Текст книги "Смерти вопреки: Чужой среди своих. Свой среди чужих. Ангел с железными крыльями. Цепной пёс самодержавия"

Глава 12

В начавших сгущаться сумерках зимнего вечера, возвращаясь с тренировки, я неожиданно встретил отца Елизария, с которым мы не виделись около полугода. Поначалу я даже не сразу его узнал. Щеки округлились, да и борода стала окладистее. Спасаясь от порывов холодного ветра, он кутался в длинное черное пальто, подняв воротник.

– Здравствуйте, отец Елизарий. Как ваш колокол? Отбивает все что положено?

– Доброго здравия и вам, Сергей Александрович. Колокол в порядке, а как вы сами? Смотрю, лицом похудели, да и глаза изменились. Вот только не пойму: в хорошую или плохую сторону?

– Трудно сказать, потому что в последнее время у меня жизнь, что тот маятник. Качается то в одну, то в другую сторону.

– Образно сказали. Значит, было и хорошее, и плохое. В церковь не хотите прийти, душу облегчить?

– Свои личные дела не намерен ни с кем обсуждать.

– Гордыня – смертный грех, Сергей Александрович. Не забывайте об этом. Я сейчас домой иду. Может, заглянете к нам? Матушка недавно о вас вспоминала. Желает одарить вас вареньем. Шесть сортов! А какое душистое! От аромата аж голова кружится! Идемте! Анастасия Никитична борщ отменный сварила! Прошу вас, не побрезгуйте!

Услышав про борщ, мой желудок требовательно заурчал.

– Уговорили!

Спустя полчаса я с аппетитом ел наваристый красный борщ, приготовленный умелыми руками попадьи. Разговор за столом был почти семейный, спокойный и тихий. О погоде, о войне, о жизни. Поинтересовался, как идут дела в школе.

– Теперь на наши занятия ходит три десятка ребятишек, – радостно сообщил мне отец Елизарий, а затем добавил: – Еще по моей просьбе нам учительницу новую прислали. Аккуратная и вежливая девушка. Ведет у нас географию, историю и арифметику. Матушка – чистописание, а я, как и прежде, веду закон Божий.

– Рад за вас! Знаете, мне хотелось бы внести пожертвование на школу. Если вы не против, то я загляну к вам на днях.

– Как мы можем быть против того, что угодно Богу, – несколько высокопарно произнес отец Елизарий.

– Так приходите к нам в среду, Сергей Александрович, – пригласила меня Анастасия Никитична. – Щи будут из кислой капустки. Да еще думаю пирожки сделать.

– Раз пирожки – обязательно буду.

В назначенное время я постучал в дверь отца Елизария. Открыла мне матушка. По ее расстроенному лицу и мокрым глазам было видно – что-то случилось.

– Ох! Это вы!

– Я некстати?

– Даже не знаю, Сергей Александрович! Ох, извините! Говорю, не подумав! У меня от всего этого прямо голова кругом идет! Да, проходите! Проходите! Вот веничек, отряхните снег! Пальто снимайте!

Матушка, расстроенная и взволнованная, засуетилась вокруг меня. Раздевшись, я сел за стол.

– Успокойтесь и расскажите, что случилось.

Попадья замерла, прижала сложенные вместе руки к пышной груди и плачущим голосом, при этом не совсем внятно, принялась рассказывать:

– Беда приключилась! Тут вот какое дело! У нас в школу мальчонка ходит. Головастый, все с первого раза хватает… Только вот родители его безбожники и разбойники! Пьют беспробудно, целыми днями, а сына своего заставляют на улице милостыню просить. Ироды окаянные! Вот и сегодня пришел на занятия без шапки, с синяком под глазом. Говорит, еле вырвался… Я его чаем горячим с вареньем отпоила, и сейчас он на занятиях.

Я пожал плечами. Таких случаев сотни тысяч по всей России. В чем проблема?

– Анастасия Никитична, вы ведь не все мне рассказали?

Та замялась, опустила глаза.

– Петенька не велел говорить.

– Какой Петенька? – спросил я и только тут понял, что она назвала гражданское имя своего мужа. – Извините. А как его по батюшке?

– Петр Николаевич.

– Вы мне все-таки расскажите. Хуже не будет.

– Вы правы, Сергей Александрович. Хуже не будет.

