Текст книги "Последний леший"

Мимо озерца с водой кровавой – это просто, такое – не перепутаешь… А вот и двери! Ну и двери! Двери высоченные, резные, дубовые – стоят себе просто без всяких там стен, а что за ними? Дух сказал – третья справа. Рахта толкнул дверь – не подалась, навалился изо всей силы – без толку. Неужели Дух обманул? Ошибся?

– Да ты не толкай, а на себя тяни! – сказала Полина.

Рахта хлопнул себя ладонью по лбу – и надо же быть таким дураком, хорошо, подруга рядом… Дверь подалась легко. Богатырь и богатырша скользнули за дверь и аккуратно прикрыли ее за собой – теперь их найти будет не так легко. Сразу же утих шум за спиной – там ведь все продолжали ловить Духа…

Вот и вода черная, Мертвая, а за ней, на другом берегу – вода светлая, Живая… Только не перейти к Живой воде посуху, надо через воду Мертвую, вброд! Первой пошла Полина – не впервой ей было в воду черную окунаться. А Рахта? Эх, где наше не пропадало! Богатырь с разбегу бросился в черные воды…

Боль во всем теле, чувство – что все! Конец… Вот она, Смерть, какова! Понял тут Рахта, что теперь уж умер по настоящему, ни рукой, ни ногой пошевелить не может, даже и не чует ничего. Понятно, почему тот велет такой смелый был, если все сюда такими беспомощными попадают. Известное дело – молодец против овец, а против молодца – им сам овца! Теперь же Рахта стал той самой овцой, с которой можно было делать все, что вздумается. Но – счастье, любимая рядом, да не простая любимая – поляница!

Полина легко подняла любимого, взяла на ручки и понесла к источнику Живой воды. Бульк! О радость жизни!

– У меня сердце снова бьется! Бьется! – закричала девушка в восторге, – я снова живая!

– Любимая моя! Лада моя ненаглядная! – Рахта обнял девушка. Теперь жизнь клокотала и в нем, да так, как никогда. Влюбленные были не в силах расстаться друг с другом, и тут же, не выходя из источника Живой воды, они начали ласкать друг друга все более страстно, забывая обо всем на свете.

– Я люблю тебя! – шептала Полина, – Люблю, как никогда! Люби меня, люби…

– Так, так, – услышал Рахта возле себя знакомый мальчишеский голос, – вот вы тут чем занимаетесь!

Неизвестно, сколько времени наблюдал за ними Дух, но, по всей видимости, Нойдак уже успел обучить своего приятеля не мешать людям в самый разгар любовного дела, вот невидимый мальчик и дождался окончания сокровенной игры. А, может быть, ему было просто интересно смотреть?

– Когда я стану человеком, – заявил Дух, – я это непременно попробую!

– Ладно, попробуешь, – улыбнулся Рахта в пустоту. Странно, он снова был живым, но Духа слышать продолжал, – Но куда нам теперь? Отсюда есть выход?

– Для тех, кто имеет тело, я выхода пока не нашел, – ответил Дух, – выход под Алатырь-камнем, но его должны открыть сверху… И его надо еще найти…

– И привести туда Сухмата, – продолжил за Духа Рахта.

– А пока вам надо хорошенько спрятаться! Ведь вас будут искать…

И Дух улетел на разведку. Через какое-то время – а время здесь измерять было нечем, было всегда одинаково светло – ни дня не было, ни ночи – так вот, через какое-то время Дух вернулся и сказал, что нашел дорогу дальше. Куда дальше? Неизвестно, но подальше от Вия и его слуг. И Рахта пошел вперед, туда, куда подсказывал ему Дух. Начались времена скитаний по Миру мертвых, оказавшемуся столь же немеряно обширным, как и Мир Живых…

Два раза их чуть было не схватили. Собственно, поначалу казалось, что Вий даже увлекся новым для себя занятием, но ему скоро наскучило и он начал злиться. Дух все время летал подсматривать за врагом и потом не без удовольствия рассказывал, как теперь теща пилит Владыку – мол, и какой он недотепа – в собственном царстве пару смертных изловить не может. И так над ним измывается, и сяк! А Вий уже и не знает, беглецов ли ему ловить, али думу думать – как снова любимую тещу сбагрить куда подальше?

