Текст книги "Последний леший"

Тогда третий подарок предложила гречанка – шкурку овечью, да не простую, а золотую. Рассказала, что приносит та шкурка богатство великое. Да ей она и не нужна – пришла та шкура к ней, когда богата уж была, известное дело – деньги к деньгам… Может, Сухмату, по воле богов, чего даст, в делах каких счастья подкинет?

Пожал богатырь плечами, отказываться не стал – не с чего было… Накинул Сухмат ту шкуру златую на плечи, да и распрощался с гречанкою своею. Другие богатыри только посмеялись, вот, мол, нашел, что на память из Царьграда забрать. Но неведомо им было, что не так все это просто, с шкурой с этой! Пока на земле грецкой они пребывали – ну, и ничего и не случалось, а вот как отплыли к родным берегам, так и началось…

Да, не знали богатыри, не ведали тогда, да, впрочем, и потом так и не узнали, какие страсти разыгрались тогда среди магов греческих и иных земель… Бывает, дерутся за реликвию столетиями, тысячелетиями, и она, эта реликвия – все это время у всех на устах. Чаши там разные граалистые, да зубы сакьямунистые… А бывает – вроде и знатная реликвия, и могуществом от нее веет немалым, но лежит она себе спокойненько одну тысячу лет за другой, да и забывают о ней, как будто бы ее никогда и не было! Особенно в тех случаях, когда от такой реликвии никакого толка себе не получишь, всей стране – это еще может быть. Войско чужеземное ей не побьешь, злата не накачаешь, красоток не привадишь! Так и забываешь о великом волшебстве, даже силе божественной, если лежит она, никому не нужная…

– Что же за шкура эта такая? – спросил Нойдак, – Какого такого зверя волшебного?

– Не зверя, а овна заветного, златого, а на ней, на шкуре этой, письмена древними богами, что нашим богам дедами приходились, написаны… Письмена те счастье и богатство приносят, да не одному ее обладателю, а всей земле, где шкура та хранится, – объяснил Сухмат.

– Письмена? – Нойдак живо заинтересовался, – А на каком языке, какой грамоты? Латинской? Греческой? Али рунической? – Хоть Нойдак читать-писать так и не научился, уж чего-чего, а названий от Черного Прынца он понахватался!

– Руны там, верно, потому как и называли эту шкурку Златым Руном, – подсказал Рахта.

– Истории той больше двух тысяч лет уже, – настроился на новую сказку Сухмат, – собрались как-то богатыри земли греческой… Трудно, конечно, поверить, что среди греков богатыри водятся, хлипкие они сейчас, это верно…

– Ничего, ты, кажись, им породу подправил, – усмехнулся Рахта.

– Но те богатыри греческие древние были родом своим русы, и только еще в землю грецкую пришли, и породы еще не спортили, – как бы оправдываясь за «греческих богатырей», пояснил Сухмат.

– А я так слышал, что «богатырями не рождаются», – встрял Нойдак.

– Это не в том смысле, в котором… – Сухмат сбился, – Это говорят, когда хотят сказать, что воином, ну, воякой таким опытным, умелым не рождаются, это все научиться надо… А в смысле силы – тут и дело врожденное зело важно!

– Да, я слышал немало сказов про то, как в детстве богатыри уже сильными бывали. Черный Прынц сказывал историю про одного богатыря заморского, так он в детстве…

– Что тебе богатыри заморские, вот Рахта рядом сидит! – насмешливо перебил ведуна Сухматий.

– А что Рахта?

– А тебе что, ни разу не рассказывали, как Рахту дитем в печку саживали?

– Нет, этой сказки я не слышал, – удивился Нойдак.

– То не сказка – ложь да кривда, то святая правда!

– Слушай, братишка, – перебил в свою очередь Сухмата Рахта, – зачем это все всем рассказывать?

– Мне тоже интересно, – сказала Полинушка, – расскажи, что за история с тобой такая дитем была!

– Не, я не хочу рассказывать, – помотал головой богатырь, – а Сухмат возьмется – так приврет!

– Я никогда не вру! И не выдумываю! – рассердился Сухмат, потом хитро усмехнулся, – Разве что приукрашиваю…

– Ну и приукрась! – разрешила Полина.

