Текст книги "Смерти вопреки: Чужой среди своих. Свой среди чужих. Ангел с железными крыльями. Цепной пёс самодержавия"

Эпилог

Давно отгремела Вторая мировая война, а я все мотался по миру, развивая и укрепляя транснациональную компанию, которую мы создали вместе с бароном Арнольдом фон Боленом. Мы занимались всем. Металл и нефть, финансы, оружие – все входило в сферу наших интересов. Наивысшей точкой нашего подъема стали 1960-е годы. Именно тогда Африканский континент стал одной громадной горячей точкой. Рухнули колониальные режимы, хоть как-то сдерживавшие межплеменные противоречия, и Африка погрузилась в бесконечную череду войн, государственных переворотов и революций. Десятки чернокожих лидеров и вождей рванулись к власти, а так как они не знали другого способа, кроме как вооруженный переворот, то мое появление в качестве профессионала и продавца оружия им пришлось в самый раз. В прошлой жизни, около пятнадцати лет, я служил наемником на черном континенте, где научился неплохо разбираться в психологии местных претендентов на президентское кресло, что теперь давало мне немалое преимущество в борьбе с конкурентами. Если к этому добавить отличное знание почти любого вида оружия, а также личное мастерство, которое я демонстрировал на испытательных полигонах, то спустя какое-то время мы стали одним из крупнейших поставщиков оружия на рынки Азии и Африки. В качестве оплаты мы получали лицензии на разработку месторождений золота, алмазов, газа и нефти, после чего я уходил в сторону, предоставляя организацию производства барону и двум его взрослым сыновьям.

Мы не только поставляли оружие, но и людей, умевших держать его в руках, создав частную военную компанию. Лично мне довелось участвовать в подготовке нескольких переворотов, а также в уничтожении парочки зарвавшихся президентов, которые, не желая платить деньги, в одностороннем порядке попытались разорвать с нами контракты. Одно время я снова начал коллекционировать ордена, но потом посчитал это мальчишеством и бросил. Несколько раз за эти годы я был на волосок от смерти, но судьба хранила меня.

Следующим шагом в развитии нашего бизнеса должен был стать компьютер. Только мне было известно, как он изменит мир, поэтому считал, что только наша компания должна стать вместе с американцами у истоков его создания. Именно поэтому уже год, как старший сын барона жил в Америке, занимаясь внедрением в эту отрасль промышленности. Немалый доход нам с Арнольдом приносила торговля картинами и антиквариатом, но теперь она уже представляла собой далеко не самую доходную статью в нашем бизнесе.

За все это время я ни разу не был в Советском Союзе, так как считал, что все хорошее заключалось в том времени, когда я был студентом, а также в двух моих друзьях. Вот только дело в том, что именно их война как раз и не пощадила. Судя по тому, что мне удалось узнать из многочисленных запросов в военные архивы: Саша Воровский погиб где-то в Германии за два месяца до окончания войны, а Костик пропал без вести во время нашего наступления в Венгрии. Правда, спустя многие годы мне пришлось убедиться в одной истине: от прошлого так просто не уйдешь, надо будет, оно само тебя найдет.

Пять минут неспешной ходьбы отделяли меня от моего любимого кафе, в которое я заходил каждый раз, будучи в Париже. Отличный кофе со свежевыпеченной сдобой, рюмка коньяка и прекрасный вид на Эйфелеву башню, что еще нужно человеку для того, чтобы отдохнуть душой после успешных, но при этом очень напряженных переговоров. Если к этому добавить щедрое июньское солнце, цветочный аромат и женские кокетливые улыбки, как бы намекающие на успех возможного свидания, то можно сказать, что мое настроение приближалось к состоянию полной идиллии. В этот самый миг меня неожиданно окликнул женский голос:

– Костя?!

