Текст книги "Логово «ВЕПРЯ»"

– Еще не до конца, – немного охладил его пыл Виктор Николаевич, но лидер фракции не хотел ничего слушать:

– Перестань, – он слегка поморщился. – Победа, считай, уже у нас в кармане, и мы ее больше никому не уступим! Кстати, ты не в курсе: генерал сам застрелился или?.. Кажется, у него в кабинете в этот момент находился Моторин? Или я ошибаюсь?

– Нет, отчего же, Моторин там действительно был, как раз в тот самый момент. Но вот как все произошло, точно сказать трудно. Официальная версия…

– Брось ты эту официальную версию, – недовольно прервал его Зубанов. – Ее уже все истрепали, как собака тряпку. Лучше скажи, кабинет Шабалина стоял под техникой?

– Не знаю, – честно ответил Виктор Николаевич. – Если там и была техника, то не моя.

– А жалко! Сейчас бы знали точно, а то одни голые предположения и не более того.

«Если бы ты знал точно, то имел бы великий компромат на генерала Моторина, – подумал Чуенков. – И непременно вынудил бы его платить за молчание всю оставшуюся жизнь. Однако подобное рабство генералам очень быстро надоедает, и сам рабовладелец рискует в скором времени оказаться на кладбище».

В принципе полковник уже не раз задумывался, что же на самом деле произошло в тот роковой день в кабинете генерал-полковника Шабалина – преступная небрежность в обращении с оружием, самоубийство или хладнокровное, заранее обдуманное и тщательно подготовленное убийство?

Если последнее, то Моторин непременно заранее заручился поддержкой тех, кто отдавал приказы даже Шабалину, чтобы они санкционировали смерть генерал-полковника. Тут все очень логично, поскольку, жертвуя его фигурой власть предержащие сохраняли большее – выигрыш в позиционной расстановке сил на политической арене. Но каков тогда, однако, Валерий Иванович? Чистый террорист! Впрочем, в случае провала ему тоже кое-что грозило, а за сохранение собственной задницы боролись еще и не такими методами.

– Жалко, жалко, – побарабанив пальцами по подлокотнику дивана, разочарованно протянул Зубанов. – Значит, мы так и не узнаем правды, а сам Моторин ни за что не расскажет. Или как там у вас, не расколется?

– Наверное, – вяло согласился занятый своими мыслями гость.

Он подумал, что столь трагическую развязку, наверняка, ускорили и собранные им оперативные материалы. Хотя чем? Они могли ускорить только то, что так и так неизбежно должно произойти при столкновении интересов влиятельных политических группировок, имевших в своих рядах несколько высокопоставленных функционеров, умудряющихся состоять и там и здесь, а еще поспевать и в третьих организациях, дабы все время ловить в свои паруса переменчивый ветер политической конъюнктуры. В сущности, все они тривиальные флюгеры, но… правили огромной державой, не забывая туго набивать собственные карманы, – если сегодня значительно выгодней набить их с этой компанией, а не с той, то они пойдут с теми, с кем выгоднее! И плевать им на народ.

– Ладно, хрен с ним, – махнул крупной рукой Зубанов. – В диктаторы Шабалин все равно не годился. До Пиночета ему далеко.

– Вы так думаете?

– А чего думать? И так сразу видно, – с ядовитым сарказмом заметил Николай Васильевич. – Куда уж нашим дубиноголовым сапогам лезть в большую политику?! Нонсенс, право слово, нонсенс! У них ежели и найдется кто поумнее, так его побыстрее выпрут со службы, дабы не портил общую картину и не спорил с министрами или, того паче, с самим президентом. Вот скажи, если ты знаешь историю: когда-нибудь Россией вообще правили военные?

– А императоры?

– Ну, хватил! Императоры совсем другое дело, нечего даже сравнивать. Кстати, ты хорошо использовал испуг Моторина, когда ознакомил его с документами.

– Думаете, все-таки это он убрал Шабалина?

– Думаю, его час еще грядет, – губы лидера фракции сжались в нитку, и Чуенков решил: явно Зубанов не откажется украсить свою лысеющую голову золоченым лавровым венком, как это делали диктаторы Древнего Рима.

– Теперь нужно все красиво завершить, – напомнил Виктор Николаевич. – Сделана только половина дела.

