Текст книги "Сюжет из подвала"

Не постучавшись, Арина открыла дверь и вошла в кабинет.

– Каблук не сломай. Алейникова, – проворчал Андрей Сергеевич по своему обыкновению, не отрывая глаз от бумаг.

Потом он посмотрел на Арину, досадно крякнул и сказал:

– Что ты мечешься, дура? Вчера все прошло прекрасно. У меня есть планы на тебя. Будешь танцевать сольные партии.

«Всегда был поразительным хитрецом» – подумала Арина. – И вечно подвирает.

– Я не для этого сюда пришла.

– А для чего же? Ну-ка сядь! – И Андрей Сергеевич указал на кресло, где еще недавно с видом римского патриция восседал Славин.

– Я постою.

– Как знаешь, – равнодушно ответил Андрей Сергеевич и снова углубился в бумаги.

«Прикидывается! Не хочет первым начинать говорить о Славине. Надеется все замять, как истинный корпи. Только сейчас я поняла значение этого слова. Я думала, что эти корпи восседают только в государстве, а они, оказывается, прекрасно окопались в щедрых объятиях Терпсихоры. Им нужны винтики! А вот не буду я говорить первой! Пусть объясняется сам!»

Арина молчала. Молчала долго. Андрей Сергеевич, не спеша, изучил все бумаги, потом несколько раз переложил их с места на место, а когда занятий больше не осталось, в упор посмотрел на Арину и сказал в упор:

– Я знаю, зачем ты пришла.

– Что же вы знаете? – надменно спросила Арина и, наконец, удостоилась присесть. Она чувствовала несвойственную ей уверенность в себе. Но как дальше повернется разговор? Хитрец всегда обведет простодушного.

– Ветрова уже насплетничала тебе, что Славин пропал. Не спорь, я это знаю.

– Вы оскорбили блестящего танцовщика, отобрали у него ученицу…

– Ты не ученица, ты любовница, – уточнил Андрей Сергеевич.

– Ну, с Ветровой у вас тоже были отношения, – парировала Арина.

– Тебе палец в рот не клади! – добродушно усмехнулся директор.

– Вы возлагали на него надежды, представили как спасителя, который поднимет из руин наш театр. И что же я вижу? Теперь вам не нравятся его идеи. И еще…

– Что же еще? – сверкнул глазами Андрей Сергеевич, догадываясь, о чем скажет Арина.

– Вы беспардонно лезете в его личную жизнь и, словно детектив, копаетесь в его поступках. Какая разница, сколько у него денег? Он вам их все равно не отдаст!

– Ему нечего отдавать. Его счета почти пусты. Мы все проверили.

– И это причина, чтобы ломать человеку жизнь?

Андрей Сергеевич встал со своего трона, тяжело вздохнул и начал мерить шагами свой навороченный кабинет. Потом он остановился прямо перед Ариной, склонился над ней и четко, по слогам сказал:

– Славин – опасный человек! Остерегайся его!

– Что за чушь! – прошептала Арина. – Откуда вы знаете?

– Интуиция. А она не подводит никогда.

– А ваш кабинет руководителя тоже интуиция? – съязвила Арина.

Глаза Андрея Сергеевича вспыхнули от гнева, кулаки сжались, но он сдержал себя.

– Вы чуть не ударили меня, – грустно заметила Арина и робко посмотрела своими незабудками. – Понятно. Вы дали шанс какой-то кляче, а она высказывает вам свои претензии. Только это уже не имеет никакого значения. Мои условия таковы: я буду работать со Славиным и только с ним. Более того, я настаиваю на продолжение репетиций номера «Навстречу весне», который уже готов.

– Это все твои условия. Алейникова? – строго спросил Андрей Сергеевич.

– Да.

– А если Славин больше не вернется?

– Значит, не вернусь и я.

Арина встала и, не попрощавшись, вышла из кабинета.

«Вот и все», – с грустью подумала она. «Ничего не поделаешь. Фортуне не прикажешь».

В холле на нее налетела растрепанная Ветрова, одетая в какой-то допотопное серое выцветшее платьице и раздолбанные кроссовки. Когтистые с выступающими венами руки дрожали, а глаза выражали ужас.

– Ты ходила к А.С.?

– Да.

– Славин нашелся?

– После ваших триумвиратов вряд ли кому-то захочется оставаться здесь.

– Ты тоже уходишь? – упавшим голосом спросила Ветрова.

