Текст книги "100 великих литературных героев"

Тартюф

Тартюф во многом парадоксальный образ. Он всегда актуален, но вместе с тем это типичный литературный герой, стареющий во времени – и своим характером, который постепенно стал во много крат менее зловещим и все более смешным и наивным; и, что гораздо важнее, своей общечеловеческой значимостью в сравнении с героями,[146]146
  Речь идет прежде всего о Фоме Фомиче Опискине, посредством которого гений Ф.Ф. Достоевского предсказал и описал одну из основополагающих первопричин крушения СССР и последующей трагедии российского народа.


[Закрыть] созданными в более поздние времена в развитие образа Тартюфа, но в многомерности и многозначимости своей так далеко перешагнувшими примитивные рамки Тартюфа, что бедняга оказался на обочине новых эпох. Однако святоша по прежнему интересен и зрителю, и читателю как образчик безграничной наглости, пользующейся еще более безграничной человеческой глупостью и наказанной все тем же a deus ex mashina[147]147
  A deus ex mashina (лат.) – «бог из машины»; в античном театре бог появлялся на сцене с помощью машины, приводя своим вмешательством пьесу к развязке.


[Закрыть] в обличии французского короля.

Жан Батист Поклен, более известный в истории под именем Мольер, родился 13 января 1622 г. в семье богатого обойщика и мебельщика, носившего почетное звание камердинера короля Жана Поклена. Когда мальчику исполнилось десять лет, умерла его мать, и отец поспешил определить сына в привилегированный Клермонский коллеж, где в течение семи лет мальчик получил великолепное классическое образование. Еще во время учебы Жана Батиста привели к присяге цеху обойщиков, заранее определив его судьбу – продолжить прибыльное дело отца.

По окончании в 1639 г. коллежа Поклен-сын сдал в Орлеанском университете экзамен на звание лиценциата прав и стал адвокатом. Однако и эта специальность не привлекала Жана Батиста. Неожиданно он воспылал страстью к театру.

Отец узнал об увлечении сына и стал ему всячески препятствовать, пытаясь обратить на путь истинный. В 1642 г. он даже поручил Жану Батисту участвовать в качестве королевского камердинера в поездке двора Людовика XIII в Нарбонну. По возвращении в Париж молодой человек решительно заявил о своем отказе стать обойщиком, после чего был изгнан из отчего дома.

В ответ Жан Батист немедля поступил в актеры и сменил фамилию. Отныне его стали звать Мольер. Происхождение псевдонима неизвестно. Существует несколько версий, в их числе: молодой человек воспользовался бродячим в те годы в театральных и музыкальных кругах псевдонимом; имя происходит от названия какой-то местности; это имя некоего писателя, умершего в 1623 г.

Деньги, которые молодой человек унаследовал от матери, Мольер вложил в театр, который был им открыт совместно с семьей Бежар. «Блестящий театр», как было названо это учреждение, поднял занавес в первый день нового, 1644 г., когда уже четвертый месяц во Франции царствовал четырехлетний Людовик XIV, а правили страной его мать королева Анна Австрийская и ее фаворит кардинал Мазарини.

Вскоре театр прогорел, а его владельцы оказались в больших долгах. Тогда труппа нагрузила декорациями фургон и отправилась выступать в провинцию. Там актеры столкнулись с неожиданной проблемой – любой ярмарочный балаган мог отбить у них зрителей, потому что профессионалы хотели исполнять классические трагедии, а зритель предпочитал веселиться.

Чтобы привлечь публику, было решено играть веселые спектакли в духе комедии дель арте. Писать же коротенькие фарсы взялся Мольер. Решение оказалось верным, и в кратчайшие сроки мольеровская труппа была признана лучшим театром французской провинции.