Дух как-то похвастал, что нашел Алатырь-камень в Верхнем мире. Рахта, подумав, решил отправиться к этому камню и посмотреть. Путь был неблизкий. Камень действительно был необычный. Он как бы уходил куда-то в никуда одной частью и был вполне в этом, Кощном мире – другой…

– Там, за ним – Живой мир, – сказал Дух.

– Эх, сдвинуть бы его! – и Рахта попытался. Да где уж было смертному, пусть даже богатырю, подвинуть эту громаду даже на волосок…

– Попробуй позвать Нойдака и Сухмата к этому камню снаружи! – сказал Рахта Духу. Но было уже поздно. Послышался шум. Их нашли, а бежать было некуда…

– Эх, попались, – махнул рукой Рахта, – как глупо…

– И не на что надеяться? – спросила Полина, совершенно не готовая к такому повороту событий. Она уже надеялась, что будет снова жить…

– Надеяться? Разве что на случай дурацкий, больше не на что… – вздохнул богатырь.

Как говорится, накликал! Именно в этот момент Дурьему богу вздумалось показать новым знакомым вход в Мир мертвых. Рахта увидел только, как Алатырь-камень вздрогнул и подался в сторону. А потом увидел небо чистое, голубое с облачками белыми. И бросились Рахта с Полиной туда, вперед, прыгнул, подтянулся, да любимую за собой поднял… А что дальше было – то известно уже!

Глава 19

– Послушай, Полинушка, я давно хотел тебя спросить, – молвил Рахта, – было однажды у нас приключеньице малое да странное. Кто-то на христьянском кладбище на помощь позвал, мы туда прискакали, кой-каких упырей побили, да кто звал – так и не узнали, не нашли…

– Зато нашли там побоище немалое, – добавил Сухмат, – кто-то до нас там поработал неплохо, трупоедов побил силою, верно, богатырскою.

– И еще прядь волос нашли, рука упыриная оторванная ее держала, – сказал Рахта, доставая запрятанную куда-то далеко в одежды прядь волос, – вот, смотри, не узнаешь?

– Ах, помнится мне, – вскипела Полина, – как этот мертвляк мне в волосы вцепился, поганый, а я ему руку его грязную оторвала, да так рванула, что собственных волос не пожалела, не подумавши…

– Стало быть, ты там была?

– Я.

– А чего же не показалась?

– Я и думать не думала тогда вам показываться… – Полина горько вздохнула, – И не знала я, не ведала, что и делать мне, как быть. Влекло меня сердце человеческое, живое, вслед за Рахтой, но и показаться можно ль было?

Наступило молчание, которое нарушил Сухмат, найдя, что сказать.

– А ты расскажи, что там, на кладбище христьянском было! Кого побила? И видела ль старика высокого, как дым клубящегося?

– Да, расскажи, расскажи!

– Я как-то сразу поняла, что мне надо прятаться от любых глаз. Поэтому первые дни я шла только ночами, а днем пряталась в укромных местах. Потом осмелела – путешествовала и при дневном свете. Но как было идти и не сбиться с пути? По дороге? Но там много людей. Оставалось – идти вдоль дороги, но не некотором отдалении. В первое время я неопытна еще была, ну, встретилось на дороге кладбище, я и пошла сквозь него. Упыри поначалу не показывались, да и вправду сказать, верила я, что они только по ночам шастают, а время хоть и было позднее, да закат еще светом солнечным одарял. Слышала я, что боятся упыри Солнца. Так то, иль не так, может, действительно спали, и лишь на шум сбежались.

– А отчего шум-то был?

– Да все из-за того старика и было, – пояснила Полина, – только что то был за старик, так до сих пор и не знаю, больше ни его, ни подобного ему не встречала.

– А вот Нойдак, кажись, знает, – вспомнил Рахта, – обещался рассказать, да позабыл верно? Ну-ка, колдун, отвечай, что за старик такой по кладбищу шастал? Ты его, помнится, Пожирателем призраков обозвал?

– Ежели человек умирает, а тело его не сжигают, а в землю, по обычаю народов некоторых закапывают, – начал Нойдак с видом умным, ученым, потом сбился и продолжил уже по-свойски, – то Нойдаку ведун один рассказал… От человека тело остается мертвое, ежели оживет – упырем станет. И дух-душа остается, она в другие миры отлетает, у кого – куда, может, в Кощное царство, может – в Вирий, а может – и сразу в новорожденном младенце поселиться. Бывает и по другому, мудрец сказал – по вере его, я не очень понял.