Оказалось, что священник уже ходил к родителям мальчонки, чтобы усовестить их, и заработал там синяк под глаз.

– Вы уж не говорите ему этого. Пожалуйста. Он очень гордый, хотя и пытается бороться с этим грехом. Хорошо?

– Ничего не скажу. Чаем с вареньем не угостите?

– Ох, господи! Совсем с этими заботами забыла о гостеприимстве!

Когда я уже пробовал второй сорт варенья, пришел грустный и какой-то поникший отец Елизарий. Поздоровался и, не раздеваясь, как был в теплом пальто, сел за стол. Отодвинул в сторону чашку, поданную ему матушкой, сказал: – Пойду, наверное, я к Степану Пантелеичу. Он городом поставлен закон поддерживать! Правду я говорю?!

Супруга согласно закивала головой, правда, при этом радости на ее лице не прибавилось ни капли.

– Он кто? Городовой? – спросил я священника.

– Да. Наш околоточный надзиратель. Я уже ходил к нему, но он только руками разводит. Они, дескать, семья. Говорит, это их дитя и как желают, так и воспитывают. Но, похоже, мне придется идти снова, так как Светлана Михайловна настроена решительно и собирается отвести его домой, чтобы поговорить с родителями. Я собрался идти с ней, но подумал, что может быть лучше, если с нами пойдет Степан Пантелеевич.

– Зачем вам городовой? Я сам с вами схожу.

– Нет, Сергей Александрович, не надо! Вы правильный человек, но нет у вас любви к людям, как нет в сердце сострадания, а насилие только порождает еще большее зло!

– Петр Николаевич, я могу вас так называть?

– Давно уже пора, Сергей Александрович. Ведь мы с вами общаемся не как духовник с верующим, а как хорошо знакомые люди.

– Вот и хорошо. Тогда, Петр Николаевич, разрешите мне сопровождать вас вместе с учительницей. Ночи темные, народ нынче озорной. К тому же обещаю, что слова лишнего не скажу без вашего согласия.

– Даже не знаю, Сергей Николаевич, что и сказать. Хотя… может, ваш богатырский вид устрашит иродов, и снизойдет на них страх Божий, – священник некоторое время обдумывал эту мысль, и было видно по легкой улыбке, что с каждой секундой она ему нравилась все больше. – Хорошо, идите с нами, но только очень вас прошу: не изливайте на них гнева своего.

– Как скажете, Петр Николаевич.

Священник даже просветлел лицом. Порывисто вскочил.

– Одевайтесь, а я пойду и предупрежу Светлану Михайловну!

С этими словами он вышел из комнаты. Я посмотрел на его супругу. Та мягко улыбнулась и сказала:

– Вы уж там, пожалуйста, присмотрите за ними.

– Не волнуйтесь, Анастасия Никитична, все сделаем в лучшем виде.

Попадья при этих словах весело и как-то легко засмеялась. Одевшись, я вышел, чуть не столкнувшись на входе со священником, уже шедшим за мной, вдруг неожиданно вспомнил, зачем пришел.

– Петр Николаевич, совсем забыл!

Тот недоуменно смотрел на меня, пока я не достал из кармана сто рублей и не протянул ему.

– Это вам на школу.

Он осторожно их взял и бережно засунул во внутренний карман пальто.

– Благодарю тебя, сын Божий, от лица церкви за столь щедрое подаяние. Эти деньги пойдут…

– Извините, Петр Николаевич, но нас там ждут.

– Да-да. Вы правы, Сергей Александрович. Идемте.

На улице мы прождали недолго, спустя несколько минут из барака, где проводились занятия, вышел мальчишка в шапке, которая была ему большая, поэтому все время сползала на глаза. Вместе с ним вышла высокая и стройная девушка. Разглядеть ее толком в темноте зимнего вечера не было возможности из-за меховой шапки и шали, закрывающей половину лица.

– Здравствуйте. Разрешите представиться: Богуславский Сергей Александрович.

– Здравствуйте. Антошина Светлана Михайловна. Вы вызвались нам помочь?

– Да. Тебя как звать, парень?

– Сенька. Ну и плечи у вас дяденька! Вы, наверное, боком в дверь входите?

– Смотря какие двери, Сенька! Ну, пошли! Показывай, где живешь!

