Текст книги "Сюжет из подвала"

– Была бы ты мужиком, я бы тебе дал в морду.

– Дай, – просто сказала Арина.

– Пошла ты…

– Даже если я и кого-то нашла, то это пойдет мне на пользу.

Славин замолк. Не мигая, он озадаченно смотрел на Арину.

– Надо же! Была такая бедная, затравленная, замкнутая. Слово не вытянешь. А ты вон как заговорила! И что это за мужик? – скисшим голосом спросил Славин.

– А это – моя маленькая тайна. Во мне уже нет одичалости по мужскому телу.

– Ну и стерва же ты, Алейникова!

– А чего ты так расстроился? – состроила глазки Арина. – Ты сам сказал, что хочешь меня, потому что другого тела в наличие нет. В чем вопрос, Леша?

– Ах, вот как ты меня поняла! Все-таки женщины – странные существа.

– Ну, еще скажи, что у нас отсутствует логика!

– Не только.

– А что еще?

– Да многое. Не знаешь, какой стороной вы повернетесь, – совсем скис Славин.

– Ну что ты, Леша, – промяукала Арина и ласково потрепала Славина по небритой щеке. – Я тебе очень-очень благодарна. Но сейчас у меня начинается другая жизнь.

– Без меня? – резко спросил Славин, прижав своей ладонью руку Арины.

– Отпусти руку!

– А вот не отпущу!

– Мне пора, Леша! Правда, пора!

Да я тебя не держу, – вздохнул Славин и отпустил руку.

– Алейникова! Мы тебя ждем и не начинаем репетицию! – раздался резкий голос Ветровой. Она стояла у двери и с яростью смотрела на Арину. Ее синие глаза метали фиолетовые искры, что было дурным знаком.

– Простите, Ирина Евгеньевна, – пролепетала Арина и быстро вышла из-за стола.

– А ты, Славин, хотя бы сейчас не мешай!

И Ветрова резко захлопнула дверь.

«Поди, разбери этих баб. Меняются, как хамелеоны! Не думал я, что Алейникова так ко мне относится. Я думал, что она сразу втрескалась в меня по уши. А я ей оказывается безразличен. Втихаря завела себе другого мужика. Неблагодарная. Куда же подевались хорошие девушки?» – размечтался Славин, допивая свой кофе.

В это время Арина и Ветрова бежали по ведущему на сцену, узкому коридорчику.

– Скорее, скорее! – подгоняла Арину Ветрова. – Идешь, как неживая. Тебе сейчас нужно собраться. И что тебя дернуло выяснять отношения с этим Славиным?

– Он какой-то мрачный. Мне даже жаль его.

– Жалей лучше себя, – заметила Ветрова.

– Да я его совсем добила.

– Чем? – удивилась Ветрова.

– Намекнула, что у меня есть мужик.

Ветрова остановилась, восхищенно посмотрела на Арину и сказала:

– Гениально! Ой! – вдруг испугалась Ирина Евгеньевна. Они стояли уже у самого выхода на сцену. – Все стоят и ждут только тебя. Беги! Скорее!

Репетиция прошла удачно.

Вечер. Синий, расшитый золотом занавес закрыт. Но через несколько секунд дирижер взмахнет палочкой, занавес откроется, и в зал польются звуки. Легкие звуки. Сказочные звуки. Звуки цвета фиалок и весенних ландышей. Они смешаются с движениями и обретут невесомость волшебной сказки, чтобы на секунду застыть там, а потом исчезнуть.

Арина сидела в общей гримерной, не замечая ничего вокруг себя: ни щебета ее товарок по театру, ни бегающих костюмеров, ни спокойных движений гримеров. Она слушала музыку, которая лилась. Лилась повсюду. Слушая шопеновские переливы, Арина видела перед глазами танцующую Амалию в объятиях оранжевого пламени. «А ведь Шопен писал тревожную музыку», – думала Арина. «Каждый перелив вот-вот сорвется в безумие».

Уже сыграли и станцевали полонез, тихо зазвучал ноктюрн…

Арина посмотрела на свое белое, сильно загримированное лицо и улыбнулась.

– Аринка! – Твой выход! Спустись на землю! – крикнула ей недавно пришедшая в театр молоденькая востроносая девчонка по имени Даша. Ей пока все было нипочем.

