Текст книги "Загряжский субъект"

9

Митрополит Антоний был дряхл, сонлив и почти недвижим. Он чуял, почти осязал ускользающую нить последних дней. Он давно приготовлялся и кротко ждал своего часа. Для старика радостна и светла была предстоящая встреча с Господом, которому он служил и молился всю жизнь. Долгими ночами он обдумывал свою жизнь, и не много было в этой жизни ненужного, малодушного, суетливого. Конечно, слабости человеческие не миновали и его строгую молитвенную, жертвенную стезю. Исповедуясь, он старался не упустить самой малости отступления от заповедей Христовых и горячо молился, каялся, просил прощения.

Грехи были в детстве, отрочестве и, конечно, воспринимались тогда преувеличенно роковыми и непоправимыми. Шести лет он пробовал курить, и когда мать с ремнем в руке спрашивала, почему изо рта пахнет табаком – у него не хватило смелости сказать правду. И он врал про какой-то костер. Как врал потом учителям, не выдавая провинившихся товарищей. Были ошибки молодости, совершались проступки в старости, о которых он сожалел и искренне каялся.

Слаб человек. Только молитва укрепляет дух. Только вера делает человека сильным. Старец Антоний в девяносто лет был крепок духом и силен верой. В Московской патриархии и сам Патриарх почитали митрополита за правдолюбие и человеколюбие.

Среди неотложных дел владыки была поездка в Загряжск. Наместник монастыря отец Павел и настоятель Александровской церкви отец Амвросий опечалили сердце старого митрополита. Отец Павел написал жалобу на отца Амвросия. И хотя в обиходе епархии жалобы священников были редкостью, поступок отца Павла не осуждали, так как суть жалобы не подвергалась сомнению. Сердце же говорило владыке, что самый способ разрешения спора между священослужителями не может уподобляться тяжбе. Упование на начальника, на суд иерархии подает пастве плохие примеры, и дай волю – в приходах начнется такая канцелярия, что епархия погрязнет в жалобах.

И еще одно дело надо было разобрать владыке. Давний конфликт между монастырем и историческим музеем. Борьба-тяжба мирян с монахами за недвижимость зашла так далеко, что люди перессорились, озлобились, и вражда только усилилась. И не было уверенности у митрополита в правоте монахов, напротив, их нетерпимость огорчала.

– Слыхали? Владыка едет! – Гонимый объявлял новость всем встречным, возвращаясь домой с «брехаловки». – Отца Амвросия судить за блуд и разврат в собственной хате.

Эту новость возбужденный Тихон сообщил Дрюне прямо с порога:

– Гневен преосвященство, ох гневен! Быть беде.

Дрюня вскипел мгновенно. Он схватил щуплого Тихона за грудки и поднял в воздух. Голос его срывался на фальцет.

– Разносчик энцефалитов! Убью! Раздавлю!

В такую ярость Дрюня впадал только в молодости. Он быстро остыл, поставил испуганного Тихона на ноги и сказал примирительно:

– Кто отца Амвросия тронет – он мой лютый враг, будь он даже высокий преосвященство!

У пантеона, у открытых церковных врат, собирались люди, в основном старые женщины, многие с детьми. Старики и молодые женатые мужики кучковались в сторонке, курили. Ждали митрополита, лениво обсуждали историю отца Амвросия. Старики не одобряли поступок священника.

– Раз зарекся от баб – терпи, не рыпайся! Нельзя служить в церкви и одновременно обманывать. Влип наш Амвросий!

Но в этой же компании строгих дедов жалели пастыря и собирались просить митрополита о снисхождении.

– С другой стороны посмотреть – трудно мужику одному. Ложишься спать – один, утром проснешься – опять один, и целый день – один, и ужинаешь опять же в одиночестве. Нельзя устоять на развилке: или Бог, или баба.

– Батюшка золотой. Он всех больных, многодетных, бедствующих поименно навещает. Кому еду, кому денежек, кому совет – такие попы на дороге не валяются.

Молодые мужики были полностью на стороне отца Амвросия.