До двухэтажного обветшалого дома, длинного как барак, мы дошли быстро, минут за десять. Когда-то это были производственные помещения, которые со временем кто-то из изворотливых дельцов разбил на комнаты и стал сдавать внаем. Зашли в полутемный и холодный подъезд, в котором отчетливо пахло мочой, кислой капустой и чем-то только что подгоревшим. Стоило подойти к обшарпанной фанерной двери, из-за которой неслись громкие и нетрезвые голоса, как мальчишка съежился и виновато взглянул на нас.

– Может, я один пойду?

– Нет, Сеня, мне необходимо поговорить с твоими родителями. Ты умный и талантливый мальчик, и они должны это понять. Я скажу им… – тут учительницу перебила громкая изощренная ругань, раздавшаяся из-за двери. Она вздрогнула и, словно ища помощи, бросила на нас со священником испуганный взгляд.

«Глаза у нее красивые. Да и вообще…» – только я так подумал, как она решительно толкнув дверь, вошла в комнату. Следом вошли мальчишка и отец Елизарий.

Я же остался стоять у двери. Стоило им войти, как в комнате воцарилась тишина. С высоты моего роста мне все было прекрасно видно, при этом сам я оставался невидимым во мраке коридора. За колченогим столом, накрытым вместо скатерти газетой, при неровном свете свечей сидела пьяная компания, состоявшая из двух мужчин и двух женщин. В центре стола сковорода с остатками жареной картошки. Рядом с тарелкой, где лежало несколько кусков селедки, стояла литровая бутыль с каким-то мутным пойлом. Завершал натюрморт кувшин с квасом и несколько разнокалиберных стаканов. Первой нарушила воцарившееся молчание учительница:

– Меня зовут Светлана Михайловна. Я учительница вашего сына и пришла сказать…

Ее перебил противный скрип табурета, с которого приподнялся костлявый мужчина, одетый в черную косоворотку. Лицо худое, запавшее, а взгляд пустой, мутный.

– Сенька… ты деньги принес? Или быть тебе сегодня драным… Шкуру спущу…

– Вы не смеете бить и издеваться над ребенком! Он тянется к знаниям!

– Ты откуда такая выискалась?! – резко и зло оборвала ее болезненно худая, с запавшими глазами, женщина, одетая в длинную черную юбку и домашней вязки растянутую кофту. – Своих нарожай, тогда и командуй!

– Бога побойтесь, люди! Во что вы себя превратили?! Пока вы беса тешите, вы тем самым душу свою безвозвратно губите! Опомнитесь! – воззвал к ним священник.

– Шел бы ты от греха подальше, святоша! Смотри, осерчаю как прошлый раз! – голос угрожавшего мужчины был глухой и тяжелый, идущий, словно из нутра.

Да и сам он был под стать своему голосу – грузная фигура, бритая голова, массивная шея, переходящая в широкие плечи. Картину довершало грубое лицо со сломанным носом.

– Ты мне не страшен. Господь мне заступник! Он не даст меня в обиду!

– Это мы сейчас проверим!

Похоже, бугай не привык бросать слова на ветер. Он порывисто поднялся и стал огибать стол.

Учительница инстинктивно прижала к себе мальчишку и замерла. Священник, наоборот, гордо выпрямился. Только здоровяк успел приблизиться к отцу Елизарию, как я вошел в комнату, слегка отодвинув священника в сторону, затем коротко и сильно ударил под ребра замершего от неожиданности драчуна. Тот, словно поперхнувшись, захрипел и как бы нехотя, боком завалился на грязный пол. Не глядя ни на кого, я тихо развернулся и вернулся в коридор.

– Вы это, что… произвол творите? – спустя минуту робко подал голос уже начавший трезветь отец Сеньки.

– Не гневайтесь на Сергея Александровича, – стал извиняться за меня священник. – Он пытается найти истину Божью, но пока ходит во тьме, яко слепец, а вы Бога от себя отринули и теперь водке проклятой молитесь! Подумали, чем жизнь закончите?! Покайтесь, пока не поздно, и отриньте свои грехи!

– Брось причитать, поп! – вдруг резко оборвала его женщина с опухшим, нездоровым лицом цвета муки. – Это вы вместе с кровопийцами-фабрикантами нас до такой жизни довели! Мой сосед Мишка – он социлист, все доподлинно о вас поведал! Кровь нашу пьете, паскуды!