Голос был мне знаком, и я повернул голову в его сторону, а уже в следующую секунду резко остановился, словно наткнулся на невидимую стену, и удивленно уставился, как до сих пор считал, на тень моего прошлого. На скамейке сидела… Таня с маленькой девочкой, лет трех, которая с явным удовольствием уплетала мороженое. На коленях ребенка, чтобы не запачкать платьице, лежала большая салфетка с вышитым на ней смешным медвежонком. Несколько мгновений я просто не мог поверить своим глазам, так как эта встреча больше походила на чудо. Если бы мы встретились в Москве, это было вполне объяснимо, но в Париже…

– Как вам сказать, мадам. М-м-м… С одной стороны, вы меня должны знать, но с другой стороны, я теперь совсем другой человек, которого сейчас зовут Александр. Теперь, может быть, вы представитесь?

– Меня, как и раньше, зовут Татьяна, только фамилия другая, месье Александр. А история моего появления здесь проста, – и она коротко рассказала, как оказалась во Франции.

Встреча с ее будущим мужем произошла в один из дней проходящего в Москве Всемирного фестиваля молодежи и студентов в 1957 году. Таня входила в состав группы добровольцев-переводчиков, работавших с иностранными делегациями. Ее будущий муж был одним из руководителей французской делегации. Он полюбил русскую красавицу с первого взгляда, а спустя несколько дней сделал ей предложение. Она, смеясь, сказала, что подумает, но спустя три месяца настойчивый француз снова приехал в Москву, с новым предложением руки и сердца. В этот раз она не смогла ему отказать.

– Вот и вся моя история. А как вы здесь оказались?

Несколько секунд ушли на раздумье: врать или нет? Все же решил сказать правду.

– Если коротко: остался и не стал возвращаться на родину. Неплохо устроился и живу себе помаленьку.

– Знаете, Костя, прожив во Франции четыре года, я теперь совсем по-другому смотрю на жизнь. Мир, до этого казавшийся черно-белым и разделенным надвое, оказался совсем не таким, как я когда считала. Он на самом деле многогранный и яркий… – начав высказывать свои мысли, она неожиданно смутилась и несколько секунд молчала, а потом поменяла тему: – Вы живете здесь? В Париже?

– Нет. Здесь я… скажем так, по делам фирмы.

Если она ожидала от меня истории жизненного пути, подобной тому, что рассказала мне, то я ее разочаровал.

– Извините меня, Таня. Рад был вас увидеть, но надо идти. Дела.

– Знаете, Костя, а я вас ждала. Думала, вы найдете меня, когда закончится война, – вдруг неожиданно сказала она.

– Даже не знаю, что вам ответить на ваше столь неожиданное признание. Надеюсь, что сейчас вы уже нашли душевное спокойствие, – при этом я выразительно посмотрел на ее дочку.

– И да, и нет, – ответила она, перехватив мой взгляд, – но как бы то ни было, я рада, что вы остались живы. И очень рада, что увидела вас. Вы счастливы, Костя?

– У меня жена. Дочь и сын. И мне хорошо с ними.

Какое-то время мы молча смотрели друг на друга. В ее взгляде читались печаль и нежность, но я уже перевернул эту страницу жизни и не собирался ее снова перечитывать.

– Я рада за вас. Всего вам хорошего… Хотя погодите секунду. Вот только сейчас вспомнила. У вас был такой симпатичный и веселый приятель. Ваш тезка. В прошлом году с дочкой я навещала мать и случайно встретила его в Москве. Он, видно, тоже не знает, что вы живы.

Я удивленно и с недоверием посмотрел на нее.

– Вы не путаете? Вы уверены?! Мне сообщили, что Костик пропал без вести в Венгрии!

– Вот и не пропал. Жив-здоров ваш Костик.

– А где он? Кем работает?

– Дочка тогда капризничала, поэтому мы с ним перебросились всего лишь несколькими фразами. Сказал, что окончил институт. Работает научным сотрудником… где-то в музее, – она задумалась на мгновение, потом виновато улыбнулась. – Извините, но это всё.

– Спасибо вам большое, Таня, за эту весть. Всего вам хорошего.

– И вам, Костя.

