Текст книги "Исорропиус: Добро пожаловать домой"

Экономика направлена на предоставление услуг разной направленности и на лёгкую промышленность.

× Тильен×

Крупнейшее по площади государство на планете, расположенное на восточном континенте.

Смешанная экономика, низкий уровень жизни по отношению к общему мировому показателю, бедность, заболевания, победы в завоеваниях, богатые земли, удивительные художественные творения человечества, культура, литература, архитектура, древнейшая история, уходящая далеко до магической эры, первый на планете основанный город – всё сочетает эта удивительная страна.

Государство с закрытыми границами и авторитарным режимом.

×Нэр-Мар×

С древнего эрикольского наречия название трактуется по-разному: «без – семьи», «без – крови». Эти словосочетания переводятся как отсутствие магии прародителей Мариэль.

Унитарное, также закрытое государство под крылом Верэбриумского союза. Исторически сложилось, что туда ссылают семьи немагов. Население малое, несколько крупных городов, промышленность лёгкая. Не богата ресурсами. История государства переписана. Например, в историческом центре – Филлисе, якобы произошло подавление восстание чернокнижников-фанатиков, желавших распространить веру в тёмные силы. На самом же деле Филлис – первая каторга, созданная Верэбриумом после восстания нэрмаров и их союзников.

В стране развивался свой фольклор, устройство жизни, так как сосланным туда людям изменяли воспоминания. Так, дневное светило на Нэр-Маре именуется солнцем, а не Эрой, ночное светило – луной, а не Ийгом.

Тайна магов строго охраняется. Волшебники, раскрывшие её, подвергаются серьезным наказаниям.

×Прогнившие земли×

Островное государство кочевых народов, созданное приблизительно во второй половине двенадцатого века. Туда ссылались самые жестокие преступники, революционеры вне зависимости от владения способностей.

Магия в государстве пресекается. Экономически, политически воинственная страна не выходит на связь.

Известна кознями, террористическими атаками и суровым климатом.

Элис со вздохом закрыла учебник – в голове гудело. Она болела так, будто вокруг неё лепили глиняный слепок, сильно надавливая на виски ладонями. Положив книгу и расслабив руки, она ощутила лёгкое дребезжание, а затем и сильную дрожь на участках, где был некроз и сожжение мышц до костей.

Мельком она заметила испачканную эмблему. Создавались они по одному шаблону – треугольная форма с округлыми углами, буква «М» и нечто отличающее факультеты друг от друга. У рифов – огонь, фон в тёплых тонах, у портальщиков под буквой изображён портал, у целительниц – деревянные чаши, у аквилегов – синий цветок, который любила Келия Мариэль. Именно в честь него и назван дом.

Элис удобно расположилась на кровати. Попытавшись оттереть пятнышко, она огорченно уронила голову на подушку.

«Впервые надела форму и в тот же день испортила! Хорошо хоть, что руки целы!»

Глаза остановились на беловатом как облако потолке. Свежий воздух из открытого окна колыхает закрытые шторки.

Элис сложила на животе замок из пальчиков, прикрыла глаза, чтобы скука, одиночество и стены не давили на мысли. Голова побаливала, но угрю совсем не хотелось спать, не хотелось даже сидеть и потому она поднялась, принялась мерить комнату шагами. Под ногами тихо скрипели половицы. Угорь засматривалась на огромную коробку.

Через некоторое время раздались поспешные шаги в комнату. Лиззи зашла первой, за ней – Люси и Джон, которых она долго искала. Милс крепко обнял дочку, чуть ли не перекрыв её доступ к воздуху.

– Как ты себя чувствуешь? – Люси спросила это ободрительно, хотя в её голосе Джон услышал неестественные нотки. Рифийка пыталась скрыть волнение.

– В порядке. Голова немного болит, объелась, руки немеют, а так – всё отлично.

Джон не собирался отпускать дочь. Её будущее, её безопасность почти не зависят от него. Он чувствовал, что все его слова, все его действия словно без толку. Элис была ранена собственной магией – и он никак не мог оградить её от этого. Всхлипнув и поцеловав дочку в волосы, директор отстранился и взял её лицо в шершавые ладони. Отцовские глаза стояли на мокром месте, и Элис, чтобы не заплакать, опустила взгляд в пол.