– Пока дите малое, оно дите еще, даже и без имени настоящего, – начал рассказ Сухмат, – а потом, когда дите подрастает, пора ему имя получить, да человеком стать приходит. Вот и пришла такая пора для маленького мальчонки, которого сейчас все Рахтой зовут. Годами-то он мал был, но на голову выше своих сверстников, а руки да ноги – ну, как у взрослого, если не толще… Так, по крайней мере, сказывали!

– Это кто ж тебе такое сказывал? – ехидно осведомился Рахта.

– Знающие люди! – парировал Сухмат и продолжил, – У разных племен посвящение по разному проходит, вот Илья-богатырь, к примеру сказывал…

– Ты про Рахту давай, – напомнила Полина.

– В том роду-племени, откель Рахта к нам появился-заявился, обычай был не прост, испытание – немалое… Бывало, и не возвращались дети обратно. Что же – судьба!

– Как не возвращались? – удивился Нойдак, – У моего племени, кто испытания кровавого не выдерживал, от боли кричал, того еще на год ребенком считали, а следующей весной – повторяли. И не бывало, чтобы второй раз кто опозорился!

– Боль вытерпеть, не закричать – дело не хитрое, – сказал Рахта, – разве ж это испытание?

– Да ты продолжай, продолжай…

– Так вот, пришел маленькому Рахте срок, – начал сказывать Сухмат, – говорят ему отец с матерью:

– Иди в лес густой, по тропинке, прямо и прямо, потом увидишь дуб большой, одинокий, а от него тропинку влево идущую, слабую, не протоптанную… Иди по ней вперед, пока не увидишь избушку престранную. Чего не увидишь, ничего не бойся! А в избушке той поклонись старой женщине. Спросит баушка, зачем пришел. Ответь – за именем! А потом делай все, что тебе старая женщина велит, во всем слушайся!

Пошел маленький Рахта в лес, идет, идет, вот и места незнакомые начались, сплошная чаща, да и тропинка все уже и уже… А вот и полянка. Вот и дуб посередине. А у дуба того столетнего дорожка раздваивается, направо – тропинка как тропинка, а налево, куда идти наказали – слабенькая совсем, почти и не протоптанная. Пошел мальчик налево, идет себе и идет, тихо в лесу, даже птицы петь перестали. Вдруг навстречу Рахте старичок-лесовичок.

– Куды, мальчик, идешь? – спрашивает.

– В избушку – к старушке, – отвечает Рахта.

– Ой, не ходи в избушку, – говорит ему лесовичок, – то не простая старушка, то – Баба-Яга, съест она тебя!

– Мне отец с матерью наказывали ничего не бояться, – отвечает Рахта, – и я им послушен. Никто меня не съест, а то родители бы меня и не послали…

– Глупый мальчик! – говорит старичок, – Не знают твои отец с матерью, что может Баба-Яга тебя съесть, а может и отпустить, имя давши! Будь ты тощеньким-щупленьким да худеньким-бледненьким, не стала бы есть тебя Баба-Яга, а ты мясистенький такой, аппетитный, съест она тебя, точно съест!

– А вот и не съест! – рассердился мальчик-Рахта, – И пугать меня нечего! Я иду взрослым становиться, прочь с моей дороги!

– Ну, иди, иди, глупый мальчик, еще припомнишь мои слова! – проворчал вслед маленькому Рахте старичок-лесовичок.

Пошел Рахта дальше, идет себе, идет, посвистывает, не боится ничего… Видит, лежит у самой тропинки мертвая голова волчья. И говорит та черепушка голосом человечьим…

– А вот этого не было! – перебил побратима Рахта.

– Ладно, это я и впрямь придумал, – согласился Сухмат и продолжил…

Видит мальчик – впереди избушка, а вокруг забор-частокол, да на каждом колу – череп человеческий. Дунет ветерок – черепа стучат! Не испугался мальчик-Рахта, идет прямо в избу. А там его старуха поджидает. Смотрит Рахта – а это и впрямь Баба-Яга Костяная Нога! Страшная-престрашная, зубы изо рта наружу торчат, нос крючком, волосы – торчком!

– Зачем явился – не запылился? – спрашивает малыша Баба-Яга.

– За именем пришел! – отвечает ей Рахта.