Спустя три дня мне стал известен адрес и место работы своего старого приятеля, который неожиданно для меня воскрес из мертвых. Кандидат наук. Холост. Знает английский язык. Теперь мне только осталось найти повод для встречи и каким-то образом вытащить своего приятеля из страны, находящейся, как писала западная пресса, за железным занавесом. Впрочем, думал я недолго над этим вопросом. Имея обширные связи в мире искусства, мне нетрудно было устроить выставку картин русской живописи в одном из парижских музеев. Собственно, ничего особенного в этом не было, если бы французский музей в знак дружбы и признательности не решил подарить Советскому Союзу несколько картин, украденных фашистами во время Великой Отечественной войны. Причина для приезда сотрудников Государственного музея была более чем уважительная, а включить в состав делегации кандидата искусствоведения Константина Павловича Сафронова было несложным делом. Несмотря на то что на родине я не был давно, деловые связи у меня там были, причем на довольно высоком уровне.

Первый день для членов делегации прошел в торжественных мероприятиях и был завершен банкетом, устроенным для гостей хозяевами встречи. По завершении ужина московских гостей отвезли в отель. Когда мне сообщили об этом, я вызвал автомобиль и сразу выехал. Вместе со мной поехала жена, которая очень хотела увидеть друга моего детства.

Спустя несколько лет, после того как мы поженились, я признался ей в том, что являюсь русским. Естественно, что женское любопытство проявило себя в полной мере. На меня сразу посыпались вопросы, которые, впрочем, скоро прекратились, стоило ей понять, что у меня нет желания говорить на эту тему, и вот теперь, стоило ей узнать, что мне предстоит встреча с другом моих студенческих лет, сразу изъявила желание его увидеть. Она, очевидно, считала, что сможет немного приподнять завесу тайны надо мной, познакомившись с моим другом. Уже когда мы подъезжали к отелю, где остановились гости из Советского Союза, в машине раздался телефонный звонок. Мне сообщили, что искомый объект ушел из гостиницы и сейчас сидит в кафе, расположенном недалеко от отеля. Я дал водителю новый адрес, а спустя пять минут машина притормозила у входа в кафе. Выйдя, я мимоходом бросил взгляд на окно кафе и вдруг увидел за стеклом Костика, сидящего за столиком у окна. За те семнадцать лет, что мы не виделись, он явно прибавил в весе, но при этом его располагающее к себе симпатичное лицо практически не изменилось, несмотря на очки в тонкой золотистой оправе и аккуратно подстриженную бороду-эспаньолку. Перед ним стояла чашка с кофе, рюмка коньяка и тарелочка с нарезанным сыром. Он смотрел на вечернюю улицу каким-то задумчиво-мечтательным взглядом. Ни в той, ни в этой жизни я не отличался особой чувствительностью, но сейчас меня изнутри словно окатила радостно-теплая волна.

– Это он? – тихо спросила меня жена, проследив мой взгляд.

Я только кивнул головой и пошел к входу. Открыл дверь, пропустил жену и вошел следом. Людей было немного, и половина мест пустовала. Мы подошли к столику, за которым сидел Костик, но он не обратил на нас внимания, продолжая наблюдать за ярко освещенной улицей. Остановившись рядом с его столиком, я сказал жене:

– Настя, я давно хотел тебя познакомить со своим старым другом.

Костя резко повернул голову в нашу сторону. Его взгляд скользнул по мне, потом остановился на моей супруге, а затем снова метнулся ко мне и замер. Его глаза расширились. Он узнал меня, но поверить вот так сразу в подобное чудо был просто не в состоянии. Жена, при виде удивленного и растерянного лица моего приятеля, не сдержавшись, хихикнула, вслед за ней рассмеялся и я. Только тогда Костик очнулся и почему-то почти шепотом, запинаясь, сказал:

– Звягинцев… ты… здесь… Как?

– Мимо проходили. Смотрим, ты здесь сидишь и коньяк в одиночку давишь. Ну и решили составить тебе компанию.

Он мгновенно вскочил на ноги, при этом чуть не опрокинув стул.

– Как так может быть… Я тебя искал! Мне сказали, что ты погиб.