Ух! И метнулась Арина к двери, и побежала по сумрачным коридорам, и летела она, рассекая бури, пока, ослепленная, не остановилась перед выстроившимися в ряд белыми сильфидами, застывшими в красноречивом безразличии духов воздуха. И посреди этих безмолвных грез искал свою мечту юноша.

И не ведала Арина Павловна, что за синими покачивающимися тканями занавеса, прячась друг от друга, наблюдали за разворачивающимся действом Андрей Сергеевич, Ветрова и Славин. Они стояли с видом игроков, поставивших на тотализатор. Андрей Сергеевич был внешне спокоен, однако то и дело поправлял свой бордовый галстук. На лице Ветровой было написано волнение. Она искренне переживала за свою непростую ученицу. А стоявший почти у самой сцены Славин, смотрел с грустью мамаши, чей взлелеянный птенчик неожиданно оперился и улетел от него навсегда. Эту нравную и противоречивую троицу объединяло только одно: они все желали успеха Арине!

Набрав побольше воздуха, Арина стремительно вылетела на сцену, чуть качнулась, потом выпрямилась и, резво перебирая ногами, нырнула в веселую мазурку. И полилась ее песня радостно и звонко. Страх упасть, оступиться или ошибиться пропал. Она просто забыла об этом. Невидимая стена, отделявшая ее от самой себя, рухнула, и Арина, глотая звуки, влилась в поток живых грез и слилась со сказкой со счастливым концом.

«Молодец, Аринка, я верила в тебя!» – шептала Ветрова.

Андрей Сергеевич перестал мусолить свой галстук и гордо улыбался.

А Славин… Горько улыбнувшись, он развернулся и быстро пошел прочь.

Когда Арина, тяжело дыша, выбежала со сцены, улыбающаяся Ветрова просто повисла у нее на шее и не хотела отпускать. Востроносая Даша с выбившимися светлыми прядками даже неосторожно хихикнула, видимо, подумав, что эти «старые тетки» состоят в каких-то отношениях. Но на нее пока еще никто не обращал внимания.

– Я знала, что ты не подведешь меня, – всхлипывая, говорила Ветрова.

– А вы сомневались?

– К сожалению, да, – не солгала Ветрова, вытерла слезы и тут же снова стала сдержанной и правильной Ириной Евгеньевной.

– А я не сомневался! – улыбнулся Андрей Сергеевич и чмокнул Арину в щеку.

– Кстати, а куда делся Славин? Ведь он был здесь. Я видела его, – озираясь вокруг, спросила Ветрова. – Ведь он тоже причастен к твоему успеху.

– И потом у него созрели какие-то сногсшибательные идеи. Хотелось бы послушать. Где этот пышноволосый со своей бамбуковой палкой, – осведомился Андрей Сергеевич.

– Да вы же сами грозились его выгнать из театра, – встряла Даша.

– Когда это?

– Сегодня в буфете.

– Я? Да никогда! Это называется творческая дискуссия, детка.

– Наверное, ему не понравилась ваша дискуссия. Вот он и ушел, – подвела итог маленькая нахалка.

– Даша, иди в гримерную и скажи, чтобы тебе поправили прическу, – строго сказала Ветрова. – И тебе вообще здесь не место. Ступай к девочкам.

Любопытная Даша нехотя поплелась к выходу.

– Ну что, Алейникова, будем теперь танцевать? – улыбнулся Андрей Сергеевич.

– Будем, – прошептала Арина.

– Она устала, Андрей, и уже остыла. Пусть отдохнет. Ступай, Арина, – приказала Ветрова.

Не сказав ни слова, Арина ушла.

– Знаешь, Андрей, а она оказалась сильной.

– Она всегда была такой. Просто вам, артистам, следует быть более чуткими по отношению друг другу, – завел любимую шарманку неутомимый Андрей Сергеевич.

– Ну, свою чуткость ты уже проявил.

– Где?

– В буфете! – впервые повысила голос Ветрова.

Закончился спектакль. Отгремели аплодисменты. Погасли хрустальные люстры на золоченых каркасах с витыми подсвечниками. Стало сумрачно, тихо и как-то обыденно. Сказка растворилась в звуках и ушла, оставив после себя лишь сожаление о том, что это всего лишь фантазия.