– Я останусь только, если со мной будет работать Алексей Славин. Я очень уважаю, вас, Ирина Евгеньевна, но почему вы, образчик принципиальности, не проявили это качество, когда согласились работать со мной?

– Я же тебе говорила, что отказывалась. Честно. Ты вообще была мне не нужна! Забытая балерина! – И синие глаза Ветровой стали фиолетовыми от гнева. – Я считала тебя абсолютно бесперспективной!

– И все-таки вы согласились, Ирина Евгеньевна, – ехидно заметила Арина и презрительно посмотрела на Ветрову.

– Ну, а зачем мне быть такой принципиальной? – всплеснула руками Ветрова. – Мне танцевать осталось на один вздох. А дальше все!

– И поэтому вы все так боитесь начальства?

– Ты не испугалась, Аринушка, и что получила?

– Цыплят по осени считают. Прощайте, Ирина Евгеньевна. И…спасибо вам.

– Прощай, Арина. Может все еще образуется.

И Ветрова, с несвойственной ей тяжелой походкой, стала подниматься вверх по лестнице.

– Чего грустим? – услышала она знакомый до боли баритон.

Ветрова подняла голову и увидела, что перед ней несколькими ступеньками выше стоит Андрей Сергеевич.

– Мы бы жили прекрасно, – вздохнула она.

– Что же нам мешает?

– Твой страх потерять место.

Андрей Сергеевич долго стоял с открытым ртом на покрытых ковром ступеньках, но потом кто-то его позвал, и он, кряхтя и переваливаясь, пошел обратно в свою тронную залу продолжать шуршать и решать. Решать и шуршать.

Глава 4

16 мая. Семь часов вечера.

Мужчина в серой куртке и светлых не по сезону джинсах открыл дверь второго подъезда уже известного нам фасадного дома на проспекте Мира, что словно крепость охраняет вечно громыхающий и гудящий асфальтовый мешок.

Весенний ветер трепал густую пепельную шевелюру мужчины, а солнечные блики солнца играли с ним в прятки. Только он не замечал их, ибо был погружен в невеселые мысли, навеянные необъяснимыми событиями, на которые щедра наша гостеприимная матушка-Москва.

В голове у него назойливо звучал вальс «Навстречу весне», и он, поднявши капюшон своей куртки, не замечал разгулявшейся московской примаверы с ее теплыми солнечными лучами, пением птиц и очаровательной переменчивостью. Этот сияющий зеленый калейдоскоп ускользал от него и растворялся в мрачных мыслях.

Когда он вошел в холл первого этажа, хрустальные переливы вальса Шопена превратились в фальшивые звуки аккордеона.

«Кажется, я пришел сюда», – подумал мужчина и подошел к квартире номер пять.

Дверь по-прежнему была наполовину открыта.

Мужчина смело открыл заслон и шагнул в гостиную. По обыкновению закатив глаза, дворник Лука упражнялся на своем аккордеоне.

– Я – козел, – не здороваясь, сказал мужчина, которого вы, несомненно, узнали.

– Значит, ты пришел по адресу. Садись.

Мужчина, швырнув куртку на пол, подошел к дивану и плюхнулся на него так, что затрещали пружины.

– Потише, балерун, а то Дуська заставит тебя покупать новый. А ты, насколько я знаю, не при деньгах.

– Это как сказать.

Лука, наконец, разлепил глаза, шумно сдвинул малиновые меха своей любимой игрушки и аккуратно поставил ее на пол. Потом посмотрев на убитого горем Славина, он сказал:

– Хорошо тебя потрепали в вашем театре! Нечего сказать. Где ж твои иностранные ужимки и прикиды? Москва скушала?

Славин действительно не был похож на себя: мрачный, бледный угрюмый, с колючим ежиком вчерашней щетины.

«То ли Амалька, то ли Аринка постаралась», – подумал Лука. «Обе ведьмы со стажем». А этот верит их болтовне. Слава Богу, что пока еще никто из них не начал действовать. Этого вышвырнули за выпендреж, Аринку оставили на всякий случай (молодая еще баба, ядреная), а Джулька сидит и пишет свои романы, которые никто не читает. Пока все при деле, как в дурдоме. Только вот наши призраки притихли. Видно, чего-то замышляют.

– У тебя есть выпить? – спросил Славин.

