Текст книги "Смерти вопреки: Чужой среди своих. Свой среди чужих. Ангел с железными крыльями. Цепной пёс самодержавия"

Если это действительно так, то я убью сразу двух зайцев. Сниму с себя ненужные подозрения и укачу отсюда обратно в Москву.

– Лейтенант Звягинцев! Вы, прежде всего, советский офицер, а значит, должны блюсти свою честь! К тому же перед вами были не подвыпившие мужики, а старшие по званию офицеры, один из которых Герой Советского Союза! Да, я знаю, что не вы первым начали эту драку. Только благодаря тому, что подполковник Митин оказался честным и принципиальным человеком с вас не сняли погоны, лейтенант! Вот только это не оправдывает вас! Вы, боевой офицер, поступили, как сопливый мальчишка!

– Зачем вы все это мне говорите, товарищ майор государственной безопасности? – при этом я постарался набычиться, придав лицу недовольное и упрямое выражение. – Я уже свое наказание понес. Буду честно воевать здесь, на фронте.

– Мне нужно понять, насколько глубоко вы осознали свою ошибку. Вы понимаете меня?

– Вам-то лично это зачем? – прикинулся я недоумевающим дурачком.

– Вас ведь не устраивает такое положение?! – ответил он мне вопросом на вопрос, который должен был прозвучать для меня неожиданно, поэтому пришлось сделать вид, что растерялся.

– Что-то я вас не понимаю, – но совсем ничего не соображающим придурком выглядеть было нельзя, поэтому моя растерянность быстро исчезла. – Впрочем… догадываюсь. Вы хотите меня взять к себе. Так?

Майор удовлетворенно кивнул головой. Он так и думал, что амбициозный молодой человек, считающий, что его предало собственное начальство, клюнет на его предложение, как голодная рыба на приманку. В нем есть сила, воля, жестокость. Он научился убивать, и в то же время глубоко внутри него сидит интеллигент. Сейчас он считает, что его, героя, незаслуженно обидели, кинули в грязь. Если такому в нужный момент подать руку помощи, то он будет готов за вас хоть с чертями в аду сражаться.

– Я согласен, – сказал я, а сам подумал: «Клюнула рыбка. Клюнула!»

Майор мало знал меня, поэтому сделал выводы исходя из моего дела и из того, что видел. То есть видел он молодого человека, студента, сумевшего за два года превратиться в разведчика-профессионала. Вот только сам Звягинцев из интеллигентной семьи, что для майора Васильченко было показателем слабости человека. Он считал, что у таких людей нет железного стержня, а значит, из него никогда не получится настоящего борца за счастье народа. Нет, такие люди тоже нужны для строительства коммунизма, но на самом острие борьбы могут стоять только такие люди, как он сам. Сам по себе майор был неплохим человеком, прошедшим через голодное, безрадостное детство. Затем была бурная молодость в годы гражданской войны. Вернувшись в родной город, пошел на завод. Был членом партийного бюро родного предприятия. В органы его направили по партийному набору, когда Берия стал во главе наркомата НКВД, и началась очередная чистка кадров. Получив первый опыт борьбы с японско-германскими шпионами и врагами народа, он понял, что в первую очередь надо отринуть малейшие сомнения в своей работе и безоговорочно верить проводимой партией и правительством политике. Иван Павлович Васильченко был примерным семьянином, любил жену и детей, считал себя опытным работником и искренне верил, что его работа приближает светлое будущее всего человечества. Преданность и работоспособность Васильченко высоко ценил его начальник, подполковник Быков Илья Иванович. Он почти полностью доверял ему, но при этом ему не хотелось, чтобы разговор с лейтенантом проводил майор, так как тот был излишне прямолинеен и мог наломать дров, но и откладывать беседу было нельзя. Звягинцев понравился подполковнику своим ненатужным спокойствием еще тогда, в первую их встречу, а он доверял своей интуиции. Два осколка, полученные от разрыва снаряда, не вовремя уложили его на больничную койку, но не это его волновало, а то, что он не выполнил данное ему поручение. Сначала он не смог перехватить предателей, которые сумели ускользнуть от него, перейдя линию фронта, а затем сорвалась отправка в тыл майора Васильченко. Он понимал, что его ничего хорошего не ждет, когда он выйдет из госпиталя, и тут вдруг неожиданно узнает, что лейтенант каким-то образом сумел добраться до партизанского отряда и готов выполнить порученное ему дело. В положении подполковника это было просто чудо! Он ухватился за Звягинцева, словно утопающий, который готов ухватиться за соломинку, лишь бы выжить, а спустя еще трое суток получает еще один царский подарок. Полковника фон Клюге. И сведения, что один из предателей мертв. Спустя неделю его доверенное лицо, майор Васильченко, подтвердил всю эту информацию. После чего подполковник дал свое разрешение на разговор с лейтенантом Звягинцевым. К тому же за это время сотрудники Быкова собрали всю нужную ему информацию о Звягинцеве. Все говорило о том, что, несмотря на молодость, Звягинцев, опытный, решительный и жесткий человек, не теряющий головы в сложных ситуациях, а главное, не боящийся проливать чужую кровь. Если такого человека привязать к себе и влить в свою группу… К тому же лейтенант знал маленький кусочек тайны, и это тоже был немаловажный повод, чтобы держать его при себе. Если его как следует приласкать, как думал подполковник, Звягинцев станет его личным ручным волкодавом. Он будет есть из его рук и рвать горло тому, на кого Быков укажет.