– Имя дать – дело не простое, – говорит ему бабка, а сама зубы свои скалит, – сначала ты испытание должен пройтить!

– Испытывай! – говорит мальчик-Рахта.

– Садись, мальчик на лопату, буду тебя в печь саживать!

– Не хочу в печь, ты меня там изжаришь и съешь потом! – отвечает Рахта.

– Тебе что мать с отцом родные наказывали?

– Слушаться…

– Так и слушайся! – говорит Баба-Яга строго, скидывай рубаху да садись на лопату.

Послушался мальчик-Рахта, снял рубаху, а бабка как его голеньким увидала, какие у него руки да ноги мясистые, у ней аж и слюнки потекли. А наш-то, маленький дурачок, этого не заметил, сел на лопатку, его старуха в печь и запихала. И то, пролез еле-еле. Сразу заслонку закрыла, да принялась дровишек подкладывать…

– Как, не холодно тебе там, мальчик? – спрашивает, – А то я еще дровишек подложу!

– Эй, бабка, да здесь уж совсем горячо!

– Ничего, ничего, терпи, дитятко, хотел имя получить – так и поджариться вытерпи!

Терпел Рахта, терпел, да уж и невмоготу стало. Куда там баня какая! И кричит он снова…

– Эй, Баба-Яга, выпусти меня, а то я изжарюсь здесь!

– А изжаришься, буде такова твоя судьба, – смеется старуха, – съем я тебя, мясом налакомлюсь, на травке покатаюся-поваляюся!

– Ну-ка, выпусти меня сейчас же! – говорит Рахта, – А не то вылезу сам, хуже будет!

– Ну, вылазь, коли смогешь! – совсем уж рассмеялась Баба-Яга.

Рахта был мальчик послушный, разрешили вылезти, если сможет – он и решил смочь! Ножками да ручками в раскаленную печь уперся, да как потянулся изо всей своей детской мочи – пошла печь трещинами… Как ударил ногой раз, другой – повыбивал кирпичи!

– Эй, ты чего мне избушку-то рушишь? – испугалась Баба-Яга, – Я ж пошутила, я тебя и так выпущу…

Да зря кричала, Рахта ее уже и не слушал. Уперся лобиком, да станом потянулся – и рассыпалась печь, а сам малыш из-под обломков выбрался, грязный весь, обожженный, в крови и ушибах, злой-презлой! Схватил разъяренный Рахта бабку и ну ее мутузить. Уж на что сильна была Баба-Яга, да где ей с маленьким богатырем было справиться. Хотела слова заветные сказать, да в челюсть получила, рот набок и съехал… Бил ее мальчик-Рахта, бил, да призадумался – что ему еще сделать. Видит – ступа стоит, в которой та Баба-Яга по небу летала. Взял Рахта ступу да одел старухе на голову, и сверху постучал, да так, что вся Баба-Яга в ней и оказалась. А потом выбросил ступу вместе с бабкой из дверей, да ногой поддал. А ступа-то была не простая, а волшебная. Как взлетела она от пинка маленького богатыря нашего, так и прочь полетела – все выше и выше, все дальше и дальше. Только за верхушки деревьев и задевает – бум, бум! А Баба-Яга визжит в ней, да ничего сделать не может – только ногами, из ступы высунутыми, сучит – и все тут… И куда она потом улетела – никто не знает, больше ту Бабу-Ягу в тех краях и не видывали!

– Ну, ты насочинял! – засмеялся Рахта.

– Да нет, я, может, и не всю правду сказал, – хитро прищурился Сухмат.

– А какие еще подвиги Рахта тогда понаделал? – заинтересовался Нойдак, слушавший сказ с открытым ртом.

– Разное говорят, сам-то Рахта мне не рассказывал, а вот знающие люди говорят…

– Что говорят?

– Да разное толкуют. Говорят, так тогда малыш разъярился, что аж от ярости да теплой печки и мужчиной стал сразу же. А потом, со всей злости…

– Что?

– А откуда, как ты разумеешь, Василисы Прекрасные потом берутся?

– Что? – взревел Рахта и набросился с кулаками на Сухмата. Завязалась потасовка, в которой наш сказочник лишь отбивался, не переставая смеяться. В конце концов развеселился и Рахта, бросил мутузить побратима, но, тем не менее, заявил, что все это наветы и ничего подобного тогда с ним, вернее, с Бабой-Ягой не было!

