Текст книги "Смерти вопреки: Чужой среди своих. Свой среди чужих. Ангел с железными крыльями. Цепной пёс самодержавия"

«Ликвидаторы, – неожиданно пришла догадка. – Зачищают всех под ноль».

Слышал я о них, а вот видеть не приходилось. Это открытие подтолкнуло меня к немедленному действию. Пригнувшись, я прошел вдоль забора и вышел к тому навесу с поленницей, где до этого прятался гитлеровец. Здесь я находился вне их поля зрения, после чего перемахнул через забор и замер, вслушиваясь. Нож держал в руке, готовый воспользоваться им в любую секунду. Спустя пару минут послышались еле слышные шаги. Фриц выбрал хорошее место. Навес, под которым он прятался, давал глубокую тень, и его практически не было видно. Потом негромко хлопнула входная дверь. Гитлеровец прошел мимо колоды с торчащим из нее колуном и остановился в трех метрах от меня. Сначала скользнул беглым взглядом по поленнице и забору, и только потом развернулся ко мне спиной, став наблюдать за воротами и двором. Сделав короткий шаг и выйдя из-за поленницы, я метнул нож в тускло белеющую шею фрица. Часовой словно всхлипнул, затем пошатнулся и упал на колени. Несколько секунд он так стоял, пока сознание цеплялось за жизнь, и только потом упал лицом на землю. Подкравшись, я первым делом выдернул нож, тщательно вытер его о куртку мертвеца, после чего оттащил тело за поленницу.

Осторожно подкравшись к дому, я притаился у входной двери, приготовив пистолет.

Теперь все зависело от слепой удачи. Прошло несколько минут. Стоявшая вокруг тишина вызывала во мне только тревожное ощущение. Она словно укрывала собой где-то совсем недалеко прячущуюся опасность. Впрочем, ощущение опасности щекотало нервы не только мне. Чуть скрипнула дверь и на пороге показалась фигура гитлеровца с оружием в руках. Я дважды нажал на спусковой крючок. Пум! Пум! Тело дернулось, навалилось на дверь и, широко распахнув ее, с глухим шумом упало с крыльца. Застыв в ожидании, я был готов стрелять в темный проем двери и в окно, если там кто-то покажется. Мое положение было намного более выгодным, чем у моих врагов, засевших в доме, так как я имел широкое пространство для маневра, а они были ограничены стенами. Наступившая тишина меня все больше настораживала. Из дома не доносилось ни звука. Мой противник должен был хоть как-то отреагировать на исчезновение четырех человек. Или я уже всех положил? Бросил взгляд на часы. На все, начиная от первого броска ножа и кончая двумя выстрелами на пороге дома, у меня ушло около двадцати минут, так что вполне возможно, что ликвидаторы, оставшиеся в доме, еще просто до конца не осознали смерть своих коллег. Рыбак далеко успел уйти или свернул на какую-нибудь тропу… Эти мысли в какой-то мере внесли ясность в сложившуюся ситуацию, и я стал осторожно подкрадываться к двери, замирая на каждом шагу и пропуская сквозь себя малейшие звуки окружающего меня пространства.

Несмотря на то что я почти предугадал судьбу хозяев хутора, мне не раз пришлось проглотить стоявший у горла комок, когда увидел четырех людей, лежавших в самых неестественных позах. Особенно жутко было смотреть на мертвых детей. Юношу и девочку, лет десяти. Наверно, с минуту стоял, приходя в себя, и только потом огляделся. Где беглецы? Не успел этот вопрос возникнуть у меня в голове, как я увидел в полу люк. Гитлеровцы загнали беглецов в подпол, после чего разделились. Одни остались убивать хозяев, другие отправились за мной в погоню. Подошел. Откинул люк и сразу услышал чье-то тихое всхлипывание.

– Живо вылезайте! У нас совсем нет времени!