– Батюшка семью завел, двух детей взял, все путем. А теперь, если раскаяться, надо Люську с детьми обратно вытурить?

Женщины, которых собралось не меньше сотни, были более решительны. Они по косточкам перебрали ситуацию вокруг клятвопреступления отца Амвросия. Мнение было одно: батюшка покается, а владыка простит его.

Лимузин подкатил ближе к церкви, к толпе женщин с ребятишками. Двое молодых послушников помогли владыке выйти из машины и под руки подвели под навес пантеона. Старец опустился в деревянное кресло с высокими подлокотниками. Сбоку на столик поставили стакан с водой. Владыка жестом указал отцу Амвросию место возле себя. Дрюня, Тихон и Славка стали за спиной отца Амвросия. К ним из толпы подошла Соня Пучеглазова. Митрополит перекрестил прихожан, покрестился сам и тихо, но отчетливо обратился к людям:

– Приход ваш известен епархии своим благочестием, усердием в молитвах и почитанием заповедей Христовых. Благодать Божия на храме вашем, на вас, молящихся о спасении. Отец Амвросий служит в этом приходе много лет, и служба его чиста, как чисты помыслы и молитвы. Дела отца Амвросия любезны моему сердцу, и слово его любезно мне правдой и любовью. И я не хочу омрачить свои последние дни на земле осуждением брата. Я благословляю его на венчание с вдовой и дальнейшую благочестивую службу в этом храме. Его грех принимаю на себя и буду просить Господа о прощении. Аминь!

Владыка обессилел и замолчал. Толпа завопила от восторга и умиления.

– Алилуйя! Алилуйя! – кричали люди митрополиту и падали на колени.

– Слава владыке Антонию!

– Слава! Слава!

Со дня рукоположения, за всю долгую службу Святой церкви и Спасителю старец Антоний не слышал такого бурного выражения чувств прихожан. И он с благодарностью слышал поддержку своего решения. Но как высокий иерарх понимал, что решение это сомнительно. Нарушение обета безбрачия каралось Церковью строго и неотвратимо. Но кто, кроме Господа мог оспорить или отменить решение уважаемого старца, дни которого были сочтены…

Дрюня поманил пальцем Гонимого и сказал назидательно прямо в лоб:

– Слышал, дурак! Вот как можно рассудить о человеке!

Гонимый поежился, живо согласившись с Дрюней:

– Кто ж против? Живи теперь, Амвросий, с бабой открыто, на всю катушку! Причитается с Амвросия, а, Дрюня?

– Причитается!

В монастыре владыка попил чайку с сухариками и прилег отдохнуть в специальной, только ему отведенной келье. Он подремал не более получаса и вышел на монастырский двор, сплошь покрытый густым ковром подстриженного спорыша. Послушники вынесли кресло и помогли старцу удобнее сесть. Перед ним большим полукругом стояли монахи, прихожане, работники музея и просто желающие посмотреть на митрополита.

Из толпы выходил человек и, покрестившись, излагал просьбу или свое мнение владыке. Старец слушал и кивал головой. Человек говорил, старец слушал и кивал. Так продолжалось несколько часов, человек тридцать, наверное, удостоились внимания владыки. Говорили мэр Кукуй, наместник монастыря отец Павел, директор музея по фамилии Горобец, жена министра Софья Ильинична Пучеглазова, начальник полиции, начальник горпотребсоюза, директор школы и другие уважаемые граждане Загряжска. Владыка поднял маленькую ладошку, попросил внимания.

– Пять веков наши предки жили и молились на этой земле, в этих храмах, в этом благословенном уголке нашего отечества. Место намоленное, крепкое и нерушимое. Так было, так будет. Сюда едут паломники со всей Росиии, из стран далеких и близких. Разных наций и верований. И каждому в душе найдется место для радости и умиления. Будь то паломник-христианин, мусульманин, иудей или иной веры человек. Храм Божий и музей открыты для верующих и для любомудров, как они открыты в Сергиевом Посаде, патриаршем гнезде и святом месте для всех православных. Музей и обитель живут по Христовым заповедям, в трудах и молитвах украшают дела Божии. Я опечален, когда человеческая выгода ставится выше заповедей Христовых. И я не судья в мирских спорах и разногласиях. Уповаю на христолюбие наместника монастыря отца Павла и директора музея гражданина Горобца. Уповаю на милость Божию. Аминь!