– Мне тоже сообщили, что ты пропал без вести. Где-то в Венгрии.

– Сволочь ты, Звягинцев! Где ты пропадал столько лет?! – при этом глаза Костика Сафронова подозрительно заблестели.

– Об этом потом, а теперь разреши представить тебя моей жене. Анастасия Мазовецкая. Графиня. Очень древний род. Только представь себе: семь поколений графов. Это тебе не фунт…

– Алекс, сейчас же перестань! – шутливо нахмурилась моя жена.

– Всё, дорогая, перестал. Я к чему это сказал тебе, Костя. Ты теперь можешь к ней по-свойски обращаться. Ваше сиятельство или просто госпожа графиня.

Настя снова рассмеялась и сказала, обращаясь к Костику:

– Это он так шутит. Мне муж о вас рассказывал. Очень приятно. Настя. И еще. Вы очень хорошо говорите по-английски.

Ловелас и дон-жуан по жизни, Костик неожиданно смутился:

– Ради бога, извините меня, Анастасия. Я действительно растерялся. Голова просто кругом идет. Да и как тут не… Еще раз извините. Константин Сафронов. А можно просто Костик. Мне тоже очень приятно. Может быть, присядем…

– Конечно, присядем, Костик. Только не здесь. Мы с Настей знаем одно уютное местечко, которое тебе должно понравиться. Хорошая музыка. Отличное вино. Отменная еда. А уж красивую девушку ты сам себе найдешь. Надеюсь, за прошедшие годы твои вкусы и пристрастия не изменились, дружище?

Ангел с железными крыльями

Пролог

Я умирал. В некогда прочитанной книге было написано, что в такие моменты сознание словно перелистывает всю твою жизнь, словно книжку с картинками, перед глазами, но это правило, похоже, не распространялось на меня. В чем причина, мне трудно судить, но, наверное, все потому, что в нормальном мире, среди людей, я прожил недолго. Экзамены за девятый класс мне пришлось сдавать экстерном, а затем была больничная палата. Белые простыни. Белый потолок. Я ненавидел этот цвет, так же как и свою болезнь. Все мои чувства и ощущения проходили через призму боли, давая совсем другой спектр внешнего мира – от серых оттенков к черному цвету. Слова из песни «Белый снег», некогда услышанные мною, полностью отражали мое состояние: «…Господи, за что мне это, все забрал, всего лишил, душу вынул – боль вложил…»

Я ждал смерть и вот сегодня, наконец, почувствовал ее приближение. Тонкая-претонкая ниточка, удерживавшая меня на этом свете, сейчас натянулась до такой степени, что дрожала от напряжения. Откуда во мне родилось это чувство, я не знал, да и знать не хотел – еще несколько мгновений, несколько секунд, может минута, и она оборвется. Если бы смог, то оборвал бы ее уже давно, но сейчас мне только и оставалось, что ждать. Мне было не привыкать. Первые несколько лет прошли в ожидании чуда, а потом… смерти. И вот сейчас все должно кончиться. Прямо сейчас… Даже сквозь быстро гаснущее сознание я услышал, как звонко лопнула, пусть даже воображаемая, последняя ниточка, соединявшая мою душу с телом, и…

Глава 1

Когда мой разум, пробившись сквозь забытье, вызванное «химическим» сном успокоительных препаратов, стал пробуждаться, начиналось время перехода в реальный мир. Не открывая глаз, внутренне напрягся, ожидая появления волны боли, но… ее не было.

«Я умер?!»

Этот вопрос был логическим продолжением мысли, давно определившей суть моей сегодняшней жизни: я жив, пока во мне сидит боль. Раз ее нет, то…

«Но тогда как я… мыслю?»