Следующие три дня, проведенные с семейством, находящимся на гране нервного срыва, были для меня жестоким испытанием, сродни тропическому болоту, в котором мне как-то пришлось просидеть несколько часов, скрываясь от преследования, в мою бытность наемником.

После того, как я передал семью беглецов с рук на руки, мне было приказано перейти на запасную квартиру и не искать контактов, пока не разберутся, что произошло на хуторе. Моим словам поверили с трудом, и то только потому, что их подтвердили живые свидетели. Случай с пропавшим курьером, а теперь засада на хуторе. Причем все это связано непосредственно со мной. Естественно, что со стороны все это смотрелось весьма подозрительно. Убивать меня не будут, а отправят обратно в Союз, где уже на месте со мной будут долго и тщательно разбираться компетентные органы. Мое предположение подтвердилось тремя днями позже. Мне было предложено передать контакты с моими информаторами другому человеку, в течение двух недель.

«Вот оно как. Значит, время пришло. Пора исчезать».

Официальной датой моей смерти, зарегистрированной в полицейских протоколах, стало 7 августа 1944 года. Дежурному в полицейский участок около десяти часов утра поступило около десятка звонков от граждан, сообщивших о стрельбе в одном из домов на Кенигштрассе. К месту происшествия сначала приехала полиция, а спустя какое-то время приехала специальная машина и увезла два тела в морг. «Скорая помощь», прибывшая часть позже, оказала первую помощь раненому, которого обнаружили на месте преступления, а затем в сопровождении полицейского отвезла его в больницу. После того, как все произошло, около дома, где произошла перестрелка, собралась приличная толпа, так как в благонамеренном и деловом городе Берне такие события случались крайне редко. Близко к дому их не пустили полицейские, перекрывшие подходы с обеих сторон улицы. На все вопросы любопытных горожан они коротко отвечали:

– Ничего не знаем. Следствие разберется.

Люди отметили, что помимо полиции были еще люди в штатском, которые, предъявив специальные жетоны дежурившему полицейскому, вошли в дом. В толпе сразу пробежал слушок, что дело совсем не простое, раз приехали агенты секретной службы.

В ходе расследования было составлено несколько протоколов со слов свидетелей. Позже к ним приложили отчеты и фотографии эксперты. После чего неспешно началось следствие, которое в итоге ни к чему не привело, а еще через пару месяцев дело сдали в архив. Как и было запланировано, так как вся эта история на семьдесят процентов была хорошо разыгранным спектаклем в двух действиях, куда входила инсценировка перестрелки и моя смерть. Помимо настоящих полицейских, все остальные роли играли специально нанятые актеры. Все это провернуть, как оказалось, совсем несложно, благодаря связям барона и моим деньгам. Конечно, проще было бы исчезнуть, но тогда меня запишут в предатели, что скажется на моих родителях, а возможно, и на людях, с которыми мне приходилось сталкиваться в жизни. Мое убийство товарищи из разведки сразу свяжут с исчезновением курьера и нападением на хутор, после чего снимут с Кости Звягинцева обвинения и начнут искать в своих рядах «крысу».