– Да, мы завершим то, что ты красиво начал.

– Ну, случай помог, – скромно заметил полковник.

– Нужно уметь и случай, некое стечение обстоятельств, тоже обратить в свою пользу. Наверное, даже хорошо, что все получилось быстрее, чем ожидали и рассчитывали. Я-то, честно говоря, надеялся, что нарыв лопнет сам, а его хирургически!

– Наверное, все к лучшему.

– Да, конечно, – хозяин налил гостю еще чаю и подвинул ближе блюдо с пирожными. Немного помолчал и доверительно пожаловался: – Устаю очень. Дума – это просто паноптикум, и ты даже не представляешь себе какой!

– А я думал, скорее серпентарий, – желчно усмехнулся полковник.

– Куда там, – засмеялся Зубанов. – Одними пресмыкающимися не обходимся.

«Вот это точно, – подумал Чуенков. – Есть театр зверей имени дедушки Дурова, а есть театр депутатов. Только звери честно отрабатывают кормежку, прыгает на задних лапках, катаются в вагончиках, крутят шары и прочее, а депутаты только и умеют иногда ходить на задних лапках и лаять невпопад. Зато самозабвенно и умело компостируют и пудрят мозги народу. Часто просто диву даешься, как их выбрали».

– Ладно, шутки в сторону, – хозяин вернул гостя от размышлений к действительности. – Нужно побыстрее заканчивать с оппозиционерами Южных Предгорий.

– За этим я и приехал.

– Надеяться нам, кроме как на тебя, Виктор Николаевич, особенно не на кого, – польстил Зубанов и похлопал гостя ладонью по колену. Потом он тяжело поднялся, подошел к стоявшему в углу сейфу и достал из него черную кожаную папку.

«Ну и ловок Николай Васильевич, – увидев ее, подумал Чуенков. – Это же папочка Жоры Шатуновского, которую он передал в аэропорту Моторину. Значит, отставного генерала потом взорвали вместе с машиной, а Валерий Иванович принес дары волхвам? Нет сомнений, он был здесь!»

– Вот, тут все необходимые материалы, чтобы перейти к следующему этапу, – погладив папку ладонью, тихо сказал Зубанов. – Мне хотелось надеяться, что нам никто не помешает.

– Мне тоже, – кивнул полковник.

– Мы правильно взяли упреждение, – хмыкнул Николай Васильевич. – А генералы не догадались. В том их беда, что частенько не видят дальше собственного носа, а играть в такие игры – это не солдатиками командовать. Тут знаешь какой штаб должен быть!

Он выразительно постучал себя согнутом пальцем по лбу, опустил папку в пустой темно-коричневый кожаный портфель, застегнул золоченые замочки и подал его Чуенкову.

Тот принял портфель. Теперь ему предстояло заменить погибшего Георгия Кузьмина Шатуновского. Конечно, мало приятного идти по следам мертвеца, тем более, если он плохо кончил, но не отказываться же? За сумасшедшие деньги люди делали еще не такое.

– Хочу на тебя полностью положиться.

Николай Васильевич пожал гостю руку и проводил его до дверей кабинета. Вновь пожал руку, немного задержав ее в своей, и заглянул в глаза:

– А ребятишек своих ты, Виктор Николаевич, не обижай! Не надо! Они старались, как могли, и не их вина, что блукали с завязанными глазами. Дай им званьица, представь к побрякушкам на груди молодые, они на эту мишуру падки, пока еще жизнь как следует не узнали.

– Постараюсь, – неохотно пообещал Чуенков.

– Вот и постарайся. Жду добрых вестей.

Виктор Николаевич вышел из кабинета и вздохнул с облегчением: долгий разговор с Зубановым уже начал его тяготить и просто счастье, что он закончился. Иначе полковник мог сорваться и сказать что-нибудь резкое в ответ на поучения.

Впрочем, нет, не сорвался бы – заветная черная папка, в которой лежали бумаги, должные привести к гигантским деньгам, любого заставят глубоко засунуть язык в задницу…

Азимов ждал и с каждым днем, просроченным сверх оговоренного с Шатуновским срока, ожидание становилось все мучительнее – Мирзо терялся в догадках: отчего партнеры тянули? Кажется, на последней встрече во все вопросы внесена предельная ясность. Со своей стороны, представители оппозиции Южных Предгорий готовы выполнить взятые на себя обязательства в самые сжатые сроки. Уходило драгоценное время, а мирные переговоры на родине неумолимо приближались и без конца оттягивать их начало означало играть в дурные политические игры и терять с таким трудом заработанные очки.