Владыка перекрестил всех и больше не проронил ни слова, послушники увели его в покои.

И отец Павел, и Горобец были недовольны решением владыки, но не подавали виду, а престарелый митрополит видел их почтительные улыбки и не поверил, не удивился текучести человеческой натуры…

10

В школе Славке задали сочинение на тему: «Кто твои родители?» Обычное дело, каждый год ребятишки пишут о своих предках самыми яркими красками и находят героические качества в самых обычных профессиях. Например, чей-то папа может одним мизинцем повалить слона, а другой папа может съесть, не сходя с места, сто штук мороженого. Одна мама пекла пироги величиной с маленькую тележку, а другая – с тележку большую.

В классе один Славка не выполнил домашнее задание. Пожилая учительница осторожно спрашивала:

– В чем дело, Славик? Ты не можешь рассказать о своем отношении к родителям, об их работе?

– Могу.

– Почему не написал сочинение?

– Не хочу.

Славик опустил голову и отрицательно отвечал на все вопросы учительницы. Учительница внимательно посмотрела на опущенную голову и не стала настаивать на выполнении задания.

Дома Славка стал как-то болезненно реагировать на замечания отца, беспричинно грубил и молча отсиживался в одиночестве. Однажды Дрюня нашел мальчика в дальнем углу кладбища, в кустах черемухи. Славка плакал и тихонько скулил. Дрюня сел рядом и обнял его голову.

– Что ты, сынок? Кто обидел?

Славка оттолкнул отцовские руки и заревел во весь голос:

– Никто не любит мою маму! Никто ни разу не спросил про маму! И ты не хочешь слышать о моей маме! Она любит меня! Я хочу найти маму!

Дрюня не на шутку испугался и стал суетиться и уговаривать Славку, как малыша:

– Найдем мамку, найдем Славкину мамку… Обязательно найдем, как пить дать найдем!

Этот незначительный эпизод оставил у Дрюни неприятный осадок. Про мать Славик никогда не вспоминал, а отец заботился о нем так, что, кажется, заменял собой не только мать, но и память о ней. Но чем призрачнее становился образ матери, тем пронзительнее отзывалось чувство сиротства и одиночества в людском море. Мать виделась ему бестелесным ангельским существом, которое любит Славку больше всех на свете. От этой любви Славка взлетает под облака, прыгает, как кузнечик, поет, как соловей. Он силен, смекалист, щедр и великодушен! Мама… пока она с ним, Славкой, он непобедим. Он все сможет, переплывет Дон, прыгнет с парашютом, построит дворец, он женится на самой красивой девушке Загряжска. Он найдет маму, она будет рядом, всегда, до самой смерти…

Славка дерзил, огрызался и хамил в школе и дома. Он никого не хотел видеть, он любил только одного человека во всем мире. Он любил маму. И еще Воронеж. И Землянск, где ни разу не был. И дедушку с бабушкой, которых ни разу не видел. И желание удрать с этого кладбища от слишком заботливого отца, от школы, от всего Загряжска становилось все желаннее и острее. Мама звала его во сне и наяву, днем и ночью…

– Славка!

Мальчик вздрогнул и проснулся. Над ним стоял отец, он удивленно и извинительно тряс сына за плечо:

– Ты что, Славка?

Мальчик тер глаза кулаками и виновато улыбался.

– Что такое?

– Кричал во сне, как резаный. Отца Амвросия грозился убить…

Мальчик отошел ото сна и насупился.

– Мамка приснилась. В белом гробу. Амвросий молитвы читал над ней…

Дрюня понимал, что мальчик взрослеет, растет. Его одолевают новые мысли, новые ощущения. Он задумывается о себе, о своих близких. О девочках думает. О тайном. Ничего не ново под луной, а каждый открывает для себя мир божий по своему и впервые.