Еще года полтора тому назад, после долгих и осторожных поисков, мне удалось найти в Москве канал сбыта. Если деньги хоть как-то тратились, то золото и драгоценности, полученные в результате акций, лежали у меня мертвым грузом. Саквояж бывшего заместителя директора базы Голованова увеличил количество хранившихся у меня драгоценностей больше чем в два раза. А это были улики. Очень опасные улики, от которых мне нужно было как можно быстрее избавиться. Именно тогда я стал искать точку сбыта в криминальной среде и вышел через вора-домушника Тимоху на Михаила Артемьевича Думского. На вид это был совсем ветхий старичок с седыми, нависшими над глазами бровями, начинавший работать с антиквариатом еще при царе. Как мне туманно объяснил тогда вор, что старик давно завязал с воровским миром, но иногда помогает хорошим людям. Правда, в определении хороший ты или плохой человек, добавил Тимоха, все зависит от самого Думского. Как бы то ни было, у нас с ним все сложилось, и за все время нашего сотрудничества старик ни разу не подвел меня. Через него ушли картины, антиквариат, драгоценности и накопившаяся за эти годы большая часть денег, а взамен я получал бриллианты. Стоило мне узнать о командировке в Швейцарию, как сразу мысленно похвалил себя за такую предусмотрительность, хотя подобным обменом я заранее готовился к денежной реформе, которая должна была состояться осенью 1947 года. Я не боялся, что останусь без денег, так как в 1946 году собирался провернуть еще два налета на подпольных миллионеров, которые должны были мне принести как минимум полмиллиона рублей. Данные по этим двум архивным делам, записанные мною по памяти, сейчас лежали в тайнике моей квартиры, и я надеялся, что акты экспроприации пройдут не хуже, чем мое самое первое дело. Вот только с коллекцией монет какое-то время не знал, что делать. Для начала показал ее Думскому, но тот сразу заявил, что покупателя на столь редкий товар ему придется искать долго, и я встал перед дилеммой: спрятать здесь или все же попробовать забрать с собой. Даже по тем любительским знаниям по нумизматике, что достались мне от хозяина тела, я смог выделить из полутора сотен монет порядка четырех десятков, которые уже сейчас имели большую стоимость. Обдумав все еще раз, я выбрал третий путь: забрал только самые дорогие монеты, стоимость которых смог найти в специализированных каталогах, а остальные спрятал в надежном месте. В Швейцарию я приехал состоятельным человеком, имея при себе мешочек с бриллиантами и второй, намного тяжелее и больше – со старинными монетами и орденами. Все это было положено на сохранение в один из столичных банков. Когда во время очередной встречи с бароном я предложил ему деловое сотрудничество на паях, Арнольд фон Болен какое-то время молча глядел на меня, а потом, хитро улыбнувшись, спросил:

– Если я вас правильно понял, то вы собираетесь вложить в общее дело свою долю денег?

Его интонация и улыбка говорили сами за себя: откуда у русского коммуниста могут быть деньги? Это просто смешно! До этого я не говорил напрямую о деньгах, но уже в следующую нашу встречу построил маршрут нашей прогулки так, чтобы тот проходил недалеко от банка, где находилась моя ячейка. Когда наш разговор снова коснулся совместного бизнеса, я сказал, что готов представить ему доказательства своей платежеспособности.

– Что, прямо сейчас и предоставите? – улыбнувшись, поинтересовался барон.

– Вы сомневаетесь, господин барон? – вернув ему не менее хитрую улыбку, в свою очередь, спросил его я.

– У меня нет привычки, особенно в таких делах, верить кому-либо на слово.

– Я на это и не рассчитывал. Вон видите – здание банка? – когда барон утвердительно кивнул головой, я продолжил: – Давайте зайдем. Хочу вам кое-что показать.

Фон Болен сразу перестал улыбаться и как-то по-новому посмотрел на меня. Неужели этот коммунист не шутил? Именно такой вопрос читался в его взгляде.

Когда клерк, сопровождавший нас в отделение банковских ячеек, ушел, я вставил ключ, замок щелкнул. Выдвинув ящик, я подозвал стоящего в отдалении барона. Когда тот подошел, я достал замшевый мешочек. Развязав, осторожно вытряхнул часть содержимого себе на ладонь. При свете ламп камни вспыхнули, словно усыпанные брызгами ослепительного белого света.

– Как вам? – поинтересовался я, глядя на вытянутое от удивления лицо барона.

– Мой бог! Не ожидал! Просто не ожидал увидеть нечто подобное! Думал, какие-то военные секреты…

– Так вы думали, что я планами советского Генерального штаба буду торговать?

– Ну-у-у… – замешкался барон, явно не зная, что сказать.

– Возьмите один камешек. На выбор. Проверите у местных ювелиров.