В отличие от Быкова у меня был свой план и его первая часть, похоже, начала реализовываться. Я возвращаюсь в Москву, где постараюсь показать себя как можно лучше по службе, а это значит, буду делать то, что прикажут. То, что меня собирались использовать в качестве волкодава, не вызывало ни малейших сомнений. Вопрос заключался только в том, в кого мне придется стрелять.

Глава 5

В тылу армий и дивизий был свой мир, устроенный и уютный, в отличие от передовой. Здесь тебя кормили, одевали, а за это требовали только работу по специальности. Ты не мерз в передовом окопе, не ползал в маскхалате по снегу под немецкими пулями, не совал голову в землю при разрывах снарядов и авиабомб. Здесь тебя никто не пытался убить. Жизнь была тихая и размеренная. Все это я узнал из рассуждений Степы Васильева, который, несмотря на молодость, оказался рассудительным и спокойным человеком. Вот только при отбытии на фронт, прощаясь со своей девушкой, он пообещал ей вернуться героем, с орденами и медалями на груди, а для этого ему надо совершать подвиги, но вместо этого на него повесили составление всех служебных документов. Дело в том, что, к своему несчастью, парень имел великолепный почерк и по неосторожности проявил умение грамотно и правильно составлять документы. Он по-хорошему завидовал мне, так как считал меня настоящим героем, и был откровенно рад, когда для меня все закончилось хорошо. Вот и сейчас, когда мое заключение в бараке закончилось, он сам по своей инициативе решил мне показать, где что есть.

– Вон смотри, Костя! В этом бараке у нас сидят пропагандисты. Они вместе с немцами-антифашистами выезжают к передовой и агитируют немецких солдат. Вон тот барак наш. Там сидит начальство, следователи и шифровальщики. Левее, то место, куда мы сейчас с тобой идем. Лазарет. Там дальше редакция, которая тискает как листовки для немцев, так и сочиняет передовицы в дивизионную газету для наших бойцов. Еще дальше, отсюда не видно, – узел связи, а за ним ремонтные мастерские.

Я шел, слушал его, а сам думал о том, что тыловики считаются, как и мы, на фронте, имеют военные звания, форму, а кое-кто медали и ордена, а в то же время живут здесь почти гражданской жизнью. Едят, пьют, заводят романы, устраивают пьянки по различным поводам. Нет, я понимал, что тыл необходим для армии, но при этом чувствовал легкую обиду, хотя при этом понимал, что сам бы не смог так сидеть. Без кипящего в крови адреналина и перехватывающего дыхание риска мне война не война.

