Текст книги "История русского искусства"

Прикладное искусство в XVIII веке так же раздробилось на два течения, как раскололась и самая бытовая жизнь. Появилось два бытовых уклада: новый, европейский, по которому жили дворяне, и старый, допетровский, оставшийся в обладании крестьянства.

Старое, допетровское прикладное искусство, конечно, должно было прийти в упадок, Состоятельные классы общества уже не нуждались в его произведениях, а крестьянство было слишком бедно и не могло создать достаточно широкого спроса. Копирование допетровских образцов продолжается в течение всего века, но самобытный стиль медленно угасает вместе с иконописью, искажается западными образцами, сбивается на неуклюжую подделку. Византийский орнамент уступает место орнаменту в стиле барокко и рококо. Расписные и фигурные изразцы печей сменяются белыми голландскими. Чеканщики получают новые узоры. Финифть не находит спроса…

Единственно, что еще держится и довольно стойко, это резьба по дереву и по кости. Здесь еще не редкость встретить отлично выполненное повторение старинных узоров.

Было бы утомительно для читателя прослеживать и выявлять робкие попытки самостоятельного творчества на новой почве. Прикладное искусство явно начинало утрачивать свое прежнее значение в русской жизни. На смену ему, хотя бы и туго, с остановками, входила в жизнь подлинная живопись, а за нею и скульптура. Художественные вкусы общества стали воспитываться уже на произведениях настоящего, высокого искусства, на нем сосредоточивалось общественное внимание, к нему стремились молодые силы.

Самый процесс создания произведений прикладного искусства начинает приобретать новый характер. Организуются обширные мастерские с разделением труда и массовым размножением определенного, избранного образца, приноровленного ко вкусам потребителя, так сказать, фальсифицирующего произведения подлинного, запечатленного личным творчеством прикладного искусства. Личное творчество сменяется ремесленным подражанием, за которым следует еще более бездушный фабричный штамп, машинная работа. Кустарничество, дававшее возможность древнему мастеру проявлять свою фантазию и изобретательность, начинает хиреть и замирать…

К XIX веку русское национальное прикладное искусство, в сущности, прекращает свое существование, как отрасль самобытного народного художества. Уже в наши дни настоящие художники-стилизаторы пытаются воскресить это искусство и снова ввести его в жизнь.

Единственною новою отраслью народного прикладного искусства, получившею в XVIII веке широкое развитие, было производство лубочных картин. Но и здесь заграничный образец очень часто стоит на первом месте, а русским мастерам принадлежит одно лишь приспособление образца и выполнение картины.

Доски для лубочных картинок чаще всего резали простые мастера-серебряники, отдавая печатание их на так называемые «фигурные фабрики». Сюжеты для картин религиозного и поучительного содержания заимствовались обыкновенно из церковной стенописи или из палатного письма, а также с иностранных образцов. Французский Гаргантуа обращался в «славного обядалу и веселого подпивалу», «Лиза и Колен» получала русскую подпись и т. д. В лубочные картинки попадали даже копии с картин известного Буше. Сами былинные богатыри изображались в каких-то прусских костюмах.

Мало-помалу начинают, однако, появляться и самобытные сюжеты лубочных картин. Из них особенно любопытна известная народная сатира на смерть Петра I – «Как мыши кота погребают». Но самый «стиль» лубочных картик, если можно так выразиться, остается явным подражанием западным образцам. Самобытные сюжеты воплощаются в заимствованных формах, попыток приблизить внешнюю сторону картин к русской действительности почти не замечается.

* * *

В течение восемнадцатого века русское искусство, таким образом, вновь оказалось на положении ученика. Все, чему успели уже выучиться русские зодчие и живописцы, теперь приходилось основательно забыть и учиться в новой школе с преобладающим числом иностранцев-учителей.

Но русские оказались народом, несомненно, одаренным художественными способностями. Ученики со сказочною быстротой перерастали своих учителей. Сама Европа почтительно склонялась подчас пред талантами этих вчерашних дикарей.

От гигантского толчка петровских реформ пробудились мирно спавшие в русском народе силы и способности. Все пришло в движение – добровольное и вынужденное. Диковинки новой культуры распаляли народное воображение. Простой мужик Софрон строил аэроплан в виде журавлиных крыльев, царю подносились смелые проекты всевозможных реформ, введения новых налогов и т. п. В этом оживлении и надо искать, прежде всего, объяснений той изумительной быстроте, с какой усваивались русскими приемы европейского искусства, несмотря на целый ряд других причин, тормозивших развитие художеств.

Козаков и Баженов в архитектуре, Левицкий и Боровиковский в живописи, Шубин и Козловский в скульптуре не только жадно впивали в себя живые соки новой культуры, но уже явились ее истолкователями, выразителями сложных идеалов своей эпохи, основателями нового русского искусства.

Правда, русское искусство в XVIII веке утратило свой всенародный характер, перестало быть равно близким и понятным дворянину и крепостному. Но это являлось неизбежным историческим следствием всего хода русской государственной и общественной жизни. Этот разрыв явственно намечался уже за последнюю четверть XVII века, по мере того, как уклад жизни богатых классов все более удалялся от первобытной простоты, объединявшей некогда жизненные потребности и эстетические взгляды верхов и низов общества. Искусство, естественно, должно было видоизмениться, приспособиться ко вкусам правящих классов, способных предъявлять более серьезный и широкий спрос на его произведения. Вкусы же правящих классов воспитывались исключительно на художественных произведениях Западной Европы и требовали от русских мастеров творчества в том же иноземном духе. Связь искусства с родною почвой порвалась на целые десятилетия, но за это время русское искусство в совершенстве овладело своим «разговорным языком», научилось технике. Когда же в шестидесятых годах XIX века, после падения крепостного права, начался процесс сближения верхов и низов русского общества – демократизировалось до известной степени и искусство, возвращаясь к родной почве.