– Всё со мной нормально, правда. Просто я допустила ошибку. Такого больше не повторится, обещаю. Я сама не поняла, как разозлилась. Просто Уилл и Лиззи… У них были раны прямо рядом с глазами. Те идиоты получили по заслугам? Ну, друзья Джеймса?

– Поставлены вопросы об исключении, но Джеймс останется в школе, – ответила Люси.

– Как? – возмущенно вскрикнула угорь и затребовала у отца. – Он должен быть исключён! Он всё это начал!

– Если мы поставим вопрос о его исключении, будет выставлено ответное заявление на того, кто поджог штаны профессору Робертсону, – докладывала Люси. – Джим сирота, его дедушка – уважаемый педагог – неплохие привилегии. Так как никто не знает, кто конкретно из рифов сделал это, а Джим твердит, что это совершила ты – высока вероятность, что тебя тоже исключат.

– Это умопомрачительно нечестно. А если это повторится? Если этот мудак снова нападёт?

Лиззи не сдержала приглушенный смешок. Поправив прядь белокурых волос и откинув их за спину, она заверила:

– Джим трус. За ним теперь никто из его компании не пойдёт. В одиночку он никогда не нападёт. Его «друзья» узнают, что ребята исключены, а зачинщик конфликта, Робертсон, продолжает обучение.

– Известно, кто поджег штаны профессора? – спросил директор. Когда Люси рассказывала о произошедшем, он сидел в кабинете и усердно тер лоб, после чего его покрыло огромное красное пятно.

– Известно, – заверила Люси, и Лиз положительно кивнула. – Но никто этого не скажет.

– Один за всех и все за одного, – в ответ на слова Лиззи директор нахмурился, и рифийка как можно быстрее отвела взгляд, бурча про себя. – Меръер Робертсон давно напрашивался.

– Трудно не согласиться, – ответил мужчина, который в свою молодость тоже учился у профессора Индина Робертсона. Мужчина тяжело вздохнул и приобнял дочурку за плечо.

– Джим не высунет носа, пока не обретёт компанию. Не спорю, он может найти тех обездоленных, бедных и несчастных парней, которые еле как учатся, ничем на досуге полезным не занимаются и мало чем помогают коллективу, школе, но это произойдёт не скоро. Минимум месяц. И в компании Джеймса, как и в стенах школы, они продержатся недолго.

Уже не в первый раз активным ребятам, выпускникам Мариэльской школы, приходилось сталкиваться с хулиганами и выскочками, среди которых был и Джим. Но никто из них прежде не смел посягать на здоровье учеников. Никто из них не нарушал важнейшее правило школы – использование магии в драках строго запрещено. Робертсон позволил себе быть первым за долгие годы.

Поймав на себе немного удивленный взгляд куратора, Шац вздохнула.

– Да, я не люблю ребят, похожих на Джеймса. Они сначала ноют, потом ничего не делают, снова ноют, потому что ничего не получают.

– Джим, судя по всему, такой же, – предположила Элис, подпрыгнув и чмокнув папу в нос. Выкружившись из его объятий, она села на кровать напротив подарка.

– В любом случае, – стальной голос зазвучал со стороны кураторши рифов. – Никогда не лезьте в драку первыми. Никогда. Здесь упорство не в почёте. До вечера, девочки.

– До свидания, – Элис помахала ладонью, Люси затворила дверь. Угорь обернулась к папе. – Будем сейчас раскрывать с Лиззи подарки. Хочешь увидеть мою реакцию?

– Хотел бы, милая моя, но мне нужно сопровождать гостей. Я буду ждать вечера, чтобы увидеть тебя в моём подарке, солнце моё, – он снова поцеловал её в макушку, затем открыл портал и исчез.

– Приступим? – задорно хлопнув в ладоши, угорь поднялась с кровати и оглядела продолговатую коробку высотой по колено.

Лиз, с позволения подруги, взялась за крышку и отбросила её к двери. Внутри лежали серый спортивный костюм приятной, мягкой ткани, несколько пар брюк, рубашки в клетку, пара толстовок и, главное, две пары зимних кроссовок: одни белые, другие чёрные. Там же были чёрные глянцевые туфли с небольшим каблучком.