– Так ты про старика рассказывай!

– Погодь, Нойдак все расскажет! От мертвого человека тело остается, то, которое черви съедят, да душа – которая дальше жить улетит, а что было с ней в этой жизни – забудет, но еще и призрак остается, не всегда, но бывает…

– Когда бывает? – заинтересовался Сухмат.

– Когда у человека дело какое остается, не сделанное, но важное… Когда любовь безответная, или месть затаенная… И от злых людей – остается! Могут такие призраки долго жить, очень долго, а могут – и быстро сгинуть. Коли дело сделает – так и рассеивается. А так – живут. Коли сам утоп, скажем – то близ омута, коль отца убил – так на том месте, где кровь родную пролил, там и живет… А от кого просто призрак остался – те на кладбище обитают, их по ночам увидеть можно у могил – светятся!

– А этот Пожиратель, он их – того?

– Кабы таких не было, то с тех времен, как устроен мир, все бы давно призраками заполнилось! Тела мертвые звери хищные да воронье поедает, а что остается – червяки доедают. А коли призраки от людей живых, в мир иной ушедших, остались, их тоже – свой зверь поедает, так уж все в нашем мире устроено!

– А призракам что, все равно, когда их поедают? – продолжал выспрашивать Сухмат.

– Вот и не все равно! – воскликнула Полина, – С того и началось, что услышала я, как этот… Пожиратель – светлого призрака схватил, а тот закричал, больно ему было, видать, вот – на помощь позвал, я и…

– Защитить хотела?

– Думала, что душу человеческую мучат…

– Призрак не душа!

– Я не знала! Да и все одно – жалко…

– Ладно, ты расскажи, как было, больше перебивать не станем! – пообещал за всех Сухмат. Рахта уже давно не вмешивался в разговор, только смотрел на любимую и молчал. Но рассказывать Полина начала явно для него, по крайней мере, обратив на него свои очи ясные…

– Слышу я крик, думать не подумала, на крик побежала… Вижу – огромный такой старик с бородой, держит в руках старушку такую, оба – как из дыма, иль тумана, короче – просвечивают. Но старушка-то светла, а старик – темен! А он еще и пасть раскрыл, новоровит старушку загрызть… Я ему и говорю, этому злыдню темному – оставь старую в покое, а не то, мол, я тебе устрою баню! Старик удивился, говорит – а это еще что такое объявилось – человек – не человек, упырь не упырь, призрак – не призрак? А я ему – сейчас узнаешь! И – хвать его за бороду. Рука как сквозь дым, но, вроде, немного уцепила, да башкой его – о плиту могильную! Он как-то извернулся, вроде и не особо больно ему было, но старушку прозрачную выпустил. А она – дура – нет, чтобы сбежать, села на камешек да заплакала…

Полина замолчала. Богатыри, помня уговор, молчали. Поляница собралась с воспоминаниями и продолжила.

– Драка у нас с ним получилось, но странная какая-то. Вроде и бьем друг друга, но руки по большей части насквозь проходят, но не совсем. Кабы я его схватить могла по-хозяйски, так в момент бы уломала, силы в нем ни на столечко… Но вертится, выскальзывает. Тут я вспомнила, что как-никак, а об плиту каменную он ушибся! Начала я хватать камни могильные, да в него швырять…

– Ну, ты… богатырша! – не удержался от восхищенного возгласа Сухмат.

– Да я и сама не знаю, откуда такая сила во мне тогда взялась… Повыворачивала камней уйму, некоторые в него, злыдня, даже попали, да не убили… Потом схватила одну плиту да его так отходила, так отходила… Короче, он вдруг взял да утек. Оглянулась – а вокруг по всем плитам упыри сидят, выжидают – чем дело кончится?

– Ну и как, дождались?

– Еще как! – Полина аж раскраснелась, – Сами виноваты, не я первая начала… Как утек тот длинный выродок, они все скопом на меня и набросились. У двоих палки в руках были, у одного – клинок какой-то заржавелый, да я не растерялась – как дала ногой одному коротышке про меж ног, да так, что он аж вверх взлетел… Я его на лету за ногу поймала, да начала им, как булавой, других мертвяков охаживать. Он даже голос подал, закричал что-то вроде «Помогите!»…

– Так это упырь на помощь звал? – до Сухмата, наконец, дошло.

– А что, вы слышали? – удивилась поляница.