Славка погрузился в компьютер. Он научился формулировать вопросы о самых сложных явлениях жизни. И получал доступные ответы. Однажды задал компьютеру поиск: город Землянск Воронежской области. И целый день читал, открывал для себя пятисотлетнюю историю русского городка, где родилась его мама, где жили его дедушка с бабушкой. Он впитывал малейшие подробности: лес, речка, церковь, фамилии, имена, известные события, люди. Перечень современных учреждений, организаций, адреса, телефоны.

В великой тайне от всех Славка стал писать письма в Землянск. Он спрашивал о маме и о дедушке с бабушкой. И стал получать короткие наводящие ответы: к сожалению, данными не располагаем, но советуем обратиться по такому-то адресу… И Славка писал, писал. Наконец, получил желанный, драгоценный ответ. Из паспортного стола Землянского райотдела полиции.

«На ваш запрос сообщаю, что Колупаевы Иван Миронович и Евдокия Семеновна проживают по адресу… По этому же адресу прописана их дочь Колупаева Екатерина Ивановна…»

Дрюня выходил из церкви после обедни и увидел почтальоншу, которая поджидала хозяина у калитки. Она поздоровалась и протянула конверт.

– Это вашему сыну.

Дрюня посмотрел конверт и возразил.

– Может, по ошибке? Адрес незнакомый.

– Да я приносила уже штук шесть, точно таких…

В доме Дрюню охватила тревога, и он колебался, вскрыть конверт или положить на стол Славке? «Вячеславу Андреевичу Качуре». «Землянский райотдел полиции». В конверте запечатана какая-нибудь давняя история, и Славка скрывает ее от меня. Дрюня вскрыл конверт.

«Дорогой внучек Слава! Получили твое письмо и долго плакали от радости. Теперь, слава богу, все нашлись живые и здоровые. Катю вызволили из Турции добрые люди, она немножко тронулась, а так все хорошо. И ты, самое главное, нашелся. Мать обрадуется, это ей на пользу. Она тебя по ночам зовет, разговаривает. Ты теперь на другой фамилии, но это ничего, спасибо доброму человеку. Все равно ты наш, родной, из Колупаевых. И мы надеемся на твое возвращение. Кланяемся и остаемся: твои мама, бабушка и дедушка».

Дрюня прочитал письмо без особого волнения. Он знал, рано или поздно такое случится. И тут ничего не поделаешь. Как бы ни прикипел к мальчику Дрюня, а мать роднее… Что ж, он покорится судьбе. Но Славка и его сын, и для него всегда открыто сердце отца… Теперь все решает он, Славка. Дрюня тяжело вздохнул, положил конверт в карман и отправился к своему другу, отцу Амвросию, поделиться новостью.

Славка не пришел домой ночевать. И на следующий день не пришел… Зашло солнце, пригнали коров с поймы. Зажглись фонари в пантеоне. Бабы в белых платочках шли к вечерней службе. Дрюня с Тихоном сидели на лавочке у калитки.

– Волчонок, – беззлобно рассуждал Тихон. – Как ни корми, а он к своим убег.

– Не об этом душа болит. Ни слова не сказал, говнюк! Вот что обидно. Хотя бы два слова черкнул. И без документов…

– Раз так – скоро объявится, найдут, как миленького.

– Найдут, – тупо согласился Дрюня.

11

Соня Пучеглазова зашла в Александровскую церковь, как простая прихожанка. В простеньком платьице в горошек, в туфлях без каблуков. На голове прозрачный шарф с закинутыми на спину концами. В руках букет полевых цветов и легкая сумочка. Она поставила свечки у иконы Божьей Матери и стала слушать заутреннюю службу, которую вел отец Амвросий. Впереди выделялась мощная фигура Дрюни в длинной черной блузе и хромовых офицерских сапогах. Соня невольно улыбнулась, глядя, как Дрюня по-медвежьи греб рукой, осеняя себя крестным знамением.

Из церкви они вышли вместе.

– Я пришла посмотреть кладбище, – напомнила Соня.