– Сегодня чайный день. Видишь? – И Лука указал на золотистый электрический самовар, попыхивающий белым паром. – Здесь не театр. Прислуги нет. Наливай сам. Да вот и пряниками угостись. Дуська сама пекла. А сахар тебе, небось, вреден. Потом на сцену не выпустят.

– Ха-ха-ха! – от души засмеялся Славин, наливая себе чай в коричневую глиняную кружку. – У тебя очень серьезные познания в нашем искусстве!

– У вас не искусство, а бег на опережение!

– Это верно.

– Ну, что любовник, поэт, герой и гроза всех женщин от 7 до 97? Раз ты пожаловал ко мне, то дела твои совсем хреновы, – откидываясь на спинку дивана, многозначительно изрек Лука. – И больше по части женского пола. Что, совсем избегался?

– Отчасти ты прав, провидец.

– Вижу, не дается в руки Аринка? А ты вдарь ей по куриной попке и сбей с нее спесь. Что-то уж она шибко возгордилась!

– Сбивал. Не получается. И я сам в этом виноват, – вздохнул Славин.

– С бабами? Ну, это ты брось!

– Я был непозволительно груб с нею.

– Бил?

– Ты что? За это в тюрьму сажают, – искренне удивился Славин, вскидывая красиво очерченные дуги бровей.

– У нас не сажают, – зевнул Лука. – Так чего ты конкретно с ней делал?

– Чуть-чуть прикладывался бамбуковой тростью. Обзывал.

– Как? – совсем заскучал Лука.

– Дура, кобыла, бездарь, неблагодарная тварь….. Сейчас уже не припомню.

– Так это разве ругательства? – расплющил глаза Лука.

– Для таких хрупких женщин как Арина, это может быть ударом ниже пояса.

– Знаем мы, что у них там ниже пояса! – хохотнул Лука. – Ничего интересного, если ты ее не любишь. Все это слова…

И Лука начал, изматывающе пить чай, испытывая терпение Славина. Выпив две чашки, дворник недовольно покосился на незваного гостя, который, чтобы как-то занять руки, играл все тем же старинным медальоном, висевшим у него на шее.

«А пробеги у него не хилые», – подумал Лука.

– Ты считаешь меня ловеласом, Дон Жуаном, – сказал Славин, словно читая мысли дворника. – Я – обыкновенный мужчина, который ищет счастья. А внешность…. Ну что я могу с ней поделать? Кипятком рожу облить? И потом наше искусство – это одна из высших форм эстетики, – пафосно изрек Славин. – Ты знаешь, что такое эстетика?

– Знаю! – обиделся Лука. – Я же музыкант-каторжанин с пожизненным стажем. Если бы не Дуська, я бы давно покинул свое тело.

– Где бы мне найти такую вот Дуську! – позавидовал Славин.

– А она у тебя есть!

Лука медленно пододвинулся к Славину, склонил над ним свое тощее лицо и, глядя своими поширевшими глазами, прошептал:

– И имя ее Арина…

– Ты что с ума сошел? Какая Арина? Я занимался с ней, как мог, хотя постоянно ругаю себя за несдержанность. Потом у меня ее отобрали и передали другому педагогу, а она даже не попыталась отказаться. Пошла на поводу нашего директора и стала заниматься с уходящей примой, Ириной Ветровой.

– Ха-ха-ха! Вот эта прима ее и накачала!

– Нет, Лука. Все гораздо серьезнее. – И Славин снова помрачнел. – Я рано остался без родителей, и мне всего пришлось в жизни добиваться самому. Я был голоден до работы и до славы. Мне хотелось доказать всему миру, что я не забитый мальчишка из холодной Сибири.

– Вечно ваше долбанное «я»! Надо искать свое второе «я» и тогда страсти поутихнут.

– Ты имеешь в виду женщину? – дрогнувшим голосом сказал Славин. – У меня была такая, но она умерла. И я остался один, не считая трех чемоданов с вещами.

Взгляд Луки остановился на измученном лице Славина. Лицо дворника вдруг побелело, вытянулось и стало серьезным. И прослезился он, и отер глаза, и спросил тихо:

– Так что же тебя привело ко мне, Лешенька?

– Просто посидеть и поговорить. Я так устал от этих вечных игр на работе, объяснений с начальством и, как теперь выяснилось, полным крахом с Ариной. Как только она блеснула в спектакле, я стал ей неинтересен, тем более что директор отрастил на меня слоновий бивень и мне больше нечего делать в театре. Он считает, что я – опасный человек.