Сегодня был первый день, как оказался на свободе после домашнего ареста, так я называл свое трехдневное заключение в бараке. Только сегодня утром транспортным самолетом Васильченко улетел в Москву. Все это время он сидел здесь вместе с полковником фон Клюге, ожидая, пока врачи не дадут добро на перевозку. Мне он ничего об этом говорить не стал (о его отлете стало известно от Васильева), а только сказал, чтобы я ждал вызова. Это было понятно. Из Москвы сначала должен прийти официальный запрос и только после этого последует перевод. Теперь мне нужно было вернуться в свою часть и отбыть там какое-то время. Неделю или две. Так как попутка отправлялась только на следующий день утром, то мне дали день, чтобы привести себя в порядок. Первым делом я собирался отправиться в баню, но вовремя вспомнил про повязку, которую мне наложили в партизанском лагере.

– Где тут госпиталь? – спросил я Васильева. – Мне надо снять повязку.

– Я тебя провожу! – живо откликнулся на мой вопрос Степа и кинулся к вешалке за шинелью.

– Тебе что, делать больше нечего? – лукаво спросил я его, хотя прекрасно знал, почему его туда тянет. Мне уже довелось от него слышать, что в дивизию прибыла красивая врачиха, и теперь туда совершает ежедневное паломничество чуть ли не треть всех офицеров дивизии.

– Прогуляюсь хоть немного, а то засиделся за бумагами, – при этом молодой парень даже немного покраснел. Я постарался скрыть усмешку. Мне нравился этот прямой и открытый парень. Одевшись, мы отправились с ним в госпиталь. Пока шли, мне показалось, что людей кругом как-то уж слишком много. Когда я спросил об этом лейтенанта, тот ответил, что сегодня в дивизию прибывает пополнение, вот и прибыли офицеры со всех подразделений. Еще через несколько минут мы подошли к большому бревенчатому бараку, над крышей которого из двух торчащих труб белесыми клубами тек густой дым. У входа несколькими группками толпились, поеживаясь в наброшенных на плечи шинелях, раненые. Они, торопливо затягиваясь, курили, потом бросали окурки в снег и бежали обратно, в тепло.

– Вот мы и пришли…

Голос Степы неожиданно перебил раздавшийся за моей спиной громкий и веселый крик:

– Костя!! Звягинцев!!

Стоило мне обернуться на крик, как я сам восторженно заорал:

– Сашка!! Воровский!!

Мы подбежали друг к другу, несколько секунд пристально вглядывались друг в друга, затем крепко обнялись.

– Ты как здесь?! Ты откуда?! – почти одновременно спросили мы друг друга и тут же рассмеялись.

– Ого! Так ты у нас, Сашка, уже старший лейтенант! – первым начал говорить я. – И наградами, наверно, полгруди завешено! Ну, рассказывай, парень, как ты дошел до такой жизни!

– Нет! Это ты рассказывай! Уже лейтенант! Ты где? Неужели в нашей дивизии?!

Нам козыряли проходившие мимо солдаты, улыбались или бросали удивленные взгляды офицеры – мы никого не замечали, пытаясь рассказать друг другу в нескольких словах то, на что ушло два года нашей жизни. Первым это понял я и предложил перенести нашу встречу в более уютное, а главное, теплое место.

– Костя, ты прав! Мне прямо сейчас надо быть у заместителя командира дивизии по тылу, – тут он задумался на какое-то время. – Вот что! Приходи… Погоди, ты знаешь, где узел связи?!

– Приблизительно знаю.

– Я ему покажу, – влез в наш разговор Степа.

– Извини, Саша. Это Степан Васильев. Скажем так, сослуживец. А это Александр Воровский, мой большой друг. Мы с ним вместе учились в институте.

– Рад знакомству, – Воровский и Васильев пожали друг другу руки.

– Слушай, давай подходи к четырем часам. Там командиром лейтенант – связист Цадель Семен. Если буду опаздывать, извини, друг, дел много, он тебя примет. Он мой хороший приятель. Всё! Побегу!

