Текст книги "Загряжский субъект"

Эпилог

Загряжск пребывал в новом качестве жизни. Все старое отступало и уже отступило на задворки. Быстро забылись привычки и обычаи еще вчерашние, еще свежие. Новое стучалось во все окна, звучало на улицах, на площади, в леваде и в супермаркетах.

Куда подевались вокруг Загряжска общественные стада коров, лошадей, гурты овец, козы, индюки, гуси, утки. Захирел знаменитый рынок, и нет уже сладких лечебных помидоров, янтарных слив, краснобоких яблок, пудовых арбузов и медовых дынь. Не купишь на рынке крупных, как омары, донских раков, не узришь истекающих жиром рыбцов и шемаек, не закажешь в местном кафе божественного шулюма из молодых грачей… Жизнь, куда ты спешишь! Зачем мелькают дни за окном!

Зачем растут как грибы коттеджи и виллы в пойме Дона? Зачем столько иностранных, да и своих уже, авто в маленьком Загряжске? Гудит небо и пространство от шума, стука и грохота машин и автоматов, шелестит и шевелится исполинский интернет, и нет от него спасения. Господи, дай еще подышать под старой тютиной во дворе. Дай посмотреть и послушать синичку под окном. Помолиться в тиши и уединении.

Софья Ильинична стала болеть и почти совсем оставила свой бизнес. В офисе на кладбище сидел теперь ее управляющий Тихон. Он разбогател, женился, ездит с шофером на «мерседесе». В Егорьевом Ключе опять лечат калек и душевнобольных. Гостиница забита паломниками. В церкви служит новый батюшка, отец Сергий. Он стар, худ, вежлив, плохо слышит и часто протирает очки платочком.

В пантеоне теперь хоронят за большие деньги. И перезахоронение богатых иммигрантов, уроженцев Загряжска, стало обычным делом. Среди старых дедовских могил появились бронзовые надгробия и скульптурные памятники, на которые за деньги ходят смотреть туристы. Местным вход бесплатный. Разрешение на похороны дает лично мэр Колупаев, и порядок здесь строже, чем на Новодевичьем кладбище и в Александро-Невской лавре.

Маша Васина начинает экскурсию у памятника:

– Это русский рыцарь Дрюня. Он родился и вырос в Загряжске. Здесь он совершал свои подвиги. Он покровитель бедных и страждущих. Популярный тип из народных глубин. Попадает в разные истории, обрастающие юмором, доходящие до трагических поступков. Любит товарищество. Встречался в Кремле с Президентом России. Был женат на психически больной оперной певице из Большого театра, похороненной в Загряжске. В кулачном бою одолел турецкого чемпиона Хамлета и сжег ночной клуб олигарха Курлюка. Дружил с отцом Амвросием и сидел до недавнего времени на паперти кладбищенской церкви. Сбежал вместе с отцом Амвросием в отдаленный монашеский скит, где оба спасаются в трудах и молитвах…

Туристы спрашивали Машу Васину:

– Есть ли мобильная или иная связь с рыцарем?

– У него никогда не было мобильного телефона.

– Но почтовый-то адрес должен быть?

– У меня лично нет почтового адреса.

– Не может известный человек бесследно затеряться на просторах России!

В толпе обязательно находился человек, который встревал:

– Очень даже может! Вот расскажу вам случай…

И разговор переходил на другую тему.

Мэр Мстислав Колупаев стал очень смелым и открыто показывает свою власть. Муниципальную землю для частного строительства выделяет лично, без его подписи не совершается ни одна сделка купли-продажи. В городе открыто говорят, что мэр берет взятки. Ему прочат скоро или тюрьму, или повышение. Директор кладбища Тихон, как самый информированный человек в Загряжске и сам не пренебрегающий мздой, терялся в догадках:

– Он берет больше Самого, больше прокурора, больше начальника таможни – и никто из них даже рта не открыл. Значит, у нашего мэра рука там. – Тихон выразительно показывал пальцем вверх. – Там ему готовят теплое местечко. Как пить дать, готовят.

