Текст книги "Последний леший"

Глава 14

– Далеко от Киева мы забрались, глубоко в лес, – рассуждал Сухмат, сидя за крестьянским столом. Стол был не слишком обилен, впрочем – каша да сало, да хлеба ломоть – чего еще надо? И то – судьба послала, в таких диких краях – и такая благодать. А ведь была еще и банька до стола…

– Вот-вот, уже столько прошли-проехали, а ты Нойдака так грамоте и не поучил! – снова взялся за свое северный колдунчик.

– А ты что ж, грамоте выучиться хочешь? – удивился хозяин – бородатый оратай лет пятидесяти, с интересом разглядывающий гостей из дальних краев. Лес лесом, а рубаха на бородаче была чистая, узором расшитая, видно – ухаживала женка на совесть – любит, небось…

– Хочет он, всю дорогу хочет, – махнул рукой Сухмат, – да мне все не с руки…

– Вроде – ведун, а грамоту не разумеешь? – продолжал удивляться хозяин.

– Там, откуда Нойдак родом, грамоты не знали, – объяснил Сухмат, – все друг другу изустно передавали, все мудрости да премудрости…

– Я б тебя поучил, да сам не разумею! – признался мужичок.

– Да, здесь, в этих лесных краях, небось, грамотея и не сыщешь, – кивнул головой Сухмат.

– Отчего же? – не согласился хозяин, – Живет тут, в двух шагах, один ведун. И грамоту разумеет, и лечит, и ворожит – все как положено! Ведун известный, к нему из дальних деревень за помощью ездят. Было тут как-то, возле Дурного болота собралось нечисти немеряно, так никто управиться не мог, пока Темяту, так этого ведуна звать, так вот, пока Темяту не позвали… – мужичок сбил дыхание на слишком длинной фразе. Оно и понятно, где тут, в лесных краях, языком молоть практиковаться…

– Далеко ли он живет? – заинтересовался Нойдак.

– Да рядом – хочешь, дорогу покажу?

– Покажи…

* * *

– По здорову живешь, мудрый человек! – поклонился Нойдак хозяину. Пришел он к ведуну один, оставив друзей отдыхать у доброго хозяина.

– Здоров и ты будешь, добрый молодец! – откликнулся ведун, – Как звать-величать то тебя?

– Нойдаком кличут.

– А я Темятой зовусь, – представился мудрец, – И зачем ты, Нойдак, ко мне пришел?

– Просить тебя взять Нойдака в ученики, – сказал Нойдак, – слышал я, ты в грамоте разумеешь, и дело ведовское превзошел…

– Может и разумею, – ведун явно не был в восторге, – лучше ответь – идешь ты, как я вижу, – он оглядел Нойдака с головы до ног, – с самого Киева? Да и пожил там, после того, как из дальних краев на Русь притопал?

– Да.

– Так чего же тебя там никто учить не стал?

– Говорят, глуп Нойдак, – вздохнул северянин, – и возрастом велик…

– Правильно говорят, – кивнул ведун, – вижу и слышу я, что учить тебя долго и многотрудно будет. Да и поздно. Учить ведь когда надо? Покуда поперек лавки…

– А коли вдоль приходится – то уже поздно, – докончил уже не раз слышанную мудрость Нойдак.

– Правильно. Видать, ты еще не совсем безнадежен, хотя и дурень еще!

– Так возьмешь?

– Нет. Поумней сначала… А так тебя учить до старости придется, да так и не выучишься!

– О великий Темята! – Нойдак нова поклонился, – Научи, как поумнеть! Есть ли средство? Нойдак найдет, Нойдак всегда любой корешок в лесу отыщет…

– Не слышал я о таком снадобье, что б от него поумнеть… – усмехнулся Темята, – Много трав я знаю целебных да волшебных, но о такой, чтобы с помощью нее грамоту учить – о такой даже и слыхом не слыхивал. Так что оставь свои мечты, дурачок!

– Нет, Нойдак будет добиваться своего, Нойдак хочет стать настоящим мудрецом!

– Что ж, проси тогда богов… Иль своего бога. Ты какому богу себя посвятил?