– Не токмо услышали, но и на помощь прискакали, – давясь от смеха, произнес Рахта.

– Вот только спасти бедняжечку не успели, – зло усмехнулась Полина, – от него после полдюжины ударов одни ошметки остались, я еще его ногой, в руках оставшейся, из кого-то кашу сделала. Потом ногу выбросила, схватила плиту могильную, да развернулась-повернулась. Как упыри вокруг меня собрались, так все по мордасам плитой и заполучили. Один еще железякой старой замахнулся, я его сверху той плитой и ошарашила, да так в землю могильную и вбила!

– Ай да Полина, ай да богатырша! – закричали богатыри в восхищении.

– Станешь тут воительницей, коли тебя съесть заживо задумали, – продолжила поляница, – а там еще один, хитрый такой, в шею сзади зубами вцепился!

– Да, помнится, мне в бармицу так вцепился, еле сняли, вон, – Рахта указал пальцем на Нойдака, – колдун на глаза черепушке давил, только тогда челюсти и разжала!

– На глаза давить? – подивилась Полина, – Еще чего!?

– А как же ты от того клеща избавилась? – заинтересовался Сухмат.

– Дело нехитрое – взяла да оторвала ему челюсть! Вот и все дела, как ему дальше кусать? А той челюстью оторванной еще другому по башке дала. Совсем эти мертвяки ничего не соображали, все лезли и лезли. Так я бы их всех и перебила, да тут вы их спугнули, вернее, они живых почуяв, меня бросили, да на вас полезли…

– Вообще-то их еще много оставалось, – заметил Сухмат, – может, всех и не перебила бы…

– Еще как перебила бы! – голос Полины звучал уверено, – Кабы вы их не спугнули…

– А нас видела?

– Видела.

– Отчего ж не показалась?

Полина промолчала. Верно, вопрос был глупый по ее разумению. Впрочем, верно, глупый, по любому разумению…

– И чего их столько там собралось? – перевел на другую тему разговор Сухмат.

– А где ж им еще собираться? – пожал плечами Рахта.

– Нет, для одного кладбища слишком много, – настаивал богатырь.

– Может и так, – согласился Рахта, – правду сказать, и где такой ораве на том кладбище прокормиться было бы?

– Может у них там… Вече было? – предположил Нойдак.

– Что? Вече? – воскликнул Рахта.

– Вече?! – Сухмат схватился за живот, хохоча во весь рот, – Ну, уморил… Вече упыриное, князя, червями траченного, за стол Упырьградский звать решали…

– Видела я, как вы с упырями управляетесь, видела… – молвила Полина, – Кабы был у меня меч булатный, я бы не хуже вас, мужей, поработала бы! Да еще и трое. Вот ты, Сухматий, вконец обленился тогда, сам только половину работы делал, а остальное – Нойдаку оставлял, так что – не перетрудился!

– А што? – заявил Сухмат самодовольно, – Я – мастер, а колдун у меня – за подмастерья, пущай работает…

– Погодь, погодь, – вдруг обиделся Нойдак, – вот волшбе Нойдак научится, будешь просить чего – сам за подмастерье встанешь!

– Вот уж чему учиться не собираюсь, – махнул рукой Сухмат, – не богатырское это дело! Да мы перебили тебя, Полинушка, ты расскажи, что дальше было!

– А дальше – ничего и не было, – вздохнула Полина, – смотрела я, смотрела на Рахту моего милого из-за плиты каменной, насмотреться не могла! Как он ручками своими богатырскими мечом помахивал, ворогов бил-побивал, красовался! Ну как тут не залюбуешься? Так бы и смотрела, и смотрела, жаль – быстро враги кончились… И дальше за вами тихонько прокралась, все наблюдала. А когда ту руку нашли, с моими волосами девичьими, поняла я, что уходить надобно.

– И ушла? Так просто? – спросил Рахта.

– А как же еще? – ответила вопросом на вопрос Полина.

– Все-таки страшно так, после смерти, упырем стать, – задумался Сухмат.

– Упыри только из плохих людей получаются, да из утопленников, да детоубийц, ну, и… – Рахта весело подмигнул Нойдаку, – Из колдунов, само собой, тоже!

– Нойдак после смерти не станет упырем, – заявил молодой колдун серьезно.

– А кем станет?

– Нельзя говорить!

– А тебе что, известно?

– Я знаю.

