Текст книги "Логово «ВЕПРЯ»"

– Зато я без санкции руководства начал одну разработку, – прервал его Чуенков. – Ты бы ее тоже начал, если эти материалы попали к тебе в руки. Теперь дело разрослось словно снежный ком. Там оказался настолько запутанный клубок, что без свободы рук не справиться, а свободы-то как раз не дают: вчера генерал лично ознакомился с материалами и взял дело под контроль. Ну да ничего, у меня копии есть! И показал я ему далеко не все!

– Заговор, что ли? – иронично улыбнулся Юрий.

Он знал: Виктор Николаевич иногда чересчур увлекался и пытался найти не то, что есть на самом деле, а то, что ему привиделось. Однако он опытный оперативный работник, и чутье у него отменное – не раз случалось, что искомое им вылезало на свет Божий спустя некоторое время после того, как начальство со скандалом заставляло Чуенкова прекратить разработку.

– Черт его знает? – честно признался полковник. – Пока не могу до конца всего понять.

И он начал рассказывать Бахареву все с самого начала, с того момента, когда ему принесли запись разговора советника МИДа Ульмана с чиновником из Администрации Дороганом, сделанную в биллиардной модного ночного клуба «Робинзон». О встрече Дорогана с отставным генералом Шатуновским и совершенно неожиданном появлении среди фигурантов дела авторитетов криминальных группировок. А потом, по словам Виктора Николаевича, пошло еще хлеще: вылезли шифровки боевиков оппозиции о «караване». Произошли убийства в Стамбуле трех посредников, связанных с МОССАДом и представлявших интересы израильских торговцев оружием. После этого случая представитель лидеров оппозиции республики Южных Предгорий переехал из Турции в Италию. К тому же для полноты ощущений, один из погибших израильтян оказался связанным с мафией и крупными торговцами наркотиками на Ближнем Востоке.

– Во, сюжет! – Чуенков пристроил рядом с первым очередной окурок и достал новую сигарету.

– Мы же задохнемся, Виктор Николаевич! – взмолился Бахарев.

Рассказанное начальником его заинтересовало, но он пока не мог понять, какова же его роль во всей этой, прямо скажем, непростой истории? Отчего за ним наружку поставили?

Полковник со вздохом сожаления убрал сигарету обратно в пачку и буднично сообщил, что по имеющимся сведениям, в настоящее время генерал, вернее, отставной генерал Шатуновский, выехал в Италию, где встречался с представителем оппозиционеров Азимовым. О чем они беседовали, к глубокому сожалению, узнать не удалось, но сам факт этой встречи весьма примечателен. Да еще разбившаяся вертушка с ее загадками и упорное нежелание Мамадаеза Аминова говорить о «караване». Множество странностей, непонятных совпадений, причем в весьма отдаленных друг от друга местах. Но самое главное, отчего так всполошились наверху, что Бахарева даже встречали.

– Значит, что-то я такое знаю, но сам не знаю что? – горько пошутил Юрий.

– Понятия не имею, – пожал плечами Чуенков. – Ясно одно, наверху крутят задницами! Только вот в какую сторону? Иначе отчего без конца упоминалось какое-то решение президента? И контрнаблюдение за нашими людьми тоже не так то просто поставить: для этого нужен приказ человека в лампасах.

При упоминании о лампасах Бахарев поскучнел: в последнее время вообще стали слишком лихо раздавать чины, звания и награды направо и налево, чем все совершенно обесценили. А в генералы, как правило, выходили люди чиновные, но обычно весьма недалекие умом, зато изощренные в закулисных интригах. Ох, и наломали же они дров по всей матушке-России. И, не дай бог, если недоумки в генеральских погонах опять где-то задумали применить силу, совершенно не заботясь о последствиях. Впрочем, зачем им заботиться, если в нашей стране еще никто из руководителей никогда не понес ответственности за содеянное им. Не зря же с горькой иронией говорят: у нас страна воров! Украл, поделился и откупился, а то еще на более высокий пост пролез, где лучше воровать.