Вася Пучеглазов делает успехи. Он разработал программу общественного устройства, выиграл президентский грант для одаренных детей и едет учиться в Лондон. Он по-прежнему выезжает на прогулку на своей лошадке, и загряжцы первые здороваются с ним. Без насмешек. Здороваются и туристы, отмечая необычную внешность подростка. Глубокие внимательные глаза, взрослая осанка, большая породистая голова, крупные руки. И вместе с тем что-то от отца, от Дрюни, доверчивое, телячье.

А что же Дрюня?

Загряжский герой вместе с семейством своего друга отца Амвросия устроился в монастырском доме старинного казачьего хутора в четырехстах километрах от родного Загряжска. От хутора остались десятка два полуразрушенных домов, и только в двух из них жили-доживали глубокие старики. Вокруг хутора на версты вокруг едва заметно выделялись квадраты остатков фундаментов, густо заросшие сиренью и шиповником. В бывших усадьбах – остатки богатых садов, выродившиеся в дички яблони и груши. Сотни лет здесь кипела жизнь, вольно и богато царствовали казаки на своей земле, и не было на свете лучшей доли, чем родиться казаком. И не было на свете отважнее и вольнее рыцаря, чем донской казак.

В первые дни Дрюня молча бродил по остаткам старинного хутора, расказаченного, раскулаченного, сожженного и вычеркнутого из всех карт и справочников. Слезы текли из глаз старого казака. Много человеческого горя он повидал на своем веку, много пережил и перестрадал сам. Но это мертвое безмолвие бывшего хутора дышало прямо в лицо, стояло близко.

Трудовая повинность друзей заключалась в уходе за пасекой и изготовлении кагора для нужд епархии. Главная ягода – вишня. Ее требовалось много, ради нее устроили здесь скит. В каждом дворе был вишневый сад, и от вишен ломались ветки. Каждый год приносил обильные урожаи, «рясные», как говорят хохлы. Из вишни делали настоящий кагор, отец Амвросий был знатоком старинной технологии. И лучшего кагора не было в епархии. Отдельно делали вино из красного винограда, из терна. Этих ягод также было в изобилии в одичавших садах.

Друзья просыпались с рассветом, умывались и натощак шли пешком в ближнюю станицу за шесть километров. В местной церкви стояли заутреннюю службу и возвращались домой. Весь день они собирали ягоды и в корзинах сносили в большой флигель. Здесь в бочках бродило вино. Здесь его цедили, разливали в другие пропаренные бочки, добавляли сахар, вставляли водяные затворы и оставляли бродить при определенной температуре.

Попадья с сыновьями Петей и Федей работали наравне с мужчинами. Петюк и Федюк, как их именовали домашние, ходили пешком в станичную школу и наотрез отказались поселиться в интернате. Они смотрели на жизнь по-взрослому, и ходить пешком в школу за шесть километров не считали трудностью или особой заслугой.

Все вместе прямо за двором собирали травы, грибы. Здесь было много зверобоя, душицы, шалфея, бессмертника. Чуть дальше, в сосновой лесополосе, в изобилии росли маслята. А зайцев, куропаток и фазанов встречалось, наверное, больше, чем маслят. Но в нашем семействе, слава богу, не было охотников.

В скиту жили без телевизора, без телефона. По вечерам слушали старый, еще советский, транзистор. По радио в первую очередь сообщали только плохие новости, и слушать их у домочадцев не было никакого желания. Хорошими новостями радовала только природа. Петюк и Федюк наловчились ловить карасей в стоячей, заросшей ряской речке Кундрючьей. Каждый день они приносили десятка по два медно-красных почти квадратных полукилограммовых красавцев. Попадья жарила их с луком и сметаной, подавала на стол в огромном подносе вместе с огурцами и помидорами. Сообщала:

– Сегодня собрала три ведра огурцов и ведро помидоров!

Раз в месяц приезжал грузовичок из Загряжска. Привозил из монастыря муку, сахар, масло, консервы. Забирал готовое вино, сушеные фрукты, грибы, травы. Шофер рассказывал новости, записывал заказы и увозил приветы загряжцам. Других гостей в скиту не бывало. И без гостей здесь не скучали. Неторопливая жизнь среди первобытной тишины была наградой этим людям. Только с годами человек начинает ценить и замечать малую птаху на ветке, свежесть поздних цветов, жаркую гроздь калины, роящийся белыми султанами песка родник под столетними вербами. И вековую тишину. Люди не только не роптали за отдаление от привычной городской жизни, но благодарили Бога за дарованную милость. Они молились каждое утро и славили Бога за каждый прожитый день.

