидел меня, – голос юноши дрогнул на имени, по которому он скучал и которое желал больше никогда не слышать. – Уверенный в том, что случившееся – не моя вина, я предположил, как действовал телепат. Возможно, в день рождения Уилла или ещё раньше. Это был последний хороший день, когда он не ненавидел меня. Я приглядывал за детьми, поддерживал веселье, создавал колпачки, шарики для конкурсов, мы играл в мяч, прятки… – Квентин заулыбался. На губах растворилась скорбная улыбка. Он волновался за брата не меньше, чем Аарон, но признаться самому себе не мог. Квентин не мог забыть о потерянных годах, о нападках младшего, не мог принять, что его семья невиновна в его аресте. Ненависть и сострадание. Раскаяние и обида. После замелькавшей надежды в лице меръера Мёрфи, Кэндалл принялся склеивать части сердца, разбитые тоской по прошлому, но каждый осколок уже пропитался презрением к анти-угревому миру. – Через несколько месяцев произошло Грозовое сражение. Я хочу, чтоб ты узнала всё от меня. Не из книжек, статей, тем более, не от других людей, – Кэндалл скупо вздохнул, глядя на потрескивающий огонь в камине. – Началось всё с того, что я провёл почти целую ночь на ручье. Я пропустил отбой. Брат, к которому я заходил каждый вечер, несмотря на все его язвительные оскорбления, открытую ненависть ко мне, доложил об этом не директору, а профессору Робертсону. Вот объясни мне, как на него не злиться, если он рассказал именно тому, от кого вовек нужно было это скрывать?!

– Вся семейка Робертсонов хотят нас до косточек обглодать?

– Никогда не терпел профессора. Заносчивый, грубый. И его внучатый племянник, уверен, я уже понял, тот ещё тип. Уилл мог рассказать о моей пропаже кому угодно, в первую очередь куратору рифов. У меня с ним были вполне нормальные отношения. Если бы Уилл сделал это, я бы не получил даже и выговора! – Кэндалл затих. Он машинально щёлкнул пальцами. – Когда Робертсон доложил КЦ, меня из-под земли достали. Уилл смотрел на меня свысока, будучи мне даже не по плечо. У меня складывалось ощущение, что он хотел прожечь меня. Пятиклашка засунул меня в тюрьму… Звучит комично, но, когда я видел ярость в его глазах, смешно не было. КЦ выписал мне выговор на месячный запрет пользования магией и ношение наручников на неограниченный срок. Это была последняя капля. Я не стал это терпеть. Пришёл к Уиллу. В тот раз я не смог сдержать себя, и в перепалке схватил его за шкирку, чуть не бросил в портал, чтобы тот не шумел в доме. Уилл отбивался, брюзжал слюной, крича во всё горло, что родители ненавидят меня, что я для них – обуза, урод, чудовище, ублюдок, выродок. Они сказали ему, что им не терпится избавиться от меня. Они были бы счастливы, если б я умер ещё при рождении. Я не выдержал и ударил его молнией. На бедре у него остался шрам? – Элис неуверенно мотнула головой, молодой человек обернулся к телохранителям.

– Нет, – Киров вышел из окаменевшего состояния и расправил плечи, раздался приглушённый хруст. – Целительницы КЦ полностью залатали его.