Новый вопрос заставил меня открыть глаза. Мысль о смерти сразу скукожилась и исчезла, стоило мне увидеть над головой плохо побеленный потолок. Он не удивил и не испугал меня, а просто поставил в тупик своим непонятным появлением. Не двигая головы, повел глазами по сторонам, потом крепко их зажмурил, выждал какое-то время, снова открыл, после чего, приподняв голову, стал в растерянности озираться. Широкая железная кровать, стоявшая в небольшой комнатке, занимала почти треть помещения. Рядом с ней находилось окно с деревянной рамой и низким деревянным подоконником, покрытым белой, местами облупившейся, краской. Окно наполовину закрывали короткие белые плотные занавески. То, что я сейчас видел, просто не могло быть. Эта мысль промелькнула на задворках моего сознания и пропала, потому что в следующую секунду на меня навалились ощущения реального мира. Пальцы вдруг почувствовали фактуру материала, голова – плотность подушки. Сердце бешено застучало, разгоняя кровь по всему телу. Ощущение нереальности происходящего захлестнуло меня, заставив усомниться в подлинности окружающего меня мира.

«Сон? Галлюцинации?»

В следующий миг в носу нестерпимо зачесалось, и я, не выдержав, чихнул. Рука автоматически дернулась по направлению к носу и замерла. Уставившись на поднявшуюся руку, как на чудо, я даже не сразу понял, что она не моя. Она просто не могла быть моей! Толстое запястье, широкая и тяжелая ладонь.

«Это… что же такое?.. – поднял и подержал какое-то время на весу вторую руку. – Я… в чужом теле?»

Вместе с этой невероятной мыслью снова вернулось ощущение нереальности, правда, сейчас мое замешательство длилось недолго. Откинув теплое одеяло, я увидел, что одет в белую просторную рубаху и кальсоны с завязками. Все, что я видел, чувствовал и ощущал, было за гранью нормального мироощущения, но даже это не могло поколебать меня. Я получил то, о чем только мог мечтать! Болезнь вместе с парализованным телом осталась там, а я здесь! Для меня сейчас только это было главным! Приподнявшись, я неловко сел, спустив ноги на пол. На деревянном полу стояли войлочные тапки серого цвета. Секунду поколебавшись, всунул ноги в тапочки, потом рывком встал. Утвердившись на ногах, сделал шаг, за ним другой. Ощущения человека, вставшего на ноги, пусть даже чудесным образом, после семи лет полной неподвижности, меня не просто захлестнули, они заставили забыть обо всем на свете. Боли нет, я здоров, я могу ходить! – пела каждая жилка, каждая клеточка моего тела. Сердце, не переставая, радостно стучало в груди, словно барабан на праздничном параде. Сколько времени я так простоял, не знаю, но в какой-то миг из-за двери послышались какие-то звуки. Я замер, словно меня поймали на чем-то непристойном, но уже спустя несколько секунд понял, что выгляжу по меньшей мере глупо, стоя в нижнем белье посреди комнаты.

«Ну не придурок ли ты?»

После этого риторического вопроса снова огляделся по сторонам, но теперь уже не вскользь, а цепко и внимательно оглядывая помещение. Без сомнения, это была больничная палата, но при этом абсолютно непохожая на стерильные и ослепительно белые помещения, в которых мне доводилось лежать. Деревянный пол с пятнами облупившейся краски. Железная кровать. Тумбочка. Табуретка. У самой двери на стене висел рукомойник со стоявшим под ним ведром, над которым висело помутневшее от времени зеркало. Не раздумывая, сразу направился к нему, после чего несколько минут вглядывался в лицо чужого человека. Это было не просто странное, это было непередаваемое ощущение. Да и как можно передать словами то, что ты смотришь на себя в зеркало, а там отражается чужой человек.

Отражение показало высокого атлетически сложенного мужчину с обычным лицом и густой шевелюрой. Завернув рукав, с удовольствием покачал бицепсом, после чего задрал рубаху и какое-то время любовался мощью, слегка огрузневшего от долгого лежания тела. От этого занятия меня отвлек новый шум за дверью, заставив вернуться в реальный мир.

Теперь, когда я осознал, что получил новое, здоровое тело и нахожусь, пока условно, в каком-то другом месте, то просто принял это к сведению, не став терзать мозг вопросами на тему: что со мной произошло? На данный момент меня устраивала подобная ситуация, к тому же моему внутреннему спокойствию способствовал самоконтроль сознания, ставший неотъемлемой частью меня.