– Знаешь, Костя, – Васильев задумчиво посмотрел вслед моему другу, – я тоже хочу поступить в институт. Вот только пойду учиться на геолога. Это самая настоящая мужская профессия! Представляешь, тайга, горы, степи! Быть там, где еще не ступала нога человека…

– Это ты уже загнул, парень!

– Я имел в виду необжитые места!

Разговаривая, мы подошли к входу и, открыв дверь, пошли по коридору. Судя по всему, здесь когда-то была школа. По коридору сновали сестры и врачи в белых халатах, медленно брели раненые бойцы. Дальше я пошел один. Васильев остался в коридоре у входа, недалеко от ординаторской.

– Извините, а где здесь перевязочная? – спросил я младшего лейтенанта медицинской службы, крепко сложенную женщину лет сорока пяти с приятным лицом, на котором выделялись добрые синие глаза. Взгляд мягкий, добрый и отзывчивый. Увидев его, так и хочется, прослезившись, упасть ей на грудь и поведать о своих детских шалостях. По крайней мере, мне так сейчас подумалось.

– Предпоследняя дверь. Там помещение разделено на два отделения. Одно из них – перевязочная.

– Спасибо.

В бараке было тепло. По дороге я снял вязаные перчатки и расстегнул шинель. Толкнув дверь, вошел. Большая комната была перегорожена и разбита на несколько помещений своего рода занавесками. Здесь, как я понял, располагались перевязочная и процедурная. На лавке, стоящей вдоль стены сидело два офицера и несколько солдат, дожидаясь своей очереди. Трое раненых солдат, морщась и кривясь от боли, сейчас медленно одевались у самодельной вешалки, натягивая на себя кто гимнастерку, кто шинель.

– Следующие двое! – скомандовала медсестра, выглядывая из-за занавески.

В ожидании своей очереди я разделся, потом сел на край лавки. На меня поглядывали с интересом, но спрашивать никто не стал. Я слышал, как солдаты между собой говорили о пополнении, которое должно к ним прибыть, и одновременно гадали о том: сколько новых солдат получит дивизия. Спустя полчаса мне сделали легкую повязку, затем сказали, что у меня все нормально заживает и больше приходить к ним не надо. Одевшись, я ушел.

В половину четвертого подошел к избе, которая именовалась узлом связи. Узнав, что я друг Воровского, лейтенант Семен Иосифович Цадель принял меня с распростертыми объятиями. Он оказался большим любителем книг, но еще больше любил стихи.

Мне здорово повезло, что лейтенант Васильев оказался непьющим человеком и у него оказалась в запасе бутылка водки, которую он мне пожертвовал, так что я пришел в гости не с пустыми руками. Сеня оказался веселым, говорливым и жизнерадостным человеком.

Говорили обо всем, только тему войны он избегал и говорил лишь о той, мирной жизни, которая осталась у нас за спиной. Рассказывал о своей семье, о прогулках, о мороженом, о Волге, о разных смешных случаях, случившихся с ним или его многочисленными родственниками. Он был умелым рассказчиком, за его словами вставали живые образы людей. Он и к своим девушкам-радисткам хорошо относился, старался их опекать и защищать, насколько это было возможно. Вот только защитник из него получился плохой, как он сам признавал, потому что был излишне интеллигентен и мягок характером. В этом он мне признался, после того когда мы опрокинули внутрь по сотке спирта и закусили рыбными консервами с галетами.

Вскоре пришел Воровский. Вид у него был предельно уставший. Скинув шинель, он минут пять стоял у печки, отогревался, рассказывая, как принимали пополнение, а Семен тем временем готовил закуску для стола. Две банки тушенки, хлеб, три больших соленых огурца, полфляжки спирта и бутылка водки. Воровский, удивил нас, притащив приличный кусок соленого, с чесночком, сала. На вопрос, откуда взял, просто отмолчался. Сели за стол, выпили, а потом рекой потекли вопросы и рассказы о двух годах военной жизни. Воровский возмужал, раздался вширь. На левой стороне его широкой груди висел орден, две медали и золотистая нашивка за тяжелое ранение. Я ткнул в нее пальцем.