Он по-прежнему, как договорились с Шатуновским, жил в Венеции. Каждое утро после завтрака Азимов оправлялся на прогулку по одному и тому же маршруту и проходил его по несколько раз – город весь изрезан каналами, через многие из которых венецианцы отчего-то недодумались перекинуть мосты, а без конца платить за переправу хозяевам катеров и гондольерам Азимову не хотелось. И потому он кружил, занятый невеселыми мыслями, крутившимися вокруг одного и того же и без конца возвращавшимися к вопросу – отчего партнеры тянули?

К несчастью, сам Азимов не мог на него ответить и только день за днем уговаривал поторапливавших его политиков набраться терпения и подождать еще, поскольку он не верил, что достигнутые договоренности и обещанные партнерам деньги можно просто так взять и предать забвению.

Ох, уж эти политические деятели эмиграции! Кто бы только знал, сколько сил и нервов они отнимали. Но никогда нельзя сказать об этом вслух, поскольку вокруг чужие уши, а злые языки непременно донесут твои высказывания до тех, о ком ты говорил. И после нечего удивляться случившимся с тобой неприятностям – не зря же старая мудроость гласит: язык мой – это та дорога, по которой приходит в дом беда. Зачем же самому накликать на себя несчастье?

В тот день Азимов как всегда вышел после завтрака на утреннюю прогулку и неспешно направился по своему обычному маршруту: по набережной вдоль канала.

Погода стояла просто чудесная: небо голубое, бездонное, без единого облачка. Ласково пригревало осеннее солнце, уже растерявшее пылкий жар лета, и Мирзо с удовольствием подставлял ему лицо. Конечно, это далеко не щедрое солнце его родины, но и не тусклое северное светило, едва согревающее покрытую снегами землю.

Да, в Москве уже мог выпасть снег, а от партнеров по-прежнему ни слуху ни духу.

– Салам, Мирзо-джон!

Услышав приветствие на родном языке, Азимов обернулся и привычно растянул губы в улыбке: годы дипломатической работы сделали свое, и он приучился часто и всем подряд улыбаться, хотя делать это, как правило, совершенно не хотелось.

Чуть в стороне стоял окликнувший его человек. Явно европеец, уже немолодой, с сединой на висках и правильными чертами лица. Он был одет в серый, деловой костюм и такого же цвета легкое пальто, а шляпу держал в руке. В ответ на улыбку Азимова, незнакомец тоже улыбнулся, собрав около настороженно смотревших глаз лучики морщинок, и представился:

– Меня зовут Виктор Николаевич. Если вам захочется, можете назвать меня Виктор-джон.

– Салам, – продолжая улыбаться, кивнул Мирзо, недоверчиво разглядывая незнакомца.

Наверное, Абдулло-бобо, отвечавший за безопасность их миссии, был тысячу раз прав, когда настаивал, чтобы Азимов брал с собой на прогулки оружие или ходил в сопровождении телохранителя? Что стоило сейчас этому человеку выпустить очередь из узи, который вполне можно спрятать под пальто, или прямо из кармана разрядить в ничего не ожидающего Мирзо револьвер. Кстати, достаточно и маленького вальтера с глушителем: его можно прикрыть шляпой.

– Чем обязан? – стараясь, чтобы голос звучал ровно, небрежно поинтересовался Азимов. – Кажется, до сего дня мы с вами не встречались?

– Совершенно верно, – по-русски ответил незнакомец, назвавшийся Виктором Николаевичем, и сердце Мирзо дрогнуло: неужели?!

Неужели Аллах услышал наконец его молитвы и перед ним стоял посланец от русских друзей из Москвы? Но не стоило радоваться раньше времени, все могло оказаться простым совпадением и, кроме всего прочего, он ждал Георгия Кузьмича, а не этого незнакомца.

– Выпьем по чашечке капучино? – предложил Виктор Николаевич. – Заодно побеседуем.

Он показал на ближайшее кафе, где прямо на тротуаре, под полосатыми зонтиками стояли легкие столики и белые ажурные стулья.