«Скорее, скорее, домой, туда, где стоит голубой камин, мерно тикают часы, ласкают стены, а на маленьком столике дожидается уютная чашка с крепким чаем! Растянуться на прохладных простынях, забыть обо всем и уснуть», – скакали мысли в голове у Арины, когда она в возбужденной усталости выходила из дверей театра. Три шажка, два вздоха, взмах ресниц, беглый взгляд вокруг и Арина возвращается на землю и видит темную и непроглядную ночь. Дождь неистово хлещет по мостовой, смывает пыль, прижимает траву, обливает потоками шелестящие ветки деревьев, словно пытаясь предать забвению сгинувший день.

Поморщившись, Арина раскрыла зонт.

– Ой! – вскрикнула она, увидев, что к ней подошла высокая фигура мужчины в светлом плаще. В руках он держал пышную красную розу.

– Не бойся, это я, Славин.

– Леша? Почему так неожиданно? – испугалась Арина.

– Это тебе. – И Славин протянул Арине цветок. – Ты, правда, была прекрасна.

Не сказав больше ни слова, он развернулся и ушел прочь, в темноту.

– Леша, стой, куда ты? – закричала Арина. – Ты на машине?

Но Славин словно сгинул в ночной тьме, а безжалостные потоки проливного дождя грозно журчали по мостовой, не оставляя ни капли надежды.

«Он ушел навсегда», – прошептала Арина. «Да, не дано человеку, познать полного счастья».

К подъезду подкатила машина, раскрылась дверца, и показалось улыбающееся лицо Андрея Сергеевича.

– Эй, Арина! Садись в машину. Я сделал круг, но потом, видя, как ты стоишь здесь одна, решил вернуться и подвезти тебя. Такой дождь!

– Я могу пройтись пешком.

– Ты что с ума сошла! Заболеешь, а потом ищи тебе замену!

Арина улыбнулась. Сделанное вскользь замечание сладким бальзамом утолило вновь проснувшееся самолюбие Арины, обозначившись простыми словами: «Я снова в строю».

Сев на заднее сиденье, Арина стала вытирать платком мокрое лицо. Потом посмотрев в зеркало заднего обзора, она спросила Андрея Сергеевича:

– Вы не видели Славина?

– Нет. Исчез, как фантом.

При слове «фантом» Арина вся сжалась, и прошлые ужасы воскресли в ней с яркостью ужастика. Взяв себя в руки и пытаясь ничем не выдать подступивший страх, Арина сказала:

– Мы все были несправедливы к Славину. Он больше не вернется. Никогда.

Что за люди! Противоречивые. Неистовые. Перевернули вверх дном свои и чужие жизни. И кажется, не жалеют об этом.

Каждый поет свою песню, тщательно выводя ноты.

Арина танцует. Джулия пишет. Лука метет. Славин разбит. Призраки молчат.

Дождливая ночь, похоже, примирила всех.

Глава 2

Промокший до нитки Славин вышел из кустов, в которых он сидел, наблюдая за Ариной, которая теперь, наверное, уже была дома и, забыв обо всем (а вернее, о нем), развлекалась со своим новым избранником. Опустив голову, Славин поплелся к стоянке, где был припаркован его Пежо. Нажав на пульт, он открыл дверцу, сел за руль, рванул машину и сгинул.

«Оказывается, все это время я больше всего хотела пить», – улыбнулась, Арина, с благоговением отхлебывая глоток горячего чая. За окном что-то шевельнулось, качнулось, замерцал фонарь. И Арина вспомнила Славина, его вторжение к ней на Пасху, праздничный стол, вино и любовь, о которой, наверное, уже знала вся Москва. «Надо его поскорее забыть», – подумала Арина. «Все равно я для него всего лишь „одичалое тело“. Он сейчас раздавлен только потому, что его отстранили от репетиций со мной. Уязвленное самолюбие и все. Была бы на моем месте другая, он чувствовал бы то же самое. Только непонятно, чем он не угодил нашему Андрею Сергеевичу? Своим высокомерием? Капризами? Грубостью? Вряд ли. А может, он правда, принадлежит к клану местных фантомов и явился ночью к Андрею Сергеевичу с каким-нибудь наглым предложением и теперь наш директор не знает, как от него избавиться? Кажется, я продолжаю сходить с ума».