Тринадцать лет колесили артисты по югу Франции, пока наконец решили вернуться в Париж. Осенью 1658 г. труппа Мольера въехала в столицу, и уже 24 октября они выступили в гвардейском зале Луврского дворца перед королем Людовиком XIV с трагедией Корнеля «Никомед». Поскольку постановка зрителям не понравилась, Мольер обратился к королю с просьбой сразу же разыграть его фарс «Влюбленный доктор». На этот раз Людовик и его двор пришли в восторг, и с этого дня судьба театра Мольера была решена – ему было выделено помещение и назначен годовой пенсион в 1500 ливров, а брат короля разрешил труппе называться его именем – труппа «Брата короля».

Целый год новый театр ставил преимущественно трагедии, что со временем стало надоедать зрителям. И тогда Мольер вновь взялся за перо. Первой его парижской комедией стали «Смешные жеманницы», высмеивавшие модную в те годы прециозность.

Все аристократические салоны Парижа тут же объявили театру Мольера войну… И потерпели сокрушительное поражение. Спектакль с аншлагом прошел почти сорок раз – невиданный успех для тех времен! В 1660 г. не меньшим успехом пользовалась следующая комедия Мольера – «Сганарель, или Мнимый рогоносец». Попытки недоброжелателей закрыть строптивый театр были пресечены Людовиком XIV, который лично выделил ему для постановок зал Пале-Рояль.

Постепенно Мольер выработал новые принципы создания комедии, которые с минимальными изменениями сохранились по сей день. Главный их них – реализм и естественность поведения действующих лиц.

Популярность драматурга росла не по дням, а по часам. Достаточно сказать, что 29 января 1664 г. в его комедии «Вынужденный брак» с музыкой Ж.Б. Люлли одну из танцевальных партий исполнял сам Людовик XIV, а брат короля выступил в небольшой драматической роли. 28 февраля того же года король стал крестным отцом первенца Мольера – Людовика, крестной матерью согласилась быть герцогиня Орлеанская. Артист породнился с королевской семьей.

Тем временем под Парижем шло грандиозное строительство, возводилась новая резиденция короля – Версаль. Открыт он был 9 мая 1644 г. представлением «Наслаждения волшебного острова». Еще раньше Мольер извещал Людовика XIV о том, что пишет комедию о ханже и лицемере. И к открытию Версаля драматургу пришлось представить публике свое новое, еще не оконченное произведение. 12 мая 1644 г. в новенькой королевской резиденции состоялась премьера комедии «Тартюф, или Лицемер».

«В этой пьесе был изображен полнейший и законченный мошенник, лгун, негодяй, доносчик и шпион, лицемер, развратник и соблазнитель чужих жен. Этот самый персонаж, явно опасный для окружающего общества, был не кем иным, как… священнослужителем. Все его речи были переполнены сладкими благочестивыми оборотами, и, более того, свои пакостные действия герой на каждом шагу сопровождал цитатами из… Священного Писания! Я не считаю нужным ничего прибавлять к сказанному».[148]148
  Булгаков М.А. Собр. соч. в 5-ти т. Т. 4. Пьесы. М.: Художественная литература, 1990.


[Закрыть]

Всеобщее возмущение было таково, что Анна Австрийская немедленно уехала из Версаля. Праздник был сорван. Тем же вечером король запретил Мольеру ставить и играть «Тартюфа».

Священники объявили драматурга демоном, одетым для маскировки в человеческое платье, и предлагали сжечь Мольера публично вместе с его пьесой. Правда, на защиту драматурга и его комедии встали легат папы римского кардинал Киджи и некоторые придворные. Отметив, что Людовик XIV, в отличие от своей матери, по-прежнему благоволил к своему любимцу.

Мольер решил выждать и продолжил работу над главным шедевром своей жизни. В 1667 г. была готова вторая редакция комедии под названием «Обманщик». Теперь Тартюфа стали звать Панюльфом, он уже не был священником, из текста пьесы были изъяты цитаты из Священного Писания.

Драматург воспользовался тем, что король был сильно занят подготовкой к войне,[149]149
  Деволюционная (наследственная) война 1667–1668 гг. между Францией и Испанией за Испанские Нидерланды.