– Не суть. На тот же день, двадцать шестого изриэля, на юбилей Мариэльской школы о произошедшем уже говорил весь Верэбриум, если не мир. КЦ решил повязать меня, а я, дурак, сбежал. Я спрятался в лесу, неподалёку от ручья. Знала бы ты, какая холодрыга была. Погода была ледянее Эрикола, честное слово. Я прятался в кустах, ущелье, в узкой пещере еле как смог развести огонь. Хорошо хотя бы, что я был в толстовке, а не в домашней футболке, иначе бы замёрз насмерть. Меня нашли через несколько часов. Работники КЦ вытащили меня из кустов, бросили к обрывистому берегу ручья. Я боролся, я не мог сдаться, потому что понимал, что не виновен. Да, я ранил Уилла, но он ранил меня намного сильнее. Меня никто не слушал. Грозовым кнутом я хлестанул нескольких работников, но они остались живыми. Потом я понял, что работники КЦ, окружавшие меня, просто отвлекали внимание. Открыли огонь, но в меня не целились – хотели напугать. Им это удалось. Я понял их план только в тюрьме. Они промахивались специально. Меня было необходимо взять живым, иначе я оказался бы одной из жертв массовых репрессий Аздели. Меня хотели взять как преступника. Рикмус подтвердил эту идею. Я помню, что отряд Адамс чуть на месте со страху не умер, когда появилась жёлтая гроза. Весь Верэбриум был в шоке. Они не дадут мне соврать, – юноша взглянул на работников и, получив от обоих немой кивок, обернулся к Элис. – Я замёрз до тремора в руках и конвульсий в теле, чувствовал, что вот-вот упаду в обморок. После я думал о том, что страх дал мне хоть какой-то контроль над магией. Я защищался грозовым кнутом, двигался как бревно, почти вслепую отбивался, как какой-то загнанный зверь, – угорь поднял глаза к потолку. Элис могла только догадываться, о чём думает её духовный брат. – Я понял тогда, что умру. Я понял, что не «могу умереть», а вот-вот умру. Меня не станет и всё. Судя по тому, что говорил Уилл, меня бы никто не оплакивал. Над моим ухом пролетела пуля, меня оглушило. Кто-то пытался прикончить меня, но Мёрфи сказал, что и это было частью плана Аздели, так как в отрядах антитеррора настоящие профессионалы. Они не промахивается. Люси знает. Я иногда думал, что было бы, если бы в том отряде была Люси. Пошла бы она против приказа ради жизни и свободы загнанного подонка, каким меня считали?.. Я свалился с ног, чуть не упал в воду. Я наглотался песка от страха, даже не заметил. Те секунды уничтожили меня. Я сдался. Я закрыл голову руками, спрятал лицо в снеге и песке. Я остался один. Семьи не было, а у твоего отца – проблемы поважнее. Потом мне рассказали, что он эвакуировал школьников во время грозового шторма. Когда я молил о скорейшей смерти, за моей спиной кто-то обрывочно крикнул. Секундный крик. Я разглядел отблеск яркого света от незамёрзшего ручья, поднял голову и различил троих работников КЦ. Их тела лежали в воде, обугленные. Они погибли на месте. Их спалила молния, а после ручей потушил воспламенившуюся форму. Я вскочил с песка, чтобы…

Квентин потупил взгляд и, обведя свои костлявые пальцы, жилистые руки, стиснул зубы. Сердце ускоряло свой бег. Оно выбивало слёзы из глаз, болезненно сжималось на протяжении многих лет, но сейчас боль ощущалась гораздо явственнее, чем в тюрьме, когда была притуплена жалостью к себе.

– Я подумал, – угорь сдерживал слёзы. Панический ком сжал и без того израненное горло. Он поднялся с дивана и шагнул к камину, чтобы подбросить дрова. Заняв чем-то руки, Квентин немного пришёл в себя и подавил нахлынувшие воспоминания. В тюрьме он растворялся в них, отгонял их от себя, полностью контролировал, но сейчас, в присутствии духовной сестрёнки и двух абсолютно посторонних людей, Квентин не понимал, что с ним происходит. – Я подумал, что никому не нужен. Семьи не было, друзей не осталось. Выхода не было. Я был послушен КЦ многие годы, так как знал, что произойдёт, если начну сопротивляться, – нервный глоток воздуха зашевелил старый шрам. Исцелить его не представлялось возможным – для этого пришлось бы вырезать сам шрам, что привело бы к летальному исходу. Кэндаллу повезло, что он не умер во время пыток. – Я понимал, что, если меня оставят в живых, прогнию всю жизнь в тюрьме. Я был наслышан от тех же работников КЦ, что они без устали, с огромным удовольствием пытают пожизненно осужденных. Я не мог больше отбиваться – окруживших было слишком много. Единственный выход, который я видел в тот вечер – присоединиться к погибшим. Я вскочил с песка и ринулся к ручью, но Адамс подавила мою волю. Меня арестовали. Очнулся в допросной. Ты представить себе не можешь, сколько раз я вспоминал те дни, анализировал, размышлял. Почему Адамс не подавила моё сознание раньше? – Кэндалл обернулся к сестрёнке. Та различила покрасневшие от слёз глаза в свете огня.