– Хотите жить на помойке – живите! Но зачем ребенка за собой тянете! Сеня – умный мальчик! Ему учиться надо, а вы ему жить не даете! – подала свой голос пришедшая в себя учительница.

– Пошли из нашего дома, защитники! Мой сын! Что хочу, то и делаю с ним! Уходите!! – вдруг неожиданно закричала мать Сеньки. – Ненавижу!! Чистенькие все!! А нам дерьмо жрать!! Вон!!

После ее истеричных выкриков наступила вязкая, напряженная тишина, прерываемая короткими, утробными стонами корчившегося на полу бугая.

«Все бесполезно. Взывать к совести, бить. Поздно».

Видно, к подобному выводу пришел и отец Елизарий. Он тяжело вздохнул, нарисовал в воздухе крест, затем сказал: «Мир вашему дому!» – после чего развернулся и вышел. За ним переступила порог учительница, окинув меня признательным, мне так показалось, взглядом.

«Красивые у нее глаза. Большие, черные, словно бархатные. И стройненькая. Надо будет с ней поближе познакомиться».

Как только они пошли к выходу из барака, я шагнул обратно в комнату. Причем момент выбрал удачный. В эту самую секунду отец мальчишки вставал с табурета.

– Ну, Сенька, паскуда, ты у меня сейчас…

В следующую секунду после удара в подбородок он отлетел в угол и там, закатив глаза, неподвижно замер. Несколько мгновений я стоял в ожидании реакции женщин, но те, бросив на меня по опасливому взгляду, сейчас старались смотреть куда угодно, но только не в мою сторону.

– Не обижайте мальчишку, а то ведь могу еще раз прийти, – с этими словами я быстро вышел.

Только успел выйти из барака, как попал на шумный диспут о пьянстве и несчастной судьбе русских людей, который сразу оборвался при виде меня. Священник с ходу переключился на меня:

– Сергей Александрович, вы же мне обещали! Я вам поверил!

– Петр Николаевич, что я вам обещал, то все выполнил.

– Как же так? Вы же ударили его бесчеловечно!

– Я вам что обещал? Вспомните. Не изливать гнева своего. Так я его без гнева ударил, а про кулаки у нас уговора не было. Вам и матушка подтвердит мои слова.

Священник некоторое время обескураженно молчал, потом сказал:

– Может, и так. Но все одно скажу: нельзя вложить силою в сердце человека правду Божию. Только добрым словом…

– Извините, Петр Николаевич, но у меня на этот счет иное мнение. Теперь пойдемте. Время позднее.

Спустя какое-то время мне позвонил профессор Иконников и сказал, что его друг, Николай Тимофеевич Пороховщиков, прямо рвет и мечет.

– Извините, Антон Павлович, не понял, что вы сейчас сказали.

– Это я так образно выразился. Судя по его возбужденному виду и нечленораздельным высказываниям, вы оказались правы. И теперь он хочет вас непременно видеть.

– Зачем?

– Если честно говорить, то не совсем его понял. И проще будет, если он это сам вам объяснит! Вы эту кашу заварили, вы ее и хлебайте, молодой человек! – по тону было видно, что он меня все еще не простил за тот вечер.

– У меня к вам просьба есть. Не будет ли среди ваших знакомых знатока легенд, связанных с кладами.

– Тут и думать нечего! Антошин. Михаил Васильевич. Он даже книгу хотел написать на эту тему, да вот все не собрался. Вам к нему.

– А где его можно найти?

– В его магазине. Он антиквар. У них с братом семейное дело. Владеют несколькими антикварными магазинами в Петербурге, а также в Москве и Нижнем Новгороде. Может, и еще где. Найду его телефон, а потом позвоню ему и договорюсь о встрече, а завтра, когда вы придете, скажу результат. Вас это устраивает?

– Вполне.

– Буду вас завтра ждать. До свидания.

В назначенное время я позвонил в дверь. Открыл мне хозяин квартиры, но стоило мне войти, как я сразу наткнулся на стоящего в прихожей Пороховщикова. Усталое лицо, всклокоченная борода, да и костюм на нем был явно рабочий, судя по его заношенному и мешковатому виду. В прошлый раз профессор химии выглядел куда импозантнее, в темно-синем костюме, белой накрахмаленной рубашке со стоячим воротничком и галстуке-бабочке.