Фон Болен осторожно взял один камень двумя пальцами из россыпи бриллиантов и так же осторожно опустил его в жилетный карман. Ссыпав бриллианты в мешочек, я достал второй, объемный и увесистый, мешочек. При виде него в глазах барона засветились огоньки любопытства. Развязал тесемки и достал монету.

– Это все старинные монеты? – несмотря на очевидность, уточнил барон.

– Очень старинные монеты и ордена. У меня есть несколько фотографий. Я их вам отдам. Проверьте, но вот насчет этой монеты, что сейчас держу в руке, могу сказать сразу: ее сестренку в 1941 году продали за 4250 долларов. Это американский серебряный доллар 1804 года. Еще имейте в виду, что с каждым годом эти монеты будут только прибавлять в цене.

Спрятав мешочек в стальной ящик, я достал оттуда несколько фотографий монет и орденов, после чего протянул фон Болену:

– Возьмите. Поинтересуйтесь у специалистов.

Выйдя из здания банка, мы какое-то время шли молча. Немец был в легком шоке и теперь пытался понять, как ему относиться к этому сразу ставшим таким непонятным русскому. До этого было все просто. Коммунист. Русский шпион. Один из тех, кто собирается утопить истинный миропорядок в крови капиталистов. А теперь? Кто перед ним?

Я понимал, что немецкому промышленнику трудно будет сломать сложившийся в сознании стереотип, поэтому не торопил его. Наконец барон заговорил:

– Вы меня удивили… Нет! Неправильно! Вы меня поразили своим деловым подходом! Да и как можно нечто подобное ожидать от коммуниста с их лозунгом: грабь богатых и раздавай бедным! От вас я такого точно не ожидал!

– Это еще не все, дорогой барон. Наибольшее удивление у вас еще впереди.

– Вы меня и так поразили – дальше некуда.

Я ему коротко описал, что будет с ним и его семьей, если он останется в рядах заговорщиков. Его очень расстроили мои слова, но он постарался не подавать вида.

– Зачем вы мне это говорите?

– Хочу уберечь от смерти своего будущего компаньона.

– Откуда вы можете это знать? – в его голосе чувствовалось явное раздражение. Он сомневался в моих словах и в то же время был готов поверить в них, так как русский уже показал себя весьма непростым человеком.

– Сейчас отвечать не буду, но вот это письмо, которое вы вскроете через три месяца, подтвердит все только что сказанное мною сейчас.

– Я вас не понимаю!

– Вы же знаете выражение: всему свое время. Так что наберитесь терпения и приготовьтесь ждать.

Спустя три с половиной месяца мы с фон Боленом снова оказались в кабинете его двоюродного брата, в сейфе которого хранилось письмо.

– Доставайте и читайте.

Тот достал конверт, потом посмотрел на печать, которую он еще тогда, три с половиной месяца назад, оттиснул на сургуче, запечатав им конверт. Пожал плечами, надорвал конверт и развернул сложенный вдвое листок. Текста там было совсем немного, так как у меня в памяти об этом событии сохранились лишь отрывочные сведения, но барон просто прикипел глазами к листку. Несколько минут он читал и снова перечитывал шесть строчек, написанных от руки широким размашистым почерком. Он просто не мог поверить своим глазам.

– Как? – спросил он меня, подняв глаза, сиплым, севшим от волнения голосом.

– Теперь я могу вам ответить, так как доказательство того, что вы услышите, сейчас у вас в руках. У меня есть дар предвидения. Мои мать, бабка и прабабка ведьмами были, видно, от них мне передался дар, хотя по мужской линии до этого ничего подобного не было. Теперь хотите – верьте, хотите – нет.