[Закрыть] и испросил у Людовика XIV разрешение на постановку переработанной комедии. Король даже не понял, о чем идет речь, и согласился.

5 августа 1667 г. комедия была представлена парижской публике и имела невероятный успех. На следующее же утро «Обманщика» запретили по настоянию духовных властей. Расстроенный Мольер уехал из Парижа.

А в начале 1669 г. произошло чудо. Людовик XIV вызвал к себе Мольера и сказал:

– Я разрешаю вам играть «Тартюфа».

Отныне пьеса получила название «Тартюф, или Обманщик», герою вернули его имя, и он вновь стал священником. Комедия постоянно шла с аншлагом и принесла театру неслыханную прибыль – более 45 тыс. ливров за один сезон!

Через двадцать дней после триумфальной премьеры «Тартюфа» умер отец Мольера. Сын ушел вслед за отцом через четыре года, 17 февраля 1673 г. Он скончался без покаяния, и ни один священник не пожелал отпевать его. Похоронили Мольера на кладбище только по личному приказу короля.

Так отомстил Тартюф своему создателю за то, что вывел его на всеобщее обозрение и подверг публичному осмеянию.

Жиль Блаз

– Если бы писатели меньше унижались, то и покровители их были бы менее наглы. Каблуком давят только пресмыкающихся.

Так с великим почтением отозвался о преисполненном достоинства бедняке-писателе Алене Рене Лесаже один из его знакомых. Сказано это было в те времена, когда мастера слова жили преимущественно на подачки сильных мира сего и шли на любые унижения, лишь бы добиться благоволения преуспевающего вельможи.

Лесаж родился 13 декабря 1668 г. в городе Сарзо. Отец его был провинциальным нотариусом. Молодой человек пошел по стопам родителя: в возрасте двадцати двух лет он приехал в Париж, выучился на адвоката, женился, попытался было поступить на службу, но вовремя понял, что дело это не для него. Чтобы как-то перебиваться, Лесаж занялся переводами испанских романов.

Во Франции правил тогда король Людовик XIV: с одной стороны, это были времена наивысшего расцвета французского дворянства и абсолютизма, с другой стороны – ускоренно шло разложение сословной системы общества и успешно развивались капиталистические отношения. Третье сословие – буржуазия – постепенно набирало силу, что через каких-нибудь сто лет вылилось в Великую французскую революцию.

Лесажа можно назвать первым вестником грядущей катастрофы, хотя сам он, конечно, на роль революционера претендовать не мог. Не был он ни великим мыслителем, ни идейным вождем. История отвела эту роль младшему современнику писателя – Вольтеру. Потом уже пришли энциклопедисты, Монтескьё, Руссо.

Лесаж же утверждал новый мир своим образом жизни. В глубокой старости, беседуя с сыном, писатель так сформулировал свое понимание человеческих отношений в государстве:

– Милости сильных мира сего можно добыть себе только искательством, учтивостями, интригами, которые именуют необходимыми шагами и которые в действительности являются низостями.[150]150
  Писатели Франции: статья Е. Эткинда «А.Р. Лесаж». М., 1964.


[Закрыть]

Долгое время Лесаж только переводил чужие произведения. Но в 1707 г. одновременно была поставлена его первая пьеса «Криспен – соперник своего господина» и был опубликован первый роман писателя – сатирико-мистический «Хромой бес».

Роман принес Лесажу широкую известность. Достаточно сказать, что за обладание томиком «Хромого беса» молодые дворяне бились на шпагах. Однако богатства роман своему автору не принес.

Через два года, после ожесточенного сопротивления финансовых воротил Парижа – так называемых откупщиков – и при поддержке наследника престола, будущего короля Людовика XV, на столичной сцене была поставлена самая знаменитая пьеса Лесажа – «Тюркаре».

В этом произведении писатель впервые столь откровенно повел разговор о торжестве лакейства в современном ему обществе. Пьеса заканчивается знаменательными словами лакея Фронтена: «Итак, царство Тюркаре закончилось, начинается мое!»