Арина не заметила, как задремала. Снова послышался шум ветра. Арина вздрогнула, открыла глаза и увидела, что сидит в кресле с пустой чашкой в руках. «Надо лечь спать», – подумала Арина и пошлепала в спальню.

Ей снилось, что она находится под водой. Какой-то мужчина, плавно рассекая мутную воду, плыл навстречу к ней. Ему было тяжело преодолевать сопротивление стихии. Вода трепала его длинные темные волосы, которые то и дело набегали на лицо, и невозможно было угадать, кто это. Потом он протянул руки и слегка коснулся пальцев Арины. Ее охватил трепет и необъяснимое чувство нежности, хотя это было всего лишь слабое прикосновение рук. Она видела только его покрытую редкими волосами мускулистую грудь, и ее взгляд даже не скользнул ниже. Это касание ладонь в ладонь вызывало у нее наслаждение плотское и одновременно возвышенное.

Арина открыла глаза и села на кровати.

«Как вообще я могла столько лет жить без этих ощущений?» – удивилась Арина. «Ведь жизнь без этого пуста и ничтожна.

Но усталость взяла свое, сон снова сморил Арину, и опять темноволосый незнакомец плыл к ней, протягивая руки, и снова она касалась его ладоней, не видя лица.

Сквозь сон она слышала, как зазвонил телефон. Арина машинально протянула руку к лежащей на тумбочке трубке, но ей не хватило сил сжать в пальцах аппарат. Кисть безжизненно повисла, почти касаясь, пола, а телефон навязчиво звенел, пытаясь пробраться сквозь ночь и достучаться до сердца Арины. Но она спала, рассекая прозрачные волны и двигаясь навстречу незнакомцу, чтобы снова и снова коснуться его ладоней. На лице Арины играла безмятежная, детская улыбка.

Пусть спит. Ведь сегодня она вошла во второй раз в ту же реку, а это удается не каждому. Арина победила.

Три часа ночи. Магическое время, предрассветное время. Время, когда мрачная Геката, сознавая неизбежность своего ухода, ощущает последний прилив сил и, распуская свои черные крылья, буйствует, заглядывает в окна и запускает темные тени в жилища тех, кого не смог усыпить крылатый Гипнос.

Славин с досадой бросил телефонную трубку. Потом встал и начал мерить шаги в своей берлоге. И куда только подевался его шарм. Пышные волосы висели клочьями, на застежке несвежей рубашки не хватало двух пуговиц, глаза блуждали по комнате, будто бы искали что-то, но не могли найти, а бледные скривленные губы что-то шептали. Славин подошел к окну, открыл его и стал вглядываться в темноту. Дождь прошел, и на улице было тихо и как-то безнадежно, словно усталый шарманщик вдруг оборвал свою песню. Город спал перед рассветом.

Окинув взглядом Садовое кольцо, Славин горько улыбнулся. Ведь для него это был проклятый город, который не пощадил его. Да вся его жизнь была борьбой против тайного демона, который заставлял его, словно кочевника, переезжать из одной страны в другую. Заканчивался один контракт и начинался другой. Иногда они перекрывали друг друга, и ему приходилось работать на две страны. Часто после вечернего спектакля он садился на самолет и, как безумный, рвал в другую часть земного шара, чтобы вздремнув в воздухе, снова ринуться в тот же водоворот. Но он был любим, знаменит и взлелеян. Денег ему платили много, но безумная зависимость Тани развивалась со скоростью света. Каждый раз она обещала взять себя в руки, но беспощадный демон делал свое дело. Таня погибала на глазах. Славин видел неизбежность трагедии, но, тем не менее, продолжал нанимать лучших врачей и отправлять Таню в самые дорогие клиники. Она была обречена и, понимая это, все увеличивала и увеличивала дозы. А Славин любил ее и продолжал работать. „Брось меня! – плача, говорила Таня, – я все равно умру!“ Но для Славина было лучше отправиться к праотцам самому, чем оставить Таню наедине со своей бедой. Под конец, когда он не приносил ей нужной дозы, она колокола себя снотворным и эфедрином. „Ей осталось совсем немного“, – качая головой, говорил доктор. „Время, когда ее можно было вылечить, упущено навсегда“. Но Славин все равно продолжал надеяться, работать на износ, нанимать врачей, пока однажды, вернувшись, домой после спектакля, не застал Таню мертвой.