На этом разговор закончился. Было уже поздно, давно пора было спать…

* * *

Вот и еще один вечер. Богатыри, поужинав, не торопились уходить спать. Расселись вокруг костра да повели неспешный разговор. Вспомянули рассказанные вчера приключения Полины, вновь похвалили поляницу за смелость да отвагу…

– То не самое опасное для меня было, – призналась Полина, – было и пострашней!

– А что пострашней? Может, разбойники? – спросил Нойдак.

– Разбойники? – Полина махнула рукой, – Что разбойники… Пока ночами без доспехов шла, никто и не позарился. Однажды, было дело, пробираюсь близ дороги, кругом – бурелом, а в проходе меж стволов поваленных – душегубы в засаде устроились. Мне чего-то лень стало обходить, через гущу ветвей пробираясь, да и все равно было, что ни случится… Пошла прямо, а был еще вечер ранний, видно все. Подхожу, руки подняла, пальцы скрючила и как завою: «У-у-у». Разбойнички и поразбежались все, нет, почти все. Один с испугу замер и на меня уставился. Прохожу мимо, разобрала меня то ли злость, то ухарство какое-то. Поворачиваю к нему лицо свое мертвое и молвлю: «Дай, добрый молодец, тебя поцеловать!». Тот задрожал дрожью крупной, да смотрю – течет у него из парток…

– Да, представляю! – засмеялся Сухмат, и тут же был поддержан товарищами в своем начинании. Правда, по лицу Рахты было видно, что шутка пришлась ему не совсем по вкусу…

– Так, стало быть, с разбойниками просто было?

– Не всегда, – призналась Полина, – уже позже так было… Я уже в одеждах железных была, что от кролевича мне в награду достались. Еду я, проезжаю меж деревьев, а из шлема этого ничего не видно, тут-то меня и достали. Аркан накинули, да с седла сдернули. А потом начали дубинами дубасить. Я в тех железах ничего и не почуяла, разве только когда по голове стучали – громко было страсть! Били они били, потом устали да решили, видать, что забили совсем. Сняли с меня шелом – ведро это с дырками, да увидали лицо мое, давно умертвленное. А я им еще и молвлю: «Чего зря стараться, мертвое убивать?». Побледнели разбойнички, переглянулись, не сказали ничего, но стали так тихонечко пятиться, осторожными такими шажками. А потом – врассыпную!

– Ну, а ты?

– А что я? – рассердилась Полина, – В бронях этих, иноземных-немецких, за молодцами не угонишься, им-то что – рубаха да портки, а у меня шаг сделать – полдня железками скрипеть!

– А стоило им накостылять!

– Ничего, еще повстречаются… – не в шутку пригрозила Полина, потом, помолчав, продолжила, – Было один раз, когда и не знала, выберусь ли из переделки… Люди-то меня боятся, нечисть не знает что делать, да вот встретился зверь – не волшебный, не разумный, зато большой и все пожирающий!

– Жряк, что ли?

– Да, он.

– Вот и мы с ним повстречались, – вспомнил Рахта.

– И не убили?

– Нет, не убили…

– А зря! – Полина уже готова была ругать богатырей за такую недоделку – как так, жряка не добили… – Он меня чуть не сожрал!

– Так ты ж… Мертвая была!

– А ему все единое, что живое, что мертвое – все в рот, да заглот!

– Но тебя ж не съел?

– Мог… – поляница собралась с мыслями и начала рассказ, – Собственно, по настоящему только жряк меня и мог слопать. Остальные – так. Жряк мне на второй переправе попался, а на первой меня тоже, вроде, слопать хотели…

– Кто же?