О чем идет речь? О вечной трагедии человечества – о неизбежном вырождении элиты общества путем подмены ее наиболее подлыми представителями низов. Лакею наплевать на понятия долга, чести, совести, ответственности; он желает знать только привилегии и наживу и будет целеустремленно идти к ним любыми, пусть даже самыми гнусными, путями, чтобы затем, припав к вожделенному корыту, уже никогда не оторваться от него, деформируя под себя и общественное сознание, и принципы общественного бытия.

В 1715 г. умер король Людовик XIV, взошел на престол Людовик XV, и были опубликованы первые два тома главного романа жизни Лесажа. В мир явился Жиль Блаз.

«Смертью Людовика XIV кончился XVII в. Появление Жиль Блаза знаменовало начало новой исторической эры – того стремительного и грозного XVIII столетия, которое прославили великие бунтари Вольтер, Дидро, Руссо, Бомарше, которое завершилось очистительной бурей революции. Дело, начатое Жиль Блазом, продолжил его прямой потомок – Фигаро».[151]151
  Писатели Франции: статья Е. Эткинда «А.Р. Лесаж». М., 1964.


[Закрыть]

Роман «Похождения Жиль Блаза из Сантильяны» Лесаж писал около двадцати лет. Первые два тома были опубликованы в 1715 г.; через девять лет, в 1724 г., писатель издал заключительный, как он полагал, третий том; через одиннадцать лет по настоянию издателя автор написал уже действительно последний, четвертый том романа.

Это произведение относится к жанру «плутовского романа», который возник в Испании: в 1553 г. там вышел в свет роман Диего Мендозы «Жизнь Лазарильо из Тормес, его удачи и неудачи». Роман имел грандиозный успех во всей Европе и вызвал многочисленные подражания.

Лесаж переводил и такие произведения. Существует даже версия, будто «Жиль Блаз» – роман неизвестного испанского автора, а Лесаж является всего лишь переводчиком его на французский язык. Только работал писатель над «переводом чужой книги» почему-то целых двадцать лет, и в романе преимущественно отражена современная Лесажу жизнь Франции первой половины XVIII в.

– Мне суждено быть игрушкой фортуны![152]152
  Лесаж А.Р. Похождения Жиль Блаза из Сантильяны. М.: Правда. 1990.


[Закрыть] – сказал как-то о себе главный герой этой поучительной и забавной истории.

И в самом деле – весь роман состоит из бесконечной цепи приключений-авантюр, выпадающих на долю обаятельного плутишки, который, не имея ни состояния, ни громкого имени, вынужден, чтобы выжить в мире лжи и насилия, пускаться в сомнительные предприятия, прикидываться, льстить и хитрить… В многие истории Блаз оказывается втянутым жизненными обстоятельствами, помимо своей воли.

Но главное в Жиль Блазе то, что во всех самых невероятных авантюрах он ни разу не потерял нравственные ориентиры, впитанные им вместе с молоком матери. Даже в самой крайней ситуации, когда герой стал секретарем всесильного первого министра Испании герцога Лермы, получил доступ к тайнам мадридского королевского двора и превратился в жадного, злобного, вороватого прощелыгу, автор вверг его в тюрьму, где Жиль осознал всю бездну порока, на краю которой он оказался, раскаялся и нашел путь к спасению.

Именно так намеревался Лесаж закончить свой роман. Однако по требованию издателя был написан четвертый том, в конце которого вечный бродяга и искатель счастья Жиль Блаз обрел покой в обществе очаровательной супруги и любимых деток.

Добродетель оказалась вознагражденной сполна, а Жиль Блаз с тех пор стал символом духовной устойчивости в бурном море житейских надежд и страстей.

Манон Леско

 
Кавалер де Гриэ! – Напрасно
Вы мечтаете о прекрасной,
Самовластной – в себе не властной —
Сладострастной своей Manоn.
 
 
Вереницею вольной, томной
Мы выходим из ваших комнат.
Дольше вечера нас не помнят.
Покоритесь, – таков закон.
 