– Пошли, – пригласил Дрюня. – Как раз сегодня Родительская суббота.

Дрюня нравился Соне. От него шли простые слова, уверенные жесты. Голос басист и по-детски выразителен. В глазах наивность и сила, как у дикого жеребца, доверившегося человеку. Такого трудно приручить, погладить…

Дрюня охотно показывал свое хозяйство и подробно, с щегольством комментировал историю. Как когда-то, будучи работником музея, лет тридцать назад… Недаром он слыл лучшим краеведом Загряжска и знатоком старины.

– Первые захоронения наших предков были сделаны пятьсот лет назад. Именно жителей нашего городка. Еще раньше тут был коловорот кочевников. Степные нации шли с кибитками, женами и детьми в несметных количествах. Многие миллионы скота и лошадей пожирали растительность до голой земли, и кочевники шли дальше, на Европу. Местные жители убегали на север и прятались в пещерах и в норах под землей. Русская нация тем и спаслась, что кочевники боялись холода, и на север они не сунулись.

Соня внимательно слушала, стараясь понять геоэтнические откровения кдадбищенского смотрителя.

– А казаки? – спрашивала она. – Откуда здесь взялись казаки?

Дрюня охотно развивал свои мысли:

– Конечно, казаки не с Луны свалились. Есть соображение, что они вышли из степных наций. Часть кочевников не пошла со своими родичами на Европу, а осталась здесь, на этой местности. Полностью осели, прижились, приняли православную веру и утвердили полную свободу и равенство. Самая справедливая и вольная нация из всех наций на земле.

– А язык? Ведь мы говорим на русском языке?

– Тут смешение наций! Конечно, кацапов и хохлов больше, а они рядом жили. Произошло смешение. Поэтому кацапы, хохлы и казаки говорят на одном языке и считают себя русскими. Я читал на эту тему научные изыскания ученых людей из нашего университета.

– Значит, казаки – это русские?

Дрюня замялся, подыскивая подходящие аргументы. Сомнения одолевали, и он сам не был уверен в своих выводах.

– Казаки замешаны в нациях так, что чистого казака в природе сегодня не отыщешь. А пятьсот лет назад они водились, и чистокровных казаков хоронили на этом кладбище. Сейчас покажу одну могилу…

Дрюня провел гостью по узкой тропе между ржавыми оградками к старому вязу. Прямо под толстым стволом столетнего дерева лежал наполовину вросший в землю угловатый валун. Местные называют его диким камнем, по прочности он превосходит гранит, базальт и даже кремний. Острым сколом дикого камня вместо алмаза резали оконное стекло. На камне сохранилась выдолбленная корявая надпись на церковнославянском языке. «Казак Вертий, зять турецкого Султана. Умер 33-х лет от горилки. Год 1480, месяц май, дня 10-го».

Соня засмеялась и захлопала в ладоши.

– Какая веселая эпитафия! Прямо вижу этого отчаянного зятя!

Сведений о нем не осталось никаких, но правда, что он в Стамбуле украл у султана одну из дочерей и привез ее на Дон. Венчался и имел детей.

– Как интересно!

– Ничего особенного, – снисходительно пояснял Дрюня. – Это обычное дело у казаков. Вот тут, где сейчас порт, собирались сотни две-три казаков, садились в каюки и на веслах шли вниз по Дону, через Азовское море, пересекали Черное море и прямехонько в пролив Босфор. В проливе Босфор казаки давали трепку турецкому флоту и высаживались в Стамбуле. Брали у турков злато-серебро, парчу, шелк, масла пахучие, вина, закуски. И обязательно турчанок брали. Кто неженатый – женился, кто женатый – продавал дома за большие деньги. Вот тебе и смешение наций! Гришка Мелехов от турчанки пошел, поэт Жуковский от турчанки Сальхи пошел, и у нас многие казаки с турецкой кровью в большие люди вышли…

Домой, значит, возвращались тем же путем, через Черное море, через Азовское море и вверх по Дону до Загряжска. Имей в виду, против течения гребли! И горилку жрали, наверно, как жеребцы! Само собой, песни орали! Турчанки в обмороке лежали. Где они видели еще таких орлов! Ну, кто такой янычар супротив казака? Непьющий румын какой-нибудь.