„Я не уберег ее“, – прошептал Славин и смахнул с небритой щеки слезу. „Не уберег. И, кажется, не уберег Арину. Кто знает, что сделают с ней эти непредсказуемые Ветрова и Андрей Сергеевич? Что взбредет в их головы? Она упряма, прямолинейна и не разворотлива, в отличие от востроносой Дашки. Приголубят, а потом избавятся, и снова в ее незабудках появится эта страшная тоска, от которой я избавлял ее как мог. И потом эти ее видения… А если это правда, и дух Амалии Яхонтовой действительно приходил к ней? Нет, такого просто не может быть. Тогда откуда она узнала ее имя?“ – задавал себе вопрос Славин. „Все-таки подлая эта Алейникова! Поддакивает начальству и изводит меня!“

Славин в сердцах ударил кулаком по подоконнику, который отозвался гулким, тупым звуком.

Славин подошел к столу и взял фотографию Тани.

– Нет, Таня, мне никто не нужен, кроме тебя. Только ты умела любить. И еще Джулия…. Да, умная женщина, перед которой я не смог устоять. А сколько боли и красоты таят ее темные глаза! Джулия… Я так к ней и не зашел, а надо бы. Как болит душа! Таня, ты слышишь меня?»

Но печальные глаза с фотографии смотрели на него с укоризной робкого ангела.

– Я понял тебя, Таня, – вдруг догадался Славин.

Аккуратно поставив фотографию на место, он подошел к своей узкой кровати и, не раздеваясь, лег прямо на одеяло.

За окном еще было темно. Рваные серые облака, словно дым, проплывали мимо бледной неприветливой луны. Видимо, богиня зари, Эос, все еще наполняла свои кувшины росой, а хитрая царица Ночи воспользовалась задержкой и, летая на своих размашистых крыльях, посылала на землю остатки тьмы.

Черная ночь. Черные мысли у тех, кто не спит.

«А.С. сначала боготворил меня, а теперь заподозрил во мне какого-то проходимца с задними мыслями. Как же! Звезда балета, а денег нет. Да еще и бомбит. Да еще и живет в дорогой гостинице! Этот А.С. – типичный чиновник советского разлива! Все ему не так. Можно подумать, что он очень сдержан, особенно в выражениях! И почему именно теперь ему разонравились мои идеи? Хотя, отчасти он прав. Все-таки этот корпи не глуп. Догадался. Ничего, вот доделаю одно дельце и уеду отсюда навсегда. Прочь из подлой Москвы! Не хочешь меня и не надо!»

Розоватая полоса появилась на небе, тьма испугалась света и начала спешно исчезать, оставляя на небе розовато-серые разводы. По Садовому кольцу проехала первая машина, затем вторая…. Кто-то нажал на клаксон, разрывая густой утренний туман, который рассеивался, уступая место еще одному утру.

Славин резко встал с кровати, разделся и скользнул под серое, солдатское одеяло. Поворочавшись немного, он затих и уснул.

Глава 3

16 мая.11 часов утра.

Серое утро. Неуютное утро. Тоскливое утро.

Да, именно неуютное. Такие дни часто бывают после дождливых ночей, когда бурлящая темная вода стирает какую-то часть земли и обнажает безнадежность. Кажется, что все остановилось, стало безжизненным и равнодушным. Ты смотришь на знакомые предметы и видишь, что в них чего-то не хватает: то ли тусклый свет изменил их краски, сделав тусклыми и неприветливыми, то ли безжалостная Геката опустошила их души. Тебе кажется, что и твое жилище что-то потеряло. Ты блуждаешь глазами по комнате в поисках чего-то утраченного, но не находишь ничего, кроме привычных вещей. Все стоит на своем месте, но какое-то другое, неуютное и тоскливое.

Лежа в кровати, Арина смотрела на знакомые вещи и не узнавала их. Она уже хотела по привычке покопаться в себе, подумать и поразмышлять, но счастливые события предыдущего дня, ее небольшая победа и предстоящий круговорот жизни свели на нет это занятие, сделав его бессмысленным. Андрей Сергеевич, Ветрова и даже маленькая Даша казались ей родными людьми, которые ведут ее к новой жизни. Она уже не могла замкнуться на себе. Это осталось в прошлом, которое некогда было так снисходительно к Арине.