Настал черёд огромной коробки. Лиззи сняла крышку. Стенки из плотного картона падали на кровать, шкаф и Элис, успевшую увернуться. Девушки засмеялись, пока на глаза угря не попался главный подарок.

Платье висело на черных пластмассовых плечиках, которые держались за металлическую подставку. Иссиня-чёрное, как небо в глубокой ночи, оно словно поглощало свет комнаты. Звёзды высыпаны гранёными кристалликами и блестящими крапинками на тёмном полотнище. Длина платья чуть ниже колена. Тон корсета светлее. Он сливался с ультрамариновой юбкой, украшенной чёрной сеточкой. Синева и её тёмные подтёки не могли не напомнить Милс о её магии. Она рассмотрела платье под другим углом: сеточка – угольный контур грозового кнута, градиент из чёрного и синего в белоснежный – шаровая молния.

– Примерь! – Лиззи, притянув к себе юбку, ощутила лёгкое покалывания от блёсточек, разлетевшихся по комнате в танце как солнечные зайчики.

– Ближе к празднику, думаю. Я же не знаю, когда дорогие гости покинут территорию школы, – по-детски передразнивая и обиженно хмуря брови, Элис встала по другую сторону к платью и завороженно останавливала взгляд на каждой искорке.

После уговоров Элис Лиззи решила отправиться на праздник. Рифийка начала собираться. Её платье было не менее прекрасным и грациозным. Смесь алого и бордового выглядели под стать рифийке. Длиной до колен с киноварным градиентом на левом плече, тонким ремешком на талии, скреплённым сбоку искусным квадратиком с поблёскивающими на свету камнями. Наряд мастерски подчёркивал фигуру и огненную, прекрасную натуру девушки.

Лиззи решила завить волосы в более мелкие кудри. Самое простое занятие для рифийки – сесть рядом с зеркалом и филигранно закрутить локоны титановой плойкой, нагреваемой с помощью магии. С причёской за спиной помогла Элис. Боязливо держась за прорезиненную ручку, она направляла локон в щипцы, а после говорила Лиззи нагревать. Длина уменьшилась до плеч, волосы стали пышными. Светлые кудри, окружившие голову, напоминали пушистый одуванчик. С виду страстное платье контрастировало с детской причёской – но это был поистине образ Лиззи Шац. Её наряд – её отражение, и она удивительна.

Элис восторженно проводила принцессу на бал, помыла посуду и легла на кровать. Каждую минуту она поднимала взгляд на своё платье. Борясь с желанием нарядиться и прийти на праздник раньше положенного, она повесила его в шкаф, разгладив так, чтобы оно не помялось. Радоваться вечеринке в день падения духовного собрата – крайне прозаично.

Глава двенадцатая. Грозовое сражение. Часть третья.

Раздался звонкий, ободряющий стук в дверь. И ещё один, лёгкий и ненавязчивый. Сдернув наушники, Элис поняла, что стучат к ней, отправилась открывать. Мысли о том, что она пропускает бал из-за гостей, которые могут оказаться опасными для неё, заставил угря спросить у пришедшего его имя.

– Кто там?

– Оливер.

Расплывшись в мягкой улыбке, Милс впустила друга. Тёмно-карие глаза радостно поприветствовали хозяйку комнаты. Тонкие губы тронулись милой, ребяческой улыбкой. Его серый костюм переливался с тёмно-зелёными, незаметными в темноте тонюсенькими полосками, составлявших неприметные клетки. Эвфрем благородно поправил манжеты пиджака и спустил его с плеч, оставшись в рубашке цвета морозного неба и галстуке оттенка спелых томатов.

– Вы наряднее любой дамы, меръер Коулман.

– Праздник всегда требует нарядного вида. Нам остаётся соответствовать.

Младший из одиннадцатиклассников крутанул стул, повесил пиджак и сел напротив угря. Оба недолго замолчали, и, почувствовав, что тишину требуется нарушить, заговорили одновременно:

– Как твои руки?

– Какие доказательства?..