– Здравствуйте, господа!

– Здравствуйте, Сергей Александрович, – поздоровался со мной хозяин квартиры. – Раздевайтесь. Мерзкая сегодня погода, не правда ли?

Не успел я ему ответить, как ко мне, оттеснив хозяина квартиры, протиснулся Пороховщиков и, ухватившись за лацканы моего пальто, которое я еще только расстегнул, начал возбужденно говорить:

– Скажите, а режим термообработки…

В этот самый момент вмешался Иконников:

– Николай Тимофеевич, мы же с вами договорились! Все разговоры за столом, за стаканом горячего чая.

– Договорились, договорились, – недовольно пробурчал профессор химии, отступая в сторону, с весьма недовольным видом. – Я только…

Иконников замахал на него руками, и Пороховщиков, что-то бурча про себя, скрылся в проеме двери, ведущей в столовую.

– Никакого с ним сладу нет последнее время. Сам на себя стал не похож. Одна надежда на вас, Сергей Александрович. Угомоните наконец этого старика.

– Вы мне обещали телефон антиквара. Вы помните?

– Сейчас прямо вам и отдам, а то забуду, – он порылся в кармане жилетки и протянул мне визитную карточку. – Звоните ему на работу. У него кабинет при магазине и там же хранятся все его записи. Он будет рад поговорить с вами. И идемте, наконец.

Как я и предполагал, тихого чаепития не получилось. За столом говорил только один человек. Николай Тимофеевич Пороховщиков. Проведя ряд экспериментов, которые по большей части подтвердили правильность моих слов, он желал знать, откуда мне стало известно об этом сплаве.

– О каком сплаве вы говорите? Ничего такого не помню! Вы точно уверены, что это я вам о нем рассказал?

Тут оба профессора вытаращили на меня глаза. Сейчас они даже были у них не круглые, а квадратные, от изумления. Я же продолжал ковать, пока горячо:

– Честно говоря, я об этом вам раньше должен был сказать, господа. У меня время от времени появляются провалы памяти.

При этих словах я сделал самые честные глаза, на которые был способен. Первым пришел в себя Иконников:

– Вы не помните того, что рассказали об этом металле… как его…

– Не о металле, а о сплаве мы говорим, – подправил своего приятеля профессор химии. – Вы его еще тогда назвали дюраль, Сергей Александрович.

– Тогда? Простите меня, господа, но, честное слово, не знаю о чем речь. Мне очень неловко, но вы меня премного обяжете, если мы больше не будем об этом говорить.

Если Антон Павлович смотрел на меня с жалостью, то его приятель, похоже, начинал злиться.

– Этому господину, видите ли, неловко! Антон, ты только на него посмотри! Он же просто увиливает от ответа!

– Друг мой, не горячись ты так! А если все так и есть, как говорит, Сергей Александрович! Мозг ведь…

Я встал.

– Господа, извините за то, что принес вам беспокойство. Разрешите мне откланяться.

– Погодите, Сергей Александрович! – вскочил вслед за мной со стула хозяин квартиры. – Не обижайтесь на нас, ради бога! Я вам искренне верю! А Николай пусть так и остается Фомой неверующим!

– Я не обижаюсь, Антон Павлович. Просто говорить о том, чего не помню… – при этом я специально затянул паузу.

Пороховщиков, лишенный поддержки, и уже начиная чувствовать себя виноватым, в свою очередь, сделал попытку извиниться.

– Гм! У вас давно такое… происходит?

– Да нет. Сцепился с разбойниками, а один меня гирькой на цепочке приголубил.

– Так это тогда случилось?! – ахнул Иконников. – Голубчик вы мой! Почему вы сразу не сказали?!

Пороховщиков теперь уже с удивлением посмотрел на своего приятеля.

– Я же тебе об этом рассказывал! Сергей Александрович Машеньку тогда спасал! Да вспомни: ты мне еще сказал, что мне пора приключенческие романы начать писать!