– Я бы не поверил, вот только это письмо… – немец, не договорив, потряс листком в воздухе, – полностью подтверждает ваши слова! Вы непонятный, загадочный и непредсказуемый человек! Не знаю… Нет! Вы мне дважды спасли жизнь, поэтому я должен благодарить бога, что мы встретились в этой жизни! Уже это переполняет меня благодарностью…

– Не будем тратить на это время, а лучше давайте вернемся к нашим делам. Как я говорил раньше: я хочу предложить вам совместное предприятие. Хотя оно лежит далеко от ваших профессиональных интересов, но мне думается, что предложение будет вам не менее интересно.

В моей прошлой жизни я много чего почерпнул из истории картин. Особенно меня заинтересовали те, что стали дорогими и известными всему миру художественными произведениями. Провалившись во времени, у меня появилась возможность приобрести картины художников, чьи имена впоследствии станут известными на весь мир. За эти годы все, что мог, я вспомнил и записал. Картины. Аукционы. Цены. Прямо сейчас у меня в кармане лежал список картин и фамилий еще неизвестных художников, которые через десять-тридцать лет будут стоить сотни тысяч долларов, а затем и десятки миллионов, но это был список только одного из четырех направлений, которыми я собирался заняться в будущем. Неторопливо сунув руку во внутренний карман пиджака, я нашарил листок, потом достал его и расправил. Так как я заранее готовился к этому разговору, то изложил все довольно быстро и лаконично. Все это время барон внимательно слушал, не проронив ни слова, а потом минут пять молчал, мысленно укладывая в голове полученную информацию.

– Знаете, Отто, я не раз думал о том, чтобы перевести свое хобби на крепкую деловую основу, но так и не собрался. Так что по большому счету меня даже убеждать не нужно. Сам прекрасно понимаю, что это очень хорошее вложение денег! Так мы с вами компаньоны?!

– Вы еще в этом сомневаетесь, Арнольд?

– Теперь уже нет. М-м-м… Знаете… среди моих знакомых есть полковник СС Вильгельм Модлиц. У него диплом искусствоведа. Образованный, начитанный, по-своему умный человек, далекий от политики. В свое время с воодушевлением принял идеи Гитлера, но судя по всему, в последнее время в них разочаровался. Вилли по интеллекту гораздо выше любого армейского офицера. Вот только со временем он привык красиво жить и сорить деньгами. Почему я о нем сейчас вспомнил? Он одно время занимался произведениями искусства, привезенными из Европы, и даже кое-что помог мне приобрести… по сходной цене. Правда, последние полтора года наши пути не пересекались, но мне думается, что надо попробовать с ним поговорить. Как вы смотрите на это, Отто?

– Не называйте меня больше Отто, Арнольд. С новыми документами я получил новое имя – Александр Бурш.

– Поздравляю! За это дело надо выпить! Ваш фужер, Александр! А теперь… Прозит!

Пригубив фужер с коньяком, я поинтересовался:

– А он точно не фанатик?

– Одно время мы с Вилли довольно часто общались. Иногда он ставил меня в тупик резкими отзывами о некоторых руководителях рейха, но при этом никогда не трогал фюрера. М-м-м… В общем и целом у меня о нем сложилось впечатление как о трезвомыслящем человеке, хотя при этом, не сочтите за каламбур, он любитель выпить. Да и в карты не прочь поиграть.

– Это его проблемы, а как с ним можно связаться?

– Попробую найти его телефон, но для этого вам придется подождать.

Барон поставил фужер с остатками французского коньяка на сервировочный столик, после чего встал и подошел к письменному столу. Какое-то время перебирал бумаги, потом нашел записную книжку. Полистав ее, снял трубку, а спустя несколько минут я услышал: – Добрый вечер, Вилли. Ты еще не все деньги спустил за карточным столом?

После короткого разговора, к которому я почти не прислушивался, Арнольд повернулся ко мне и сказал:

– Думаю, что Вилли все правильно понял. Мы договорились с ним встретиться.

– Если вы с ним договоритесь, то пусть начинает подыскивать для нас картины. В первую очередь нас интересует коллекция картин во дворце Иммерхоф. Особенно картины Густава Климта. Они сгорят в 1945 году.