Олив и Элис захихикали: Коулман, щуря глаза так, что вместо них проглядывали чёрные бусинки, а у Милс сморщенный нос мелко дрожал, как у котёнка. Эвфрем махнул рукой и попросил повторить вопрос.

– Хотела спросить, о каких реальных доказательствах можно писать в Базовом тесте, чтобы не сняли баллы.

– Кроме датированных Писаний? В пещере Эрикола, на каменных стенах высечены имена на древнем наречии – восемь слов и символы, показывающие в общих чертах их развитые способности. У Адды – молния, у Келии – волна, молоток, у Киллиана – животное, предположительно волк, у Файсала – огонь. Тобиас, как самый старший и, по Писаниям, самый умный изобразил книгу и солнце. Чтение мыслей есть самая интересная книга, доступная лишь некоторым. Также есть их могилы, следы от старого поселения и прочее. Доказательств много, потому большинство не просто верит, а знает, что прародители – не мифы и не легенды. Мне кажется, что люди ищут рациональность в истории магической эры, потому что не могут ответить на вопросы настоящего времени. Не спорю, Писания – утрированные рассказы, созданные после смерти прародителей, но это правда. Отрицающие это, как Аарон и, мне известно, что Люси тоже не сторонница идеологии, столкнулись в жизни с тем, что никак не соответствует судьбе, характеру их прэмов. Они пытаются избавиться от перводуховных, от корней ради того, чтобы разобраться в жизненных проблемах.

Заметив то, как Элис внимала каждому слову, Оливер воодушевленно продолжал:

– Безусловно, каждый человек является личностью, но они не внимают тому, что идеология и не отрицает их уникальности. История о прародителях всегда твердила, что человек неповторим и, стремясь к раскрытию потенциала, добивается таких высот, которые раньше казались вообще невозможными. Да что там невозможными?! – невообразимыми и безрассудными! Никто и подумать не мог, что Адда создаст портал, научится исцеляться, превращать ток в предметы – а твоя прародительница смогла! И ты когда-нибудь сможешь. Так как ты?

– С руками всё в порядке, – девушка показала их, рассматривая вместе с Коулманом. – Они не болят почти.

– Уилл сказал, что раны были серьёзными. Прошу тебя, будь осторожна.

– Я пытаюсь, но иногда крышу срывает. Ненавижу себя за это и ничего не могу с собой поделать! Что-то в глубине души подсказывает, что целительнице придется не единожды навещать меня.

– Надеюсь, что такого не будет. Хочешь поговорить о чём-нибудь другом?

– В смысле?

– Ну, – Оливер замялся, неловко поправляя руками манжеты рубашки. – Вдруг в день Грозового сражения тебе не хочется говорить о твоём доме, способностях и, тем более, ранах.

– Олив, ты что? Боишься крови?

– Нет, не боюсь, – невозмутимо ответил тот, развязав галстук и положив его на стол.

– Честно-честно?

– Я боюсь в жизни только одного, и это точно не кровь.

– Поведайте мне, чего же вы боитесь, достопочтенный меръер, – сидя на кровати, она склонилась в поклоне. Прядь волос угря оказалась преградой, и Милс не разглядела веселье невидимки.

– Увы, но нет, милая мирьера. Вы меня совсем не знаете и не ведаете, что у меня на душе!

– Так поделитесь, – Элис, заинтересованно отодвинулась к стенке и расправила плечи в ожидании рассказа. – Иначе жуткий угорь добудет истину силой.

Наигранно рыкнув, она скорчила лицо, но не сдержала улыбку. В итоге Элис будто спародировала кота, который подавился шерстью. Коулман разразился смехом, зажмурив до слёз глаза и схватившись за бока.

– Да ладно, Олив, колись! – Милс прокашлялась и хлопнула друга по плечу. Тот в беззвучном хохоте выпрямился и стер с глаз воображаемые слезы.

– Что ж. Меня зовут Оливер Нэйтан Коулман. Мне семнадцать лет. Учусь в одиннадцатом классе. Рост – сто семьдесят один сантиметр и пять миллиметров.

– Как детально-то. До вашего единственного страха мы дойдём, когда нам будет по семьдесят. Тогда возраст, класс и рост будут не соответствовать, и ты начнёшь всё по новой?