– Лучше на углу, – снова улыбнулся Азимов. – Там капучино не в пример вкуснее.

Мирзо здраво рассудил, что уж если пить с нежданным гостем, то лучше это сделать в том месте, которое ты выбрал сам и которое тебе отлично знакомо. Да, с сегодняшнего дня он начнет более внимательно прислушиваться к советам Абдулло, чтобы не чувствовать себя при подобных встречах, как голый среди своры злых собак. Он станет брать на прогулки и пистолет, и вооруженного телохранителя, владеющего приемами кун-фу. Конечно, все это будет, если сегодня удастся обойтись без эксцессов.

– Хорошо, пойдемте, – легко согласился Виктор Николаевич.

В кафе они заняли столик на веранде, – так пожелал Азимов, – и, не сговариваясь, положили свои шляпы на свободные стулья. Подскочил услужливый официант, и русский заказал два капучино и пирожные.

– Вы не против, если я угощу вас? – он достал объемистый бумажник из крокодиловой кожи. – У меня есть деньги. Смотрите!

Он раскрыл портмоне и показал Мирзо фотографию, на которой тот был запечатлен вместе с Шатуновским. Когда Азимов увидел пароль, у него сразу отлегло от сердца и он облегченно вздохнул: хвала Аллаху в его незреченном милосердии! Незнакомец оказался не террористом и, к счастью, долгожданным посланцем от партнеров.

– Почему не приехал сам Георгий? – по-русски поинтересовался Мирзо. – Я ждал его, а не вас. Что-то случилось?

– Лучше поговорим на фарси, – предложил Виктор-джон. – Теперь где угодно можно встретить людей, понимающих русский, а мне бы не хотелось, чтобы в нашей конфиденциальной беседе участвовал некто третий.

– Как вам удобнее, – холодно согласился Азимов. – Вы сами экспортировали по всему миру своих уголовников, а теперь сами же их опасаетесь?

– Не только уголовников, – многозначительно заметил гость.

– Итак? Что же случилось?

– Большое несчастье, – лицо Виктора Николаевича приобрело скорбное выражение. – Георгий Кузьмич умер.

– Умер? – поразился Мирзо. Насколько он знал, Шатуновский практически не хворал и не имел серьезных хронических заболеваний. Значит, надо понимать так, что его убрали?

Впрочем, это внутренние дела самих русских и у него нет никакого желания вникать или вмешиваться в них, дабы не подставить лишний раз собственную голову: там, где крутились огромные деньги, нет места сантиментам или жалости.

– И в этой связи? – начал Азимов, с тревогой ожидая продолжения: вдруг ему скажут твердое нет? Что тогда, начинать все сначала? Хотя не должны так ответить – кто же откажется от огромного лакомого куска? Но конъюнктура меняется, даже в отгрызании лакомых кусков.

– И в этой связи, – подхватил Виктор Николаевич. – Дела теперь поведу я. У меня есть необходимые полномочия, и я располагаю документами, подготовленными вами с покойным Георгием Кузьмичом.

– Вот так? – Мирзо отхлебнул кофе и кивнул, заставив гостя гадать, к чему относилась улыбка удовлетворения и кивок: к качеству кофе или к услышанным новостям?

– Мы приносим вам искренние извинения в связи о задержкой продолжения переговоров и реализации соглашений и заверяем, все достигнутые договоренности полностью остаются в силе.

– Прекрасная новость!

Азимов вежливо улыбнулся и откинулся на спинку стула. Теперь действительно можно расслабиться на несколько минут и спокойно вздохнуть, поскольку его ожидания оказались не напрасны.

Но интересно знать, что же произошло в далекой России? Сомнений нет: Георгий умер не своей смертью! Наверняка, ему помогли перейти в мир иной и еще неизвестно, каким образом это сделали. Однако стоило ли интересоваться подробностями? Наверное, нет. Старого генерала все равно уже ничто не вернет, а Мирзо без разницы, как, собственно, все произошло – главное, Шатуновского уже никогда не будет! Никогда!