– У Нойдака нет бога, – вздохнул северянин, – у всех – есть. У князя да богатырей – Перун воздуха сотрясатель, у волхвов – Велес многознающий, у кузнецов – Сварог, всех ремесел отец, у бабенок – Лада – любовь да отрада, даже у поляниц, и у тех Додола-Громовица есть, у всех есть боги, а у Нойдака – нет! А Нойдак – дурачок. Говорят, нет бога для дурачков…

– Нет? – ведун прищурился, – Так то оно так, да не совсем. Может и есть!

– Есть? – обрадовался Нойдак, – Скажи-покажи, где тот бог. Нойдак пойдет, требу ему принесет, просить поумнеть будет…

– Как же Дурий Бог тебя умным сделает, если себя – не может? – задал ведун вполне резонный вопрос.

– А может… – Нойдак на мгновение задумался, – Может – не хочет!

– Может и не хочет, а скорее – и не может, и не хочет! – рассмеялся Темята.

– Расскажи Нойдаку, мудрый Темята, о том боге! – попросил Нойдак.

– Бог он или не бог, я не ведаю, – покачал головой Темята, – может, и бог, только, видать, другие боги его за глупость да невежество с небес прогнали, вот он на земле и живет, да по деревенькам и таскается.

– Расскажи, расскажи!

– Много чего о нем сказывают, – начал ведун, – ничего у него нет за душой, и одарить он ничем не может. Зато – счастье тому, с кем он поведется. Переночует у оратая – уродится урожай сверх всякой меры, поцелует девчушку – вырастет красавица всем на удивление. А как у вдовы ночку проведет – так потом к той вдовушке очередь из женихов выстраивается. А боле всего дурачкам помогает. Был в одной деревне дурень, ни на что не годный, даже в подпаски не годился. Да полюбился Дурьему Богу – не пойми за что… Дурий для дурачка того дудочку вырезал, вроде простую, да стоит в нее подуть – стадо вмиг собирается, а случится поблизости волк – так сразу на утек!

– А еще? Ты его видел?

– Да не только видел, но и потрогал, можно сказать, – усмехнулся Темята.

– Расскажи!

– Случилась у нас тут неприятность немалая. Есть тут поблизости болото одно, Дурным зовется. И жила в нем издавна нечисть разная, так что соваться в то болото простому человеку – все одно, что шею в петлю. Да было в то лето такая жара, что болото и подсохло, а нечисть, то ли со зноя, то ли от сухости, короче – все эти кикиморы да квакеры бородавчатые из болота и повылазили, да на людей кидаться стали. Собрались люди знающие, ведущие, и то, и другое пробовали, да ничего не помогало, а нечисть – еще больше наглела. То корову сожрут, то пару овец, чуть мальчонку-пастушка до смерти не защекотали – это обычай у них такой, людей сначала мучать, а потом – живьем и съедать. Даже и не поджарив… Вот и меня позвали – с перепончатыми болотными бороться. Я и Слово говорил, и Отстань-траву зажигал, и богов старых, тех, которые под половицами от старости и немощи спят, звал – да все без толку. Что было делать? Вспомнил я, что мимо нашей деревеньки тот самый Дурий Бог проходил. И решил я ему поклониться, да помощи попросить. Найти его легко оказалось – он, как обычно, в теньке под деревцем лежал, да дурака валял. Подошел я к нему – а он внимания не обращает. Обратился со всей вежливостью, все слова сказал, которые надо было, а он – как будто меня и нет. Начал ему рассказывать, и так, и этак, прошу, мол, помочь. А он – ни слова. Я его за плечо, сначала легонько, потом – сильней. Да разве бога, хотя бы и придурошного, с места сдвинешь? Как скала, а меня – вроде и не замечает. Тут я рассердился, начал его и так и этак пихать, потом ногами пинать. А он взял да на другой бок перевернулся, знай себе, глазами хлопает. Наконец, обратил на меня внимание. «Чего тебе, говорит, надо?». Я объяснил. А он мне: «Это дело ведунов – нечисть гонять. Ты ведун – ты и работай. А нам, богам, работать не пристало». «Пойдешь?» – спрашиваю. «Нет, я – ленюсь!». «А мы тебя тогда в деревне чем только ни угостим, все тебя любить будут да лелеять!». А он: «Меня и так пирогами кормят, да девки целуют!». Тут вконец я рассердился, хвать Дурьего Бога за волосы и рванул, хотел поднять да работать повезти. Но не знал я, что эти волосы золотые, если за них рвануть, не только не рвутся, а кожу, как сотни ножей, режут. Смотрю – у меня вся ладонь в крови, мясо срезано, даже кости видны…

Нойдак посмотрел на руки Темяты. Они были чистые, без шрамов.