– Она знала о том, что ударит молния?..

– Не знаю. Мне кажется, что она хотела, чтобы я убил кого-то. По итогу убил не я, но какая им разница? После я узнал, что гроза пробила крыши нескольких домиков в школе. Грозу свалили на меня. Всё, что сделала гроза, каким-то образом стало моей виной. Элис, угри не умеют создавать природные молнии, на то они и природные…

Тихое шуршание кошачьих хвостов пламени, почти неслышимое потрескивание дров окружили Элис, которая утопала в гуле своего сердцебиения после рассказа Квентина. Народное восстание против угря оказалось на руку правительству, и они с необычайным удовольствием избавились от восемнадцатилетнего паренька, оказавшимся в списке десяти самых устрашающих преступников Исорропиуса, хотя «его» преступление никак не соотносилось с именами настоящих убийц, помешанных на жертвоприношениях, или сумасшедших маньяков, которые наслаждались, когда смотрели в глаза своим медленно умиравшим жертвам.

Его имя было опорочено на несколько лет, но пришедший Рикмус Мёрфи добавил в этот список Аздели и его преступления оказались куда отвратительней, потому после госпереворота имя угря массово вспоминалось лишь в день Грозового сражения. Элис медленно подбиралась к выводу, что её прошлое – не самое худшее.

Глава восьмая. Как любить?

Утро Аарона Кёрби, как всегда, началось с пробежки. Оливер в это время сладко спал, Лиззи завивала волосы, Элис смотрела сериал, Квентин чистил зубы, Рита дописывала домашнюю работу по математике. У учителей утренняя суматоха: собрать всё к урокам, подготовить кабинеты, взять из учительской журнал; у кураторов – выстроить учеников на завтрак.

Вновь потоки учащихся соединились в змейку. Соседи – эвфремы и рифы – встретились дружными рукопожатиями, объятиями и вместе отправились в школу.

– У тебя всё получится, Элис, я уверен. Меръер Накано тоже уверен в тебе. Завтра ты напишешь этот тест, а сегодня вечером, чтобы не перегружаться, придёшь к нам дорисовывать плакаты.

– Но мне нужно ещё повторить!..

– Я уже проверял тебя по усложнённым вопросам, – настаивал на своём Оливер Коулман, стараясь уберечь девушку от собственных ошибок в обучении. Перед любой важной контрольной или, тем более, экзаменом, он усердно повторял материал, мысли путались, ночью он долго не засыпал, а утром и вовсе путал лево и право. – Давай сегодня за два часа до ужина, хорошо? Если хочешь, я снова могу проверить тебя, но только совсем немного.

– Знал бы ты, как я благодарна тебе!

Оливер смущенно улыбнулся. Элис шла рядом с ним, совсем близко. Худощавые пальцы дёрнулись, чтобы взять её ладонь, но в мгновение оказались по швам. Улыбка исчезла с лица, и подростки дошли до столовой в шумной компании гончих.

Милс не нашла Кэндалла в столовой. Лиззи сидела в компании девочек из старшеклассниц. Они обсуждали украшения для Пьедестала. Элис села неподалёку.