– Ну и дурень ты, Лешка! Ты молод, полон идей, а он – старый пень, который боится за свое место. Вот и вся причина. Ты же не танцуешь под его дудку?

– Нет. А зачем? У меня свой большой опыт. И в Алейниковой я увидел перспективы, которые проглядел он. Ты что, серьезно?

– Даю все сто! – И для большей наглядности Лука растопырил пятерню.

– Я не собирался его подсиживать.

– А работать ты собирался?

– Да. Но контракты заключаются на определенный период времени, и вряд ли я смог бы проработать в этом театре всю жизнь.

– Вот и еще одна причина. Ты – залетная птица.

– Ну, о чем ты говоришь? – раздосадовался Славин. – Это – общепринятая система.

– Но не для вашего начальника или как вы его там называете?

– Вообще-то он – директор театра, – вяло подсказал Славин. – Конечно, меня оскорбили! Но почему Арина пошла у них на поводу? Ведь я помогал ей. Конечно, не надо было говорить ей «об одичалости по мужскому телу». Но, поверь, я хотел как лучше. Мне тяжело было справиться с ее упрямым и недоверчивым характером, ее презрением ко мне, хотя я и считал, что она сразу влюбилась в меня по уши. А сейчас Арина ушла от меня. Ушла навсегда…. И самое ужасное, Лука, что ее без меня выпрут из театра, и она закончит жизнь среди бомжей и наркоманов. Ты понимаешь? – И Славин от возбуждения начал трясти за плечи хилого Луку, который смотрел на него и улыбался.

– А ты влюбился в Аринку, Леша.

– Нет, я только хотел ей помочь.

– Одно другому не мешает. Твоя незабудка действительно весенний цветочек, но с крепкими корнями. Наше знакомство с ней началось с появления в ее квартире призрака Амалии Яхонтовой.

– Что??? – Этот странный факт резанул Славина, словно гильотина. Чтобы не уронить голову, он вцепился руками в стол и в трясущемся ужасе уставился на Луку.

– Амалька терзала ее своими концертами и, видимо, пришла с определенной целью.

– Какой? – сдавленным голосом спросил Славин.

– До революции здесь был театр с розовыми колоннами…

– Я это знаю. Говори по делу.

– Ах, да, ты ведь тоже приходил наводить справки об Амальки! – всплеснул руками Лука.

– Так вот поздней весной 18-ого года, когда Амалия танцевала на сцене свой коронный вальс, театр подожгли бандиты. Ее платье загорелось, но она продолжала танцевать. Горела и танцевала. Танцевала и горела, пока не застыла в прощальном пируэте…

– Перестань! – заорал Славин. – Я этого не выдержу! Кто тебе это вообще рассказал?

– Твоя Арина.

Славин сидел, обхватив голову руками, не в силах взглянуть на Луку.

Какое-то время они молчали.

– Я не верю, что к Арине приходил дух Амалии Яхонтовой!

– Мы тоже не верим, – как-то просто сказал Лука, наливая чаю Славину. – Только цепочка не замыкается. И никакой доктор ее не замкнет.

– В каком месте?

– Откуда Арина вообще узнала имя Амалии Яхонтовой? У нее не было никаких документов, никаких данных. Значит, дух сгоревшей Амалии действительно приходил к ней.

– Боже мой! Боже мой! – запричитал Славин, вскакивая с дивана и начиная неистово ходить по комнате, изрыгая проклятия. – Изверги, нелюди, нетопыри! Скольких людей погубили! Сгноили! Подожгли заживо!

Лука понял, что у Славина началась истерика. Еще немного и он начнет биться головой о стенку или совершит то, о чем позже пожалеет.

– Успокойся, Леша. Твоя Арина не побоялась спуститься в подвал, найти обгорелые останки Амалии и захоронить их на старом погосте.

– Откуда она узнала, что это была Амалия? – с недоверием спросил Славин.

– Я был с Ариной в подвале и видел обгорелые кости Амалии. Они застыл в пируэте. Что еще тебе нужно? Экспертиза ДНК?

– Мне ничего не нужно. У меня другой вопрос. Как останки могли пролежать в подвале современного дома? Их кто-то подкинул?

– Нет-с, – с нажимом ответил Лука. – Они пролежали под зданием почти сто лет, пока не появилась весенняя незабудка по имени Арина. Она вняла просьбам духа Амалии, презрела свой страх и спустилась в подвал…

Лука вздохнул и прослезился. Потом искоса взглянул на Славина, словно решая, рассказывать ему или нет эту щемящую историю.