В последние дни перед Новым годом в глухой деревеньке на Тамбовщине местные жители обнаружили в чистом поле двух обессилевших людей, мужчину и женщину. Они едва могли говорить от холода и плохо соображали, что с ними происходит. В доме престарелых, куда бедолаг определили с помощью муниципальных властей, странники отогрелись, отоспались, наелись досыта и могли наконец отвечать на вопросы. Мужчина назвал себя английским подданным, сэром Ролтоном. Женщина представилась Катериной Ивановной, возлюбленной сэра Ролтона. Никаких документов у странников не было. Англичанин все несчастья объяснял внезапной утратой родной речи и уверял, что как только встретится с английским послом, все недоразумения рассеются, подобно лондонскому туману. Сэр Ролтон дворянин, живет в графстве Сэндвич, в сотне миль от Лондона, в собственном доме Ролтон-холле. В его усадьбе лужайка для гольфа, большой парк, пруд, редкая коллекция орхидей. Он потомок графа Платова по материнской линии. Пра-прабабка Элизабет Ролтон родила от графа незаконного отпрыска, предка нынешнего сэра Ролтона. Потомок атамана приехал на родину своего знаменитого предка, чтобы закончить книгу о своей пра-прабабушке и ее любви к атаману. В России, на родине Платова, сэр Ролтон нашел русскую девушку Катерину. Он полюбил ее, как Ромео юную Джульетту. Как только он встретится с английским послом и восстановит свое общественное положение, сэр непременно женится на Катерине и увезет ее на свою родину. История влюбленных нашла горячее сочувствие в обществе дома престарелых. Пожилые люди вспоминали свою безвозвратную молодость, со слезами на глазах слушали рассказы сэра Ролтона и горячо одобряли возвышенные намерения английского аристократа.

– Совет да любовь! – говорили старички, неподдельно радуясь чужому счастью.

Вздохни с облегчением, читатель! Редко в наше время житейские истории заканчиваются по-человечески.

Аминь!

Станица Старочеркасская,

Декабрь 2013 г.

Муниципальные люди

Часть первая

Все проходит.

На последнем собрании колхоза «Гривенный» пьяненький сторож Прошка сказал, показывая пальцем на президиум:

– И осталась у них одна корова. Председатель Кайло и правленцы гуртом гонялись за ней. Поймали, повалили, зарезали… – Голос Прошки дрогнул, он вытер рукавом глаза, сорвался на фальцет: – Зарезали и съели! И нема колхоза!

Бывший председатель Кайло маялся в конторе в ожидании новых хозяев. От нечего делать стал стрелять голубей на току и варить в полевом казане шулюм. На варево собиралось бывшее товарищество. В конторе накрывали длинный стол и гуляли до утра. Общая беда сближает людей, всем кажется, что умными словами можно поправить дело или оправдаться друг перед другом. По очереди говорили тосты. И боже, какие речи звучали на застолье товарищества! Любят у нас говорить на торжествах и поминках. Ораторы выступают так забористо и так складно, как никогда не говорят на рабочих собраниях и у себя дома.

Секрет заключается в горилке, которую изготавливает бывший бухгалтер Уколович. Он настаивает ее на жерделовых косточках, добавляет индийские пряности и корицу. Такой напиток развязывает язык, человек начинает говорить, как по книжке, как он сроду не говорил. Товарищество же на застольях употребляет горилку исключительно от Уколовича. Никто не удивился поэтому, когда обычно молчаливый хуторской голова Валентин Тарасович Брудастый попросил слова, выпил рюмку и радостно объявил:

– Всем капец!

Поплевал на ладонь и стал загибать толстые пальцы.

– Колхозу, понятно, капец! Администрации и голове однозначно капец! Школе тоже капец! И медпункту капец! Останутся 70 муниципальных душ народонаселения хутора Гривенного, основанного, как и Загряжск, четыреста с лишним лет назад. Скоро объявится боярин, новый владелец колхозных и хуторских муниципальных земель.

– А как же люди?