– Он мне и говорит: «Дурак ты, а не ведун! Кто ж богов за волосы таскает?». А сам взял мне руку, да лизнул ладонь. Сплюнул. Смотрю – ран как не бывало. А он мне говорит: «В следующий раз не хватайся. А теперь – катись отсюда. Я за тебя твоим делом заниматься не намерен!». А я ему: «Ты должен мне помочь!». «С какой стати?». «А с такой!» – говорю, – «Ты как меня сейчас обозвал? Дураком? Дураком! Обозвал?» – спрашиваю. «Обозвал…» – согласился Дурий Бог. «Слово не воробей, выскочило – не поймаешь! Раз сам меня дураком признал, то теперь помогай – ты же Бог Дураков!». Он на меня так и уставился, потом все понял, покачал головой, встал и говорит: «Веди уж, раз на слове поймал!». И повел я его, сам иду спереди, он – сзади плетется, да все меня ругает, что поднял я его с насиженного местечка, да соловушку не дал дослушать…

– И как, разогнал Дурий Бог нечисть? – спросил Нойдак, ловивший каждое слово.

– Да как тебе сказать? Короче, подходим мы к тому месту у болота, где нечисть собралась. Дурий Бог плетется себе, облачка на небе разглядывает, да в носу ковыряет. Зато кикиморы да квакеры бородавчатые, едва Дурня приметив, так и бросились кто куда. Кто в болото, кто вообще вдаль бежать без оглядки. «Где же твоя нечисть?» – спрашивает Дурий Бог. «Разбежалась…» – отвечаю. «Ну и зачем для этого надо было меня сюда тащить?» – пожимает плечами Дурень.

– А что было дальше?

– Да ничего. Деревенские рады были безмерно, какими только пирогами да пряниками не наугощали Дурьего Бога, рубаху ему расшитую подарили, да девки перецеловали. Ну и меня, понятно, тоже одарили…

– А можно ли мне этого Дурьего Бога найти? – спросил Нойдак.

– Да чего трудного… – ответил Темята и начал подробно описывать, где и как отыскать это чудо-юдо, тем более, что Дурьего Бога как раз видели совсем недавно неподалеку.

* * *

Искать долго не пришлось. Вернее, все было крайне просто – надо было найти речку, возле нее – пригорочек с деревцем, а под этим самым деревцем, в тени, и лежал на травке тот, кого искал Нойдак. Бог-дурачок или Бог Дураков оказался совсем юным, нечто среднее между подростком и юношей, с румяным веснушатым лицом, кудрявыми золотистыми волосами, давно не знавшими гребня и потому всклокоченными, небольшим глупым носиком над безусой губой и удивительно глубокими небесно-голубыми глазами. Парень был одет в одну лишь рубаху, явно новую, местами – чистую, а другими местами – уже свежевыгрязненную, да и с двумя прорехами на плече и груди, через которые проглядывались совсем не махонькие мышцы на розовом теле. Бог – если, конечно, это был бог, валялся пузом кверху, мечтательно разглядывал проплывавшие пушистые облака и меланхолично пожевывал травинку. На Нойдака он внимания не обращал ровным счетом никакого…

Впрочем, его все-таки что-то отвлекало. Время от времени парень досадливо отмахивался от чего-то рукой. Мухи? Нет, это были не мухи. Дело было в том, что Нойдак услышал знакомый, обычно только ему слышимый голос Духа.

– Ну, скажи, ну скажи! – канючил Дух.

– Отстань! – равнодушно бросил Дурень.

– Не отстану, пока не скажешь! – все более наглел Дух.

Юноша сделал вдруг быстрое движение рукой и поймал что-то в воздухе. Визг! Да ведь это же Дух визжал – в первый раз в жизни Нойдак услышал от него вопли…

– Отпусти, ухо оторвешь! – вопил Дух, – А мне еще им слушать надобно будет!

– Жаль, розги нет под рукой, – зевнул Дурий, – ну да ладно, можно и так!

Последовали пара громких шлепков, Дух завизжал еще громче.

– Да больно же! Отпусти, я больше не буду!

– То-то же! – сказал Дурень и вновь улегся на бок, продолжая жевать травинку.