– Что за кизан тебя цапнул?! Может, тебе тоже проверить воспоминания? Когда ты перестанешь до них докапываться? – спрашивал Оливер у пришедшего в столовую Аарона.

– Когда найдётся Уилл.

– А если…

– Не смей. Замолчи, Оливер. Уилл жив, и он вернётся. Если он изменит своё отношение к угрям, я сделаю то же самое. Я не стану предавать нашу дружбу.

– А нашу? – пальцы правой руки дрогнули, и Коулман схватил себя за колено, надеясь, что икра, сведённая нервной судорогой, пройдёт. Кёрби обеспокоенно вздохнул, но юноша лишь выставил перед ним ладонь в знак того, что Аарону лучше промолчать. – Вечером она придёт к нам. И, моля всех перводуховных, надеюсь, что ты не станешь язвить и унижать её. Элис достаточно издёвок Джима. Не опускайся до его уровня, договорились?

Завтрак продолжился в тишине, и лишь изредка Кёрби поднимал виновато-утомлённый взгляд на друга.

***

За Элис бесшумно следовала Мелисса.

– Входи! – раздался голос Коулмана в ответ на стук костяшек, и угорь зашла в комнату парней. На полу лежали белые свернутые ватманы, один с набросанным эскизом дожидался прихода угря, чтобы поскорее раскраситься. Оливер тоже сидел на полу. Его соломенные волосы чуть растрепаны, за ухом короткий, острый карандаш. Юношу окружили массивный треугольный серый ластик, точилки, пакет с мусором, краски, фломастеры. На столе, позади эвфрема, наполненная водой баночка и кисти. – Привет.

– Привет! Смотри, что я принесла, – Милс выудила из кармана упаковку с красками, положила их неподалёку, когда садилась рядом с Оливером. Элис стянула с себя куртку и осталась в голубой футболке со стразами на рукавах. Из кармана куртки посыпались кисточки. – Да, и это тоже.

– Это от Лиззи, да?

– Да, но погоди. Это ты нарисовал?

На белоснежном листе красуются псы с огромными красными ошейниками в позолоченными швами, с высунутыми языками, острыми, как клинки, клыками, со вздёрнутыми чёрными хвостами. Двое из них лаяли, да так разъяренно, что слюни капали с пасти.

– Это талант!

– Нет. Талант, это когда можешь рисовать почти на постоянной основе, качественно, красиво. Я рисую редко, только тогда, когда есть вдохновение. У меня немного работ. Вот, смотри, – Коулман крутанулся вокруг и пододвинулся к ящику под столом. Пошарив среди бумажек, он вытащил бордовый блокнот, по размерам больше напоминавший полноценный альбом. Страницы были сшиты с корешком, бархатная обложка, оставлявшая на себе следы от пальцев, приятно щекотала кожу. Обстоятельно пролистав пару страничек, он нашёл самые удачные рисунки и протянул художества Милс. – Там ещё пара набросков с уроков, когда мне было скучно.

– Как это?! Оливеру бывает скучно на уроках? Не верю! – парнишка тепло засмеялся. Не сводя с неё глаз, расплываясь в каком-то приятном, но немного тревожном сердечном трепете, он ожидал её реакции. Милс пригляделась к рисунку класса, комнатных растений. – Могу дальше?

– Конечно, – он не без удовольствия приблизился к угрю и перевёл взгляд на блокнот. Оставляя каждой странице торжественные комплименты, Элис перелистывала вновь и вновь, пока оттуда не выпал сложенный вчетверо желтоватый и потрёпанный листочек.

– Этому рисунку лет шесть, – Олив не без удовольствия развернул, расправил углы и положил творение на пол. – Это пещера Эрикола.

– Откуда ты знаешь, как она выглядит?

– Каждый маг Верэбриума знает это.

– Я – нет.

– Теперь знаешь. Эрикол иссох у нас в каком году?..

– Точно неизвестно, но до пятидесятых годов магической эры.