Когда стало окончательно понятно, что болезнь прогрессирует, передо мной встала дилемма: сдаться болезни (к этому времени мне уже было известно, что я приговорен) или хоть как-то попробовать ей противостоять. Выбрал второе. Взяв за девиз слова Карлоса Костанеды: «Человек побежден только тогда, когда он оставляет всякие попытки и отказывается от себя», я принялся бороться за себя. Сначала это были просто отчаянные попытки обуздать боль, но страх и жалость к самому себе сводили их к нулю. Тогда мне пришлось спросить себя: зачем живому трупу эмоции, вроде жалости и сострадания? Интернет предоставил мне возможность изучить различные методики психологического тренинга, после чего я занялся организацией работы мозга. Первоначально передо мной стояла задача научиться отключать боль, но позже понял, что подходил к проблеме слишком узко, и принялся учиться подавлять мешающие борьбе эмоции. Невероятно трудно стать жестоким по отношению к себе. Со стороны могло показаться, что я объединился вместе со своей болью против своего собственного «я», но это было не так. Спустя какое-то время я выиграл сначала один маленький бой с болью, затем другой. Она больше не могла опираться на расслабляющие меня эмоции и стала отступать, сдавая позиции. Так постепенно мне удалось ее контролировать, пусть не всегда и не полностью, но это была лично моя победа. Уверовав в свои силы, я решил не останавливаться на достигнутых успехах и пошел дальше.

Жизнь на больничной койке научила меня выжидать и наблюдать, оставалось только научиться делать правильные выводы, и я принялся изучать науку невербалику, которая изучает жесты, позы, мимику человека. Умение работать с сознанием и жесткий самоконтроль скоро дали отличные результаты, сотни раз проверенные мною на практике.

Вот и сейчас мозг перешел в рабочий режим, привычно взяв эмоции под контроль. Пробежав глазами по палате, я решил начать с тумбочки, в которой могли находиться документы и личные вещи пациента. Подойдя к ней, открыл. Ничего. Только на верхней полке лежали мыло и бритва. Взяв ее, открыл, после чего провел острым лезвием по указательному пальцу. Из надреза выступила кровь, при этом боли я не почувствовал. Просто неприятное ощущение. Я невольно усмехнулся. Просто детская сказка какая-то… Лизнув порез, ощутил солоновато-сладковатый привкус. Вкус настоящей крови. Он окончательно утвердил меня в мысли, что все вокруг меня – реальность. Сложив и положив бритву на место, я выпрямился и подошел к стоявшей у стены ширме. За ней оказался вбитый в стену крючок, на котором висел больничный халат и одежда. Тщательно обшарив все карманы, мне не удалось найти даже обрывка бумаги. Оглядел одежду. Черное пальто, костюмная пара, рубашка. Все вещи имели поношенный вид. Давно не чищенные ботинки с носками я нашел под кроватью. Выпрямившись и дотянувшись через кровать до окна, отодвинул занавеску. За окном была ранняя весна во всем своем великолепии. Солнце, яркое, густо-синее небо, ноздреватый, уже с наметившимися проталинами, лежавший на земле, снег. Пару минут полюбовавшись простой и незатейливой для взгляда нормального человека картиной, я отвернулся от окна и сев на кровать, стал анализировать.

«Железная кровать, опасное лезвие, кальсоны, старорежимные фасоны пальто и пиджака. Плюс тело другого человека. Все это говорит о том, что меня куда-то забросило. Фантастика. То есть мне предложили другую жизнь. За что, интересно? Просто так ничего не бывает. Или есть какая-то высшая справедливость? Не знаю. Хочется верить… Все! Определяемся с местом, а там уже будем решать как себя вести».

Поразмышляв подобным образом, я решил, что самый простой способ узнать, куда меня забросило – одеться и пойти прогуляться. К этой мысли меня подтолкнула висящая на вешалке одежда.