– Несмотря на то что я вам верю, мне очень странно слышать подобные слова.

– Привыкайте, дорогой барон, привыкайте. Кстати, нам нужно будет определиться с местом хранения произведений искусства.

– Насчет этого не волнуйтесь. Вы, надеюсь, не забыли о моей вилле под Цюрихом. Именно там хранится моя коллекция картин.

– Отлично! В таком случае я на днях еду в Лондон. Думаю за тысячу фунтов купить там две картины пока еще неизвестного миру художника.

– Желаю удачи! И все же… – барон замялся.

– Говорите, Арнольд.

– Вы знаете, когда закончится война?!

– Знаю, но не скажу. Объясню это так: нельзя простому человеку знать тайное, начертанное небесами, – при этом я помрачнел лицом, придав ему таинственное выражение. Немец, услышав подобные слова, чуть ли не в струнку передо мною вытянулся. Что тут скажешь? Подтвержденный мною мистический дар предвидения и впитанная с молоком матери вера в Бога перебороли трезвость ума и практичность дельца.

Глава 9

В который раз я начал жить снова, с чистого листа. Оказавшись в другом времени, первое время мне пришлось идти со всеми в ногу, лишь потому, что нужно было врастать в чужую жизнь. Казалось бы, родная страна, но жизнь в ней по большей части оказалась для меня такой же непонятной и необъяснимой, как Африка в свое время. Моя практичность, индивидуальность и внутреннее неприятие политики Страны Советов сделали меня изгоем чуть ли не с первых дней пребывания в новом времени. Мне пришлось выживать, как в чужой стране, чему помог немалый опыт человека, воевавшего в различных точках земного шара. Стоило мне освоиться, как я окончательно понял, что хочу идти своей дорогой, а не общим строем вместе со всеми, навстречу утопическому будущему под названием коммунизм, а знание иностранных языков явно подталкивало к тому, что пора искать свое счастье за рубежом. Теперь, когда благодаря счастливому стечению обстоятельств я оказался за границей, мне нужно было найти способ остаться здесь, при этом ни в коем случае не запятнать имя Кости Звягинцева, что мне, в конце концов, удалось сделать.

Теперь, когда Костя Звягинцев умер, а вместо него появился гражданин Швейцарии Александр Бурш, я стал строить свою жизнь исходя из своего опыта, пожеланий и способностей. Первым делом из Берна переехал в Цюрих, где стал совладельцем антикварного магазина, после чего уехал в Англию. Вернувшись, стал вживаться в роль антиквара и добропорядочного обывателя, одновременно начав подыскивать нужных мне для будущих дел людей. От них мне требовалось беспрекословное подчинение, умение владеть оружием и знание языков. В Швейцарии, где население использует три языка: немецкий, французский и итальянский, найти полиглота было несложно, зато людей, не боящихся проливать свою и чужую кровь, пришлось поискать. Найти я их нашел в конце концов, хотя такое определение можно оспорить, так как наша встреча стала делом слепого случая. Да и как по-другому можно назвать встречу двух грабителей со своей жертвой, которую они подстерегли на темной улочке.