Однако что-то мешало Арине до конца насладиться этим всепоглощающим чувством. Она резко повернулась на другой бок и снова закрыла глаза, пытаясь вспомнить что-то важное. Постепенно память вернула ей тот навязчивый сон и чувство, которое она ощутила, когда пальцы незнакомого мужчины с развевающимися темными волосами касались ее ладоней.

«Похоже, он плыл ко мне, чтобы только коснуться моих рук. Больше ему не надо было ничего. И это неведомое возвышенное чувство единения с этим человеком…»

Попытки Арины вновь вызвать в себе это ощущение были тщетны. Она только могла описать его словами, да сожалеть, что это был сон.

Арина вздохнула и встала с постели. Часы показывали девять утра.

Она подошла к окну и выглянула на улицу. За окном было до странности тихо. Мокрая от ночного дождя листва казалась холодной и неприветливой. Свинцовое небо напоминало бескрайнюю долину с лимонным диском солнца. Ни одного облачка, ни малейшего дуновения ветерка. Только изредка проезжавшие машины иногда нарушали своим гулом серое безмолвие.

«Ах, вот, чего мне не хватает! – засмеялась Арина. – Грохота грузовиков, воя сирен и клокочущей какофонии проспекта Мира! Кстати, а почему так тихо?» – немного испугалась Арина. «Уж не заболела ли Москва?».

Озадаченная необъяснимым явлением, Арина отошла от окна. Взгляд ее скользнул по поблескивающей поверхности телефонной трубки, которая лежала на тумбочке.

– Леша…. – вслух сказала Арина, и ее глаза-незабудки потускнели. – Я знаю, что это ты звонил мне ночью. Прости меня, но я не в силах была тебе ответить. Ах, Леша, боюсь, что я ничем не смогу тебе помочь. А ведь я думала о тебе…. Думаю и сейчас. Ты многое сделал для меня. Вернее, сделал все. Но как я могла ослушаться Андрея Сергеевича и отказаться от занятий с Ветровой? Она ведь тоже мастер и дала мне то, на что неспособен ты – уверенность в себе. И потом, Лешенька, ведь я для тебя – «одичалое женское тело». И все. Мы провели с тобой прекрасный вечер, но в твоих ласках было больше издевательства, чем нежности, а в словах больше напутствия, чем любви.

«Ой!» – встрепенулась Арина. – «Кажется, я заговорила о любви! Почему? Ведь он мне больше не нужен!»

И Арина в сердцах рванула на кухню варить кофе и «жарить яйца» по рецепту Джулии. «Ах, Джулия», – благодушно подумала Арина об этой несносной писаке и разбойной ночи в ее квартире, после которой она, словно комета, рванула в театр. «Что-то ты сейчас делаешь? Наверное, сидишь и пишешь свои нетленки. Только вот кто же их будет читать? Ненавижу детективы!» – И Арина отправила в рот большой кусок яичницы. Глоток крепкого кофе разлился теплом по телу и проник в душу. Скоро она пойдет в театр, поболтает с востроносой Дашкой, выслушает восторги Андрея Сергеевича, а потом пойдет репетировать… с Ириной Евгеньевной.

За окном закапали дождинки, и сквозь их легкие удары снова послышался вальс «Навстречу весне». Арина прислушалась. Да, точно, кто-то тихо играл знакомый вальс.

«Любовь сильнее смерти», – послышались старые, как свет, слова. Или это говорило ее сердце?

– Нет, нет, нет! Уходи, Амалия! Я чувствую, что ты здесь! Я похоронила тебя, и ты обрела покой. Не смей больше тревожить меня!

Зажмурившись и обхватив голову руками, Арина пыталась отогнать от себя назойливые звуки, но они становились все громче, пока не затопили все пространство комнаты.

Открыв глаза, Арина медленно отвела руки, потом встала и, сверкнув глазами, громко спросила:

– Что тебе нужно от меня, Амалия?

Никто не ответил Арине. Звуки начали таять, пока совсем не исчезли. И снова наступила тишина.

Арина с облегчение вздохнула и направилась к двери, но звон разбитой посуды заставил ее вздрогнуть и обернуться.