– А этим тебя за что наградили?

Сашка замялся, а потом усмехнулся и ответил:

– Не сейчас. После войны расскажу. Договорились?

– Как скажешь. Вот только до ее конца нам с тобой дожить надо.

– Доживем, Костя. А твои где награды?

– Два ордена, две медали. Две красные нашивки. Почему не на груди? – я усмехнулся и повторил Сашкины слова: – После войны тебе расскажу.

Мы весело рассмеялись. Насчет остальных вопросов о службе отвечал уклончиво. Дескать, по немецким тылам время от времени шастаю. Лейтенант-связист с моим приятелем понимающе переглянулись и больше вопросов не задавали. Два часа, что были отпущены Воровскому, пролетели незаметно. Как нам не хотелось расставаться, но пришлось, так как Сашке надо было ехать в свое подразделение с пополнением, а на следующее утро мы с сопровождающим меня лейтенантом Васильевым отбывали в расположение моей дивизии.

Странно, но в дивизии меня не ждали, хотя с ними связались и дали знать, что я живой. Вот только после исчезновения лейтенанта Звягинцева и по сей день я официально считался без вести пропавшим, так как дивизия никаких официальных бумаг на мой счет не получила, поэтому когда я оказался в кабинете майора Брылова, на его лице было весьма удивленное выражение, стоило ему меня увидеть.

Войдя, вскинул руку к козырьку фуражки.

– Товарищ майор, лейтенант Звягинцев прибыл для продолжения службы.

– Вот те раз! Я уже и не думал, что тебя, Звягинцев, снова к нам направят!

Майор встал из-за стола, затем перевел взгляд на Васильева. Тот сделал шаг вперед, отдал честь.

– Младший лейтенант Васильев. Сопровождал лейтенанта Звягинцева к месту службы. Вот сопроводительные документы, – и он передал тоненькую папку майору.

– У вас еще что-то есть, лейтенант?

– Никак нет, товарищ майор. Разрешите идти?

– Идите!

Не успела за лейтенантом закрыться дверь, как Брылов обошел стол и какое-то время смотрел мне в глаза, затем присел на столешницу.

– Ну, рассказывай, где тебя все эти три недели носило?

– Товарищ майор, там, в бумагах, все есть.

– Мне не бумаги важны, а человек. Рассказывай.

Пришлось коротко рассказать ему о моих странствиях. По окончании рассказа он неопределенно хмыкнул, потом уселся за стол и буркнул:

– Прямо хоть роман приключений пиши. Ладно, садись, а я бумаги полистаю.

Листал он их довольно долго. Прочитав, он снова возвращался к прочитанному тексту. Потом сложил бумаги в папку, закрыл ее и хлопнул по ней ладонью.

– И что мне с тобой делать? – спросил он.

– Как что делать? – недоуменно переспросил я. – Я здесь, что, уже не служу?

– Не служишь, так как до сих пор числишься пропавшим без вести, поэтому, несмотря на эти бумаги, тебя придется проверить.

– Проверяйте, – легко согласился я. – Только медленно и очень тщательно.

После моих слов он внимательно на меня посмотрел, затем, видно, что-то сообразил, хмыкнул, потом неожиданно спросил:

– Кое-что краем уха слышал. Тебя в Москву, что ли, обратно забирают?

– С чего вы так решили, товарищ майор? – теперь уже с некоторым удивлением поинтересовался я у него.

– Тут официальный запрос на тебя пришел, как обычно, а я отписал, как положено. Вот только в таких случаях, как твой, бумагу одну не присылают, вместе с ней следователь приезжает, чтобы на месте уточнить, что за человек. Да и вид у тебя больно спокойный. Обычно после таких дел люди нервные становятся, а ты наоборот, выглядишь довольным жизнью.

– Точно не скажу, потому что сам толком ничего не знаю, – неопределенно ответил я.

Контрразведчик понимающе усмехнулся:

– Зато мне, лейтенант, все ясно.