Сейчас, конечно, не те казаки. Поди заставь кого-нибудь из загряжцев сесть на весла и через Черное море – в Босфор! Да он, слабак, до хутора Рогожкина не догребет! Нету таких, как казак Вертий, зять турецкого султана. Нет и, думаю, не будет во веки веков. Может, поэтому я перешел жить на кладбище, что мертвых уважаю больше, чем живых…

– Однако ты о румынах невысокого мнения, – заметила Соня.

– Сентиментальная нация. На дудочках играют и мамалыгу кукурузную кушают, а женщины рожают детей прямо на полях и огородах во время уборки урожая.

– Рожают обычно в любое время года.

– А румыны рожают именно во время уборки урожая, свойство нации. Зимой, когда делать нечего беременеют, а в уборку рожают. Зимой зачинают, летом рожают. Пойдем дальше, к нашим родичам Пучеглазовым…

Пока Соня читала надгробия, Дрюня ошметком веника обметал от листьев едва приметный холмик без всяких знаков отличия.

– Вот тут… Он выразительно показал на холмик. – Цареубивец закопан, секретно, ночью. Студент Артем Пучеглазов. Он с брательником Ленина собирался бомбу кинуть в царя Александра Второго. Жандармы их накрыли, всех. Пятнадцать студентов, вместе с бомбами. Ульянова, значит, командира террористов и еще четверых повесили в Питере, остальных на каторгу в Сибирь. Пучеглазов умер в дороге от побоев. Его привезли тайно в цинковом гробу и ночью похоронили…

– А вот тут… – Дрюня перешагнул соседнюю оградку. – Тут покоится отец Власий, родитель американского банкира Торфа. Торф этот с немцами еще пацаном утек из Загряжска. А в прошлом году приезжал на родину. Отец Павел водил его по кладбищу. Банкир заказал надгробие из белого мрамора, ограду чугунную. Долларов отвалил монастырю, чтобы Власия поминали и за могилой ухаживали…

– Подожди, – попросила Соня и достала из сумочки блокнот с ручкой. – А много ли иностранцев приезжают в Загряжск на могилы родственников?

– Много. Раньше им хода не было, а теперь разрешили. Родственникам памятники дорогие ставят. Монастырю дары богатые дают. И нашей церкви в реставрации помогали. И на пантеон жертвовали.

– А адреса, имена есть?

– У отца Амвросия все есть.

– Давай присядем где-нибудь, – попросила Соня, – что-то голова кружится.

Дрюня подвел гостью к скамейке со столиком возле одинокой могилы. Соня села за столик, подперев голову руками. На жестяной пирамидке, на эмали был портрет молодого человека с растянутой на все меха гармонью. Он смеялся счастливым смехом, блестя красивыми, литыми зубами. И этот смех, и белые зубы, и гармонь было странно видеть здесь в мертвой тишине погоста.

– А с этим что случилось?

– Такие долго не живут…

– Расскажи! – живо повернулась к нему Соня.

– Печальная история. Это мой школьный друг Костя Моцарт. Он родился для радости и удовольствий вокруг себя. Родился прямо вместе с гармонью, потому что начал играть еще мальцом в детском садике. Он играл на разных инструментах. На пианине, на гитаре, на басах и флейтах, на всех струнах, какие попадались под руку. В Загряжске его знали все жители. Костя играл на свадьбах и праздниках, на юбилеях, на дискотеке в Доме культуры, на банкетах и просто так на скамейке возле своего дома. Ему давали деньги, конфеты, пепси-колу, пиво и даже водку тайком. Костя все попробовал смальству, подростком. Костю стали возить по городам на концерты, на фольклорные праздники. Он играл в консерватории перед профессорами. Ученые люди сделали такое заключение: мальчик без нот, без специальной грамоты воспроизводит на слух любую музыку. В консерватории ему сыграли на баяне «Танец с саблями», он тут же повторил его на гармошке нота в ноту…

Из Москвы Костя привез диск с записью его музыкального исполнения русских песен и романсов. Он у меня на полке стоит, можно послушать. По душе гладит музыка. Гармонь кричит человечьим голосом. Бабки еще тогда говорили, что такие люди долго не живут.