– Верно.

Оливер знал, что проблема иссохшего Эрикола волнует человечество на протяжении полуторы тысячи лет. Выпускник, тщательно изучавший историю, рассматривал несколько научно-исследовательских школ мира, тем более, Верэбриума, и их более точные ответы на этот вопрос. Сам Коулман, как и директор Милс, в отличие от меръера Накано, солидарны с западной Ольинской школой, которая считает, что иссушение Эрикола произошло в сорок третьем году магической эпохи, но Оливер не смел загружать девушку лишней информацией и принял её ответ, ведь в рамках Базового теста большего никто не требовал.

Элис продолжила листать блокнот. В секунду она покраснела, подпрыгнула на месте, радостно завизжала и крепко-прекрепко обняла эвфрема.

– Ты когда это нарисовал?!

– Это всего лишь набросок, пару минут от силы делал, но я улучшу, обещаю. Нужно до соревнования сделать…

На истертой ластиком страничке гордо выведены альтернативные эмблемы угрей: заглавная «М» и широкая иссиня-черная молния, выходившая за рамки треугольной формы.

– Надеюсь, что на Пьедестале у тебя и Квентина будет своя… эмблема.

Оливер незаметно покраснел, чуть не раскрыв сюрприз о создании официальной формы для угрей от директора школы и Люси, но Элис этого не заметила, сдерживаясь, чтобы звонко не рассмеяться и не заплакать одновременно. У них будет своя эмблема! Официально будет создан домик угрей! Восторга Милс не было предела. Она о таком мечтала только перед сном, а после знакомства с Квентином её устраивало и то, что она больше не одна в своём доме.

Двое провели всё время до ужина, и, если бы не Аарон, вернувшийся с тренировки, то пропустили бы его.

Когда удавалась возможность, Оливер не сводил с её собранных в хвост тёмно-русых пушистых, вьющихся волос, тонких, чуть потрескавшихся губ, родинок на шее, серёжек с ярко-зелёными, блестящими камушками и цепочки с кошечкой Милой на шее. Когда Элис рассказывала о чём-то, его сердце вновь и вновь тянулось к признанию, из груди поднимались слова, но, когда девушка смотрела в его глаза, всё его стремление утопало в Эриколе.

Он следил за её жестами, наблюдал за её детскими, пугливыми, неловкими махами кисточки по ватману. Элис боялась испортить рисунки и, когда краска текла за контур, она отдёргивала руку, разнося множество каплей и клякс.

– Вечер добрый, – Аарон вспомнил лишь по пути домой, что там его ожидает угорь, и потому перед заходом в комнату решил постучаться. Глаза парня упали сначала к телохранительнице, затем к сохших плакатам. – Каков прогресс! Это именные что ли? – он приблизился к одной из работ, где огромными буквами было написано «Томас Хук» и эмблема его дома.

– Это сюрприз, – заметила Элис, подозревающе сузив глаза. – Ты никому не расскажешь?

– Клянусь! – он состроил серьёзную мину и положил руку на сердце. – Ужин скоро.

– О, и в правду. Я пока воду унесу, – Оливер собирался подняться с пола, но его опередила Элис.

– Я вымою сама, пока Аарон будет переодеваться, – не нужно иметь отличное зрение, чтобы заметить огромные пятна пота под шеей, подмышками и, чего не видела девушка, на спине у эвфрема.

– Какая ты догадливая, – он переступил через рисунки и плюхнулся на кровать.

Элис на сей раз сдержала язвительность, и, забрав все использованные принадлежности, покинула комнату вместе с Мелиссой. Раздался щелчок закрывшейся двери. Аарон, удивленно и игриво, забавляясь происходящим, повернул голову в сторону лучшего друга. На губах выскочила широкая улыбка.

– Что? – смеясь, спросил Оливер. Он поднял с пола рисунки, разложил на клеенку, постеленную на столе около батареи. Кёрби подсобил и поднял штору на гардину. За окном темно – виден лишь отдаленный свет домика оборотней в лесу.