– Как пожелаешь. Я родился в Агиране, небольшой деревушке. Папа риф, работает на растопке, мама – моновка, учительница истории. Я шёл на учёбу, она – на работу, но пункт назначения был один и тот же – небольшая деревенская начальная школа. Перед пятым классом победил в конкурсе сочинений и попал сюда.

– Что такое «растопка»?

– Это огромный подземный комплекс заводов, который поставляет тепло всем странам и нашей школе прямо сейчас тоже. Папа работает там по сменам, как и другие рифы.

– А про что сочинение?

– Про Манифест 1013.

– Год основания Верэбриума.

– Молодец, Элис.

– Глупо терять время, когда перед тобой нераскрытый мир. Ты тоже молодец! В четвёртом классе сочинения на исторические темы писать…

– Да. Моя мама привила любовь к истории, но, клянусь честным словом, не помогала, – заявил Оливер, потерев затылок. Локоны не выбивались, как солома, были расчесаны и прибраны лаком. – А что ты можешь рассказать о своей семье? – спустя пару секунд он заметил, как Элис немного побледнела. – Прости, если ты…

– Да ладно, нормально всё, не волнуйся. Моего папу ты знаешь, а моя мама – крайне любопытная личность. Усидчивая, целеустремленная, работала бухгалтером на Нэр-Маре. Только на Верэбриуме я поняла, что моей матери пришлось заново учиться жить, обходиться без магии, и всё лишь потому, что мой дар не раскрылся. Мы часто ссорились.

Последние слова прозвучали как приговор. Взгляд Элис всматривался в неизвестную бездну. Она не двигалась.

– Несмотря на всё, мне её жаль, – угорь сильнее прижалась к стене. – Я чувствую вину из-за того, что иногда перегибала палку с ней.

Оливер не знал, что сказать. Он видел, как Милс была готова расплакаться, боялся этого и потому, казалось, не дышал, чтобы не потревожить девушку своим присутствием. Однако она всё же подняла глаза на взволнованного парня. Заметив его беспокойство, Элис мгновенно улыбнулась, расправила плечи, выпрямилась и торопливо, безмятежно заметила:

– Впрочем, и мама перегибала палку со мной. Ты не поверишь, но она выгнала меня из дома, потому что я испортила ей день рождения своими проблемами. Так что, обстоятельства, конечно, влияют на человека, но далеко не всегда оправдывают его поступки. Её не оправдывают, – её уверенные слова только усилили переживание Оливера. Она видела его сосредоточенное, вдумчивое лицо, но не могла остановить исповедь. – Ты хороший друг, Олив. У меня таких не было. Мои меня буквально поливали всем, чем могли. Вот и вся я, все мои секреты. А ещё я иногда краду у Лиззи конфеты…

Милс нервно засмеялась. Оливер даже не шелохнулся. Он не сводил с неё взгляд, полный тревоги. Угорь не могла остановиться. Медленно смех перешёл в сдавленный плач. Коулман вышел из оцепенения и мгновенно осел рядом с девушкой, успокаивая.

– Элис, ты замечательная! Ты очень сильная, умная, у тебя всё получится! Ты всегда можешь обратиться за помощью ко мне, к Лиззи, даже к Аарону, мы все рядом. Мы тебя не оставим, слышишь?

Ладони эвфрема покоились на её щеках, поправляя волосы. Глаза эвфрема бегали по раскрасневшемуся лицу угря. Она машинально кивала каждому его слову. Сердце замедляло свой бег с каждой секундой нахождения рядом с Оливером. Со временем Элис успокоилась, вытерла слёзы. Тонкая холодная струя воздуха сбила прядь тёмно-русых волос угря.

– Если ты хочешь выговориться, я здесь. Я никуда не уйду.

– Нет-нет, я в порядке. Просто, – Милс улыбнулась уже более естественно, голос её звучал живее. – Не знаю, что на меня нашло. Сегодня был сложный день. Прости, что разревелась, как маленький ребёнок.

– Ничего страшного, Элис, – он уверенно кивал своим словам, пересаживаясь на стул. Оливер посчитал, что теперь девушке после нахлынувших эмоций нужно личное пространство. – Мне остаться или лучше уйти?..