– А чем же все-таки дело кончилось? – спросила Полина, – Как же ты имя получил, я так и не услышала…

– Как вернулся я к родителям, – решил сам все рассказать Рахта, – ругали они меня сильно, узнав, что имени я так и не получил. А потом, когда узнали, что я и Бабу-Ягу прогнал… Словом, собралась вся деревня, все были на меня злы – ведь только Баба-Яга всем детям имена и давала. А кто теперь им имя давать будет? Я им и отвечаю – воспитайте, мол, Бабу-Ягу в своей деревне! Но не простили меня, сказали, чтобы я вон шел, и без имени даже…

– Так и выгнали, без имени, да без порток?

– Портки детям не положены, а раз имени нет – значит, дитем и остался!

– Ну и как, потом, добыл себе имя да порты?

– Добыл! – усмехнулся в усы Рахта, – Но это уже другой сказ!

– А про шкуру, про шкуру, золотыми рунами вышитую, забыли! – напомнил Нойдак, – Мне сейчас мой Дух во все ухи наорал…

– Спать пора! – заявил Рахта, – Про шкурку – в следующий раз!

– Только не забудь! – попросил Нойдак.

– Не забуду, – махнул рукой Рахта и… забыл!

Глава 16

– Не по-людски это, не по обычаям! – Сухмат долго крепился, но, наконец, решил высказать побратиму все, что он думает.

– Сие – не твое дело! – ответил Рахта. Его лицо начало медленно наливаться кровью.

– Пойми, не было такого в обычаях, а люди осудят, и боги не простят! – продолжал стоять на своем Сухмат, – Да, были времена, старики рассказывали, когда погибшим молодцам, тем, кто женщин не успели познать, в спутницы в ладью погребальную девушку отправляли…

– Так то робу!

– Бывало, и свободных, – сказал Сухмат, – бывало, и сами за любимым шли. Но смерть принять – это не то, что ты хочешь, этого – нельзя.

– Можно, нельзя… – угрюмо молвил Рахта, – Все меняется, теперь просто к покойнику подкладывают девицу ненадолго, или еще проще делают, сам знаешь!

Сухмат знавал и такое. Как-то, год назад, были они с Рахтой на тризне по юному отроку Каяве, сыну княжескому. А огонь под костром погребальным никак не хотел разгораться. И все знали почему – был тот отрок нетронутый. Лишь после того, как старый Вослав скатал из теста некое подобие женского места срамного, да проделал мертвому юноше так, как будто был он с женщиной, лишь после этого костер разгорелся по настоящему и принял тело, а душа улетела в Вирий…

– Нет, все это не то! И ты не отрок нетронутый…

– Зато она – не тронута! – сказал Рахта и стало очевидно, что возразить нечего.

– Нельзя, побратимушка, нельзя этого, – Сухмат чуть ли не умолял, – ну, хоть ты, Нойдак, скажи!

Но Нойдак не хотел быть судьей в таком деле и молчал, скорее даже испуганно. Именно тот случай, когда он все понял и не хотел сказать ничего… Да, он мог, конечно, порассказать кое-что из того, что знал, а знал он хоть и не много, но все-таки. Скажем, о некоторых обрядах, творимых колдунами наедине с мертвецами… Но все это – не для ушей Рахты и Сухмата!

– Слушай, Рахта! – решил сказать свое слово в последний раз Сухмат, – Нет человека в мире дороже мне и любимей чем ты, после моей матери, конечно, – сразу оговорился богатырь, иначе – кто ж такому поверит? – и вот прошу я тебя, брата названного…

– Ты мне тоже дорог, Сухмат, но сие – только мое дело, и ты сюда – не лезь!

Рахта ушел, а Сухмат остался наедине с Нойдаком и своими тяжелыми предчувствиями. А недалекий северянин еще и подлил масла в огонь…

– Полина цветов душистых собрала, – сообщил зачем-то он, – и себе тело натирала, и внутрь поклала, и еще медом мазала…

Ничего не ответил Сухмат, но побледнел еще более.

* * *

– Хочу я, чтоб ты рядом села, как раньше бывало!