– Ничего, – Аарон пожал плечами, оперевшись на шкаф и скрестив руки на груди. Когда Коулман разложил всё совместное творчество, заметил пристальный взгляд друга.

– Что такое?.. Прекрати так смотреть на меня, – эвфрем желал скрыть смущение и покрасневшее лицо за переодеванием в чистую футболку. Аарон проделал то же самое молча. Оливер понимал, что его лучший друг может подозревать о том, что ему нравится Элис. Он долго стоял на одном месте, вероятно, даже больше пяти минут, желая смыть румянец бледностью. Плечи после одного тяжелого вздоха опустились, и раздумья обоих завершились словами Коулмана. – Я скажу ей…

– Что-о-о? – громко переспросил Аарон, обернувшись к другу. – Что, что?

– Тщ, тщ, – эвфрем подскочил к нему, прикладывая к губам указательный палец. Кёрби подавил смешок. – Я скажу ей, скажу…

– Я ведь ничего не говорил об этом, даже не думал, – помолчав и поиграв бровями, Аарон похлопал друга по плечу. – Ладно, Олив. Ты же понимаешь, что я знал.

– Ты знал…

– Я знал.

– Да я знаю, что ты знал…

– А я знал, я знал! – Кёрби ударил друга по плечу. – Да ладно тебе, не парься, скажи ей. Ты ей нравишься!

– Не знаю…

– Меня послушай, пожалуйста… Она на тебя так смотрит!

– Как?

– Глазами, Оливер… – Аарон приземлился на кровать, посадив друга напротив. – Ты ей нравишься!

– Нравиться и любить – разные вещи.

– Вот как у нас всё серьёзно, – на лице Аарона улыбка перетекла в более спокойную и сдержанную. – Она полюбит тебя.

– Никто не знает этого: не я, тем более, не ты. Я не хочу всё испортить. Мне нужно время, чтобы точно понять. Я ей признаюсь.

– Когда? На выпускном? Или на пенсии?

– На Пьедестале, – невпопад бросил Оливер. Подняв невидящий взгляд, он неуверенно повторил. – Я признаюсь на конкурсе, возможно, вечером после него, но мне нужно удостовериться, что я ей симпатичен…

– Любят не только симпатичных.

– Ага, и это говоришь мне ты…

– Прости, что?

– То есть, я имею ввиду, что, когда ты симпатичный, красивый, то более уверенный. Это не значит, что вы с Ритой встречаетесь только из-за твоей внешности…

– Да ладно тебе, Оливер, я пошутил! Не будь таким серьёзным, пожалуйста! Ты очень симпатичный, – эвфрем встряхнул друга, похлопал его по щеке и вынырнул из комнаты, направившись по коридору с искрящейся улыбкой. Встретив по пути Элис, парень хлопнул в ладоши, не скрывая задора. – Встретимся в столовой!

– Угу… – она нахмурила брови, смотря вслед эвфрему, который вприпрыжку спускался по лестнице, щелкая пальцами и выбивая ритм по перилам.

Открыв дверь в комнату, угорь протянула Оливеру рисовальные принадлежности.

– Что у вас тут случилось?

– А кто его знает, – он повернулся к ней спиной, принялся раскладывать на толстую тряпку вымытые кисточки. Он унимал дрожащее сердце, выравнивал дыхание. Капельки пота выступили на его лоб.

Милс ждала друга на улице. В столовой Элис села за четырёхместный столик рядом с окном. Телохранители ели вместе с ними, по расписанию. Осмотрев взъерошенного, не успевшего помыться после спортзала угря, она безмолвным взглядом спросила о том, что случилось.

– Аарон гонял, – объясняясь, прошептал угорь.

– Во что играли?

– Бегали, отжимались, отбивали мячи, пинали мячи, бегали с мячами.