– Под каким же прикрытием Шатуновский отправился в Италию? Как турист? – поинтересовался Бахарев.

– По делам фирмы, в которой числится консультантом, – ответил Чуенков. – Не куда-нибудь, в Венецию подался… Слушай, Юрка, ты как насчет того, чтобы нам все-таки попытаться раскрутить это дело до конца?!

– Ну, в принципе я за, но как крутить, если по рукам и ногам повяжут? Завтра выйду на службу и навалят воз поручений от генерала, а вы и вступиться не сможете. Какая уж работа?

– Все продумано, – Виктор Николаевич шутливо постучал себя по лбу пальцем. – Извини, я все же закурю, не могу терпеть.

– Тогда я приоткрою дверь!

– Шут с ними, открывай! Так вот, пиши рапорт на отпуск, я визирую, ты получаешь денежное содержание и – вольная птичка. С отгулами за твои горы набежит прилично, чуть не два месяца. Но на самом деле будешь выполнять мои распоряжения. Пойми, кроме тебя и Петьки Черняева, мне и опереться толком не на кого.

– Но если следят и прослушивают, как же работать?

– Хороший вопрос, – улыбнулся Чуенков и вынул из кармана плаща пейджер. – Держи! Там к нему скотчем прилеплена бумажка с номерами телефона абонента. Хорошо придумал? Будем активнее использовать новые средства связи. Меня могут практически вывести из игры, а если ты объявишься на службе, то и тебя тоже.

– Ладно, рапорт я напишу, – кивнул Бахарев.

– Сейчас напиши и отдай мне, а когда появишься за деньгами, глаза там особенно не мозоль.

– Ладно. Деньги, оружие дадите? Ведь, уходя в отпуск, я пистолет обязан сдать.

– Я думал, ты догадаешься из командировки что-нибудь этакое прихватить, – лукаво прищурился полковник. – Неужели не имел трофеев?

– Только пичох, нож такой национальный привез, – честно ответил Юрий и вздохнул. – Значит, ни денег, ни оружия, ни другой помощи ждать не придется? Одни указания по пейджеру?

– Ну, ты это, прекрати, – нахмурился Виктор Николаевич. – Оружия не дам, но с деньгами что-нибудь придумаю и с помощью тоже не оставлю.

Он достал из бездонного кармана плаща портативный фотоаппарат, тонко звякнувшую сталью связку универсальных отмычек, маленький диктофон и удостоверение налоговой полиции. Юрий взял его и раскрыл – выписано на его имя и с его фотографией. Стало быть, расстарался полковник на документ прикрытия?

– Отмычки зачем?

– Навестить квартиру Шатуновского, – обреченно вздохнул Чуенков. – Пока есть такая возможность: сам он в Италии, а вся семейка на отдыхе. Можно действовать спокойно.

– Спасибо, – шутовски раскланялся Бахарев. – Приказываете в домушника переквалифицироваться?

– Другого выхода у нас пока нет. Осмотрись, конечно, прежде чем лезть к нему.

– Но сможем ли мы потом использовать как доказательства то, что, возможно, удастся найти?

– Кто знает.

Бахарев печально вздохнул и подумал, что в складывающейся ситуации скорее уместно думать не о доказательствах для следствия и суда, а о том, кто быстрее наберет весомый компромат – они или Моторин и компания. Награда одна – жизнь! Кто опоздал в гонках со смертью, тот неизбежно потерял все.

Но тут ему в голову пришла другая мысль: чистку, – то есть отстрел причастных к утечке тщательно скрываемой информации, – могут начать и не посоветовавшись с Моториным. Не исключено, что вычислят и его самого! Тут уже не до компроматов. И в это грязное дело он соглашается влезть? Впрочем, зачем лицемерить, когда давно увяз в нем по уши, иначе его не вела бы наружка прямо от трапа самолета!