– Останься! Не волнуйся, Олив, со мной такое бывает, правда, всё хорошо, – если бы не краснота лица после слёз, никто бы не догадался по голосу и улыбке угря, что минуту назад она плакала. – Давай поговорим, пожалуйста, – Элис мгновенно нашла тему для беседы. – Меня давно интересует то, как вы познакомились с Аароном.

Оливер опешил, не знал, как начать, не сводил обеспокоенных глаз с подруги, которая желала поскорее забыть о случившейся истерике.

– Вы с раннего детства дружите?

– Нет, – голос эвфрема раздался неуверенно. – Мы познакомились в этой школе в день заезда, когда оба пошли в пятый класс. Я искал дом невидимок, эвфремов то есть, – заметив расслабление Элис, он продолжил. – У каждого домика чуть ли не сотни наименований. Они зависят от местности, истории, количества магов, какого они пола, каких нравов и прочее. Название «невидимки» не прижилось в народе, так как в какой-то момент зазвучало оскорбительно. В научной литературе Эфимерии я часто встречаю это слово – приелось, но на Верэбриуме прижилось слово «эвфремы». С древнего эрикольского наречия это значит «тень». Видимо, слово «тень» оказалось более приятным, нежели «невидимка». Так вот, в день нашего с Аароном заезда старшеклассники были… странными. Они сняли все таблички с дверей. Я отстал от группы, запутался среди домов и зашёл в первый попавшийся, чтобы попросить помощи. Попал я в этот, – парень оглядел комнату. – У рифов традиция встречать учеников громкими хлопушками…

Элис внимательно слушала эвфрема, подсаживаясь поближе. Она сложила ноги друг на друга и подложила под подбородок кулачок. С каждым его словом улыбка становилась шире и брови приподнимались. Оливеру было неловко продолжать. Он замолчал, краснея и отводя взгляд.

– Говори же! – смеялась Милс, легонько ударив парня по плечу. Он робко улыбнулся.

– Ладно, ладно. Я был трусливым мальчиком, а хлопушка была очень громкой. Ну, я и исчез, стал невидимым, бежал, куда только глаза глядят. В пятом классе у меня плохо было с возвращением в нормальное состояние. Сам того не заметив, я бросил чемодан возле дома рифов и побежал в школу, спрятался в туалет на первом этаже.

– Бедняяга, – тихо протянула она, придвинувшись ещё ближе в ожидании продолжения.

– Мне очень повезло, что Аарон был неподалёку. Он увидел меня и нашёл в туалетной кабинке. Мы друг друга видим иначе, чем угри. От нас исходит почти незаметное светлое свечение, а тон кожи нормальный. Угри же видят нас серыми, но ты и сама это знаешь. Аарон успокоил меня, объяснил, как я могу вернуться, и так мы сошлись, заселились в одну комнату. Вот так, – Оливер слабо улыбнулся, после чего от мановения грусти улыбка переродилась в полу-печальную.

– Что не так?

Юноша молчал. Пальцы нервно перебирали друг друга. Тяжело вздохнув, он прикрыл глаза и виновато, болезненно улыбнулся. Элис была уверена в том, что нечто, кроме её слёз, тяготило его душу.

– Аарон – мой лучший друг. Я очень боюсь, что после выпускного мы прекратим общение.

– Почему?

Ещё немного помолчав, Оливер потёр глаза.

– Да просто… Банальная история. Мы пойдём в разные университеты. Он хочет стать спортсменом, а я – учителем.

Элис никогда не была в такой ситуации. Она не знала, как поддержать Оливера, но чувствовала необходимость сделать это.

– Если вы настоящие друзья, он никогда не забудет тебя. Возможно, в начале обучения будете общаться меньше, но ты для него так и останешься лучшим другом. Рано или поздно он снова вернётся к тебе. Я уверена. Может быть и по-другому: ничего не изменится, вы будете собираться на выходных каждую неделю. Ты только не переживай, – мирьера Милс аккуратно взяла руки эвфрема и посмотрела в глаза, полные цветами закатного солнца, осенней листвы и старинной книжки.