– Что больше всего понравилось?

– Ничего, – признался он. Ноги ощутимо дрожали, в правом боку кололо. – Нравится быть магом, а не спортсменом. Хорошо, что я запасной, основной состав он гонял ещё жёстче, даже Риту. А им как будто это даже нравится…

После ужина все разошлись по своим домам и началась активная ежедневная подготовка к Пьедесталу. Завтра у Элис Базовый тест.

Глава девятая. Базовый тест

Теоретическая часть Базового теста длилась два с половиной часа. Блок по перводуховным и древнейшей мифологии, по предположениям Элис, она выполнила без ошибок. Не лучшим образом она справилась с блоком естествознания. С блоком истории всё было также неплохо, но Элис немного напортачила с таблицей, в которой нужно было соотнести дату и событие истории тринадцатого-четырнадцатого веков.

После теста не было возможности передохнуть – двадцать минут Элис потратила на поиск правильных ответов, расстраиваясь, когда осознавала ошибки, радовалась, когда видела совпадения. После наступила очередь практической части Базового теста, на которой присутствовали старший маг дома – Квентин; члены комиссии министерства образования, Рикмус Мёрфи, особенно переживавший за магические способности подопечной, Люси и Джон.

Элис продемонстрировала все доступные умения: грозовой кнут, шар, открытие порталов и создание наипростейших вещей. Всё, чему она успела научиться.

– Правильно ли я понимаю, что мирьера Милс не научена исцелять, исцеляться и лишать способностей?

– Верно. На это требуется больше времени, – Кэндалл выпрямился, чтобы безбоязненно взглянуть в глаза комиссии.

– За это, согласно плану, следует снять балл.

– Баллы снимаются после двух этапов практики: демонстрации способностей и дуэли. Вы куда-то торопитесь, меръер Дирк? – раздался низкий голос директора Мёрфи.

Светловолосый, молодой, но глубоко вдумчивый, оттого хмурый мужчина переглянулся с Мёрфи и понуро закивал.

– Я просто поставил галочку.

«Будьте добры, сделайте себе татуировку с этой галочкой», – подумал Квентин, добродушно улыбнувшись.

– Кажется, что регламент в случае мирьеры Милс должен быть изменен, ведь не весь период обучения в Мариэльской школе она тренировалась со старшим по дому, – произнес Кэндалл. Обычно базовый тест сдавался в присутствии педагогов школы, без непосредственного участия министерства. Оно лишь ставило штампы и отправляло документы о принятии в школу нэрмарца. Наставникам Элис пришлось проработать тактики, при которых вероятность того, что она сдаст практику, увеличится в разы. Разум подсказывал Рикмусу, что девушку попытаются «завалить», так как открыто выступать против амнистии никто не желал.

– Разве у вас было недостаточно времени?

– У меня на раскрытие способностей ушло десять лет. Как вы думаете, пара месяцев это достаточно?

– Вы были один, меръер Кэндалл. Сейчас вы ответственны за успехи другого человека.

– Меръер Дирк, думаю, Квентин прав, – низкий голос превратился в улыбку, обращенной к наблюдателям. – Мирьера Милс относится к старшей возрастной категории и потому она должна обладать всеми навыками, но разве сам по себе дом угрей не достоин некоторых изменений в положении?

Кэндалл, услышав поддержку самого директора КЦ, благодарно кивнул и взглянул на члена комиссии.

Нога Элис дрогнула, и потому пришлось переступить, чтобы прийти в равновесие. Внимание переключилось на испытуемую и она, виновато прикусив губу, полу-хрипло произнесла:

– Я завершила демонстрацию способностей, – Люси и Элис множество раз повторяли очередность слов новоиспечённого мага. Угорь нервничала, ей было неловко, чувствовала себя она по-детски, будто отчитывалась перед директором за разбитые окна, расколотые унитазы, треснувшие плитки, подоконник или несданную контрольную работу. Несмотря на это, девушка продолжила следовать инструкции. – Мы можем приступить ко второй части «Дуэль» как практического испытания Базового теста?