Моя палата находилась в одном конце длинного барака, рядом с хозяйственными помещениями, а вторую его половину, как мне стало известно позже, занимал временный изолятор для инфекционных больных. Пройдя темным коридором, я толкнул дверь, а в следующее мгновение яркое солнце ослепило меня, а резкий и холодный ветер заставил поежиться. В мелкой луже возле деревянного порога, схваченной утренним морозцем, блестела корка льда.

«Даже не помню, когда сам выходил на улицу. Наверное, в восемь-девять лет… А хорошо-то как!»

Глубоко вдохнув в себя сырого весеннего воздуха, я сошел со ступенек. Передо мной высилось четырехэтажное каменное здание больницы в виде укороченной буквы «П», с левой стороны которого, вдоль забора, располагался мой барак. Со своего места мне был виден флигель у широко распахнутых ворот. В десяти метрах от меня два бородатых мужика разгружали дрова из телеги, стаскивая их в полуподвальное помещение центрального здания больницы. Лошадь, запряженная в телегу, скосила на меня карий глаз, потом фыркнула и опустила голову. От людей и лошади пахло как-то необычно. Уже позже я понял, что это была смесь лошадиного пота, махорки и дегтя, но сейчас смог различить лишь запах дерева. Обойдя телегу, я неспешно направился к воротам, а добравшись до середины двора, остановился и осмотрелся. Массивное здание больницы с колоннами напоминало мне, виденные в исторических фильмах барские усадьбы, украшенные лепниной и рельефными колоннами. Широкая лестница вела к большой желтой двери с медными блестящими ручками. Затем мое внимание сместилось на одноконный экипаж с кучером. Сознание сразу отметило непривычные для меня детали: густая борода, лежащая поверх длинного тулупа с большим воротником, валенки и зимнюю шапку мехом наружу. С минуту разглядывал непременный атрибут исторических фильмов, а уже в следующее мгновение мое внимание привлек человек, садившийся в этот экипаж. На нем было надето длинное пальто с широким меховым воротником и шапка, а в руке он держал саквояж. Я почему-то сразу решил, что это врач. Только он уселся, как кучер как-то особенно звонко хлопнул вожжами и вскрикнул: «Но, милая, трогай!»

Под цокот копыт и скрип деревянных полозьев по схваченному легким морозцем подтаявшему снегу экипаж направился к воротам. Невольно проводив его взглядом, я неожиданно подумал, что пора прекратить сравнивать виденные кадры из исторических фильмов с окружающим меня миром.

«Будем исходить из того, что есть. Из фактов. Если судить по тому, что видел, то меня, похоже, угораздило попасть в прошлое России. Или ее альтернативный вариант. Вот только почему в этот период истории? Хм. Думаю, что на этот вопрос я вряд ли когда-нибудь получу ответ».

Мое спокойное восприятие переноса в прошлое, которое должно было вызвать сильнейший эмоциональный шок у любого человека, было основано не только на эмоциях, находящихся под контролем, но и на прагматизме данной ситуации. В той моей жизни у меня не было будущего, и я ничего не терял там, оказавшись здесь. Вторая причина являлась основной и главной – этот мир подарил мне новое, здоровое тело, и уже поэтому я был готов его принять. Получить здоровое, полное сил тело после стольких лет неподвижного лежания на больничной койке – вот это величайшее чудо из чудес! Я радовался всему: упругой ходьбе, движениям рук, поворотам головы. Вынырнув из захвативших меня мыслей, я двинулся дальше. Обогнув еще одну телегу с дровами, въезжавшую во двор больницы, вышел на улицу. Кое-где из-под утоптанного и подмерзшего снега проглядывал серый камень брусчатки. По обеим сторонам улицы двух-трехэтажные дома. Мне они показались непривычными по виду. Глаз не режет, но чувствуется в них что-то тяжеловесное и вычурное. Гипсовые гербы, фигуры кариатид, массивное и в то же время ажурное плетение оград и ворот, завитушки на дверных ручках и дверных молотках. Людей было немного. Скользнул взглядом по двум мужчинам, идущим по противоположной стороне улицы. На них были надеты шапки, сапоги, мешковатые штаны и плотные куртки, похожие на обрезанные пальто.