– Перебираться через реки мне, на самом деле, просто. Но это сейчас я такая умная, знаю, что утонуть уж не смогу, хоть море-окиян по дну переходи – ничего не сделается. А тогда… Когда я впервые увидела на своем пути большую реку, я долго не знала, как быть. Селяне перевозили путников в лодках, те – платили, а как мне быть, кто меня перевезти решится. Так и просидела в укромном месте целый день, дождалась ночи, вылезла да и пошла к берегу, там где лодки привязаны были. Ночь была светлая, звездная, с полным месяцем. Смотрю – сидит в лодке парень, ждет работу, видать. Подхожу. Он на меня не смотрит, взгляд куда-то в сторону устремлен. Спрашиваю – перевезешь? Он – садись, мол. Сам не меня не смотрит, о цене ни слова. Полезла я в лодку, отплыли. Парень все на меня не смотрит, молча загребает. Вот на середине реки, остановился, бросил весла, харю поднял, на луну уставился да завыл голосом не человечьим, а волчьим. Смотрю – клыки изо рта у него расти начали, шерсть ото всюду торчком, когти кривые на руках волосатых повылазили. Ну, думаю, придется повозиться, кабы медвежий оборотень был, так все просто – сказала бы ему, кто я. Медведь зверь чистый, мертвечину не ест. А волк и на падаль позарится… Приготовилась я к схватке, привстала, ногу отвела, вся напружинилась. Тут оборотень на меня и кинулся. Я – как с собакой – в живот ногой с размаху хрясть! Оборотень взвыл, за ногу зубами схватился – волки быстры, где человеку за ним… А я его за шкирку приподняла да трясти начала, что б почувствовал, кто здесь старший. Зарычал было оборотень, потом ногу мою выпустил. И заскулил. Я его мордой в реку – смотрю, обратно в человеческий вид возвращается. Ну, я ему – греби мол, дальше. Погреб… Да чего вспоминать, легко справилась…

Полина перевела дух, затем продолжила свой рассказ.

– Перейти мне речку малую предстояло, долго я место выбирала. Где узко – там глубоко, да и течение сильно. Где пошире – там помельче, вроде, ну я и решила, где помельче. Дело ночью было, само собой, а тут еще, как назло, тучки месяц ясный прикрыли, темень стоит… Пошла я поперек реки, куда иду – не вижу. Попала ногой в яму подводную, с головой окунулась, потом вылезла да подальше побрела. Чувствую, рядом рыбы снуют, но – не кусаются, за ноги не хватают! Видать, пошла-то я поначалу прямо, а потом направление потеряла, пошла чуть ли не вдоль. Иду, иду, а река все не кончается, даже глубже, вроде, стала. Вдруг слышу впереди – звук какой-то странный, как будто в воде кто чавкает. Вот чудеса, кому в воде по ночам чавкать? Рыбы, даже самые большие – безмолвны, кракордилы – тоже… Не медведь – точно, я знаю, как медведь рыбку ловит, как купается-плескается. А тут – как кабан какой-то в омуте. Про омут – это к тому, что, чую, вода стоит, не движется. Забрела, стало быть, в заводь какую-то в темноте. И еще чую – зверь неведомый чавкать перестал, да в мою сторону по воде зашлепал. Тут, на мое счастье, месяц ясный на небе из-под туч выбрался, да заводь осветил. Смотрю – берега вокруг высокие, отвесные, а прямо на меня плывет он… Жряк! Чую – на меня смотрит глазками своими злющими, а сам водоросли какие-то дожевывает. Челюсти – одна так, другая – так! А у меня даже в руках ничего…

– А жряк мертвечину ест? – спросил Нойдак.

– Все он ест, и что движется, и не движется, – поведал Сухмат.

– Так что дольше? – спросил Рахта, – Как убереглась?

– Я под воду нырнула, чуть вправо взяла, выждала да вынырнула, акурат сбоку от морды длинной. Жряк разворачиваться, а я ему пальцем – в глаз! Чуть палец не сломался, но, видно, обжоре тоже больно стало – забил он хвостом, да вдруг как вынырнет, да всем телом – на меня, да придавил. Мелководье, а он сам – большой. Лежу я под телом этим смирненько, ничего не вижу, а сама пошевелиться или рукой поискать – побаиваюсь. Враз огрела меня лапа – а я ничего, камнем прикинулась. Потом съехал с меня этот водяной хряк, сквозь воду слышу – хлюп, хлюп – начал по дну мордой рыскать. Я не выныривая, на полусогнутых ногах – вперед. Позади меня – хлюп, хлюп, я быстрее прочь! Вынырнула – смотрю – посреди реки! Я-то надеялась, что к берегу, а вышло наоборот…

– Ну, на берегу жряк от тебя не отстал бы…

– Тут повезло мне малость – плывет по реке бревно, я к нему, жряк – за мной… Я на бревно вскарабкалась, а морда уже рядом, пасть разинул, я – прыг в сторону, тут торец бревна в акурат возле той пасти оказался, я и подтолкнула. Жряк не понял сначала, сам в дерево зубами вцепился, потом, поняв, что то не мясо, а дерево, пасть снова раскрыл. Я, не будь дурой, моментом воспользовалась, да бревно подальше в пасть и затолкала. Забил жряк по воду плавниками, а лапами передними – ко рту, пытается деревяшку изо рта вытащить, да не получается. Тогда начал жряк бревно жевать. Вот, думаю, дело себе нашел, а я пока – своими займусь! И быстренько к берегу. Пробежала по суху шагов сто, да на дуб высокий взобралась, сижу, жду рассвета. Жряк бревно перекусил, на берег выбрался, меня ищет…

– И не нашел?