– Приступайте.

Девушка кивнула и двинулась вглубь тренировочного зала. Квентин последовал за ней. Вперед выступила пышногрудая женщина с выпрямленными волосами по плечи. Она расстегнула прозрачную пуговичку на рукаве, сдвинула с запястья одежду и взглянула на часы. Меръер Дирк тоже мельком следил за временем.

Милс знала, что нужно смотреть лишь на противника, старшего, опытного мага дома, но её тянуло каждую секунду взглянуть на действия комиссии, волнение Люси, веру отца.

Раздался хлопок. Элис, не успев даже сглотнуть, потому в её горле остался горький ком страха и паники, шагнула в сторону, не отводя глаз от Квентина. Он последовал ей вслед, и оба угря образовали круг, обтянутый нервным дрожанием в ногах девушки и ожидавшим её удара Кэндаллом.

– Осталось сорок секунд до конца первого раунда. Не играйтесь, меръер Кэндалл, не у вас же проверка способностей, можете быть спокойны. Атакуйте мирьеру Милс.

Меръер Дирк следовал протоколу, и директор Мёрфи незаметно кивнул. В глубине души он рад пользоваться каждой возможностью, чтобы удостовериться, что амнистию несчастным детям он дал не просто так.

Джон и Рик стояли по разные стороны всех наблюдавших, хотя каждому казалось, что двух директоров разъединяют сотни тысяч километров. Недовольно нахмурившись, даже посерев в лице, портальщик высунулся и взглянул на спокойного Рикмуса, ни на секунду не шелохнувшегося из своей стальной стойки.

Самый неприятный для Элис человек – Джеймс Робертсон, внучатый племянник профессора, способный аквилег и задира, хулиган и хорошист. Самым неприятным человеком для Джон всегда был, есть и будет Рикмус Мёрфи. Именно его обвинял портальщик в том, что нэрмарцы до сих пор не знают правды, что родители вынуждены покидать родную страну ради ребёнка-нэрмара, что распадаются семьи, ссорятся некогда до беспамятства любившие друг друга души, которым остаётся лишь проклинать новых предателей. Джон ненавидел директора Мёрфи, потому что тот якобы не исправил ведение политики в Нэр-Маре. Милс почти прилюдно обвинял его в недипломатичности, негуманности, озлобленности, честолюбии, порицал жестокую систему расставания с миром магии. Он ненавидел Мёрфи за то, что тому не хватило сил и времени, чтобы в столь краткий срок (всего лишь несколько лет) исправить то, что строилось, внедрялось в умы общества веками.

Однажды все недовольства директора вылились в оскорбления, даже концерт в присутствии Люси. Дело в том, что Мёрфи знает всё, что Джон скрывает за своей душой. Мужчины презирали друг друга. Разница лишь в том, что Милс привык принуждённо улыбаться, а Мёрфи кивать головой.

Люси следила за каждым шагом ученицы, мысленно ругая: «Стойка неуверенная! Ноги, Элис, ноги! Проблемная зона угрей – ноги! Квентин знает это, он твёрд и уверен, а ты позабыла о контроле над собой! Милая моя, не целься в его колени – они будут стоять на этой планете дольше вечных деревьев. Не трать время на атаку грозовым кнутом, он перехватит его!»

Как бы Кэндаллу не хотелось, но он делал всё согласно практической магии. Ноги тверды, кисти расслаблены, резки. Зоркий взгляд увидел слабость Милс. Он обязан ударить по слабому месту – иначе раунд будет аннулирован из-за игры в поддавки со стороны старшего угря. В веере пальцев заискрился кнут, хлыстнувший прямо по икре девушки. Испуганно взвизгнув, она свалилась на ноги, машинально и прерывисто потирая место, которое защитила от ранения форма.