Видимо, теперь ему придется постоянно иметь дело не только с другим человеком, но и с иной группировкой? Скорее всего, именно так, поскольку огромные деньги имели свойство постоянно переходить из рук в руки и смена хозяина редко обходилась без крови: кто знает, сколько ее на самом деле пролилось в холодной и далекой России? Только ли Шатуновский пал жертвой борьбы за сверхприбыль от нелегальной торговли оружием?

Надо полагать, одна группировка узнала о замыслах и действиях другой и началась ожесточенная схватка под ковром, а победителю удалось смести с арены побежденного или полностью поглотить его. Возможно, отставного генерала смели с арены даже вместе с его покровителями или покровителем. Но расспрашивать об этом Мирзо не станет, нет, ни за что не станет и никогда не пожалеет, если так и не узнает всей правды. Зачем ему такие знания?

В принципе для него никакой разницы, какая группировка русских осуществит сделку – лишь бы они поскорее дали вожделенное оружие, которым можно серьезно пригрозить на переговорах, чтобы достичь своих политических целей.

– Жаль Георгия, – помолчав, с сожалением причмокнул Азимов. – Искренне жаль. Он был толковым человеком.

– Мне тоже искренне жаль, – кивнул Виктор Николаевич.

– «Ну, это ты, положим, врешь и не краснеешь», – подумал Азимов, но вслух сказал совершенно иное:

– Приношу вам свои соболезнования в связи с кончиной господина генерала, – Мирзо тонко улыбнулся, давая понять: он стреляный воробей и его трудно провести на мякине. – И давайте закончим с этой темой и перейдем к делу. Когда мы сможем получить интересующий нас товар?

– Как только переведут деньги на счет известной вам фирмы в Швейцарии.

– Естественно, она подставная?

– Глупо отрицать.

– Тогда нам нужно оговорить гарантии. Сами понимаете, речь идет о слишком крупной сумме.

– Хорошо, но не станем же мы заниматься этим здесь? – усмехнулся гость. – Давайте ненадолго расстанемся, а через час я нанесу вам вполне официальный визит…

Знакомую черную кожаную папку, – ту самую, которую перед тем, как взлететь на воздух, отставной генерал Шатуновский передал Моторину, видимо, как залог сохранения собственной жизни, – Бахарев увидел совершенно случайно: он находился в кабинете Чуенкова, когда тот во время делового разговора по телефону знаком попросил майора немного обождать и открыл сейф. Там лежал неплотно закрытый темно-коричневый портфель и из него высовывался краешек той самой пресловутой папки. Пусть только краешек, но чтобы узнать ее, Юрию больше и не требовалось.

– Собираюсь в командировку, – положив трубку, озабоченно сообщил Виктор Николаевич. – Поеду в Италию, по следам Шатуновского.

Бахареву стало ужасно тоскливо, и он подумал, что его непосредственный начальник действительно поедет в Италию и действительно пойдет по следам погибшего отставного генерала, однако сделает это совершенно не затем, чтобы вскрыть в интересах следствия преступные связи, а чтобы использовать их в собственных интересах или в интересах тех, кого он будет представлять на Апеннинах.

Многое сразу же стало видеться в совершенно ином свете, в том числе и гибель генерал-полковника Шабалина в тот момент, когда к нему приехал начальник управления Моторин. Ведь шила в мешке не утаить, и как бы не хотело это скрыть начальство, многое тут же становится известно подчиненным, особенно если подчиненные – оперативные работники, имеющие достаточный опыт.

Помимо своей воли Бахарев оказался почти в самом эпицентре борьбы двух группировок, связанных финансовыми интересами с оппозиционерами Южных Предгорий. И Чуенков цинично использовал майора «вслепую», словно живца, выманивая на Юрия противника и ловко подставляя его противодействующей стороне, как основного разработчика и самую опасную фигуру. А сам тем временем старательно налаживал контакты, умело обводил вокруг пальца того же Моторина, видимо, имевшего иную ориентацию и представлявшего другую группировку, и делал все, чтобы поскорее убрать Георгия Кузьмича и перехватить инициативу в переговорах, взяв все в свои руки. Надо признать, это ему блестяще удалось и свою роль он сыграл как нельзя лучше. Ну и ловок же оказался Виктор Николаевич, ничего не скажешь!