Вдруг неожиданно раздался звон колоколов. Женщина, шедшая по моей стороне улицы, остановившись, начала креститься на видневшиеся над домами церковные купола. Посмотрел в ее сторону. Молодая женщина с круглым, румяным лицом, одетая в приталенное пальто, которое выгодно облегало ее пышную фигуру. Выглядывавшие из-под пальто края длинного платья колыхались у самой земли. Она, видно, заметила мой интерес к ней, потому что, когда пошла дальше, то не замедлила бросить на меня быстрый кокетливый взгляд, но я не ответил на него, а развернувшись, уже шел на звуки большого города. С каждым шагом они становились все сильнее, но, только выйдя на широкий бульвар, я смог разделить их по роду местного транспорта. Стук и грохот деревянных колес телег, шуршание прорезиненных шин экипажей, ржанье и цокот копыт лошадей, сигналы клаксонов, лязг и пронзительные звонки трамваев. Мне сразу подумалось, что к подобному сочетанию звуков еще придется привыкнуть, но стоило мне пробежать глазами по идущим мимо людям, как меня заполонили новые впечатления. Зимние шапки, широкие и тяжелые пальто с меховыми воротниками, изящные женские пальто с лисьими воротниками, кокетливые меховые шапочки, женские руки, засунутые в муфты, трости в руках мужчин. Непривычно было видеть бороды и усы почти у каждого второго мужчины. В толпе также было немало людей в форме. Офицеров можно было сразу отличить по золотистым погонам, портупее и шашке, а вот люди в шинелях темно-синего и темно-зеленого цвета поставили меня в тупик, и только разглядев у них в петлицах и на кокардах эмблемы, наподобие скрещенных молоточков, предположил, что это инженеры.

Проезжавшие мимо машины, дымя, оставляли за собой резкий бензиновый запах, от которого фыркали и мотали головой лошади. Вдруг неожиданно раздался резкий и пронзительный звонок, заставивший меня повернуть голову в его сторону. Как оказалось, это электрический трамвай звонком расчищал себе дорогу, которую ему преградил зазевавшийся мужик, ехавший на телеге. Какое-то время я вместе с другими зеваками наблюдал, как возчик, испуганно тараща глаза и смешно надувая щеки, нахлестывает свою лошаденку, стараясь поскорее убраться с трамвайных путей. Стоило трамваю продолжить путь, как мое внимание привлекли уличные торговцы, сновавшие в толпе. Таская подвешенные на груди лотки, они весело и задорно кричали во все горло, зазывая покупателей:

– Пирожки, горячие!! С пылу, с жару!! Хватай сразу пару!! Папиросы «Пушка», «Дукат», «Заря»!! Налетай, не робей, разбирай веселей!!

Нескольких минут хватило, чтобы удовлетворить свой интерес, после чего снова бросил взгляд по сторонам, но теперь внимание уделил вывескам и товару, выставленному в витринах магазинов.

«Молочная торговля от финских и эстляндских ферм». Солидно звучит. «Булочная – кондитерская. Свежий хлеб, бублики, пирожки, пирожные. На все вкусы». Дальше – «Бакалея, мануфактура и прочие колониальные товары». О! Винно-водочный магазин! Только название у него какое-то нерусское. «Латипак». А! Теперь понятно. Так это сокращенное название акционерного общества… А это…

– Свежие новости! Свежие новости! – пронзительный и звонкий голос мальчишки-газетчика, врезавшись в городской шум, заставил меня оторваться от чтения вывесок. – Подвиг казака Степана Тамцова!! Герой взял в плен десять германцев!! Георгиевский кавалер Сергей Долматов снова награждён Георгиевским крестом!! Выказывая пример мужества и храбрости, он уничтожил неприятельский пост!! Покупайте газету!! Самые свежие новости с фронтов!! Покупайте газету!!