– Правильный вопрос. Докладываю по людям. В администрации числятся 70 человек. 40 пенсионеров в периоде дожития. 30 человек живут сами по себе, 15 из них работают в Загряжске. Муниципальным людям разрешено бесплатно пользоваться кладбищем, дорогой на кладбище и дорогой в Загряжск. Все остальные окружающие блага переходят в собственность нового владельца. Функции хуторской администрации передаются в Загряжск. Вместо хутора Гривенного теперь будет улица Заречная. Зачем хутор, администрация и голова, когда мы не можем за бюджет похоронить одинокого старика? Вы помните, как за неимением гроба мы в кульке провожали в последний путь муниципального человека, бывшего тракториста-орденоносца. Давайте, земляки, помянем хутор Гривенный и выпьем за новую жизнь на улице Заречной!

Разговор становился предметнее и содержательнее. Слова попросил ветеринар Лошак. Он был в синем рабочем халате и в темных очках, которые постоянно носил из-за вызывающе цветущего носа. Очки как бы отвлекали внимание. Нос цвел у ветеринара круглый год. В молодости обработал прыщик каким-то раствором из ветаптеки, и, видно, не совсем удачно. Вместо одного прыща выскочило еще несколько штук. А потом кожа навечно покрылась сплошной малиновой коркой и шелушилась.

– Я согласен с Брудастым, – важно сказал Лошак. – Медпункт закрыли из экономии. Но люди не остаются без медицины, и вы прекрасно знаете, кто оказывает помощь. Вы все мои клиенты, бросьте в меня камень, если что не так.

– Так! Так! – неохотно и вразнобой послышались голоса.

Лошак вежливо покашлял в кулак и продолжал:

– Я долго не задержу ваше внимание. У нашего головы была шишка на голове, на самой макушке, извиняюсь за совпадение. Валентин Тарасович имеет честь быть лысым, шишка была видна издалека, неприятно. Медицина рекомендовала ему пластическую операцию за большие деньги. Он обратился ко мне, операция была сделана за десять минут. И всего за небольшой магарыч, который мы выпили вместе. Так, Валентин Тарасович?

– Так, – неохотно подтвердил голова.

– Еще пример. У товарища Кайло одно время был, я извиняюсь, поросячий аппетит…

Товарищество засмеялось, председатель бывшего колхоза одернул ветеринара:

– Не надо про аппетит! Про личности не надо!

Но Лошак был уже в «теме» и, кроме того, принял рюмки три-четыре уколовки. Реплика только подстегнула рассказчика.

– Болезнь распространенная, особенно среди женщин. Но диагноз никто поставить не мог. Товарищ Кайло человек небедный, и его доили в Загряжске кому не лень. При поросячьем аппетите он худел на глазах и платил деньги шарлатанам. Появились характерная рассеянная походка, вялость и сыпь по всему телу. А также угрожающая умственной работе задержка мыслительной функции…

– Хватит! – умолял Кайло. – Налейте ему уколовки побольше!

Оратору подали граненый стакан, Лошак с жадностью выпил горилки, пожевал крылышко голубя и торопился досказать:

– Я вовремя обратил внимание на товарища Кайло и пригласил его в ветаптеку. После пятиминутного опроса сомнений не было: аскаридоз! Это распространенное у свиней заболевание, глисты, не к столу будь сказано.

– Я прошу! Я тебе морду набью!

Кайло в ярости швырнул рюмку в ветеринара. Но нашлись защитники.

– Пусть человек скажет, зачем рот затыкать.

– Дело в том, – продолжал Лошак, торопясь, – что желудочно-кишечные тракты свиньи и человека идентичны. Следовательно, при аскаридозе человеку можно оказывать ветеринарную помощь. Это я говорю моим критикам, умникам, которые гробят людей дорогими лекарствами. А товарищу Кайло грех на меня обижаться, я его вылечил. Нечего рюмками швыряться, я тоже могу стаканом ответить! Налейте, товарищи, я не железный…

Ветеринар укоризненно выпил полный стакан, вытер платком пылающий нос и рассеянной походкой заковылял на выход.

Дискуссия набирала силу. Обсудили много разных вопросов. Особенно близко к сердцу приняли нетерпимость жен к товариществу и ночным застольям. Все обращались почему-то к участковому Бузняку, рыжему дядьке с застенчивой улыбкой. Участковый пил уколовку как минеральную воду, ласково поглаживая себя по животу.