Четыре следующих дня, можно сказать, я отдыхал. Следователь, предупрежденный майором, допросы проводил с ленцой и по времени долго их не затягивал. На пятый день, утром, пришел приказ о моем переводе. Получив паек на дорогу и проездные документы, я сел на попутку, после чего поздним вечером, сменив три машины, добрался до вокзала. Тут мне крупно повезло и с отправлением и с билетом, так как уже спустя час я сидел в поезде, идущим на Москву. Без пересадок. Поезд был переполнен, поэтому место нашлось только в общем вагоне. Правда, проводница клятвенно обещала перевести меня, как только освободится лежачее место. Судя по тому, что я видел, пройдя половину вагона, большинство людей ехали из эвакуации домой. Было много вещей и детей. Большинство пассажиров или спали, или просто лежали, глядя в потолок. Кое-кто из пассажиров ел, разложив скудную еду, другие перебрасывались в карты или просто разговаривали. В вагоне было накурено, душно, был слышен плач детей. Я присел с краю на скамейку, а сидор поставил под ноги. Соседи, кто не спал, только равнодушно покосились на меня, но с вопросами не лезли. Было видно, что ехали люди издалека и уже устали от долгой дороги. Где-то далеко за спиной был слышен отборный мат и шлепанье карт.

«Блатота едет», – подумал я, проваливаясь в сон. Не знаю, сколько проспал, но разбудил меня чей-то крик. Где-то минуту спросонья соображал, что за крики, пока не понял, что кто-то из картежников смухлевал и его теперь за это били. Народ в вагоне притих. Я тряхнул головой, прогоняя сон, и вдруг неожиданно для себя разозлился. Человек отдыхает, а эти твари расшумелись. Вскочил на ноги. Пройдя больше половины вагона, я добрался до источника шума и, остановившись, усмехнулся.

«Вот же сука, эта проводница. Мест у нее нет».

Вместо забитого вещами и людьми купе сидело четверо уголовников. При виде меня двое уголовников бросили бить своего подельника и злобно уставились на меня. Еще один урка, сидевший в углу, у окна, до этого с кривой усмешкой наблюдавший за избиением, в свою очередь перевел взгляд на меня. На столе стояла бутылка, наполовину заполненная мутным первачом, стаканы, закуска, деньги и разбросанные карты.

– Чего тебе, служивый?! – с усмешкой спросил меня уголовник, сидевший у окна. Под распахнутым пальто виднелись рубашка и пиджак, но при этом брюки были заправлены в хромовые сапоги, а во рту тускло блеснула золотом фикса.

«Я тут в тесноте сижу, а эти твари, как белые люди едут».

– Пасти заткнули, шавки! И ни звука тут! – я специально провоцировал их на драку.

В светлых, серо-стального оттенка глазах уголовника, только что бившего своего собрата по профессии, плеснулась ярость, а в следующую секунду в его руке блеснул нож, выхваченный из голенища сапога. Он даже не сказал, а прошипел:

– Ну, падла, тебе не жить, – и ударил. Вернее попытался ударить, так как его удар ушел в пустоту, а сам уголовник захрипел, синея лицом, получив удар по горлу.

– Порву, сука! – с криком на меня бросился второй уголовник, но уже в следующую секунду отлетел назад, крича от боли, и рухнул на подельника, которого избивал пару минут тому назад. Нижняя часть его лица была залита кровью, обильно струившейся из сломанного носа. На крики боли прибежала проводница, несколько мужчин, среди которых было трое солдат-фронтовиков. Женщина побледнела, увидев залитых кровью и хрипящих уголовников. Бросив на меня испуганный взгляд, виновато пробормотала:

– Я что… Я ничего… Думала, они как люди…

– Мне плевать, что вы думали, когда сажали этих уродов. Когда ближайшая станция?

– Скоро! Через… пятнадцать минут, товарищ офицер!

Я повернулся к четвертому уголовнику, продолжавшему сидеть:

– Своими ногами уйдете или вас отсюда вынесут. Выбирайте.

Того просто передернуло из-за моих слов. Его взгляд, направленный на меня, был полон дикой злобы.