Чашка с недопитым кофе упала на пол, и коричневая жидкость разлилась по полу, образуя контуры человеческого профиля. Вглядевшись в эту странную картинку, она узнала профиль Славина.

– Джулия права. Я все-таки двинулась, – выдохнула Арина и поплелась назад в спальню. Голова кружилась, глаза слипались, снова безумно хотелось спать. – Неблагодарная я тварь! – прошептала Арина и ничком упала на кровать.

И снова разразился телефонный звонок.

– Алло? – сонным голосом спросила Арина.

– Привет, это Ирина Евгеньевна, – послышался взволнованный голос Ветровой.

«Ну, сейчас она мне намылит шею», – подумала Арина. – «Надо срочно что-нибудь придумать, как учил меня незабвенный Славин».

– Да, я слушаю.

– Ты почему не в театре? Устала после дебюта? – странно повернула разговор Ветрова.

– Который час?

– Уже двенадцать. Но не в этом дело…

– А в чем? – с тревогой спросила Арина.

– Славин пропал.

– Простите, а зачем вам Славин? Вы же выгнали его.

– Никто его не выгонял! Просто у нас с ним кое-какие расхождения относительно репертуара театра и новых постановок.

– Но Андрей Сергеевич прилюдно оскорблял его, говорил, что он несдержан, не умеет строить отношения с людьми и несет творческий бред.

– Андрей Сергеевич – пожилой человек и иногда бывает несдержан и неоправданно суров, – начала свою примиренческую деятельность Ветрова.

– Слишком суров.

– Значит, Славина у тебя нет?.

– У меня осталась только разбитая чашка, – усмехнулась Арина.

– Что?

– Вы не знаете, почему сегодня так мало машин?

– Так сегодня воскресенье.

– Теперь поняла, – зевнула Арина.

– Ты, я вижу, еще не проснулась. Отдохни, как следует, а в пять я жду тебя в театре.

– Ладно, – пообещала Арина.

Первым делом она пошла на кухню. Ничего не изменилось. Осколки валялись в коричневой бесформенной лужице, которая ничем не напоминала профиль человека, а уж тем более Славина. Но сейчас Арину мало беспокоили подобные странности. Сердце ее бешено колотилось, а к горлу подкатывались слезы. Она чувствовала, что со Славиным происходит что-то странное и необратимое. Быстро собрав осколки и вытерев пол, она схватила лежащий на столе мобильник и набрала его номер. «Абонент временно недоступен. Попробуйте позвонить позднее», – послышался четкий голос автоответчика.

Арина швырнула трубку на стол и плюхнулась в кресло. Вдруг она больше не увидит его никогда? Арина вздрогнула от этой мысли, ибо за два с половиной месяца Славин стал неотъемлемой частью ее жизни. И только сейчас, когда ее чувства обострились от возможной потери, она осознала это. Нет, он не может исчезнуть просто так, не сказав ни слова.

И Арина зарыдала, как школьница, которую во время выпускного бала не пригласил танцевать любимый мальчишка.

– Неблагодарная дура! Как я могла вышвырнуть его из своей жизни? Почему не настояла на занятиях с ним? Зачем пошла на поводу у Андрея Сергеевича? Теперь Леша уехал или ушел. Навсегда!

Воспаленное воображение Арины рисовало ужасы, которые могли бы произойти со Славиным: автокатастрофа, похищение, избиение, закатка под асфальт и просто месть. И еще Бог знает, что может произойти с человеком в нашей непредсказуемой Москве, где исчезновение людей уже давно зашкалило допустимую статистику. «Ушел и не вернулся. Пропал бесследно. Исчез навсегда». И никто не будет искать, ибо темпы нашей столичной жизни уже давно опередили возможности человека, а вероятность несчастных случаев столь велика, что о ней лучше умолчать. Чтобы не обращать внимания на изощрения современной цивилизации, нужно было быть таким, как дворник Лука. Да только Арина была другая.

– Я лгала сама себе, – наконец-то поняла Арина. И это была правда.