– Ты мне скажи, – пытал участкового бухгалтер Уколович, держа бутылку горилки перед его носом. – Что мне положено за это?

Участковый взял бутылку из рук Уколовича, сделал глоток и лениво посоветовал:

– Сиди не рыпайся.

Бухгалтер был настойчив:

– Скажи, есть статья или нету статьи?

Участковый терпеливо разъяснял:

– Если, к примеру, наливаешь мне бесплатно – нету статьи, за деньги нальешь – найду статью.

– Все вы тут! – Уколович сделал выразительный жест. – Вторую пятилетку всех пою… Спасиба никто не сказал!

Бухгалтер сморщился и заплакал, как ребенок.

К участковому подсел с рюмкой в руке бывший завгар Квач, по прозвищу Миленький. Спиртное на него действовало как психотропное средство, он становился добрым, чувствительным и всех называл миленькими. Завгар попытался обнять участкового за голову, тот отпихнул его от себя, брезгливо отмахиваясь ладонью. Завгар по-собачьи замотал головой, залился смехом.

– Товарищи, миленькие, он меня вчера на расстрел водил!

За столом ехидно посоветовали меньше пить, зная особенность завгара частенько ночевать в полицейской кутузке. Квач недоверчиво посмотрел на товарищей, положил руку на плечо полицейскому:

– Товарищ уполномоченный, миленький, ты стрелял в меня из оружия в песчаном карьере?

Бузняк погладил себя по животу и незлобно подтвердил:

– Стрелял. Расскажи, как было дело.

Квач замялся, боясь подвоха. Участковый подбодрил:

– В воспитательных целях, людям интересно будет…

Неожиданно подал трезвый голос Валентин Тарасович Брудастый:

– Расстрел в мирное время? Это действительно интересно. Говори!

Завгар выпил рюмку, вежливо подышал в сторону и осторожно произнес:

– Миленькие, это правда. Только наш уполномоченный не виноват. Идея принадлежит начальнику полиции полковнику Добробабе. Полковника, конечно, тоже винить нельзя. Такая ответственность, такая должность…

За столом недовольно зашумели.

– Ты про себя говори!

Завгар одним глотком хватил еще одну рюмку, осмелел и понес…

– Я много ездил по России и знаю на личном опыте, как относятся к выпившему человеку в разных городах и селах. Авторитетно докладываю: нигде, ни в одном автономном округе так не бьют выпивших граждан, как бьют дубинками по голове в нашем родном Загряжске! Если ты после работы зашел в пивную и выпил кружку пива, то нет гарантий, что ты благополучно дойдешь до дому. За тобой следят полицейские с того момента, как ты взял в руки кружку пива… Ты культурно выходишь, и за первым углом получаешь дубинкой по темечку. Тебя пхают в уазик, и ты очнешься уже на нарах в кутузке.

Миленькие! Нигде так не поступают с выпившим человеком! Например, в Вышнем Волочке я выпил пива и не мог сразу попасть в гостиницу, по ошибке пошел в другую сторону и оказался в муниципальном поселении Тупые Ножи. Ночь застала меня на окраине, в труднопроходимых местах. Ранним утром местный полицейский на мотоцикле обнаружил меня и пригласил в коляску. Он не бил меня по голове, как в Загряжске, а повез прямо в пивную. Мы выпили…

– Что ты про Тупые Ножи паришь! Про расстрел, про полицию говори!

– Расстрел, миленькие, не объедешь. Полковник Добробаба не фашист. Но что делать полковнику, если кутузка маленькая, а дебоширов с каждым днем все больше. Содют вместе фулиганов и выпивших. Я, как на грех, в этот день оказался в кутузке. На утреннем обходе полковник увидел большую скученность в камере, возмутился и приказал:

– Всю шайку в воронок!

В сопровождении автоматчиков полковник вывез нас в песчаный карьер. Построили в шеренгу. Добробаба достал бумагу и громко зачитал:

– От имени всех законопослушных граждан Загряжска безжалостно приговариваю этих фулиганов, дебоширов и пьяниц к расстрелу! Огонь!