Послышалось обиженное нытье Духа, которое постепенно удалялось. Теперь Нойдак уверился, что перед ним действительно не меньше, чем бог. Ведь до сих пор еще никто не драл уши и не шлепал Духа по мягкому месту… Страшно, конечно, разговаривать с богами, но, вроде, не впервой!

– Нойдак пришел просить великого бога… – начал было Нойдак.

– Интересная сказка, – ответил юноша, сплюнув травинку, – а кто этот великий бог?

– Великий бог – это ты, – ответил Нойдак.

– Что, так тебе и сказали, что я – великий бог?

– Да нет… – Нойдак замялся.

– А как?

– Говорят, есть тут один бог, ни на что не годный, да глупый, ну, как Нойдак…

– А что же это за зверь такой, Нойдак? Никогда о таком не слыхивал… – засмеялся парень.

– Нойдак стоит перед тобой.

– Так это ты, что ли?

– Я – Нойдак.

– Так говори по-русски, так мол и так, я пришел, а не Нойдак.

– Нойдака… Меня учили уже так говорить, да все забывает… Забываю, – поправился на ходу Нойдак.

– А ты не забывай!

– Не получается.

– Мож помочь?

– Помоги!

– Ну, наклонись, а то вставать лень.

Ничего не подозревающий Нойдак наклонился к пареньку и… получил от него прямо в лоб, да такую затрещину, что отлетел на несколько шагов. На лбу его начала медленно наливаться шишка.

– Ты чего меня бьешь? – удивился Нойдак.

– Да это я тебе, паря, просто мозги вправлял, – усмехнулся Дурий Бог, – вишь, как вдарил, так и вправил!

– Что-то не чувствую, чтобы у меня мозги вправились, – заметил Нойдак с обидой.

– Ты не чувствуешь, зато я вижу и слышу, – юноша порядком развеселился, даже покатился по травке от удовольствия, – ты ж теперь глаголешь – «меня бьешь», а не «Нойдака бьешь»…

– А и вправду! – удивился Нойдак.

– Ну, получил свое, так и катись восвояси!

– Не затем я сюда пришел!

– А зачем?

– Просить тебя…

– Так уже ж получил…

– Нет, – Нойдак был упорен, как баран, – я тебя просить пришел. И – попрошу!

– Ну, ладно, коли так…

– Скажи только имя свое вначале, – спохватился Нойдак.

– А зови как хочешь, – махнул рукой юноша.

– Тогда скажи, как другие зовут!

– Да по разному, – паренек присел, – кто Дурием обзывает, а кто – Дурнем, некоторые – Дурашечкой, кто во что горазд.

– Да меня и самого Нойдак-дурачок кличут…

– А если ты дурачок, отчего ж у тебя рот не открыт и сопли не текут?

– А у тебя? – огрызнулся молодой ведун.

– Ну, лады! – как-то даже обрадовался словам Нойдака Дурий Бог, – Молодец, дурачок, а себе на уме! Стало быть, мой ты человечек, и помогать тебе мне придется… Мне тебе… Или тебе мне? Ладно, и так ясно!

– О великий и мудрейший Дурашечка, – начал Нойдак на полном серьезе, вызвав новый взрыв веселья у юного бога, – хочу я грамоте выучиться, да всем наукам…

– Так я тебе что, не даю, что ли – учись…

– Но все учителя одно твердят – староват я для учебы, на лавку не то что поперек, уже и вдоль не уложишь, а, мол, возьмешься тебя учить, так и не научишь, потому как кто-то от старости помрет – либо учитель, либо ученик… Глуп я, добавить бы мне такого, чтобы я выучиться успел!

– А, понятно, туго дается тебе наука?

– Не знаю.

– И сколько ты буквиц выучил?

– Одну.

– Понятно. Теперь помолчи, Дурак думать будет… – приказал Дурень и впрямь задумался, бормоча про себя, – ребенком сделать – нельзя, закон запрещает омолаживать, высечь розгой заветной – ее в земли немецкие уперли…

Бог Дураков почесал затылок сначала левой рукой, потом – правой, и, не удовлетворившись, закинул ногу и почесал башку уже и ногой, при этом Нойдаку стало явственно видно, что кроме рубахи на сем боге ничего больше нет, а волосы у него пониже пупка такие же золотистые, как и на голове…

– Придумал! – воскликнул Дурень и вскочил на ноги, – Пошли со мной!