Конечно, Чуенков мог дать ему отпуск и предложить уехать подальше, пока гнойник сам не лопнет. Однако, если приспичит, уберут и за границей, а в компании с полковником и Петькой, глядишь, еще вдруг и удастся объегорить безносую с косой? Может, Бог не выдаст и наградит счастливым билетом, неким пропуском в жизнь? Ведь выйти из игры все одно не дадут, разве только ляжешь на кладбище, так лучше играть в команде, пока не… Нет, лучше об этом не думать!

– Компромат на них нужен кровь из носу, – глухо сказал Чуенков. – Понял? Иначе уроют они нас!

Юрий понял его без лишних слов. Лихо он, сам того не ожидая и находясь за тысячи километров от Москвы, подзалетел в серьезные разборки между власть имущими. Лихо!

Он пошел в комнату, взял лист бумаги, сел за стол и написал рапорт об отпуске. Вернулся в ванную, отдал его полковнику. Тот молча пожал хозяину руку и направился к дверям.

– Увидимся, – уже на площадке тихо сказал он. – Удачи!

Бахарев только кивнул в ответ и захлопнул дверь, прислонился к ней спиной и, медленно опускаясь, сел на корточки, закрыв лицо ладонями – Боже, как же все погано в этой жизни! Мерзко, смердяще кровью и грязью от власти и власти денег. А другой у нас, наверное, просто нет? И он с размаху прямо туда…

Как бы еще знать, какую опухоль нащупал Чуенков и отчего она отдалась такой страшной болью при его прикосновении? Естественно, каждый человек жил в своей среде, подчас весьма консервативной: общение преимущественно в рамках только своего социального слоя неизбежно сужало представления о жизни, особенно если этот слой еще хотя бы относительно благополучен и сыт среди всеобщей нищеты. А социальный слой властьимущих не просто сыт, он зажрался, но полагал, что хорошо знал народ и мог им манипулировать по собственному усмотрению, отделившись от него кордонами челяди, охраны и чиновной спесью. Все, как прежде, ничто не ново под луной! Это страшно до жути, так, что хотелось завыть, подобно лесному зверю, не видя выхода. Что же ждет их и вообще всех, если они с Чуенковым промахнутся? Новый Афганистан? Или нечто похуже?..

Шабалин работал в саду на своей даче: он любил, как только выдастся свободное время, повозиться с кустами роз – эти цветы всегда вызывали в нем искреннее восхищение. Когда-то, еще очень давно, когда он даже и мечтать не смел о даче с приусадебным участком чуть ли не в гектар, Михаил Иванович дал себе слово, что как только у него появится клочок земли, он тут же высадит на нем кусты роз. Мечта сбылась, и теперь все домашние знали: отрывать Михаила Ивановича от любимого занятия можно только при чрезвычайных обстоятельствах, иначе не миновать грозы.

Подрезая засохшие ветки с длинными шипами, которые так и норовили проколоть даже толстые перчатки, генерал думал, что осень уже полностью вступила в свои права и пора готовить розы к зиме – увязывать кусты мешковиной, закутывать их, чтобы не померзли, и с нетерпением ждать новой весны, когда опять вокруг все зазеленеет и его любимицы проснутся от спячки. Хотя зимы сейчас стали какие-то сопливые, с бесконечными оттепелями, циклонами и антициклонами или как их там?

Да и то, как ждать хорошего, если нахозяйствовали в стране? Леса порубили, горы срыли, наделали искусственных морей, мать бы их! Хорошо еще реки не успели повернуть, а то, кроме того, что по горло сидим в говне всеобщей коррупции и криминала, сидели бы еще и в обстановке экологической катастрофы глобального масштаба. Даже если бы ООН приняла постановление, запрещающее поворот рек, их бы все равно повернули: в России никто никому не указ, чего уж нам ООН?! Плевать мы на них хотели!