– Нет, таскался, таскался, кусты попереломал, но не нашел…

– Жряк чудище водяное, нюха у него на суше нет, – заметил Сухмат.

– Знамо дело, нет, – согласился Рахта, – да и вверх смотреть не умеет…

– А потом что было? – спросил Нойдак.

– Потом был рассвет, до полудня жряк еще по бережку таскался, а потом в свою заводь подался, да больше я его и не видела, – закончила свой рассказ Полина.

* * *

Вот и еще один вечер, и вновь воспоминания. Только Полинушка что-то, как красавица снежная, под взглядами людей близких растаяла, и в страхах своих великих призналась…

– Да, страшно мне было, особенно поначалу, – начала она свой рассказ, – и весь мир светлый ко мне темной стороной обернулся. Как шла я, куда – за любимым, коему и показаться-то нельзя было, иль судьбе навстречу – и не ведала! Вот о жряке рассказала, о старике злом с могильника, об упырях безмозглых… Но не то самое страшное было. Не могла я человеку живому не то что слова молвить, подойти близко нельзя было. Что звери лесные? Медведь обнюхал, мертвечину почуял, да отвернулся! Но ведь человек один не может, ему другие люди нужны. А я чувствовала себя живой, но мертва была. И к людям хода нет, и в Кощный мир не попала…

– Но теперь все позади! – напомнил полянице Рахта.

– Позади-то позади, да все это при мне на всю жизнь останется, такое не забыть-позабыть, помнить буду до дня последнего, а может – и дале…

– Да, – только и протянул богатырь.

– Все и всё против меня были, и люди, и чудища, и мир сам Навий на меня как на чужую смотрел, я это кожей чуяла! И поддержать, опереться не на кого было…

– А я? – удивился Рахта.

– Коли б я сразу тебе такой мертвой показалась, ты б меня принял…

– Нет, принял бы и такую!

– Нет, так не бывает…

– Принял бы, принял, – вдруг вмешался Сухмат, – он так потом бегал, искал тебя, когда ты в лесу пропала… – и богатырь умолк, запоздало поняв, что это разговор между влюбленными, а третий здесь лишний.

– Я тогда, очнувшись, сразу поняла, что мертва, – голос Полины был глуховат, – поняла, что среди живых мне не место… И ушла! Куда глаза глядят…

– Воцарилось молчание. Которое было нарушено неожиданным вопросом Сухмата.

– А как ты вдруг вся в железе оказалась? Это ведь с того витязя иноземного?

– Да, расскажи, – попросили все.

– Я все думала и думала, как быть? Ведь нельзя же было показаться никому из людей в том страшном облике… Душа звала меня вслед за любимым, но если скакать лишь ночью, когда не видно твоего лица, то немудрено и потерять след. А остаться на месте, не видеть, не чувствовать Рахту, пусть издали, но каждый день – это было хуже смерти. Скрыть лицо? А руки? А ноги? Но счастье, если только можно это назвать счастьем, чуть улыбнулось мне. Едва я увидела того странного мертвого витязя с далеких земель, мертвое тело которого было с ног до головы покрыто железом – так сразу поняла – вот решение!

– А тебе не было страшно? – спросил Нойдак, – Ведь рыцарь был заколдован!

– Да, точно, мы сами видали! – кивнул Сухмат.

– Чего ж мне-то бояться? – горько усмехнулась мертвая девушка, – Хотя, по правде говоря, я до сих пор ощущаю себя живой!

– Да, ощутить себя мертвой сложно, – согласился Сухмат. Рахта в разговор не вмешивался, лишь несколько тревожно переводил взгляд с побратима на любимую.

– Я быстро изгнала свой страх, – продолжила рассказ поляница, – и попыталась снять странные доспехи с погибшего. Начала с шелома. Странный шлем, как ведро какое-то…

– Вот-вот, – подхватил мысль Сухмат, – у всех нормальных воинов шелом покатый, сделан так, чтобы меч али секира с него бы соскальзывал, а этот – глупый шелом – все удары его будут!