Когда мне дорогу перегородил широкоплечий верзила, держащий в руке нож, я уже не сомневался, что у меня за спиной сейчас нарисовались фигуры одного или двух его подельников. Что могли увидеть грабители? Молодого мужчину, щеголевато одетого и довольного жизнью, судя по его сытой роже. Скорее всего, они решили, что я служащий одного из крупных банков, который отдаст все сам, стоит лишь его хорошо припугнуть. Вот только они не знали, что у этого молодого человека боевой опыт составляет почти три десятка лет, а тело в моменты опасности превращается в боевой механизм, крушащий все на своем пути. Первой неожиданностью для грабителей стало то, что их жертва, вместо того чтобы слезно просить его не убивать, сама напала на них. Резко сократив расстояние, я нанес мощный удар ногой. Подошва ботинка с жесткими краями рантов врезалась в голень державшего нож бандита. Тот с воплем согнулся. Нанеся сокрушительный удар другой ногой по оседающей фигуре, я резко ушел влево, уходя от бросившегося на меня второго грабителя, держащего в руке короткую дубинку. Я атаковал его сбоку, подбивая руку с дубинкой вверх и одновременно нанося хлесткий удар по печени свободной правой рукой, тем самым заставив налетчика с натужным стоном сложиться пополам. Дубинка, выпавшая из ослабевшей руки бандита, громко стукнула, упав на брусчатку. Громила с трудом, но сумел подняться и сейчас, глядя на меня со звериной ненавистью, был уже готов броситься на меня, как я поднял обе руки вверх и, нагло улыбаясь, заявил:

– Парни, а вам случайно работа не нужна?

Так я нашел себе подручных, которые, как оказалось, не были профессиональными уличными грабителями. Швейцарец Курт и немец Вальтер. Так они назвались при знакомстве, хотя при этом нетрудно догадаться, что это были не их настоящие имена. Судя по блатному жаргону, жестам и повадкам Курта, почти сразу стало понятно, что тот связан с криминальным миром, и только намного позже я узнал его историю из пьяной исповеди. Оказалось, что последние восемь лет он входил в одну из групп контрабандистов, которая несколько месяцев тому назад при переходе границы наткнулась на засаду германских пограничников. Имея связи среди пограничной охраны с обеих сторон границы, швейцарцы почти всегда проходили границу без проблем, но на этот раз все пошло не так. Началась стрельба, в ходе которой контрабандисты, потеряв двух человек и товар, все же сумели оторваться от преследования и уйти. Уже потом они узнали, что один из немецких пограничников скончался от раны, полученной в перестрелке, а спустя какое-то время прошел слух, что на трех контрабандистов, оставшихся в живых, немцы открыли охоту, то есть, если они попадутся на глаза пограничной страже, сразу будут стрелять. Естественно, что их коллеги после этого заявления стали избегать их словно прокаженных. Действительно, кому охота подставляться под пулю из-за каких-то неудачников. Швейцарец был молод, года на два постарше меня, при этом имел хорошо подвешенный язык и обладал умением найти подход почти к любому человеку. В разговоре умел придать себе заинтересованный вид и настолько живо реагировал на то, что ему говорили, что собеседник невольно начинал ему верить, хотя тот был просто талантливый актер. Он не учился мастерству перевоплощения, ему это дала матушка-природа, как ядовитые клыки змее. Вот только внутри он был гнилым, как иной раз бывает с фруктами. Гладкий, румяный бок, а стоит надкусить, как внутри оказывается горькая гниль. Жадный, беспринципный, он являлся своего рода своеобразным примером уголовника.

Вальтер был человеком другого плана. Мужчина, около сорока лет, мощного телосложения. Мрачный и неразговорчивый. Если суть швейцарца для меня не стала загадкой, несмотря на его актерскую игру, то немца я долгое время не мог раскусить, особенно после того, как тот случайно или нарочно проговорился, что до середины сорок третьего года служил в криминальной полиции Гамбурга в чине криминаль-инспектора. Лейтенант уголовной полиции. Вот только то, что заставило его бежать из Германии, бросив семью, мне так никогда не довелось узнать. Имеет жену и двоих детей, которых очень любит, и ничего не зная об их судьбе, очень сильно переживал за них. Когда спустя несколько месяцев, после долгих поисков, мне удалось их найти, а потом переправить их в Швейцарию, немец торжественно заявил мне, что он мой должник до конца жизни. Мое внутреннее чутье сказало мне, что его слова правдивы и искренни до последнего слова.