Декларировали всеобщее равенство, а какое, к чертям собачьим, равенство между молодым лейтенантом и генералом, разъезжавшем на персональном автомобиле, хотя они по уставу и обзывали друг друга «товарищами»?! «Равенство» Шабалин сполна испытал на собственной шкуре, пока дослужился до больших звезд на погонах, и сколько раз задумывался, как несправедливо устроена жизнь – лезешь наверх, обдираясь до крови, ломая ногти и зубы, получая безжалостные удары под зад и по черепу, а когда достиг вожделенной власти и блага, то вместе с ними, в большинстве случаев, получаешь вставные челюсти и тысячи болячек. Или молодость просто хороша сама по себе? Но откуда же взяться гордому и сильному, уверенному в себе и хорошо образованному человеку, если он в молодости не имел ничего и родители не могли дать ему даже крохи тех благ, которых можно достичь в старости, которая, кстати, для подавляющего большинства населения не гарантировала сытости и покоя?! Старость в России страшное несчастье.

Сейчас опять декларировали равенство, но разве равен инженер или учитель, месяцами не получавший нищенской зарплаты, с господином министром или господином советником? Формально, на бумаге все равны, но все для того же подавляющего большинства это по-прежнему равенство в бесправии, полное отсутствие денег и независимости!

Один знакомый недавно приносил книжонку какого-то политика, цитировавшего статью декабриста Михаила Фонвизина «О коммунизме и социализме». Сам Шабалин добавил бы к этому названию еще и демократию, особенно такую, как сейчас. Что любопытно, так это, как Фонвизин прогнозировал ситуацию в стране: «самые попытки осуществить подобные мечты угрожают обществу разрушением, возвращением его в состояние дикости и окончательно самовластною диктатурою одного лица как необходимым последствием анархии».

Идея окончательной самовластной диктатуры одного лица, являющейся необходимым последствием анархии, очень импонировала генералу. Разве вокруг не разгул анархии, не отвратительный бардак, устроенный нынешними правителями?! Разве мы не потеряли свои позиции в Чехословакии, Венгрии, Польше, Германии? Сколько там оставлено денег, а сколько бумажек подписали эти, с позволения сказать, дипломаты, поставившие страну в унизительное положение – чем и как мы теперь будем защищаться, если, не приведи бог, грянет гром? Как фиговым листком, прикрываемся их договорами об уничтожении химического оружия и ракет?

От таких мыслей бросало в жар. Генерал разогнулся, стянул с руки перчатку и тыльной стороной ладони вытер выступившую на лбу испарину. Рядом шумел уже тронутый осенним увяданием лес – с желтизной и багрянцем в листве, сухой травой на пригретых последней лаской солнца пригорках и веселым цоканьем белок, делавших последние запасы на зиму.

Однако Шабалин не видел ничего: в наше время мало с кем можно позволить себе предельную откровенность, так будь откровенным хотя бы сам с собой! Признайся честно: не только о благе державы печешься, но, как безусый лейтенант, вновь готов лезть наверх, ломая ногти и зубы. Хотя мало что осталось ломать, но готов! Готов пролить чужую кровь, однако непременно взять свое!

Да, да, он признался, и что дальше?! Сейчас все упиралось в сделку с проклятыми тупоголовыми азиатами, в успешное проведение операции под кодовым наименованием «Караван», должной принести огромные средства. Да, она противозаконна, но в конце концов тут давно страна воров! Еще не так давно гнали эшелонами на Запад суперсовременные танки, а разрешение на это давало правительство. И те же люди, которые были в нем тогда, теперь готовы поддержать начинания Шабалина. Почему он должен от них отказаться?

Вот пройдет «Караван», тогда можно приоткрыть карты и попробовать начать разворачивать страну в другую сторону. И всего-то нужно подождать какой-нибудь месяц. Ну, скажем, до первого снега.

Естественно, в одиночку руль в другую сторону не повернуть, поэтому и пришлось пойти на создание организации, что очень не нравилось, однако приходилось играть по правилам «соратников», которых он про себя частенько называл рыбами-прилипалами. Если удастся осуществить самый главный замысел, то он от них навсегда избавится в первую очередь и без всякой жалости.

Организации, всякие там конспирации и прочие дурацкие штучки генералу не нравились, и он оказался прав, поскольку в невыясненном пока звене произошла утечка информации, пусть небольшая, но произошла, и теперь дело огромной важности зависело от глупых случайностей, а в расторопность исполнителей Михаил Иванович не очень-то верил. Однако подобное положение неизбежно в стране, где царил общий хаос при видимости подобия порядка и законности.