Костя бросил школу и пошел в люди. Два специалиста возили его по разным городам и, как настоящему артисту, организовывали концерты, платили большие деньги. На гонорары сына родители Кости построили хороший дом и купили машину «Волга». Костя стал знаменит, как Надежда Бабкина, и богат, как Иосиф Кобзон. Но как он жил в Москве, с кем он жил и в каких компаниях вращался, никто в Загряжске не знал. Питались исключительно слухами из желтой прессы. Там писали, что он жил гражданским браком с композитором Пахмутовой, но ее законный супруг Добронравов опровергнул эту чепуху. Потом вроде бы сбежал в Америку с фольклорной певицей Кадышевой. Певица Кадышева вернулась в Москву, а Костя остался в Америке. Опять же толком никто ничего не знает. В газетах печатали фотографии. Костя Моцарт с Лучано Паваротти. Костя Моцарт с Адреано Челентано. Костя Моцарт и Элизабет Тейлор. Костя Моцарт и толстая негритянка. Очень высоко взлетел Костя. Полетал по белому свету…

Приехал в Загряжск совсем другой Костя. Отдали мы его писаным красавцем с золотыми кудрями, а вернули нам облезлого кота в лаковых туфлях с черным редикюлем на запястье. И в черных очках. Вместо кудрей рыжие нечесаные волосья. На шее, на руках цветная татуировка. Сопровождал Костю такой же рыжий хмырь в татуировках. Он же возил его на японской машине «тойота». И не отходил от Кости ни на шаг. Костя Моцарт, как лунатик, ходил по Загряжску и не узнавал земляков. Я поздоровался и хотел обнять, он выставил руки вперед и повернул голову к своему товарищу:

– Додик, умоляю, дай в рыло этому крестьянину!

Я увидел смерть в глазах инопланетянина.

Так и случилось. Он умер ночью в своей хате на руках этого самого Додика. А отец пришел утром просить меня вырыть могилу.

– Слава богу, умер! – Сказал старик, перекрестился и заплакал.

– От наркотиков?

Дрюня вздохнул.

– Пора обедать.

После обеда Соня достала блокнот и стала задавать конкретные вопросы. Они сидели за столом в прохладной темной комнате. Соня предупредила, извиняясь:

– Я буду говорить о деле, ты потом поймешь мой интерес.

Соню интересовало, сколько людей хоронят ежегодно. Кто копает могилы. Где делают гробы и какого качества гробы. Где покупают венки и цветы. Каким транспортом обслуживают похороны. Где поминают покойников. Есть ли дирекция кладбища, или кто выполняет обязанности дирекции. Кто принимает решение, где копать могилы, и т. д.

Соня достала из сумочки старую потрепанную книжку о Загряжске.

– Я вот тут нашла сведения о кладбищенском роднике. Вода из родника имела целительную силу. Сюда приезжало много людей. Известны также случаи исцеления от нервных болезней, от проказы, от ревматизма, ишемии и других…

– Одно воспоминание осталось, – разочарованно вздохнул Дрюня. – Был родник сто лет назад, попы лечили людей, это точно. Сейчас это место завалено мусором.

– Можно посмотреть, прямо сейчас?

– Можно. Пойдем.

Соня внимательно осмотрела место бывшего родника. Это была основательно заросшая ивняком впадина в самом конце кладбища. Сюда годами сваливали мусор, старые венки, бурьян, ветки. Впадинка заполнялась водой и не высыхала даже летом, превратившись в болотце с лягушками и жуками.

Соня еще долго расспрашивала смотрителя об устройстве кладбища и заведенных здесь порядках. И все записывала в блокнот. Поблагодарила Дрюню и загадочно заключила:

– Нас ждет большая интересная работа. Ты мне нужен, я надеюсь на тебя, Андрей Васильевич!