 
Мы приходим из ночи вьюжной,
Нам от вас ничего не нужно,
Кроме ужина – и жемчужин,
Да быть может еще – души!
 
 
Долг и честь, Кавалер, – условность.
Дай Вам Бог целый полк любовниц!
Изъявляя при сем готовность…
Страстно любящая Вас
– М.[153]153
  Цветаева Марина. Избранные произведения. М.—Л.: Советский писатель, 1965.


[Закрыть]
 

Это стихотворение Марина Ивановна Цветаева написала в новогоднюю ночь на 1918 г. Согласитесь, знаменательная дата, открывшая первый год новой эпохи в истории человеческой цивилизации, год начала Гражданской войны в революционной России…

Убежденный материалист скажет: – Заурядное совпадение, каковых в жизни бывает множество.

Человек, знающий историю и литературу, только разведет руками: – Таких совпадений не бывает! Это мистика чистой воды!

И в самом деле, остро чувствовавшая свое время, нервная Марина Цветаева словно была избрана свыше, чтобы в роковую ночь объяснить потомкам, за что ниспослана Божья кара на Серебряный век российской культуры (да и на всю российскую интеллигенцию начала XX столетия в целом), что не на голгофу, как сегодня пытаются нам внушить, а на иудину осину пролег его путь, сколь ни милы, умны, добры и гениальны были его творцы, каждый сам по себе в отдельности. И если сами они нередко называли себя черными и смутными, то в стихотворении Цветаевой четко обозначилась главная вина их: «Долг и честь, Кавалер, – условность». Конечно, не «долг и честь» здесь являются определяющими, но создание в обществе атмосферы размытости, нигилистическое возведение в закон условности главенствующих нравственных понятий, являющихся фундаментом существования общества, отрицание их незыблемости во славу личного «хочу» и «не верю» – вот тот грех, за который поплатились российские творцы и мыслители в начале прошлого века, за это будут платить их потомки и в недалеком будущем.

Вряд ли открою секрет, если скажу, что Серебряный век жил, пребывая в очаровании миром Манон Леско – одной из самых знаковых литературных героинь в истории человечества, если не самой знаковой. Не будет преувеличением сказать, что именно от «Манон Леско» берет начало вся современная европейская и американская художественная литература с ее размытостью нравственных понятий под предлогом создания жизненных образов – ведь в жизни нет одной краски, она пестра, многоцветна, и черное одновременно является белым, хотя все, впрочем, серенькое. Именно с Манон Леско начинается интеллектуальное оправдание зла демагогическим словом и мыслью. Героиня – распутная воровка и обманщица – нашла оправдание у читателей (и особенно у творческой интеллигенции) в своей молодости, телесной красоте, страсти влюбленного в нее юноши и еще большей развращенности избранного ею окружения. Любая другая женщина, не такая красивая и не такая прельстительная, да еще, не приведи Бог, не из аристократок, была бы объявлена читателями чудовищем за куда менее отвратительные дела и делишки, чем те, что творила красотка Манон, и была бы предана позорному суду и тяжкой каре. Но юной дворяночке, не из нужды, но ради удовольствия жить весело и богато, за красоту ее и лживую неискушенность прощено все – и распутство, и подлейшее из коварств, и неоднократное предательство доверчивого любимого.

А ведь повесть о Манон стала только началом! К нашему времени ловкая мысль и талантливое перо уже оправдали многое из того, что ранее считалось злом и пороком – оправданы Иуда, вампиры, убийцы-маньяки и даже сатана (булгаковский Воланд) включительно.[154]154
  Особенно ярко это проявилось в мировом кинематографе, переполненном милыми воришками, добродушными аферистами, проститутками и грабителями, несчастными похитителями детей и убийцами по необходимости.