Ладно, если удастся повернуть хотя бы первую часть задуманного, то в одном из надежных и солидных банков на Западе на его счет ляжет очень крупная сумма, а при неудаче второй части замысла, можно плюнуть на все и эмигрировать. Впрочем, о неудачах лучше не думать, чтобы не притягивать их к себе. Ведь если добьешься самой высокой цели, то все станет твоим. Все! Ради этого стоило рискнуть.

– Миша?!

Генерал обернулся. На дорожке около розария стояла жена. В простом платье, выгодно подчеркивавшем ее хорошо сохранившуюся фигуру, она выглядела весьма соблазнительно, и Шабалин решил, что сегодня, пожалуй, он не будет допоздна засиживаться, а пораньше поднимется на второй этаж, в комнату жены.

– Тебя к телефону.

– Кто? – генерал направился к дорожке: неожиданный звонок вызвал легкую тревогу и некоторое раздражение.

– Моторин.

– А-а, – Шабалин улыбнулся: на ловца и зверь бежит. Он сам собирался позвонить контрразведчику, как только закончит возиться в розарии, но тот опередил его. Что-то он скажет?

На веранде генерал разулся и, как в далеком детстве, с удовольствием ступая по гладким половицам пола обутыми в шерстяные носки ногами, подошел к аппарату:

– Да!

– Здравствуй, Михаил Иванович, – раздался в наушнике голос Моторина. – Надеюсь, эту линию не прослушивают?

– Тебе виднее, – язвительно заметил генерал-полковник и сразу же перешел к делу. – Меня беспокоят частности, понимаешь? Всякие мелкие частности. Очень жаль, если они помешают главному.

– Не стоит так переживать, – успокоил контрразведчик. – Мы уже нащупали нужное звено и активно работаем.

– Жестче нужно, жестче! – прервал его Шабалин. – Нечего миндальничать! Действуй решительней, слишком многое поставлено на карту.

– Тут не фронт, Михал Иваныч, – хмыкнул Моторин. – Танки не двинешь и удары с воздуха не нанесешь. Иная специфика, другие тактика и стратегия.

– Не крути, скажи когда все уладится?!

– Потерпи немного, но скоро, обещаю.

– Темнила ты, как молодые говорят.

– Профессия такая, – засмеялся в ответ контрразведчик. – Отдыхайте, все сделаем. Самое главное, найдена дырка, откуда потекло.

И он, не прощаясь, отключился от связи.

«Ну, насчет дырки, ты врешь, – положив трубку, зло подумал генерал-полковник. – Врешь, как сивый мерин, набиваешь себе цену и наводишь тень на плетень. Знаем мы вашего брата: кругом секреты и сами себя обманываете!»

Ну, если не уладит, пусть пеняет на себя, а как минует в нем надобность, так и придет пора расставания. Без слез и жалости, навсегда…

В одном из таких зеленых пригородов столицы, среди множества павильонов торгового центра, который правильнее было бы назвать круглогодичной ярмаркой, располагался хорошо известный любителям животных магазин под названием «Друг». На его прилавках можно найти все: ошейники и поводки, игрушки для собак и кошек, корм для рыбок и попугайчиков и даже для экзотических животных или пресмыкающихся типа удава или питона.

Именно корма составили славу «Другу», причем заслуженную славу – там всегда купишь для своих любимцев приличное мясо, субпродукты, кости, крольчатину, а по заказу так и мелких грызунов или птиц. Где именно добывал их хозяин магазинчика Михаил Круг, оставалось его коммерческой тайной, но фирма процветала.