Куда и зачем идти, Дурашка не сообщил, просто быстро зашагал по направлению к лесу. Достигнув первых деревьев, парень начал рыскать среди них. Нойдак шагал и шагал за удивительным юношей, вопросов не задавая, и лишь стараясь не отстать. Поиски продолжались долго-долго.

– Чую я, чую, где-то здесь он! – только и проронил Дурий Бог, упорно стараясь что-то отыскать на земле.

По всей видимости, искомое в данном лесу так найдено и не было, но юный бог взялся за дело туго и потащил Нойдака в следующий лесок. Нойдак сначала удивлялся – то лежал, ничего не делал, а теперь – такая прыть. Потом вспомнил пословицу – «Заставь дурака богам молиться, он и лоб себе разобьет!». Затем другую: «Носится, как дурак с писаной торбой…». «Что же это за писаная торба такая? – подумал Нойдак, – Наверное, это я…».

Наконец, он явно завидел издали то, что так долго искал и с радостным криком подбежал к какому-то странному, невиданному никогда ранее Нойдаком растению. Взялся осторожно и начал тянуть корешок. Тот вдруг начал кричать, как живой.

– И чего только этот чудак Род не навыдумывал! – хихикнул Дурий, вытащив странный корень из земли. Отряхнул, протянул Нойдаку, – Лопай! Се – корень тысячелетний, это то, что тебе надобно! Ешь его весь, и что б без остатка.

Нойдак послушно положил корень в рот, со страхом ожидая, что тот заорет, едва только в него вопьются зубы. Но – нет, пронесло, корешок больше не кричал, а Нойдак послушно сжевал его весь, без остатка, похрустывая землей и песком, которые проглотил, так и не решившись сплюнуть.

– Все слопал? Покажи рот! – Нойдак послушно открыл рот, юноша убедился, что съедено все, развернул Нойдака спиной к себе и дал ему пинка под зад, отчего бедняга улетел к ближайшему дереву и заполучил уже вторую в этот день шишку на лоб, – не плачь, еще свидимся, – добавил Дурашка, – да и не раз уж теперь…

* * *

– Какой корень ты съел, повтори! – спросил Темята, – какой?

– Тысячелетний, – ответил Нойдак, – он еще кричал, когда из земли тянули…

– И что, он так вот тебе и дал этот корень?

– Да, чтобы я сумел бы грамоту выучить, да науку ведовскую превзойти, – кивнул Нойдак.

– О Боги! – запричитал ведун, – Да за половинку такого корня любой каган али царь половину своих владений отдал бы, не задумываясь… А он – ему, что б грамоту выучил! А ты все съел, все, кусочка не оставил?

– Да нет, мудрый Дурашка еще посмотрел мне в рот, говорит, надо без остатка, все съесть…

– Ну почему так жизнь устроена? – Темята вновь схватился руками за голову, – Дураки дуракам да за так, дают то, что всю жизнь все мудрецы ищут, да найти не могут, почему так? Просто так, вот, отдал – и все…

Нойдак не очень понял причитаний ведуна. Странно, что этот немолодой уже человек так огорчается, что ему не досталось ни кусочка от того корня. Да и зачем он ему? Грамоту он уже и так разумеет, да и ведун – лучший в округе. Может, тоже чему выучиться хотел? С этими мыслями Нойдак покинул дом ведуна.

– Никому не рассказывай о том, – посоветовал на прощанье вконец расстроенные, но не озлившийся, тем не менее на весь свет Темята, – злые люди позавидуют…

Нойдак прислушался к этим словам. Раз уж этот старый мудрый человек советует помалкивать – так тому и быть. Да и зачем всем разбалтывать, в самом деле…

Глава 15

Какая ж вокруг была благодать! То самое, что на Руси называется бабьим летом – и тепло, и солнышко ласково греет, и листья на древах во все цвета изукрасились – желтые, рыжие, даже красные… Даже запах стоит вокруг какой-то приятный, хоть и нет яблонь поблизости – а все одно щедрой на плоды осенью пахнет!

* * *

– Люба ты мне, Полинушка! – в который раз, уже совсем уныло, повторил Рахта.