[Закрыть]

В литературоведении принято говорить о Манон Леско как об итоговой героине, появление которой было обусловлено «многими веками рефлексии над проблемой женской природы и женского начала, выразившей себя в мифологических образах богинь любви, легендарных героинь, а затем и в персонажах драм, новелл, романов».[155]155
  Энциклопедия литературных героев. Статья: Манон Леско. М.: Аграф, 1997.


[Закрыть]

Однако и героиня, и сама повесть несут гораздо более значимую, духовную нагрузку. Творчество двух гениальных французов – аббата Прево и Вольтера, а точнее – повесть «Манон Леско», с одной стороны, и философские повести «Кандид», «Простодушный» и «Задиг», с другой стороны, – оказались двумя лезвиями тех ножниц, которые навечно обрезали нить, связывавшую западноевропейскую культуру с горними высотами, и направили ее по сугубо земной, погруженной в плотские страсти бытия дороге. Образно говоря, она стала культурой тела.

Именно в этом и заключается качественное отличие мира русской культуры от мира западноевропейского. В отечественной литературе молодой А.С. Пушкин и М.Ю. Лермонтов почти поддались западноевропейскому соблазну, но за спиной у них уже стоял гений Г.Р. Державина, а рядом набирало силу гоголевское богоискательство, которое предопределило духовную суть всей нашей культуры вплоть до Серебряного века, а частично и до наших дней. Под его всесторонним воздействием подлинная русская культура (и прежде всего литература) стала культурой кающейся грешной души.

Необходимо отметить и то, что аббат Прево и Вольтер оказались лишь великими предтечами абсолютного зла мировой литературы – творений маркиза де Сада, но об этом мы будем говорить в другой статье.

А сейчас коротко об авторе «Манон Леско».

Антуан Франсуа Прево, называемый также Прево д’Эгзиль, родился 1 апреля 1697 г. в городе Эдене в семье королевского прокурора Льевена Прево. В детстве он был отдан на воспитание к иезуитам, затем по воле отца стал послушником их монастыря в Париже, но в 1716 г. бежал в армию солдатом. Через два года Прево оставил службу и попытался вернуться к монашеской жизни, да не тут-то было – иезуиты категорически отказались принять беглеца. Пришлось молодому человеку скитаться по Европе в поисках пристанища. Как предполагают некоторые биографы, в эти годы и произошла история его любви с некоей особой легкого поведения, описанная в «Манон Леско». В конце концов, над блудным сыном Божьим смилостивилось руководство ордена бенедиктинцев, и в 1720 г. Прево вновь стал послушником, а с 1721 г. монахом в монастыре Сен-Вандрий близ Руана.

Продержался он целых восемь лет. Жил в разных монастырях, писал ученые религиозные труды, проповедовал. В 1726 г. Прево был посвящен в сан аббата. Но уже тогда он потихоньку сочинял свой первый мирской роман «Записки знатного человека, удалившегося от света». Когда в 1728 г. были опубликованы первые две книги «Записок», Прево стал известным писателем. Тогда же, будучи в Женеве, он тайно перешел в протестантизм, а по возвращении в монастырь вступил в острый конфликт с руководством своего ордена. Дело кончилось тем, что писатель бежал в Англию, дабы не оказаться в заточении.

В Англии Прево по рекомендации архиепископа Кентерберийского поступил на службу гувернером в семью крупного банкира, издавал собственный журнал, вел бурную светскую жизнь. В конце концов, он перебрался в Голландию. За это время аббат доработал остальные тома «Записок» и начал следующий роман – «Английский философ, или История господина Кливленда, побочного сына Кромвеля».

В октябре 1730 г. в Амстердаме Прево познакомился с Элен Экхарт по прозванию Ленки, которая является еще одной претенденткой на роль прототипа Манон Леско. Происхождением красотка была или мадьяркой, или швейцаркой. Эта куртизанка припеваючи жила на средства любовников. Нищий аббат Прево ухитрился в нее влюбиться и стал делать огромные долги, дабы угодить любовнице. Этим он сильно скомпрометировал себя в глазах общества. Более того, финансовые махинации чуть не привели Прево на виселицу! Но в самый разгар этого любовного романа и была написана повесть «История кавалера де Грие и Манон Леско».