Сюда и приехал Маркин погожим осенним днем. Жаль, ах, как жаль было тратить такое чудесное время на улаживание дел, переговоры, торговлю за проценты от прибыли – не лучше ли махнуть подальше от насквозь провонявшего выхлопными газами города и хотя бы час спокойно погулять по лесу. И чтобы на голову тебе сыпались опадающие золотистые листья, а на руку приземлился крошечный паучок, отважно пустившийся путешествовать в неведомые дали на тонкой серебряной паутинке. А потом выйти к реке или еще лучше к лесному озеру с низкими берегами и потемневшей стоячей, похожей на черный китайский лак, водой и смотреть, как словно, в калейдоскопе, под легкими дуновениями ветерка постоянно меняется причудливый узор плавающих на его поверхности листьев – желтых, еще совсем зеленых, багряных и тускло-золотистых. Присесть на старую скамью, неспешно выкурить сигарету и, наблюдая за вьющейся серой ленточкой дыма, подумать о жизни, о душе и о том, с чем придешь к концу. Это одновременно грустно и сладостно, но полезно, поскольку очищало от скверны, которую волей-неволей несли в себе люди. И чтобы из леса тянуло сырой грибной прелью и косые лучи солнца путались между стволов старых сосен.

Григорий даже головой помотал, отгоняя нахлынувшее видение и дал знак охранникам, приехавшим следом за ним на другой машине, оставаться на месте. Едва Колчак вошел в торговый зал, на него сразу же вылупилась смазливая девица, стоявшая за прилавком. Всем своим видом она выражала желание помочь единственному в этот момент покупателю, но тот в ее помощи не нуждался.

В углу, за сверкавшей стеклом и хромом витриной сам Круг рубил мясо на колоде, легко помахивая широким и тяжелым топором, под которым лишь тонко и жалобно всхрустывали косточки. На голове хозяина магазина красовался белоснежный накрахмаленный поварской колпак. Прямо на голое тело он надел двубортную белую куртку с закатанными рукавами, выставив на всеобщее обозрение перевитые жилами мускулистые лапы с блекло-синими разводами давних татуировок. Весь он был тяжелый, как набитый золотом сейф, приземистый, широкий и, с первого взгляда, оставлял ощущение несокрушимой, первобытно-животной силы.

Заметив Колчака, хозяин магазина улыбнулся, показав золотую коронку в углу рта, вогнал топор в колоду и направился к выходу в подсобные помещения, на ходу бросив смазливой девице:

– Я покурю. Приглядывай тут!

Григорий поглазел на витрины с яркими упаковками импортного кошачьего и собачьего корма, окинул оценивающим взглядом продавщицу и решил, что, судя по ее статям, она работала у Мишки не только за прилавком. Впрочем, это их личное дело, и не зря говорят: на чужую кровать нечего рот разевать! Усмехнувшись, он вышел на улицу, оставив девицу в полном недоумении.

Обойдя магазин, Колчак нырнул в неприметную щель между павильонами и оказался на широком четырехугольном дворе торгового центра. Неподалеку разгружали с машины бочки с рыбой и взвешивали пустую тару, а посредине двора лежали несколько грязных бродячих собак, кормившихся на здешней помойке. Где-то дули свежие ветры перемен, а картина задворок торговли не менялась десятилетиями, да что там, столетиями! Впрочем, чему удивляться, если задворки жизни тоже оставались неизменными? А торговля всего лишь ее малая часть.

Круг курил у задней двери магазина. Увидев подходившего Колчака, он вытер висевшим у пояса полотенцем и подал гостю короткопалую лапу.

– Привет!

– Да не жми так, – сердито прикрикнул Григорий. – Соображать надо, когда имеешь дело с человеком интеллигентного труда.

– У нас не рыбка, у нас мясо, – засмеялся Круг и пригласил гостя в кабинет.

Там он сменил куртку на белоснежный халат, вымыл руки и поставил на стол электрический самовар – гость за рулем, спиртного лучше не предлагать, а разговор на сухую, не разговор. Не поедет же Колчак в такую даль попусту?

Наблюдавший за хозяином гость с легкой завистью отметил, какое еще крепкое и сильное у Мишки тело, как литое, хотя он уже давно перевалил на шестой десяток. Впрочем, помахай каждый день топором, ни какой гимнастики не нужно. А по ночам, наверняка, разминается с продавщицей.