Автоматчики ударили из всех стволов! Земля летела комьями, пули свистели, люди кричали, дымом заволокло карьер. Я очнулся, полицейские уехали, расстрелянные собирались с разных сторон. Ржали и матюкались, хвалили Добробабу: круто получилось, молодец полковник!

Товарищество высоко оценило воспитательные меры начальника полиции и участкового Бузняка. Выпили на посошок, порассуждали о том, что в Загряжске и не такое бывает, и ближе к утру разошлись восвояси.

Коренной житель и гражданин хутора Гривенного Семен Семенович Гривенный родился лилипутом.

Ранним утром он, как обычно, вышел во двор поглядеть на погоду, на облака. На плече у него сидела белая голубка с золотым ободком вокруг глаз и розовым клювиком. Хозяин поднялся по высокой лестнице на смотровую площадку с домиком для голубей. С высоты птичьего полета хорошо был виден хутор, речка Серебрянка в густых камышах и старый дубовый лес за лысыми песчаными буграми.

Он сел на скамеечку и молча смотрел на розовый диск солнца за грядиной леса. Это была его родина. Здесь прошла жизнь с родителями, с дедушками, бабушками, со всеми родичами и жителями хутора Гривенного на окраине Загряжска. Один за другим ушли все родичи. Недавно умерла жена, и Сеня Гривенный остался бобылем в этом глухом краю. Два пристрастия оставались у него, книги и голуби.

На другой день после смерти жены на плечо ему села белая голубка с розовым клювиком. По ее воркующему дыханию, по упругим шажкам беспокойных красных лапок хозяин явственно ощутил: это она, это жена явилась к нему в виде голубки. Он кормил ее с ладони. Голубка пила воду из его губ. Если задремывал – она мелко семенила по комнате и без умолку нежно ворковала.

Одинокому человеку хотелось поделиться тайной. Но кому он мог рассказать? Соседу Антипу, инвалиду фронтовику, глухому после контузии? Соседке-учительнице, содержавшей большое стадо коз и ночами проверявшей тетради, а по утрам, спотыкаясь, бежавшей в школу? Соседу-самогонщику, что приторговывал горилкой и сам кушал ее с аппетитом? А по вечерам наяривал на гармони, распевая матерные частушки?

Он мог бы, конечно, сходить к старому другу Кузьме Валерьяновичу, самому культурному человеку в хуторе. Кузьма Валерьянович в молодости учился на конферансье и одно время работал в Загряжске артистом. Карьера кончилась почти трагически. Кузьма-студент приторговывал джинсами. Невеста из-за ревности написала донос в партию. Кузьму исключили из комсомола и выгнали из училища. С тех пор уже лет сорок Кузьма Валерьянович живет в хуторе Гривенном. Он, конечно, хороший человек, но Семен не решился и ему рассказать о своей тайне…

Хозяин открыл окно в домике, тоненько свистнул и хлопнул в ладоши. Голуби один за другим взлетали над голубятней и по спирали вертикально взмывали вверх, в вышину. Снял с плеча голубку, поцеловал, мягко подбросил вверх. Птица растаяла в голубизне.

Занятие это не просто нравилось маленькому человеку, он совершал каждодневный ритуал, ведомый ему одному.

Голубиная стая рассыпалась вверху, зависла, и, строго по одному, турманы выходили на вираж. Ныряли вниз, кувыркаясь через голову, через крыло. Скользили по спирали с вытянутыми в полукруг крыльями. Белая стая купалась, чертила в звенящем воздухе фигуры высшего пилотажа. Это было торжество, ликование, голубиная песня. Недоступное никому наслаждение.

Повелитель закрывал глаза и млел, чувствуя кожей неведомые человеку страсти. В эти минуты маленький Сеня, кажется, сам превращался в турмана, растворившегося в свистящих потоках ветра. Вместе со всеми кувыркался, падал в спираль и снова взмывал к солнцу…

После торжественного парада он дожидался, пока голуби возвращались в домик. Последней прилетала голубка и привычно усаживалась на плечо. Сеня целовал подружку, спускался с лестницы и в доме за столом кормил красавицу. Она клевала с ладони просяные и подсолнечные зерна, пила воду из его губ проворным клювиком. Он слышал ее порывистое дыхание.