Она влюбилась в Славина сразу, но внутренне отказывалась стать еще одним экземпляром в его коллекции и поэтому кривлялась и сопротивлялась. Тем не менее, она проглотила «и одичалость по мужскому телу», и его колкости на предмет взаимоотношения полов, и внутренний отказ понять ее. Глотала и бесилась. Бесилась и глотала. А потом приревновала. И к кому? К какой-то неудавшейся писаке с пистолетом в кармане грязного халата. Арина не могла забыть веселый праздник, который Славин устроил ей на Пасху, назначив свидание Джулии прямо в ее квартире. Наглец, да и только! И тогда Арина неосознанно затаила в себе мелкотравчатую месть. Совсем, как ее бывший муж. Оставалось только дождаться момента. И этот случай подвернулся вчера вечером, когда одержав победу над собой, она почувствовала свою силу и растоптала этого эгоиста с парфюмерной этикетки. Только радости она не получила. Скверно было видеть Арине раздавленного Славина.

«А ведь он заботился обо мне», – думала Арина. – «Как искривилось от гнева его лицо, когда он заподозрил меня в приеме наркотиков. Только его ярость скорее напоминала испуг. Почему? Почему я только сейчас это поняла?» «Потому что ты дурра», – без всяких церемоний ответил бы Славин.

«Я сделаю все, чтобы разыскать его». «Он должен вернуться в театр, если только простит всех нас. Лишь бы только ты был жив, Леша. А там, делай, что хочешь, я тебе мешать не буду. Веди умные разговоры с Джулией, заигрывай с этой Дашкой, таскайся хоть за всем кордебалетом. Я тебе слова не скажу. Только будь живым!»

«Только будь живым, только будь живым», – вторили белые стены ее жилища. Они уже выплакали все слезы, вобрав в себя всю горечь прошедших событий, оставив голую правду без прикрас. Таинство свершилось. Арина любила. Возможно, впервые в жизни.

И тогда рванула она в комнату к тому самому шкафу, и раскрыла его, и стала ловкими движениями срывать с вешалок одежду и, почти не глядя, надевать ее на себя.

Пых! Все. И вот стоит Арина в светлом брючном костюме, синей блузке и оттягивающих шею гроздьях цветных бус, которые смеются и переливаются. Переливаются и смеются, вторя свету ее незабудок, в которых сверкает синее неистовое пламя. «Будь, что будет!» – говорят ее глаза.

А за окном покачивался зеленый тополь, словно впрок, впитывая, солнечные лучи. По стенам гостиной плясали солнечные зайчики, которые меняли формы, словно пытаясь рассмешить хозяйку. Москва ехидничала, но ехидничала тепло и ободряюще. Арина улыбнулась и смахнула с лица одного из шутников.

«Странно, что такой прекрасный весенний день станет для меня последним в театре». «Ох, не любит меня Фортуна», – вздохнула Арина.

Искоса посмотрев на свой «рабочий» рюкзак, Арина сжала зубы, но все-таки взяла себя в руки и тихо покинула квартиру.

На улице, подставив лицо солнцу, она повторяла про себя: «По-другому нельзя. Если я этого не сделаю, то не смогу жить дальше».

То, что она задумала, сулило ей забвение и отчаяние. Навсегда.

Прогремела гулким эхом подземка, проскрежетал эскалатор, пронесся подземельный ветер, и Арина снова вышла на улицу к весенним тополям, среди которых жемчужным светом сияли белые колонны театра.

Усмехнувшись, Арина смело открыла дверь служебного входа и тут же попала в поле зрения сидящего за стойкой черноволосого молодого человека в униформе. Его темные глаза смотрели на нее с интересом и даже глумлением.

– На репетицию, Арина Павловна? – сладко улыбаясь, спросил юный служитель Терпсихоры.

– Да, – резко ответила Арина и, развернувшись, стала подниматься по лестнице.

– А где же ваш рюкзачок? – долетело до нее каверзное сладкозвучие.

«Где?» – с раздражением подумала Арина, осторожно ступая каблучками по крутым ступенькам. «Ответила бы я тебе, где…»

Сосредоточившись на своих мыслях, Арина шла по бесконечному коридору, где сквозь закрытые двери репетиционных залов раскатывали звуки с голосами. Только Арина ничего не слышала. Она просто шла, пока не вросла в пол перед кабинетом номер 1, где восседал в своем королевском кресле незаменимый Андрей Сергеевич и продуманно решал судьбы нежных, ранимых и чувствительных артистов, которые по его словам доставляли себе гораздо больше хлопот, чем ему.