– Все рубишь? – Колчак присел к столу и закурил. – Может, ты втихаря и человечинкой приторговываешь? То-то я гадал, куда это временами твои клиенты пропадают? А их, оказывается, по кусочкам съедают братья наши меньшие.

– А череп? – не приняв шутки, вполне серьезно ответил Круг. – Кисти рук, ступни? Человечинкой, – беззлобно передразнил он гостя. – Тебе какого чаю, обычного или фруктового?

– Обычного.

Маркин откинулся на спинку стула и подумал: видно, Круга не зря еще в первую его ходку в зону прозвали «Мясником». Впрочем, он действительно когда-то начинал рубщиком мяса на одном из столичных рынков, но сел не по хозяйственной статье, а за тривиальную уголовщину.

Михаил заварил чай, налил в чашки и грузно сел в директорское кресло. Он ждал, когда Колчак сам начнет разговор о деле, по которому приехал.

– Есть работа, – мелкими глотками прихлебывая из чашки горячий чай, буднично сообщил Григорий. Поскольку Мясник никак не отреагировал, молча ожидая продолжения, пришлось пояснить: – Надо убрать одного человечка.

– Кого?

– Какая разница? Господь сам разберется, – словами ловкача Щапы отбрехался Колчак. – Твое дело выполнить, мое заплатить за работу.

– Кто его заказал? – Круг тоже закурил и положил на стол тяжелые руки.

Лгать Мяснику и изворачиваться не стоило, поэтому Колчак ответил со всей откровенностью:

– Не знаю, да и не хочу знать. Адвокат, да ты знаешь его, Щапа, принес заказ. Оплата царская, но просят срочно. На вот, можешь полюбоваться.

Он положил на стол конверт, и Круг тут же подгреб его медвежьей лапой. Открыл, вынул фото, посмотрел на коротко остриженного малого лет тридцати и решил, что паренек, видно, не так давно откинулся из зоны, но уже успел кому-то перебежать дорогу или знал нечто такое, с чем ему лучше не ходить среди людей, а лечь в могилку.

«С чего это я решил, что он из наших? – продолжая разглядывать фото, подумал Круг. – Из-за короткой стрижки? Малый может оказаться обычным беспредельщиком и вообще зачем ломать голову? Колчак прав:. Господь сам разберется!»

Ага, а карточка-то обрезанная, и видно руку, причем явно женскую. Уж не из-за бабы ли сыр-бор разгорелся? Да наплевать!

– Беру, – буркнул Мясник и пробежал глазами по строчкам адреса «клиента». – Это чего, в центре?

– Наверное, – меланхолично пожал плечами Колчак. – Вот задаток.

Он положил на стол еще один конверт. Круг не глядя смахнул его в ящик: не стоило унижаться при Гришке и, уподобляясь мелкому барыге, мусолить купюры. Колчак все одно куклу не подсунет, знает ведь, с кем имел дело.

– Еще чаю? – радушно предложил хозяин.

– Нет, спасибо, – Маркин встал. – Не провожай, не нужно лишне светиться. А то вон какой у тебя двор и у всех окна в него выходят.

– Не волнуйся, тут у каждого в день по десятку человек бывает, – успокоил его Мясник.

– Как спроворишься, позвони, – благоразумно не подав на прощанье руку, уже от дверей сказал Колчак. – Тогда еще разок и повидаемся по данному вопросу.

– Хорошо, – кивнул хозяин магазина «Друг».

После отъезда гостя он пересчитал оставленные им деньги и довольно хмыкнул: старый приятель не поскупился и передал ему выгодный заказ. Ну что же, коли он принят, надо его выполнять?

– Николай! – приоткрыв дверь, зычно крикнул Круг, и через пару минут в кабинет вошел молодой подтянутый мужчина в синем халате – это был экспедитор Николай Федосов, еще много лет назад получивший кличку «Бешеный».

– Скажи Раисе, что останется одна и, пока мы не вернемся, лавку пусть не закрывает. А ты заводи тачку и погнали.

– Куда?

– В центр, посмотрим там на одно местечко. Давай, шевелись, по дороге все обговорим.