– Тебе не жить, сука.

– Чего разговаривать с этой уголовной мордой, товарищ лейтенант! Набить ему рожу и выкинуть с поезда! – зло выкрикнул из-за моего плеча солдат.

Пассажиры тут же поддержали его гневными криками.

– Зря ты так сказал, парашник, – усмехнулся я, глядя в глаза урке. – Вставай! Мы с тобой в тамбуре этот разговор закончим.

Бандит попытался изобразить на лице наглую усмешку, но это ему плохо удалось. Он видел, что этот лейтенант только что проделал с его подельниками, и прекрасно понимал, что его ждет. Он медленно встал и только сделал шаг по направлению ко мне, как сильнейший удар в солнечное сплетение, выбив из легких воздух, сложил его пополам. Вытаращив глаза и кривясь от боли, он просипел:

– Ты же сказал… в тамбуре…

– Я передумал, – бросил я ему, нанося мощный удар в челюсть, который распрямил бандита, бросив его обратно на вагонную полку. После чего я повернулся к толпившимся за моей спиной мужчинам: – Товарищи! Не в службу, а в дружбу! Выкиньте это дерьмо в тамбур, а затем на станции из вагона!

– Это мы мигом, товарищ офицер! Хватай их, мужики!

Довольные пассажиры, которым уже до смерти надоели уголовники, с матом и грубыми шутками поволокли избитых и растерянных уголовников по проходу. Я огляделся. Поморщился, после чего повернулся к побледневшей и растерянной проводнице, которая прибежала на крики и шум.

– А вы чего столбом стоите? Приберитесь здесь! Живо!

– Да! Сейчас! Все сделаю, товарищ офицер! – женщина с каждым словом кивала головой, наподобие китайского болванчика, а затем, сорвавшись с места, побежала к своему купе.

Не успел поезд остановиться на станции, как я закрыл глаза и, вытянувшись во весь рост на нижней полке освободившегося купе, закрыл глаза и почти сразу провалился в сон.

В столицу поезд пришел поздно вечером. К вечеру мороз еще больше усилился. Пока я прошел вокзал и привокзальную площадь, меня дважды останавливал военный патруль. Приходилось снимать перчатки, расстегивать шинель и лезть во внутренний карман за документами, теряя драгоценное тепло. Если честно сказать, то меня эти задержки не раздражали, так как меня все это время не покидало чувство удовлетворенности от того, что я добился, чего хотел – вернулся в Москву. Теперь мне надо было устроиться здесь так, чтобы снова не оказаться на фронте. В свою нетопленную квартиру я не пошел, а остановился на сутки в гостинице. Переночевав, прямо с утра отправился в управление. Большая часть дня у меня ушла на представление начальству и оформление документов. Меня не только поставили на вещевое и денежное довольствие, но и дали неожиданный, но очень приятный бонус: один день на устройство личных дел, который полностью ушел на генеральную уборку квартиры, закупку продуктов и приведение себя в порядок.

На следующее утро мой непосредственный начальник, майор Иван Павлович Васильченко, официально представил меня сотрудникам, моим будущим коллегам, и тут выяснилось, что за неделю до меня в группу майора вошел еще один новичок – капитан Быстров Вячеслав Антонович. Бывший командир взвода пешей разведки. Остальные трое оперативников были в звании старших лейтенантов. Молодые, веселые, задиристые парни. На фронте из всех троих воевал только один из них – Максим Тарасов. Он, как и капитан Быстров, служил в полковой разведке, но был тяжело ранен. После госпиталя был неожиданно для себя направлен на курсы, а затем сюда. Имеет две медали. «За отвагу» и «За боевые заслуги». Один из лейтенантов оказался «потомственным чекистом». Так себя назвал Боря Матвеев. Как оказалось, отец у него еще с Гражданской войны в ЧК работал. Третий оперативник, Матвей Прохоров, начинал работать в милиции, но после совместной операции с ГБ по задержанию банды уголовников, среди которых затесалось двое немецких агентов, был направлен на курсы, а затем сюда, на Лубянку. Несмотря на их молодость, опыт работы у всех троих парней был солидный и боевой. Им не только доводилось вступать в схватки с немецкими парашютистами, но и выслеживать внедренных к нам вражеских агентов.