Затем на еще не опомнившегося Пороховщикова был обрушен энергичный и красочный пересказ хозяина квартиры про чудесное спасение его племянницы. После чего подозрительность Пороховщикова постепенно увяла и, хотя был менее доверчивым, чем его давний друг, но даже он проникся ко мне сочувствием, что было видно по его взглядам. О моем гениальном прозрении больше не вспоминали. После пространного разговора ни о чем и двух чашек чая я наконец распрощался и ушел.

Придя домой, я посмотрел на часы и решил, что время не самое позднее и можно позвонить антиквару. Так и сделал, в результате чего мы договорились о встрече завтра вечером в его магазине.

Укутанный в белые одежды Петербург, несмотря на холод и густой снег, стал для меня прообразом родного дома. Нет, я не воспылал к нему горячей любовью, просто стал относиться к нему как месту, куда всегда могу вернуться. На пересечениях улиц я несколько раз проходил мимо разведенных костров, которые как островки тепла, охраняемые городовыми в занесенных снегом шинелях, сулили тепло и приют бездомным и случайным прохожим. Из снежной завесы то появлялись, то скрывались за ней освещенные витрины магазинов, яркий свет ресторанов и приглушенный шторами свет, идущий из окон квартир. Проезжающие мимо экипажи и автомобили скользили темными тенями на белом фоне зимней ночи.

Подойдя к антикварному магазину, я чисто автоматически оглянулся по сторонам. Только невдалеке, в снежной пелене, мелькнула фигура прохожего в шубе с поднятым меховым воротником и шапке, надвинутой на глаза. Толкнув дверь, вошел в магазин. Яркий, искрящийся свет, идущий от двух больших люстр, вместе с ощущением тепла и окружившими меня различными старинными предметами создали внутри меня на какие-то мгновения ощущение другого мира. Картины, оружие, статуэтки, шкатулки висели на стенах и стояли на многочисленных полках, в то время как напольные вазы, часы, массивные фигуры слонов и каменных идолов разместились на полу. Подошел к одной из ближайших витрин. На черном бархате были выставлены различной формы медальоны. В этот момент откуда-то сбоку раздался голос мужчины:

– Сударь, вы что-то хотели? Подарок жене? Или на Рождество?

Я повернулся в его сторону. Чуть в стороне от входа находилась конторка, за которой стоял невысокий, полный, с сединой в густых волосах и бороде мужчина. Лицо спокойное, открытое, но худое, а под глазами мешки. Одет он был во все черное, как приказчик из похоронной конторы: пиджак, брюки, жилетка, туфли.

– Мне нужен Михаил Васильевич.

– Вы с ним договаривались о встрече?

– Да.

Приказчик отошел к дальней стене, где я только сейчас заметил дверь, искусно скрытую портьерой, и, чуть приоткрыв ее, негромко сказал:

– Михаил Васильевич, к вам пришли.

– Сейчас подойду, – раздался голос хозяина магазина.

Продавец вернулся на свое место и повторил:

– Он сейчас подойдет.

Я кивнул головой и отошел к развешанному на стене оружию. В основном это были шпаги и сабли, среди которых из огнестрельного оружия присутствовало несколько старинных пистолетов, заряжавшихся с дула. Один из них привлек мое внимание своей узорчатой насечкой, я уже хотел снять его и рассмотреть поближе, как раздался голос хозяина:

– Сергей Александрович, здравствуйте! Я полностью к вашим услугам!

– Здравствуйте, Михаил…

Меня перебило резкое треньканье дверного колокольчика. Дверь широко распахнулась, и в магазин почти вбежал грабитель в маске и с обрезом в руках, следом за ним на пороге появился еще один налетчик в маске. Последний держал в руке револьвер, направленный на меня и на хозяина антикварной лавки. Сделав два шага, он остановился, держа нас под прицелом, в то время как бандит с обрезом подскочил к приказчику и ударил того стволом по голове. Старик со стоном упал на пол. Спустя несколько секунд дверь снова распахнулась, и в проеме появился третий налетчик. В длинном пальто, в маске и с пистолетом. Именно его я видел перед тем, как войти в магазин. Аккуратно закрыв дверь, он щелкнул задвижкой, затем неторопливо развернулся в нашу сторону. Не спеша осмотрелся, словно пришел в гости, сделал несколько шагов вперед, остановился.