– Нет, не надо, милый мой, – ответила Полина. Молодые люди сидели на этот раз в двух шагах друг от друга и их больше не разделяла ни речка, ни что-либо другое. Только – боязнь поляницы приблизиться к любимому человеку. Причем – боязнь и за свою любовь, любовь – иль призрак которой, казалось, можно враз потерять, и страх за Рахту, ведь девушка сознавала, что он не должен с ней разговаривать, садиться близко, а тем паче – прикасаться.

– Ну, так я сам сяду! – решился богатырь и подсел к девушке, положив руку на ее покрытое железом плечо. Полина вздрогнула всем телом, – Не бойся, я ничего плохого не сделаю!

– Уже делаешь, – девушка вся сжалась под металлическим панцирем, но снимать руки Рахты со своего плеча не стала, – а боюсь я за тебя, мне то самой уже бояться нечего!

– А чего за меня бояться?

– Вот вспомнит обо мне Владыка мира мертвых, разверзнется земля, да упаду я в даль бездонную, да и ты со мной…

– Я с тобой пойду везде, хоть и в Мертвый мир, – признался Рахта, – ведь люба ты мне, а без тебя и Светлый мир мне не мил…

– Не говори так! – в голосе девушки звучал настоящий страх.

– Говорил и буду говорить, люба ты мне и живая была, и такая, как сейчас, не живая и не мертвая!

– Мертвая я… – печально произнесла Полина.

– Бедная ты моя!

Послышалось всхлипывание под металлическим шлемом. Рахта, казалось, решился. Шлем был снят.

– Не надо, не надо… – тихо повторяла Полина, но Рахта гладил и гладил ее по длинным и прекрасным, совсем не изменившимся волосам. Наконец, окончательно разревевшись, мертвая девушка уткнулась лицом в грудь любимого…

* * *

– Нельзя тебе с Полиной… так близко, – сказал Сухмат.

– Это мое дело!

– Но я твой друг, твой побратим, я люблю тебя! – не успокаивался Сухматий, – Ради нашей дружбы и братства, держись от нее чуть подалече!

– То не твое дело, – повторил, в который раз, Рахта.

– А боги? Ты можешь нарушить законы их! Есть запрещенное…

– Уже нарушил, уймись! – Рахта был в ярости, – И боги мне не указ, когда любовь у нас!

Сухмат молчал и смотрел на побратима с откровенным ужасом, до него уже дошло, что все его слова бесполезны, и только начало доходить, что Рахта сделал невозможное…

– Я об одном колдовстве знаю, – несмело начал молчавший до сих пор Нойдак, – его меня Мудрые женщины обучили, но применять зарекли…

– Что еще-то? – Рахта уже сидел, закрыв горящее лицо руками и пытался успокоиться после разговора с побратимом.

– Есть такое Слово тайное, и обряд трудный, который может от тяги к женщине освободить, так вот, если того пожелаешь, я все сделаю!

– Что, вокруг меня с бубном попрыгаешь, да на ушко пошепчешь, и разлюблю я Полинушку, что ли?

– Не знаю, разлюбишь ли, но знаю – многим помогало!

– Не верю я тебе, не справиться ведуну с любовью настоящей! Даже боги сторонятся супротив любви идти, всем то известно. И не хочу я с любовью своей расставаться, нем мне без нее жизни!

– Так ведь сгинешь ты, вместе с любовью твоей! – снова не выдержал Сухмат.

– Ну и пусть сгину, лишь бы с Полиной не расставаться!

* * *

Молодые люди были одни, и они знали, что никто не будет за ними наблюдать. И Сухмат, и Нойдак поклялись не ходить за Рахтой, а кого можно встретить в этом лесном краю – одинокого охотника? Все может быть…

Полина была на этот раз без железного панциря. Рахта сидел рядышком и смотрел с тоской на страшно изменившееся, становившееся все более отталкивающим тело любимой.

– Не смотри, – сказала мертвая девушка.

– Ты не понимаешь! – Рахта посмотрел ласково в глаза Полине, – Все это – внешняя оболочка, она – ничто для меня.

– А для меня – очень даже что… – не согласилась девушка.

– Эх, достать бы воды Мертвой да Живой, – мечтал Рахта, – Мертвой водой полить – и тело снова гладким бы стало, и рана твоя закрылась бы, потом Живой водой полили бы…

– Не достать нам тех вод, ни Мертвой, ни Живой, – вздохнула Полина, – но ведь можно найти ведуна иль ворожею, которая смогла бы сделать кожу мою молодой, чистой да гладкой… Или просто чудо какое!