После знакомства Васильченко объяснил мне задачи, которые решала контрразведка НКВД СССР. Как оказалось, что ее задачи во многом схожи с контрразведкой СМЕРШ НКО. Интересоваться, зачем нужно дублировать задачи двумя военными ведомствами, не стал. Не мой уровень. После короткой лекции расписался в нескольких бумагах о сохранении военной тайны. После чего мне, опять же под расписку, вручили несколько методических пособий, такие как «Инструкция по организации розыска агентуры разведки противника» или «Материалы по распознаванию поддельных документов». Затем нашел комсорга и встал на учет в комсомольской организации. Заплатил взносы. Опять, уже в который раз, встал вопрос об общественной нагрузке. Сказал, что обязательно над этим подумаю, и ушел. Вернулся в комнату к оперативникам, где мне выделили стол. Некоторое время просто разговаривали. Парней больше всего интересовало, за что я получил свои награды, после чего каждый занялся своей работой. Я решил, пока есть время почитать инструкции, но не успел добраться даже до середины брошюрки, как меня вместе с капитаном неожиданно вызвал к себе Васильченко.

– Садитесь, товарищи офицеры. Ставлю перед вами задачу…

Суть задания на первый взгляд была проста. На подходах к Москве сутки назад был расстрелян армейский патруль, пытавшийся задержать группу неизвестных лиц, а сегодня, пару часов назад, лесник из подмосковного лесного хозяйства позвонил в местное отделение НКВД и сообщил о трех подозрительных типах. Он их приметил во время своего обхода возле заброшенного дома, стоящего на самом краю леса.

– Как вы видите, район один и тот же. Да и расстояние между ними вполне подходит, – он провел пальцем по карте. – Где-то около двадцати километров. Сколько их точно и кто они, вам и предстоит узнать. Выезжаете прямо сейчас. Брать живьем. Стрелять на поражение в случае крайней необходимости. Капитан Быстров, вы назначаетесь старшим. Вам будет придана местная милиция и взвод солдат. Машина ждет. Вопросы есть?

– Дом рядом с лесом или поодаль? – поинтересовался капитан.

– Поодаль. Там вырубка была.

– Маскхалаты и ватники нам не помешали бы, товарищ майор, – заметил я. – Там, наверно, кругом чистое поле.

– Сейчас позвоню – получите. Еще вопросы?

Мы с капитаном переглянулись, затем Быстров сказал:

– Больше вопросов нет, товарищ майор. Разрешите идти?

Догадаться было несложно, что начальство этим заданием хотело посмотреть, как новички поведут себя в настоящем деле.

Спустя три часа мы были на месте сбора, в деревне Шлыково, где нас встретил начальник местного отделения НКВД, старший лейтенант, вместе с двумя своими сотрудниками. Перезнакомились, после чего были представлены майору милиции. Пока перебрасывались общими фразами, приехал крытый брезентом грузовик. Из кабины машины ловко выпрыгнул армейский старший лейтенант. Подошел к нам. Кинул ладонь к козырьку:

– Здравия желаю! Старший лейтенант Ведерников. Прислан для огневой поддержки операции.

– Сколько с тобой солдат, лейтенант? – поинтересовался Быстров.

– Двадцать два бойца, товарищ капитан.

– А у вас, товарищ майор? – поинтересовался Быстров у милиционера.

– Семь человек, вместе со мной. Двое оперативников, остальные – постовые милиционеры.

– За домом кто-нибудь следит?

– Мой сотрудник сейчас наблюдает за домом, – ответил старший лейтенант НКВД.

– Пошлите к нему человека. Пусть узнает: что да как?

Лейтенант отошел к своим людям, чтобы отдать приказание, а Быстров между тем обратился к леснику, который стоял немного поодаль: – Товарищ, подойдите поближе.