– И?

– И заплакала Арина, и слезы ее оказались столь горячи, что растопили цементный пол, и проступили на том полу останки Амалии, – пропел Лука. – Арина – хрупкая, добрая и очень несовременная. А тебе она просто крутит мозги, чтобы отомстить за ваши интимные праздники без всяких обещаний. Был бы ты хоть раз по-настоящему женат, то вообще не обращал бы внимания на подобные вещи, – отчитал Славина Лука.

– Что же мне теперь делать? – совсем растерялся Славин.

– Иди к ней, – улыбнулся Лука.

– Спасибо, – отрезал Славин, резко поднялся и вышел за дверь.

И пошел Славин сквозь дыхание теплого вечера, монотонные мелодии мобильников и прорезающие воздух дребезжащие голоса. А сердце его разрывали противоречивые чувства: решимость, желание добиться своего и какой-то прятавшийся в глубине души мелкий, подлый страх.

– Леша, – окликнул его тихий женский голос.

Славин обернулся и увидел черноглазую Марьку в своем любимой цветастом платке.

– Кто вы?

– Ты меня не знаешь, но твое имя знакомо мне.

– Что вы хотите?

– Не ходи к Арине.

– Почему? – удивился Славин.

– Не ходи и все. Больше ничего тебе не скажу, – буркнула Марька и быстро пошла в сторону рынка.

«У меня, может, последний шанс, а какая-то цыганка лезет ко мне со своей чертовщиной».

Славин подошел к подъезду и посмотрел на окна Арины. В квартире было темно. Лишь едва заметное оранжевое мерцание напоминало отблеск горящей свечи.

«Наверное, отдыхает после стольких треволнений. Или жжет свечу на счастье», – с улыбкой подумал Славин и открыл дверь подъезда.

Глава 5

Поднявшись на третий этаж, он вошел в знакомый холл. Страстное желание увидеться с Ариной сдерживало чувство настороженности, как будто бы где-то за выступом стены его поджидала опасность. Славин судорожно сглотнул слюну. Вот она, персиковая дверь, с посверкивающей золотистой ручкой и тремя замками. Плотно закрытая и какая-то негостеприимная, словно хозяйки не было дома, или она впала в глубокий сон.

Славин украдкой посмотрел на дверь Джулии и увидел, что этот покрытый клеенкой заслон от врагов был приоткрыт, словно приглашая войти. Сердце Славина застучало гулкими ударами то ли от страха, то ли от уколов совести.

«Надо посмотреть, не случилось ли что», – подумал Славин и подошел к корявой берлоге. Открыв дверь, он оказался в крошечной прихожей, из которой и прошел на кухню.

И вот, что увидел Славин.

Джулия в неловкой позе сидела перед мерцающим компьютером. Ее глаза смотрели куда-то вдаль, как будто бы она с кем-то разговаривала. Перед ней стояли две фотографии: ее погибшего сына Феди и деда, Алексея Илларионовича Яхонтова. В левой руке она сжимала золотистую капсулу, а ее губы застыли в неподвижной улыбке. На полу валялся пистолет. Следов крови не было. А за окном покачивался «свидетель ее песни» – фонарь. Только он был разбит. Вдребезги.

Джулия была мертва.

Джулия! – закричал Славин, подбегая к ней. – Джулия, проснись! Это я, Алексей! – И Он стал неистово трясти мертвое тело Джулии. Его попытки выхватить из ее рук капсулу оказались тщетны. Мертвые руки, словно тиски, сжимали то, что осталось от ее сына.

– Джулия? – еще раз позвал Славин. – Но усопшая продолжала безучастно улыбаться ему.

Сомнений больше не было. Джулия умерла.

Мир закружился перед глазами Славина в безумном вихре. Нить происшествий ускользнула, и он снова стоял в цепочке неразрешимого лабиринта.

– Что, доигрался, прелюбодей? – раздался чей-то грубый, солдафонский голос.

Славин обернулся и увидел, что перед ним стоит Алексей Яхонтов в сверкающем парадном мундире офицера белой гвардии.

– Кто вы? – твердо спросил Славин, ибо догадался, что на этот раз ему не будет прощения.