Между ними протекала маленькая речка, скорее даже ручеек, узенький, такой, что легко перепрыгнешь с места, без разбега дальше. Но сейчас эта речушка играла роль своего рода границы между молодыми людьми, и хотя они могли сейчас беседовать, даже не повышая голоса, полоска воды все же создавала иллюзию их разъединенности. И это чувство «переговоров через границу» с одной стороны страшно злило Рахту, который, получи лишь намек, тотчас бы перепрыгнул преграду, разделявшую его с любимой, но, с другой стороны, лишь эта условная разъединенность позволяла Полине сейчас стоять на открытом месте, не прячась, и беседовать с горячо любимым ею – увы, при жизни – человеком. Разумеется, девушка была в полном рыцарском облачении, лицо прикрывал шлем, руки – в рукавицах железных. О том, что внутри находится человек, напоминали лишь роскошные льняные волосы, ниспадавшие из-под шлема на металлическую спину – бармицу немцы, видать не носили. Да, волосы Полина не стыдилась показать – ведь они остались такими же, как и были при жизни, даже немного отрасли… Зато все остальное! Увы, чудо, сотворенное Лелем, позволило жизни остаться в мертвом теле, но не защитило само тело от обычного гниения, присущего всем мертвым телам – будь то трупы людей, животных или растений… Да, да – тело Полины продолжало гнить, не смотря на все ее старания – она не давала садиться на себя мухам, чтоб червей не насажали, ежедневно вычищала и мыла свой труп в речной воде. Но запах все равно оставался, что сводило бедную девушку с ума и заставляло в одиночестве лить бессильные слезы. Вот и сейчас она специально стала так, чтобы ветер дул на нее со стороны Рахты, а не наоборот. С одной стороны – впереди не было никаких надежд… Но и побыть возле любимого человека, не коснуться – так хоть взглянуть да голос услышать! Полина всем своим существом тянулась к Рахте. Но – нельзя!

– Я тоже тебя люблю, – повторила – в свою очередь в который раз – Полина, – но я не знаю, как мне быть…

– Как быть? Дай мне обнять тебя!

– Ты не понимаешь! – вздохнула мертвлячка, – Ты даже не представляешь, о чем говоришь! Я теперь не та, что прежде, я ме-ертва-ая! – последнее слово девушка едва ли не прокричала, причем по слогам.

– Мне все равно, я люблю и буду любить тебя такую, какая ты есть! – продолжал повторять свое Рахта.

– Нет! – крикнула Полина, испугавшись, что любимый сейчас бросится в ее объятия, – Если любишь, стой, где стоишь, и не ходи за мной…

Рахта еще долго стоял на берегу речушки и смотрел в ту сторону, куда ушла его любовь…

* * *

Разумеется, ни Сухмат, ни Нойдак не посмели бы подглядывать за Рахтой в момент свидания с Полиной. Оно и понятно! Но вот для Духа, этого наглого невидимого мальчишки – для него закон не писан. Рахта его все равно не видит и не слышит, а Полина, хоть и слышит, но тоже не видит. Так что можно и поподглядывать, надо лишь помалкивать. Но помолчав у речки, Дух не стерпел и выложил Нойдаку обо всем, что видел и слышал. А Нойдак тут же пересказал Сухмату.

– Что я и говорил, чем дальше – тем хуже! – вздыхал Сухмат, – Не к добру все это!

– Не к добру, не к добру, – повторил Нойдак, почти передразнивая, – а когда Полина Лихо изрубило – это к добру было? Сами-то, небось, к смерти приготовились? Не по силам ведь чудище оказалось? А теперь вместо спасиба – твердишь – не к добру, не к добру…

– От Лиха спасла, а теперь погубить норовит! Погубит она Рахту, ой погубит! – продолжал свое Сухмат.

– Ты богатырь, а причитаешь, как баба! – никогда раньше Нойдак не позволил бы себе такого. Может, корешок подействовал?

– Что, я баба? – взревел Сухмат и схватил Нойдака за грудки, приподнял, но сразу опомнился и бережно опустил северянина на ноги, – Да ты и прав, не пристало мужчине вздыхать. Будь что будет, а надо какое случится – поможем другу!

– Ты поможешь, и я помогу – чем смогу! – отозвался Нойдак.

– С каких это пор ты себя «якать» начал? – удивился Сухмат.

– Да, мне мозги вправили! – брякнул Нойдак.

– Это как? Скажи-покажи!

– Если я тебе покажу, ты меня долго бить будешь… – покачал головой Нойдак.

– Ну, хоть не больно было? – рассмеялся Сухмат, очевидно вспомнив популярную байку о том, как немого говорить учили.

– Средне… – совершенно серьезно ответил северянин.