– Здравствуйте, господа. Просьба не волноваться! Никого убивать не будем! Это просто ограбление! Теперь займемся делом! Михаил Васильевич, пройдемте в кабинет! У меня к вам есть приватный разговор!

Хозяин антикварного магазина бросил на меня жалобный взгляд. Что делать? Я ничем в этой ситуации не мог ему помочь, поэтому ограничился словами:

– Делайте, что вам говорят.

Главарь в ответ на мои слова осклабился:

– Вот и правильно. Слушайся здоровяка и все будет хорошо! Семен, смотри в оба! Воробышек, на дверь!

Налетчик с револьвером в руке, подойдя, встал в трех шагах от меня, второй бандит с обрезом занял пост у двери, а тем временем хозяин магазина под конвоем главаря скрылся за портьерой своего кабинета. Кольт, с патроном в стволе, сейчас лежал в кармане моего пальто, но попробовать его выхватить, значит, стопроцентно получить пулю в грудь. Оставалось стоять и ждать, пока какая-нибудь случайность не изменит расклад. Спустя несколько минут я услышал громкие выкрики Антошина из-за полуоткрытой двери:

– У меня нет таких денег! И никогда не было!

Судя по всему, это был ответ на заданный ему вопрос. В свою очередь разозленный отказом грабитель так же повысил голос:

– Жирная тварь! Может, ты решил, что я тебя просить пришел! Нет! Я здесь, чтобы забрать свое!

– А-А-а!!

Как только раздались громкие крики боли, перемежаемые стонами, на верхних ступеньках винтовой лестницы, соединяющей первый и второй этажи, показалась фигурка молоденькой девушки. Она еще ничего не поняла и с криком: «Папочка! Что случилось?! Папочка!» – стала быстро спускаться вниз, но вдруг неожиданно увидела бандитов с оружием и застыла как вкопанная. Видно, услышав шум, в проеме двери появился главарь:

– Чего там?!

– Девка его! Видно, дочка! – и Семен ткнул револьвером в сторону замершей в испуге девушки. На его жест невольно отвлекся и второй бандит, стоящий у двери. Мне этого вполне хватило, чтобы выхватить пистолет и начать стрелять. Пуля, ударив в лицо Семена, развернула его и отбросила назад. Он еще только падал спиной на стенд со старинными монетами, как я выстрелил в Воробышка. Пуля пробила ему правое плечо, и выпавший из руки обрез звонко ударился о плитку, а в следующую секунду раздался дикий вопль. Налетчик даже не закричал, а заверещал как свинья, которую режут. Главарь, не раздумывая, быстро вскинул руку с оружием, выстрелил в меня и тут же скрылся за занавесью. Он промахнулся, я же побоялся стрелять, так как мог случайно попасть во владельца магазина. Продолжая держать под прицелом дверь кабинета, бросил быстрый взгляд на подстреленных мною бандитов. Семен лежал на боку, привалившись к ножке стола – витрины, среди осколков стекла и разлившейся крови. Его глаза были широко открыты и слепо смотрели в стену. Второй бандит сидел на полу, и с всхлипами и стонами баюкал свою раненую руку. Дробовик лежал в метре от него. У главаря, оказавшегося в ловушке, не выдержали нервы:

– Падла, дай нам уйти!! Ведь порешу хозяина!! Мне его кончить, что полуштоф махнуть!!

Ответом на его слова стал истерический плач девушки, у которой сдали нервы, а затем раздался голос ее отца:

– Лизонька! Девочка! Успокойся!..

– Заткни пасть, жирный урод! – сейчас в голосе главаря были хорошо слышны истерические нотки. – Девка, ты меня слышишь?! Если хочешь увидеть отца живым, скажи бугаю, чтобы бросил пистолет! Считаю до пяти!!

– Папочка!! Мне страшно!!

– Девка, ты что, меня не слышала?! Я убью…

В этот самый момент в кабинете раздался громкий шум, затем портьера резко отлетела в сторону, и из кабинета стремглав выскочил Антошин. Бандит в горячке схватки кинулся за ним, но, оказавшись на пороге, получил пулю в плечо и выронил пистолет. Антошин, не глядя по сторонам, кинулся к дочери. Схватив ее в объятья, прижал к себе. Подойдя к главарю, я сначала откинул ногой лежащий на полу пистолет как можно дальше, а затем от души врезал ему рукоятью пистолета по зубам. Бандит, не удержавшись на ногах, упал. В этот самый миг в дверь магазина стали громко стучать.