– Слышал я, такое случается, если оживший мертвый живой крови человеческой напивается, – сказал Рахта, вспомнив те страшные детские сказки, что рассказывали мальчишки друг другу перед сном.

– Нет, этого я делать не буду… – сразу насторожилась Полина, – и, потом, кровь…

– Крови я тебе дам своей, сколько ни потребуешь! – Рахта засучил рукав рубахи, достал нож, но разрезать кожу не успел.

– Нет, не надо, не хочу! – Полина схватила его за руку и держала удивительно крепко, – Опомнись, ведь сначала надо мне заколдованной крови попробовать…

Рахта начал вспоминать старые сказки, перебирал одно поверье за другим… Ничего не подходило!

– Я выпью твоей, а ты – моей, – решил, наконец, он.

– Нет!

– Да! – и Рахта, широко разрезав себе предплечье, почти насильно приложил губы Полинушки к своей руке.

Девушка, решив – пусть будет, что будет – разрезала руку и себе. Кровь не пошла. Рахта приложил губы, попытался высосать, добился всего одной капельки черной горькой жидкости, которую, не раздумывая, проглотил…

Потом они долго сидели рядышком и ждали. Рахта ежеминутно с надеждой вглядывался в несчастный лик возлюбленной, но – увы – ничего не менялось. Полина по лицу возлюбленного уже давно поняла, что ритуал не подействовал, но продолжала надеяться. Мало того, что от выпитой крови не было толку, даже кровь из раны Рахты никак не останавливалась, пришлось перевязать руку. Вот они поверья – все это враки, что упыри останавливают кровь и закрывают раны своей слюной… Хотя, впрочем, ведь Полинушка – не упырь, так чего же ждать чудес? Уже то, что она, погибнув, продолжает вроде бы жить – уже это чудо, так не достаточно ли?

– Я все равно найду источник Живой и Мертвой воды! – решил, наконец, хоть как-то успокоить любимую Рахта.

– И тот источник, я слыхала, в Мире мертвых из черной земли бьет, и знает туда дорогу лишь один только черный ворон…

– И если у того ворона воронят найти да головы им оторвать, – кивнул Рахта, вспоминая поверье, – то ворон принесет в клюве своем Мертвой воды, плеснет – и головы на место прирастут, а потом ворон принесет воды Живой, плеснет, и воронята оживут, крыльями захлопают и полетят в гнездо себе…

– Ой, боюсь, воронята того ворона давно старые дедушки, – вздохнула Полина, – да и того, что ворон в клюве принесет, мне едва на нос хватит…

– И что же, остановиться? Нет!

– Давай, милый, просто поищем ведунью! – девушка, даже мертвая, все-таки практичнее в делах бытовых любого здорового и живого богатыря. Рахта это почувствовал и согласился:

– Пусть будет по твоему, поищем пока колдунью, а там видно будет!

* * *

Полина уже который день ночевала совсем близко от Нойдака и Сухмата, почти не таясь от них. Вечером подсаживалась к костру, слушала, но ничего не говорила. Впрочем, у нее нашелся новый собеседник – Дух. Мертвая девушка была третьим осязаемым существом, после Нойдака и Дурня, которое было способно слышать то, что говорил своим странным голосом Дух. Поляница надеялась поначалу, что Дух расскажет ей что-нибудь полезное, например – как найти Живую и Мертвую воду, или еще чего-то такое. Но, увы, Дух болтал много, но толку было от его болтовни совсем мало. Часто его рассказы живо напоминали ту самую песню, что пел Нойдак в начале путешествия. Другими словами – Дух действительно летал в другие миры, но его рассказы находились на уровне – да, травка там зеленее, а солнышко краснее. А вот мухи… И следовал рассказ про тамошних мух, длинный и подробный! Видел ли роднички? Сколько угодно! А Живую и Мертвую воду? Может и видел, да кто ее знает, которая Живая или Мертвая…

Прошли деревеньку. Местные вятичи приняли богатырей неплохо, как, впрочем, и везде. Накормили, напоили, в баньке попарили, да женщин предложили. Впрочем, молодухи и так глазами готовы уже были съесть красавца-богатыря Сухмата, дай им волю – передрались бы! Не остался без внимания и Нойдак, нашлась и для него толстушка. Впрочем, по сравнению с той, из Киева, эта почти ничего не умела, что, однако ж, совсем не огорчило северянина, совсем неплохо показавшего себя – с голодухи, оно и понятно – в ту ночь. Рахта переночевал в лесу рядом с любимой, которая и вовсе не показывалась в деревне – мало ли что!