– Зато такой шелом проще сделать, – не выдержал молчания Рахта. Тема вооружения могла завести наших богатырей даже в таких случаях…

– Ковали, стало быть, плохие в тех краях, – заключил Сухмат.

– Ковали, быть может, и плохие, зато колдуны там отменные! – перебила мужчин Полина.

– Так витязь был заколдован?

– И еще как! – воскликнула поляница, даже руками взмахнув, – Счастье селян, что не трогали того мертвого юношу!

– Мудрая старуха подсказала! – подал голос Нойдак. Как ни странно, а он был в курсе, впрочем, что тут странного – его дело ведунье…

– Юноша? А я думал – муж… – удивился Сухмат.

– Так усов не было, – напомнил Рахта.

– Я, признаться, не приглядывался, – пожал плечами Сухмат, – да и не все ли равно.

– Тебе, богатырь, мож и все равно, – рассердилась девушка, – а мне того добра молодца до сих пор жалко, да после того, как все про несчастную его судьбинушку прознала…

– Расскажи, расскажи!

– Все по порядку, – покачала головой Полина, – коли слушать хотите, то не перебивайте!

Богатыри и Нойдак, как сговорившись, чинно расселись вокруг Полины, а Сухмат даже шутливо «запер» свой рот на «замок» из пальцев. Удивительно, наши герои уже практически забыли, что перед ними сидит ожившая мертвлячка, существо, которым можно испугать не только малых детушек! А они сидели, слушали и переживали…

– Как только стащила я шелом с головы той мертвой, как начали бить в руки мои, когда-то белые, молнии злые, черные, смертоносные. Но дважды не умереть! Даже и не больно мне было, мертвенькой… Как кончились все молнии, затихло вроде все, начала я брони с тела снимать. Застежки незнакомые, хитрые, но я разобралась, как и что…

Только нагрудные железа рассупонились, вдруг слетает из-под них чудище невиданное. Я о таких даже и в сказках не слыхивала! Тело как у ящерицы, длинно да чешуйчато, да крылья за спиной, а морда здорова да зубаста. Глаза кровью багровой налиты, так и горят… Бросилось на меня чудо-юдо, норовит в горло зубами кривыми вцепиться! Этак, думаю, так и последние остатки красоты девичьей растеряешь, коли личико мне покусает! Ну, я кулаком ему по мордасам, по мордасам! Видать, так его еще никто не бивал, народ, видать, хлипкий в тех далеких краях… Повыбивала я тому зубастому-крыластому зубья многие, а он – еще и когтями царапаться надумал! Вот уж чего ненавижу… Я и кошек от того не люблю, что царапаются, а тут – выродок иноземный вконец обнаглел, младую деву оцарапал. Сгребла я того крыластого, да шею ему и свернула! Как хрустнула шейка его хлипкая, так и царапаться перестал, сдох, стало быть, уродина! Так, что б другим неповадно было! Отшвырнула я от себя выродка, смотрю – а хвост-то его, длинный-предлинный, оказывается, вокруг горла у мертвого витязя обвивается. Задушил, стало быть, его хвостом-то! Разорвала я те путы, из хвоста чудища получившиеся, да горло мертвому молодцу стягивавшие. А мертвец-то тут возьми да вздохни. Потом глаза открыл, на меня посмотрел, начал слова какие-то лепетать, да видно – немец он был, не славянского корня, ничего я так и не поняла. Потом посмотрел мертвец на руки свои сгнившие, увидел отражение в доспехах лика своего неживого, да вдруг – горько расплакался! Ну, я ему и говорю, что же ты, мол, такой большой, а плачешь, как дитя малое. Сначала не понял он, а потом догадался, что я его стыжу, слезы с лица утер да горделивый вид принял, мужу подобающий… А потом – снова сник, да мне в глаза взглянул этак робко. И тут поняла я, что можем мы с ним так вот, взглядами, переговариваться. И рассказала я ему первая, кто да откуда, да как умерла, да почему в Навий мир не сошла… Смотрю – пожалел он меня, снова слезы на глазах у недоросля этого появились. Ну, я ему говорю – взглядом, само собой… Расскажи, мол, как попал в такую переделку? Он и рассказал…