Когда я объяснил, что мне от них требуется, то по их спокойной реакции сразу понял: именно такие люди мне и нужны. Еще спустя несколько дней я с ними выехал в Берлин, чтобы лично познакомиться с Вильгельмом Модлицем. Перед тем как встретиться, предварительно встретился с бароном, который за это время собрал о полковнике СС кое-какие сведения. Модлиц, как я потом убедился, имел арийскую внешность, вот только рост не позволял ему стать стопроцентным образчиком арийской расы. Имеет хорошо подвешенный язык, диплом искусствоведа и большое желание разбогатеть. Начинал он работать в Австрии, когда его прикрепили к одной из специальных команд по изъятию ценностей. Так он оказался в ведомстве Розенберга. Модлиц показал себя не только хорошим специалистом, но и человеком, умеющего ненавязчиво угождать начальству. Умение услужить и выбрать правильный подарок дало ему возможность без особого труда шагать по служебной лестнице вплоть до звания штандартенфюрера СС. До того, как осесть в айнзацштабе Розенберга в Берлине в должности начальника отдела, он два с половиной года работал представителем этого штаба в Голландии и Франции, при этом сумев добавить в свою личную коллекцию немало ценных произведений искусства.

Получив назначение в Берлин, он возглавил один из отделов управления, которое занималось произведениями искусства, свозимых в Германию из оккупированных территорий. Помимо своей основной работы, он нередко выступал экспертом в комиссиях, которые отбирали предметы искусства из награбленных сокровищ для личных коллекций первых людей Рейха. Человек по своей сути слаб, вот и Модлиц быстро пристрастился к хорошей жизни. Вот только за удовольствия надо платить. Если раньше он мотался по захваченным Рейхом территориям, где оценивал и отправлял в Германию произведения искусства, не забывая при этом самого себя, то теперь у него таких возможностей стало намного меньше. К тому же, став начальником отдела, он имел теперь дело в большей степени с отчетами и экспертными справками, чем с произведениями искусства. Его возможности заработать деньги уменьшились, а соблазны большого города слишком глубоко проникли в его душу, забирая львиную долю его зарплаты. Карточные долги и неумеренные траты на женщин и шикарные рестораны все чаще ставили его перед вопросом: где взять денег? Именно поэтому штандартенфюрер СС Вильгельм Модлиц с особым вниманием отнесся к звонку, а затем и к встрече с бароном. Из этого разговора он вывел для себя, что барон, имея обширные связи, каким-то образом вышел на заокеанских представителей антикварного бизнеса и собирается торговать произведениями искусства.

Полковник СС сразу сообразил, что у него появился шанс неплохо заработать, к тому же за последнее время ослаб непосредственный контроль над их работой. В последнее время гитлеровские армии отступали на всех фронтах, что заставляло отправлять эшелонами произведения искусства с бывших оккупированных территорий в Германию. Какое-то время верхушка Рейха думала над тем, что делать с награбленными вещами, пока не решила создать сеть тайников, в которых должна была храниться валюта, золото и произведения искусства, которые в будущем должны будут стать основой для возрождения новой Германии. Для этого начали формироваться специальные группы, в состав одной из которых вошел полковник СС Модлиц. Он и его люди занимались составлением документов, экспертных справок, комплектованием и сохранностью груза вплоть до момента его отправки. В связи с этим он получил непосредственный доступ к хранилищам с теми произведениями искусства, которые до этого ему были недоступны.

Наша встреча состоялась в маленьком кафе. Меня, на расстоянии, сопровождали Курт вместе с Вальтером. Их задачей был контроль нашей встречи, а в случае необходимости обеспечение отхода. Я прекрасно понимал, что Германия сейчас представляла собой громадную пасть, которая пожирала каждый день сотни людей, которые хоть как-то не соответствовали политике Рейха. Именно поэтому здесь надо было каждый шаг контролировать и взвешивать, иначе в любой миг он мог стать последним. Легко узнав штандартенфюрера СС по описанию, я подошел к его столику.