– Видно, и впрямь тот Темята знатный ведун, – заключил Сухмат.

Нойдак хотел было возразить, что «вправил» ему вовсе не Темята, но вспомнив предостережения последнего, благоразумно промолчал.

* * *

Тем вечером беседа у костра явно не клеилась. Сухмат и Нойдак избегали смотреть в глаза Рахте, и, тем более уж – заводить речь о Полине. А Рахту, напротив, ничто другое, кроме Полины, и не интересовало…

– Рахта все намекал, что были у вас с ним какие-то похождения интересные в южных странах, – неожиданно нащупал нейтральную тему Нойдак.

– Были и похождения, – кивнул Сухмат.

– А правда, что есть такое жаркое место на юге, где все от жары ходят голые? – задал следующий вопрос северянин.

– Да, есть и такие страны, – самодовольно – «как же я много знаю!» – ответствовал Сухматий, не предчувствовавший подвоха.

– А если там все ходят голые, – Нойдак выдержал паузу и ляпнул, – то как же там отличают мужчин от женщин?

Сухмат на мгновение обалдел, потом до него дошло и он начал хохотать, к нему присоединился и Рахта, а забавное выражение лица у Нойдака явно показывало, что в этот раз он просто придурялся. Точнее – пошутил!

Нечто вроде хихиканья донеслось и из-за ближайших кустов. Всем было ясно, что Полина – рядом. Поняв, что надо помочь друзьям пройти трудный момент, Нойдак задал сразу же следующий вопрос…

– А что, действительно интересные там у вас Рахтой дела были?

– Интересные… – ответил Сухмат.

– Расскажи, ведь вы с Рахтой мне об этом мне никогда не рассказывали!

– Что, может и впрямь расскажем? – обратился Сухмат к Рахте.

– Действительно, расскажи, ведь и мне интересно, – донеслось из темноты. Полина поняла, что друзья уже догадались об ее присутствии и решила более не таиться.

– Я расскажу, – ответил ей Рахта, – но ты выйди на свет, сядь у костра.

– А твои друзья не испугаются?

– Я не боюсь, – сразу ответил Нойдак, – я много чего боюсь, но тех, кто меня спас от смерти – нет, не боюсь. И еще спасибо скажу!

– А я так боюсь щекотки одной, – усмехнулся Сухматий, – да и правду сказал Нойдак, мы теперь твои должники!

– Тогда плати долг, рассказывай свои сказки, да ничего не пропускай! – сказала Полина, выходя из темноты и садясь напротив Рахты у самого огня, – Особенно не пропусти, если да вдруг у Рахты темноглазая какая заводилась…

– Да что ты! – махнул рукой Сухмат, – это у меня все темноглазые были, а Рахта – он скромный, он и не глядел ни на кого…

Протест Сухмата, имевший целью защитить друга перед ревнивой возлюбленной, прозвучал несколько комично и окончательно разрядил атмосферу.

– Тогда я начну первым, – сказал Рахта, – было это два года назад, и были мы с Сухматкой в далеких землях… Впрочем, давай, Сухматий, лучше ты рассказывай…

/Сказ о греческом подарке./

– Все знают, что бабенки меня любят да жалуют, – начал сказывать свою сказку Сухмат, – и не токмо в Киеве, и не только по всей Руси, но и в Царьграде, и в Хазарии, и турчанки, и сарацинки…

Здесь мы позволим себе поверить словам Сухматия. В чем, в чем, а в этом деле он частенько блистал. И неизвестно еще, насколько ошибаться придется будущим ханам да султанам, предков в своих родословных перебиравши… Им ведь и невдомек, что подлинный папаша-то их вот этот молодой киянин. А как узнать? Ну, увидите наследничка лицом пригожего, да в плечах куда пошире сверстников – так сразу и начинайте отсчитывать – сначала возраст мальчугана, потом еще девять месяцев, ну, а уж потом попытайтесь прознать, не бывали ли в том граде проездом богатыри русские, а среди них – Сухмата, или, как его на востоке окликали – Сухмана-пехлевана? Да не среди воинов поспрашивайте, а среди старух-сводниц, уж они-то запомнили наверняка – ведь было же, чего запомнить, это уж точно! Ну, пока мы тут обсуждали эту тему, Сухмат успел перейти к описанию героини своей повести, хотя она, судя по справедливости, и не имела в той сказке большого значения. Тем не менее, был повод поговорить о бабенциях…