Издатель соглашался опубликовать ее только при условии продолжения истории. Это было невозможно. И тогда Прево пошел на хитрость – он включил «Манон Леско» новеллой в седьмую книгу «Записок». В 1731 г. в Амстердаме повесть впервые увидела свет.

Во Франции «Манон Леско» была опубликована в 1733 г., но тираж книги сразу же уничтожили, поскольку власти признали ее безнравственной. И такое отношение вполне объяснимо: до Прево авторы рассматривали любовь с позиций решения нравственных проблем – соразмерности физической притягательности человека и чувства долга, сбережения чести и т. д. В «Манон Леско» Прево впервые отбросил в сторону нравственность и вывел на передний план животную страсть самца к самке, которой все равно кто, лишь бы было весело и приятно…

Почти трехсотлетняя традиция критики обычно оценивает героиню весьма предвзято. Вот характерное высказывание: «В ней и в помине нет не только небесной, но и земной добродетели. Она переменчива, вольна, как и сам бог любви, воспеваемый поэтами. Манон исполнена обаяния, устоять перед которым невозможно. Она умеет взаимно быть потрясенной страстью, ответить на нее, и ее ли вина, что ее чувство всегда во власти момента и еще более сильной страсти – наслаждаться жизнью?» Шайтанов И. Головокружительная глубина души. Аббат Прево. «Манон Леско». В газете «Литература», 2001 г., № 23. Курсив мой. – В.Е.}

Ничуть не утрируя, но всего лишь логически продолжая мысль уважаемого критика, невольно задаешься вопросом: а виноваты ли маньяк-убийца, совратитель-наркодилер, садист-грабитель в своих злодеяниях? Ведь каждый из них тоже всегда пребывает «во власти момента и еще более сильной страсти – наслаждаться жизнью»!

Несостоятельность и безнравственность традиции в понимании образа Манон Леско очевидна. И традиция сама же дает разъяснение своим заблуждениям: в повести рассказ ведется от имени страстно влюбленного в Манон кавалера де Грие (почему она и считается чуть ли не первым психологическим произведением мировой литературы), не желающего видеть явную порочность натуры девицы и оправдывающего любое ее действие. Как ни печально, но читатель пошел на поводу у героя, создав прецедент общественного оправдания духовной пустоты и вульгарной распущенности. Именно этим особо важна Манон Леско для понимания великой роли художественной литературы как индикатора нравственного состояния общества и его интеллектуальной, так называемой «передовой», элиты.

В связи с последним интересен исторический фон повести. «Манон Леско» была создана во время века маркиз и рассказывает о времени, когда революционная катастрофа во Франции из стадии назревания переросла в стадию необратимости. Маркизы – это фаворитки королей Людовика XIV и Людовика XV и правившего между ними регента при малолетнем Людовике XV – герцога Филиппа Орлеанского. Период Регентства длился менее девяти лет – с 1715 по 1723 г. – это было время разнузданной вакханалии в мире правящей элиты, прежде всего сексуальной распущенности и разграбления государственной казны. Эпоха маркиз – это время, когда власть призывала подданных к благочестию и добропорядочности, а сама поступала прямо противоположно; когда Церковь на словах беспокоилась о душах прихожан, но сама предавалась политике и мирским забавам; когда самодовольное дворянство роскошествовало и веселилось, а подавляющее большинство населения Франции едва выживало в непосильном труде. Время маркиз оказало столь мощное воздействие на просвещенные умы страны, что оправиться от устроенного тогда аристократией погрома веры и нравственности Франция оказалась не в состоянии по сей день.

Манон Леско – типичное дитя эпохи Регентства, а преклонение перед веком маркиз стало лакмусовой бумажкой на гниение духовной и нравственной жизни общества, прежде всего творческой интеллигенции. Впрочем, это в равной мере касается и восторгов по поводу сословной жизни в целом и преклонения перед дворянством в частности.