Что же касалось преступной деятельности группировок, то это теперь никак не докажешь – нужна долгая и кропотливая работа, но кто позволит тебе ее провести? Те же генерал Моторин и полковник Чуенков, – который, скорее всего, в ближайшее время либо станет генералом, либо трупом, – теперь, по всей вероятности, представляли интересы одной и той же группировки, совершенно не нуждавшейся в скандальной рекламе и чуравшейся таких, как Бахарев, способных сунуть нос не в свои дела. Нос тут же прищемят и безжалостно оторвут вместе с головой! Элитарные круги в нашем обществе закрыты для всех – страна воров, вернее, те кто ею правил, не любили раскрывать свои секреты.

– Моторин распорядился отправить тебя в настоящий отпуск, – порадовал Чуенков, и Юрий понял: пока надобность в нем миновала. Стоило сейчас подумать о собственной заднице: как прикрыть ее, если вдруг власть предержащим покажется, что ты успел слишком многое узнать.

Если только догадываешься, то и догадывайся себе на здоровье – от этого никому ни жарко ни холодно. Но вот если ты точно знаешь и готов документально подтвердить свое знание, тогда берегись!

Как же с ним поступят после отпуска? Отправят в почетную ссылку или загонят в длительную командировку в такие края, где немудрено и голову сложить?

– После отпуска подбросим тебе непыльную работенку, – Чуенков прикурил и с наслаждением затянулся: видно, телефонный разговор его чем-то порадовал. – Поможешь товарищам из соседней области кое-что размотать, а то они там уже который месяц топчутся на одном месте. Выступишь, так сказать, в роли толкача и одновременно недреманного государева ока!

Виктор Николаевич рассмеялся, и Бахарев решил, что он оказался прав в своих предположениях: его отправляли в ссылку, но не дальнюю, а так, чтобы все время находился под рукой и был удобен для наблюдения. Не приведи бог еще выкинет какое коленце строптивый оперативник!

– И от Моторина на некоторое время подальше, – доверительно понизил голос полковник.

«Петька Черняев улетел в республику Южных Предгорий и пробудет там не меньше полугода, – прикинул Юрий. – Меня в отпуск вроде бы догуливать, а потом в ссылку. Непосредственные исполнители изолированы, а организатор поедет за границу. И вправду ловко!»

Какое теперь имело значение, далеко он окажется от Моторина или будет постоянно находиться у него на глазах? Видимо, развязка наступила, когда пуля пронзила сердце Шабалина и тем самым одна группировка дала понять о приоритете перед другой и побежденные уступили им все контакты с оппозиционерами. А Валерий Иванович вовремя сориентировался и переметнулся на сторону более сильного, если вообще с самого начала не был на его стороне.

И с этими людьми Бахареву предстояло дальше служить и выполнять их приказы?

– У меня много работы, – примяв в пепельнице окурок, сказал Чуенков, дав понять майору, что тот может идти.

Что же, если догуливать отпуск, то надо действительно догуливать. И Бахарев отправился на работу к Ольге: она скоро заканчивала прием пациентов. Уже усевшись вместе с ней в малолитражку, – бежевую «Ладу» Юрий вернул, – он неожиданно сказал:

– Есть серьезное предложение: давай жить вместе.

– Ты предлагаешь мне выйти за тебя замуж? – голос Ольги чуть заметно дрогнул.

– Да! Как говаривали раньше: составьте, сударыня, все счастие мой жизни!

– Болтун ты! – она обняла его и уткнулась носом в пахнувшую крепким мужским одеколоном щеку, с уже успевшей отрасти к вечеру щетиной. – Знаешь, что в древние времена означало на Руси слово «бахарь»?

– Нет, а что?

– Я специально посмотрела в словарях. Это сказочник, рассказчик небылиц. Вот откуда происходит твоя фамилия! Хочешь заманить меня прекрасной сказкой и оставить молодой вдовой? Я уже видела твою профессию.

– Ее можно поменять, – задумчиво ответил Юрий.

– И ты на это решишься? Что же такого бравого офицера может подтолкнуть к подобному решению?

Ольга отодвинулась, включила зажигание и плавно тронула с места. Бахарев помолчал, потом тихо сказал:

– В девятнадцатом веке жил в России генерал Арсений Андреевич Закревский, губернатор Финляндии и Москвы. Вот он писал: «Мне кажется, порядок дел в нашем государстве никогда не улучшится, а него, трудно служить честным людям, которые думают не о мелких выгодах, а о благоденствии своего Отечества. У нас столпы государства немало не заботятся о пользе России и думают об интригах и чтоб им всем было лучше… Жаль Россию».