– Ну, женщина, скажу я вам, под стать киянкам, хоть и не русского рода-племени, – не торопясь, с явным удовольствием, как бы переживая все заново, рассказывал Сухмат, – статью – мечта настоящего мужчины, все торчало и оттопыривалось, – богатырь проводил руками в воздухе, очерчивая плавные линии, – было и за что подержаться, и что…

Сухмат явно вошел во вкус, начал углубляться в разные там подробности особого плана, суть которых можно было понять как по замаслившимся глазам рассказчика, так и по раскрасневшемуся и не находящему себе место Нойдаку…

– Да хватит тебе, ты к сути переходи! – одернул побратима Рахта, – А то я сам, за место тебя, рассказывать начну!

Суть была в том, что нежданно-негаданно сведенный с богатой гречанкой, Сухмат настолько влюбился – а он влюблялся во всех, с кем потом играл в эту восхитительнейшую из игр, настолько постарался, что вызвал совершеннейший восторг и ответную любовь – если только бывает любовь у аристократки, меняющей красавцев-полюбовников почти ежедневно… Короче, они понравились друг другу настолько, что дело не ограничилось одной страстной ночью. Была и вторая, и третья… Пришло время, когда Сухмату уже пора было уезжать, а их взаимная страсть даже и не начинала угасать. Но – такова жизнь, расставания неизбежны. И вот богатая, избалованная гречанка сделала то, что почти никогда до этого не делала. А именно – самым натуральным образом разрыдалась, начала умолять Сухмата не уезжать, а потом, когда поняла, что это не поможет – попросила вернуться, даже слово взяла. Но велика ли цена такому слову? Дело известное!

А подарку? Подарок скрепляет, это – точно. Обмен подарками – так и тем более, упадет взор на вещь заветную, дареную – и вспомнится образ нежный… Вот они с Сухматом и решили друг дружке чего такое ценное подарить. Было у Сухмата колечко, да не простое, а с янтарем, что в холодных морях северных к берегу прибивает. Да не прост был тот желтый камень, а был он с начинкою, да не с простой какой – не с жучком-паучком, а с самым что ни на есть настоящим джинном внутри!

Как туда тот джинн попал – неведомо никому было. Разве что у него самого расспросить – да для того, чтобы выспросить, надо тот камешек еще разбить. А потом – упустишь джинна, али непослушный какой попадется, или злобный совсем. Так никто джинна и не выпускал, предпочитали хранить – на самый крайний случай, вестимо! Вот так Сухмат колечко и подарил, да откуда взял – а был то трофей персидский – рассказал. Достала гречанка стекло зажигательное, да начала джинна того рассматривать – как он там в камне кувыркается, рожи строит да сказать чего-то такое пытается – обещает, небось, с три короба… Понравился бабенке подарок, решила отдариться равнозначно, повела Сухмата в сокровищницу свою, не побоялась, поняла уже, что не из тех богатырь ее, кто продать может…

Да, не сказал я, была та гречанка не простою богачкою, а колдуньей-ведуньей, да не простой, а наследственной, и роду ее ведуньему уж не одна тысяча лет была. Говаривали, что пра-прабабка ее что такое эдакое самому Лександру-завоевателю предсказала… Но дела колдовские новую знакомицу Сухматову мало интересовали, больше – мужи статные, а поскольку гречанка на редкость хороша собою была – то и волшба ей была пока что без надобности…

Показала гречанка кубок волшебный, что вино простое в трехлетнее превращает, да еще с разными другими штуками волшебными… Воздержался Сухмат от такого подарка – еще князь заревнует к кубку, лучше чего другое… То – история отдельная про кубок княжеский!

Предложила красотка другое – ковер-самолет настоящий. Правда, давненько на нем никто не летал, но и так видно было, что доподлинный! И во второй раз не принял подарка Сухмат, хорошо он помнил тот случай недавний, когда уселись они с Рахтою на ковер самолет вот такой же – обветшалый малек, слова нужные сказали, да только коврик взлетел, как «пр-р-т!» и прорвался посередине. Попадали богатыри на землю, бока порасшибли, да зареклись впредь на ковриках восточных, на тщедушных персов сотканных, летать пробовать! Ведь коня какого богатырю подбирают? Богатырского! Стало быть, и коврик богатырю только богатырский сгодится, а таковые пока не попадались!