Спустя четверть часа они уже катили к центру в пикапе, прозванном «каблуком». За рулем сидел Федосов. Сообщение Круга о предстоящем деле не вызвало у Бешеного никаких эмоций, зато упоминание о гонораре тут же заставило оживиться:

– Почаще бы таких подкидывали!

– Ладно, не раскатывай хобот раньше времени, – ворчливо осадил его Мясник. – Вон, гляди, метро «Новокузнецкая». Давай приткнемся где-нибудь и дальше ножками.

Припарковав машину, они не спеша направились к метро, обошли его и сразу же увидели нужный дом. С одной стороны очень удобное место – рядом трамвай и метро, прыгнул и уехал. Но, с другой стороны, трамвай может и не подойти вовремя или только создать излишнюю помеху, а в метро любили ошиваться менты: там тепло, светло и значительно меньше всяких неожиданностей, чем на улице. Встречаться с ментами ни Круг, ни Бешеный не любили и старались избежать подобных встреч, даже если им их навязывали.

Следующей неприятной неожиданностью оказалась массивная дверь подъезда с кодовым замком – открыть его плевое дело, но наличие подобной преграды означало, что жильцы непременно обратят внимание на любого чужого человека, болтавшегося на лестничной площадке. Значит, они наверняка опишут его приметы ментам, которое прискачут на место происшествия. Нет, вариант, при котором клиента заваливали в подъезде, тут явно не подходил, но тем не менее Мясник вместе с подельником вошли в дом, внимательно осмотрели лестницу и засекли время, в течении которого они могли оказаться на улице. Учитывая старинную постройку дома, длинные и широкие лестничные пролеты и дверь с замком, получалось не меньше двадцати секунд, да и то, если не возникнет никаких неожиданностей, а они, как на зло, обычно вылезали в самый неподходящий момент. И все равно, двадцать секунд слишком долго!

Круг изучил замки на двери квартиры клиента и предложил Бешеному поскорее убраться из тихого и гулкого подъезда, где каждый шаг отдавался так, словно ты маршировал в пустой бочке. Вот, наверное, радости жильцам, когда пьянь какая-нибудь горлопанить начинала: акустика, как в Большом.

– Запираются все, сучьи дети! – зло выругался Бешеней, когда они присели покурить на лавочке в чахлом скверике рядом со станцией метро. – Нажили капиталы, теперь боятся с ними расстаться!

– Да не в капиталах дело, – примирительно заметил Круг, совершенно не желавший, чтобы его помощник завелся из-за замка на двери подъезда. – У меня в подъезде тоже жить хотят чисто и культурно, как на Западе. А сейчас бомжей полно, ночевать в подъезды рвутся, нагадят. Сейчас вообще стальные двери на подъезды ставят.

– Да? – удивился Николай, словно для него явилось сногсшибательной новостью, что у Мясника есть квартира, дом с подъездом и соседи, как это полагается обыкновенному нормальному человеку. – От домушников все одно не убережешься.

Круг промолчал: он думал, что делать? Обычный прием, когда один киллер страховал, а другой ждал клиента на лестнице, здесь явно не проходил. Может быть, подкараулить сидя в машине и потом, не вылезая из нее, прямо через окно всадить в клиента свинец из пистолета с глушителем. И по газам!

М-да, но куда потом мчаться? В сторону вечно забитого пробками Садового кольца или через мостик перескочить Яузу и попасть на не менее загруженное Бульварное кольцо?! Проклятое место какое-то, да и только! К тому же какая-нибудь бдительная старуха непременно запомнит номер машины, а она принадлежала магазину «Друг»: вот мы, господа менты, сам Мясник вместе с Бешеным. И больше не прижмешь Райку в подсобке, чувствуя, как она упруго изгибается в твоих руках, и не испытаешь чувства ни с чем несравнимого острого наслаждения, овладев ею на ложе из пакетиков с кошачьим кормом. Естественно, Михаил постоянно проделывал все то же самое с продавщицей в более цивилизованных условиях, но там не возникало той остроты ощущений.