А на утро деревенские показали дорогу аж сразу к двум ведьмам, живших совсем неподалеку – ну, это по лесным масштабам неподалеку, всего-то ничего, пару дней конного пути…

Первая ведунья, едва завидев Полину, отказалась пускать ее в дом. Девушка, нарушая все обычаи, попыталась войти без приглашения. В ответ ведунья попросту сбежала, да еще по направлению к болоту, а ходить за ней, не зная местных кочек, было бы самоубийством…

Вторая ведьма была покладистей. Даже осмотрела Полину, поговорила с Рахтой… И сразу предложила тому отворотного зелья. Мол, могу избавить от этой, что тебя так приворожила. Короче, повторилось то же, что ранее с Нойдаком, и ответ Рахты был все тем же, только в этот раз богатырь объяснять ничего не стал. Только попросил ведунью сделать что-нибудь для Полинушки. Знахарка была женщиной доброй, повздыхала, поворчала и замесила какую-то мазь на травах душистых, в горшочек поклала и велела каждый день мазаться. И еще успокоила – мол, зима скоро, а на морозе гниение остановится, только спать бедняжке лучше на улице…

* * *

– Мы за лешим едем или не за лешим? – вспомнил, неожиданно, Рахта.

– Да, вроде за ним, родимым, собралися… – усмехнулся Сухмат, – а чего это ты вдруг?

– Может леший знает, где мне вод заветных источник найти? Ведь всегда так и говорят: «А леший его знает!».

– Так говорят, когда сказать хотят, что никто не знает, – откликнулся Нойдак, все дальше вникавший в тонкости русского языка.

– А может, и знает? – у Рахты появилась новая надежда, и он не спешил с нею расставаться.

– Может и знает, да нам не скажет! – парировал Сухмат.

– А если по хорошему? – предположил Рахта.

– Так мы его ловить едем, или «по хорошему»? – напомнил побратим.

– Там видно будет! – решил Рахта, – Мы с дороги-то не сбились?

– Сейчас – напрямки пойдем, до верховий Москвы-реки всего дней семь пути, не больше!

– А ты точно знаешь, где мы сейчас?

– Знаю, само собой… – Сухмат всегда знал, где находится. Если был, само собой, на родной земле. У него, как у птицы, было то таинственное зрение, которое позволяло ему всегда найти дорогу туда, куда было надобно.

В свое время и Рахта, и Сухмат видели у волхвов большое Руси изображение. Сделано оно было в незапамятные времена на особо выделанной коже, типа той, на который книги писали. Только был там рисунок подробный, а на нем – все реки, леса и горы, и даже моря-окияны, их землю окружающие. Рисунок тот был тайной великой, никому чужим его не показывали, даже то, что он есть – было тайной сокровенной, а уж где хранится – то никому и ведомо не было. Только князья да волхвы, воеводы большие да богатыри признанные тот рисунок видеть могли. И то – богатырям его только раз в жизни показывали, кто запомнил – тот и молодец! Сухмат запомнил в подробностях, и не токмо очертания, но и все названия. Да, странное дело, названия рек частенько не совпадали с теми, какое им теперь тамошние жители давали, вернее похожи были, но не совсем… Однако ж, поговорив с местными. Обычно можно было догадаться!

Москва-река находилась в самой середочке Русской земли. Богатыри знали древнее предсказание, что в этом центре, на семи холмах, город великий выстроен будет, и станет тот град столицей всего вселенной. И будет наречен тот град по имени реки Москвою, и будет стоять он три тысячи лет, до самого конца света. Но о том молчать надо было до времени, а времени, как предсказано, еще много оставалося…

Чего же удивительного было, что лешие именно здесь и проживали, ведь нет чуда-юда более русского, чем леший, а потому и жить ему положено в самой земли середочке. Пусть эта середочка пока, вроде и не земля Киевская, она ведь – русская. Один язык, один народ!