Оливер нехотя отстранился, чуть опустив голову. Его с начала учебного года не покидала мысль: «Он оставит меня, как когда-то… Когда он стал лучшим другом Уилла. Так же забудет про меня. Я знаю, что буду его ждать, потому что никто больше не захочет со мной общаться. Не хочу, чтобы это повторилось».

Праздничная улица через открытое окно ворвалась в комнату. Официальная часть закончилась, началась дискотека. Элис нужно лишь дождаться прихода кого-нибудь, кто передаст разрешение отца. Оливер взглянул на слабо колыхавшуюся штору.

– Я плохо танцую. Да мне и не с кем особо, – заметил он, прислушиваясь к знакомой мелодии.

– Правда? Тогда я… Желаю пойти с тобой на танцы!

Угорь поднялась с кровати, выпрямив спину и горделиво, почти как гусыня, подняла нос к потолку. Эвфрем приоткрыл рот, чтобы объяснить, что ей запрещено покидать комнату без разрешения, но та заулыбалась, не прекращая обожать его наивность.

– Мне папа подарил платье, – она раскрыла шкафу. Коулман заметил тёмно-небесный уголок ткани. – Я танцую хуже бегемота. Уверена, что слишком часто наступаю на ноги, не умею двигаться, могу попасть руками по лицу. Кхм, кхм, – согнув руку в локте и приложив её к животу, девушка педантично поклонилась. – Не против ли Вы составить мне компанию, меръер Коулман? – мгновенно настроившись на волну Элис, парень вскочил со стула, который с грохотом брякнулся о кровать рифийки, и так же выпрямил спину.

– Конечно, мирьера Милс, я буду ожидать вас, – элегантно поклонившись, эвфрем покинул комнату, захватив пиджак и галстук.

Блестящее платье породило в угре властительницу космоса, Галактики и всей Вселенной. Ночное звёздное небо раскинулась на её талии. Надев туфельки, девушка открыла дверь в комнату, разгладила ткань. Мелкие белоснежные блестки покалывали болезненно-ноющие ладони.

Олив, надев галстук и пиджак, уже ожидал в коридоре и по приглашению девушки вернулся в комнату. С прямой осанкой и приподнятым подбородком он переступил порожек и затворил дверь.

– Вы прекрасна, мирьера Милс!

– Благодарю, – она грациозно поклонилась, затем подошла к столу, чуть запнувшись о коврик. Элис закрыла окно, посторонней музыки почти не было слышно. Олив убрал коврик с пола, свернув и положив его под кровать. Коулман отворил верхний ящик стола Лиззи и вынул колонку. – Лиз знала о том, что ты придёшь? – с прищуренным взглядом, игриво подбоченившись, выпытывала она. Парень подключил к колонке телефон.

– Да, я преступник. Обворовал Лиззи Шац и забрал свою же колонку, которую она одолжила и сказала, что могу забрать её в любое время. Вы сдадите меня властям?

– Тогда мне не с кем будет танцевать.

– В таком случай выбирайте музыку. Если буду наступать на ноги, кричите о помощи, – юноша благородно протянул тонкие пальцы.

– Если я буду наступать вам на ноги, притворитесь мёртвым. Только так вы спасётесь, – девушка приняла предложение, оказалась на шаг ближе к невидимке. – Какую музыку вы можете мне предложить?..

Коулман открыл папку с песнями. Элис закрыла глаза, провела пальцем по экрану, и множество строчек пролетели мимо. Ещё одно прикосновение, и ненавязчивые ноты наполнили комнату. Лёгкие покачивания, заменившие танец, сопровождались беседой, шутками, от которых оба ученика заливались смехом на весь опустевший домик рифов.

– Мне очень повезло, что я встретила Вас… – мельком взглянув на чуть зацепившееся платье и отдёрнув его, Элис вновь подняла глаза на Коулмана. Она осеклась. Прочитав безмолвный вопрос в глазах эвфрема, она заулыбалась и быстрым движением потёрла глаза. – У тебя когда-нибудь было ощущение, что скоро должно произойти что-то… плохое или хорошее, неважно, но что-то очень важное? Ощущение из неоткуда. Оно просто есть и всё.