– Ты решил оставить службу? – Ольга серьезно посмотрела на него. – Если да, я согласна! Куда мы поедем, к тебе или ко мне? Если к тебе, надо купить чего-нибудь поесть. Учтите, господин майор, посватавшийся столь неожиданным способом, теперь придется заботиться о семье. А где двое, там и трое!

– Что? – Юрий встрепенулся. – У нас будет малыш? Господи, какая радость.

– Погоди, – немного остудила его пыл Ольга. – Еще не точно. Знаешь, как говорят: утро вечера мудренее…

Эту поговорку Юрий вспомнил, когда встал ночью. Оля спала, а от него сон упорно бежал. Да, утро вечера мудренее, и утро обязательно наступит, но какой придет за ним день? Хорошо, если он окажется добрым к ним и к той маленькой, беззащитной и хрупкой жизни, которая зародилась в его любимой.

Все не так просто. И он ничего не может сделать, чтобы помешать Чуенкову и другим продолжать дело, начатое «ВЕПРЕМ»: разве удастся ему остановить жуткую инертную махину, связанную с системой? Как поймать за руку и примерно наказать тех, кто заварил крутую и кровавую кашу, поскольку нельзя наказать саму систему! Ее нужно ломать в корне, но это неизбежно повлечет жертвы, а народ уже неимоверно устал без конца жертвовать своими детьми. У него наступила временная апатия, но всем станет худо, если огромная масса перестанет не только верить, но и устанет от спячки и поднимется сама, сметая любые преграды на своем пути. Но самое ужасное, что непременно найдутся темные силы, готовые оседлать волну народного гнева и приготовить новое ярмо рабской повинности.

Обращаться во властные структуры совершенно бесполезно: уж кому-кому, а Юрию это было известно значительно лучше других. Средства массовой информации, как говаривали раньше, в подавляющем большинстве содержанки – содержанки определенных властных и финансово-криминальных структур: они станут петь то, что им прикажут те, кто платит.

Попробовать вести дело самостоятельно? Абсурд, поскольку тут же все станет известно руководству. Свидетели будут упрямо молчать, а подозреваемых, как это уже не раз случалось, «отмажут», а тех, кто осмелился открыть рот, немедленно уничтожат вместе с не в меру резвым Юрой Бахаревым, чтобы никогда и никому не стало известно о преступных делах власть предержащих, чтобы никто и никогда не узнал кто, где и от кого получал огромные взятки, чтобы все-таки дать «зеленый свет» миллиардной сделке, затеянной криминальными деятелями вместе с чиновниками, банкирами, дипломатами и военными. Иначе рухнет, или даст глубокую трещину коррумпированная пирамида власти, способная постоянно закрывать глаза на то, как беззастенчиво крадут в стране воров и безнаказанно проливают кровь ее честных граждан.

Вспомнилось, как еще там, в горах, он вспоминал старую французскую пословицу: побеждать без опасности и торжествовать без славы. Что же, у него сейчас нет ни победы, ни славы, а ощущение таково, словно, презрев все опасности, он все-таки добрался до заколдованного леса, свалил заветный дуб, отловил и зайца и утку, добыл Кощеево яйцо, но тут некто невидимый и сильный с хохотом вырвал его из рук, оставив в дураках. Так стоило ли в дураках оставаться и дальше? Не зря же в Священном писании сказано: «Не домогайся сделаться судьей, чтобы не оказаться тебе бессильным сокрушать неправду, чтобы не убояться когда-либо лица сильного и не положить тени на правоту твою». Так стоило ли домогаться стать судьей? Тогда один путь – во внутреннюю эмиграцию. Что же, возможно, это единственный выход.

Юрий распахнул занавески и улыбнулся – вот и зима. Над городом кружил белый, пушистый первый снег. Он ложился на угольно-черную мокрую мостовую, на фонари, на машины на стоянке, на крыши домов, на деревья старого сквера, укрывая все невесомым белым пуховым покрывалом. Круговерть, снегопад, снег потерь, боль утрат…

Дай Бог, чтобы наступающий день оказался добрым к нему и его любви, которую он наконец нашел…