* * *

Старого ведуна встретили прямо на лесной дорожке. Седая борода, посох и ясный взгляд – такое они уже не раз встречали. Разговорились. У ведуна не было дома, он скитался по лесу от деревни к деревне, ну а лес – он и был для него родными домом. Известное дело – ведунов звери дикие не трогают, им даже ведьмедики дорогу уступают, а волки – не то что напасть, наоборот, зимой согреть собой, рядом улягшись, норовят…

Много интересного рассказал колдун. Но про лешего, едва узнав, за чем богатыри направляются, рассказывать ничего путного не стал. Наши витязи и не настаивали – кто его знает, может друг он тому лешему, или уважает просто. С Полиной старик тоже парой слов перемолвился, только головой покачал. Зато много всего другого порассказал.

– А еще есть на нашей земле место проклятое, – рассказывал старый лесной ведун, – и, слышал я, есть там источник Мертвой воды…

– А Живой? – заинтересовался Рахта.

– Про то мне неизвестно, да и вряд ли там может быть Живая вода, зато та, что Мертвая, та все живое убивает, – старик задумался, покачал седой головой, – лишь одна брызгинка попадет на человека – и смерть ему. Если только тот человек не Чернобогу посвящен. А волхв тот Черного бога в том источнике даже искупаться может. Как окунется он в воду ту черную, впитываются в него силы злые, и сам он от этого черным становится. Лишь взглянет волхв на доброго человека черным взглядом – и пропал человек. Если хорош был, добр сердцем – то сразу и умрет, а коли зол – так злее прежнего становится, а там видно уж будет…

– Это как?

– Коль вороват был по мелочи – татем станет, коль воином был – убивать всех – своих и чужих начинает, а коли князем был – несчастье той стороне, где он княжил. А чего еще от роба Чернобогова ждать?

– А далеко ли тот источник с Мертвой водой? – Рахту интересовал именно этот вопрос – вдруг да и поможет чем Полинушке…

– Да, пройти еще немало в сторону ту, откуда Солнце ясное восходит, и там, где великая река всех наших предков, Ра называемая, широкая такая, что берега от берега не видно, там горы у той реки есть невысокие, – начал свое размеренное повествование старик, – говорят мудрецы, что выросли те горы после того, как пало с неба зло, с небес изгнанное, в Землю-матушку глубоко погрузилося и там затаилося. Лишь родник там бьет с водой Мертвой, да кругом с тех гор зло, как от Солнца лучами исходит…

– А еще есть в тех горах пещера, а в ней ладья преогромная, доверху золотом да камнями самоцветными нагруженная, а спрятал ее там сам великий тать Ратиль, – перебил старца молчавшей до сей поры Сухмат. Глаза у богатыря даже разгорелись, видно давненько подумывал он и о таком походе, за ладьей той…

– Не Ратиль, а Атиль, – возразил Рахта, – и не тать, а воин знатный, Рум победивший! И в лодке той…

– Не возвращался Атиль на родину, нет, – заспорил Сухмат, – а ладья та разбойничья! И золото там отобранное у шаха всех шахов, еще до Лександрова похода…

– Да, но все не так! Стережет ту пещеру злой карлик-колдун, его и золото…

– Нет, не карлик, а тать!

– Рассуди нас, мудрый старик, – обратился Рахта к седому ведуну, – есть ли в тех злых горах пещера с ладьей золотой?

– И чего вас так на злато тянет, – рассердился старик, – я вам, несмышленышам про дела великие, до появления племени людского на земле рассказываю, про то, откуда зло пришло и где затаилось, а вы – все золото, золото… Не хотите слушать, так и не надо. А пещера там есть, и злата в ней навалом, ибо злато и зло – с одного корня пошли, порождение одной силы Чернобоговой. Коли нужно вам злато – поезжайте, поклонитесь Черному богу, будет вам и злато, даст и силу – слабых обирать, больных – убивать, да детишек пожирать…

Замолчал старик. Богатыри, устыдившись, молчали. Никому из разумных людей никогда и в голову не приходило кланяться Чернобогу. Более того, даже имя его простые люди никогда не упоминали. Мало ли что…