– Полиция!! Откройте! Полиция! – послышались приглушенные толстым стеклом голоса.

Спрятав свой кольт, я подошел к двери и открыл ее. На меня из-за порога смотрели три ствола. Я протянул руки ладонями вверх.

– Ни с места! Кто стрелял?! – спросил меня один из городовых.

– Заходите и все узнаете, – пригласил я полицейских внутрь, одновременно делая шаг назад.

Осторожно, с оглядкой, они вошли в магазин вслед за мной. Не успели они переступить порог, как раздался злой крик владельца магазина:

– Как деньги брать на лапу, так вы тут как тут, а когда нужно – никого нет!! Бездельники!! Все сообщу вашему начальству! Все скажу! А ты, Перфильев, только попробуй прийти ко мне на Рождество за красненькой! Фиг тебе, а не деньги! Понял?! Дулю с маслом ты от меня получишь! Дырку от бублика!

Полицейские, опустив глаза в пол, молча слушали кипящего от злости Антошина. Только когда тот замолчал, один из них осмелился сказать:

– Михаил Васильевич, помилуйте, как мы могли знать?! Как только дворник услышал выстрелы и прибежал ко мне, так мы сразу кинулись на выручку!

– Он к тебе прибежал! Так ты чего сразу сам не побежал?! Страшно стало?! За подмогой побежал?!

– Гм! Налет со стрельбой… дело серьезное. Тут… думать надо, – невпопад и неуверенно промямлил городовой, понимая, что выдал себя с головой.

– Он думать решил! А деньги брать!..

– Михаил Васильевич! – позвал я вошедшего в раж хозяина антикварного магазина. Когда тот повернулся ко мне, я спросил. – Может, мы все же займемся делом, ради которого я пришел?!

– Э-э… – возбуждение, хлеставшее через край, сейчас мешало ему адекватно воспринимать ситуацию, поэтому он несколько секунд растерянно смотрел на меня, вникая в мои слова. – Да. Да! Вы правы. Я сейчас. Лизочка, побудь пока наверху. Хорошо, девочка? Я скоро.

Спустившись вниз, он остановился возле своего приказчика, все еще лежащего без памяти, и обратился ко мне:

– Погодите еще немного, мне сначала надо оказать помощь Андрею Лукичу.

Городовые, тем временем, уже суетились, стараясь показать служебное рвение. Быстро и ловко обыскав преступников, сорвали со всех троих маски, затем кое-как перевязали раненых, посадив их рядышком, недалеко от входа. Все трое налетчиков оказались довольно молодыми людьми, а Воробышек, так и вовсе выглядел подростком.

Один из полицейских, Перфильев, пытаясь загладить свой грех, старательно помогал хозяину магазина перевязывать голову приказчику, уже пришедшему в себя, но стоило им поставить его на ноги, как тот вдруг издал крик, полный негодования:

– Паршивец! Негодяй! Разбойник! Ты что наделал?! Что ж я теперь твоей матери скажу?!

Все замерли, глядя на бледное, искаженное не столько от физической боли, сколько от душевной муки лицо приказчика.

– Как же ты мог! Я же тебя, стервеца, на руках качал! Ты же мне как родной…

– Погоди-ка кричать! – прервал его истошные вопли один из полицейских. – Он что тебе сродственник?!

– Егорка?! Он мой племяш! Как я овдовел, так к сестре перебрался. У нее муж уже как девять лет помер, а у меня желудок больной, мне без хорошей пищи никак нельзя. А Антонина, она в этом деле мастерица. Бульончик там говяжий наваристый… Э! Не о том речь! Старший ее сын, Анатолий, уже давно своим домом живет, а этот, Егор, сам по себе, квартиру снимает. У матери редко является, вот только в последнее время зачастил. И вчера был. Ох! – он вдруг резко повернулся к хозяину, стоящему в двух шагах от него, и упал перед ним на колени. – Какой я дурак! Прости меня, Михаил Васильевич! Это я! Я его привел! Вчера, за чаем, сестре рассказывал, что дела неплохо идут. При нем рассказал, при гадине подколодной! Виноват! Угораздило меня на старости лет!