– Было. Перед выходом за точкой в тот день, когда мы встретились.

Оливер не без удовольствия следил, как секунду назад встревоженная и чем-то опечаленная мирьера заулыбалась и засмеялась так звонко и нежно, что любой бы, услышавший этот смех, усмирил свою ненависть к угрям. Всё ради того, чтобы Элис Милс жила счастливо и дарила радость близким, например, ему.

– На самом деле у меня никогда не было такого ощущения. Думаю, не стоит задумываться о том, чего может и не произойти. Жизнь слишком коротка, чтобы проводить её в страхе. Мне кажется, что ты и сама это прекрасно знаешь, потому ценишь каждую минуту, – Милс понимающе кивнула, последовав за ведущим в танце.

– Тогда ты сам себе ответил: не нужно волноваться за Кёрби. Будь что будет, как говорится. Когда всё хорошо, в какой-то момент становится трудно в это поверить и начинаются сомнения, а вправду ли всё хорошо? Или так кажется, потому что хуже некуда? Или худшее только впереди?

– Тебе хорошо сейчас? Верь, всё будет точно так же. Не беспокойся, Элис. Мы гончие, и просто так тебя не оставим.

Милс благодарно, с умиротворённой улыбкой закивала. Оливер не сводил с неё взгляд. Её лоб покрылся лёгкой испариной, а щёки покраснели. Он заметил это и открыл окно. Свежий воздух и музыка дискотеки вновь ворвались в комнату.

Эвфрем отключил мелодичную композицию и предложил посмотреть фильм. Получив положительный ответ, он повернул ручку двери, чтобы спуститься на первый этаж и найти интересный фильм, который мог бы ещё больше приблизить нэрмарку к культурному наследию Верэбриума. Лишь эвфрем ступил на ковёр коридора, до его ушей долетел женский голос с первого этажа:

– Здесь кто-нибудь есть?

Оливер узнал её. Элиза Адамс. Взгляд угря остекленел, когда Коулман приложил палец к губам.

«Телепатка не должна видеть Элис. Нельзя допустить, чтобы женщина, схватившая Квентина, напала на Элис лишь потому, что она тоже угорь», – решил для себя эвфрем, стараясь быстро и бесшумно вернуться в комнату. Утопавший в напряжении и волнении, он споткнулся о порожек под дверью и стиснул до боли зубы, чтобы не издать ни единого звука. Если бы не руки Элис, подхватившие его, парень упал бы. Оливер мгновенно пришёл в себя, взял угря за руку и сделал её невидимой. Он машинально закрыл дверь комнаты, раскрыл полупустой шкаф Элис.

Не отпуская её руки, Коулман подвёл Милс к шкафу, чтобы та на небольших каблуках устойчиво встала на деревянную полку. После этого эфрем спрятался там же, опустив голову под металлическую балку и вынырнув с другой стороны, у стенки шкафа. Элис повторила его движения. Юноша отодвинул пару пустых вешалок и несколько с одеждой ближе к дверцам. Прикрывшись ими, ребята закрыли шкаф.

Коулман заметил, как дрожали руки Элис. Она поправила платье и встала спиной к углу, держа пышный наряд. Оливер внимательно смотрел на неё, не отпуская кисть. Встревоженные сердца угря и эвфрема гулко бились в унисон.

Незваная гостья осматривала все комнаты, желая найти хотя бы одного ученика. Она вышла в коридор и обратила внимание на свет, который проходил под дверью самой дальней комнаты. Когда она только зашла в домик рифов, то услышала какой-то шум со второго этажа. На мгновение освещение стало ярче. Послышались шорохи и обрывки фраз. Вопросительно взглянув на Коулмана, угорь навострила уши. Кто-то оказался в комнате.

– О, здравствуйте! А что вы тут делаете? – Рита вышла за порог комнатушки, где прятались её друзья.

– Я хотела найти Уильяма Дэккера, – солгала телепатка, входя в комнату. Она незаметно для других заострила внимание на способностях и несколькими секундами спустя получила то, что ей было необходимо. На щеке удовлетворенно дёрнулась почти незаметная ямочка. Однако Рита заметила. – Не видели его?