– Ты отлично знаешь, кто. Но я напомню тебе. Я – риелтор Алексей, мертвяк, живущий среди людей! При жизни меня звали Алексей Илларионович Яхонтов. Родился в 1889 году. В 1915 венчался с балериной императорских театров Амалией Глинской, с которой прожил два года. В 1917 пошел на фронт отвоевывать наше поруганное отечество, но, как ты знаешь, не отвоевал. В 1921 г. я вернулся с фронта с одной только надеждой – найти Амалию, чтобы ….– здесь Яхонтов немного замялся…, а потом прошептал, – чтобы узнать правду, а если надо, то совершить над ней самосуд!

– Я ничего не понимаю! – с надломом вскрикнул Славин. – Что она могла вам сделать?

– Даже в самых аристократических семьях любовь и предательство – слишком частые гостьи. За Амалией таскалась добрая половина Москвы, а она задирала свои налитые ножки на сцене и веселила публику! Я ревновал ее! Я ненавидел балет и не раз просил бросить ее заниматься этим бесстыдным ремеслом, но она не слушала меня!

– Что вы несете! Чем она вас могла оскорбить! – с каким-то надрывом закричал Славин, для которого цепочка событий тут же сомкнулась. Но он верил, что Яхонтов мог прийти к нему.

– А вот это не твоего ума дела! Когда я приехал, ее уже не было в живых. Я не верил в ее смерть, искал ее останки, но театр с розовыми колонами был стерт с лица земли, а в нашем доме устроили общежитие. Вот тогда я и познакомился с Любой Морозовой, которая стала моей возлюбленной. Через несколько месяцев я заболел сыпняком и вскоре умер, так и не узнав о рождении дочери Елены!

Яхонтов сделал паузу, словно набирая сил для продолжения своей исповеди. Он смотрел на Славина водянистыми глазами, словно пожирая его энергию.

– Так вот, Леша, – продолжил Яхонтов, – через много лет у Елены родилась дочь, Юлия, с которой ты познакомился, вывернул наизнанку ее убитую душу, а потом бросил. Ты хоть знаешь, что это за капсула?

– Да, знаю. Это прах ее погибшего сына Феди, – пробормотал Славин.

Он стоял, уставившись глазами в пол с видом негодяя и подонка.

– Более того, она – твоя дальняя сестра! Ты совершил инцест! А это – двойное преступление!

– Что? – прошептал Славин. – Я никогда не думал…. Я этого не вынесу!

Славин резким движением схватил с пола пистолет и направил дуло себе в грудь.

– Нет, только не это, Леша! Умоляю тебя…Я тебе еще не все сказал! Ты… – как-то невнятно пробормотал Яхонтов и начал медленно оседать на пол, менять очертания, хлюпать, уменьшаться в размерах… И вот от него остался лишь комочек липкой слизи.

Раздался глухой выстрел. Истекая кровью, Славин стал неуклюже падать на пол, шепча неразборчиво женские имена: то ли «Таня», то ли «Амалия», то ли «Арина». Через секунду он затих. Тишину нарушил лишь покатившейся по полу его серебряный медальон, из которого выпала фотография Амалии Яхонтовой.

Шекспировская сцена удалась на всю катушку.

Первым на шум прибежал Лука, который споткнувшись о вязкую слизь, растянулся на полу. Потом ворвались Арина, Авдотья Никитична, соседи и даже отец Василий с супругой. Дикими от ужаса глазами они смотрели на мертвую улыбку помолодевшей Джулии, сжимающей в руках капсулу с прахом своего сына, распластанное на полу тело Славина, из груди которого красной змейкой текла кровь и валявшуюся невдалеке миниатюрную фотографию Амалии Яхонтовой во всем блеске своей молодости и красоты.

Жуткое зрелище лишило людей дара речи. Парализованные безобразным ликом смерти, они не могли говорить, плакать, позвать на помощь…

Бедная Джулия! Она совершила непоправимую ошибку. Став героиней своего романа, она пустила сюжет на самотек и не заметила, как события приняли совершенно неожиданный поворот. Но кнопка авантюр уже была запущена, а пистолет лежал и ждал своей очереди. И песня Джулии продолжала литься, пока не исчерпался запас мелодий.

Старый фонарь разбился. Ее жизнь закончилась.

Джулию не убили, не отравили, не надругались над ней. Она умерла от сердечного приступа. На пистолете не было обнаружено никаких отпечатков пальцев. Он случайно выпал из кармана ее красного халата из дешевого ацетатного шелка.